Текст книги "Сэйдж"

Он не видел себя в зеркало, иначе его изумление было бы еще больше. Впервые за долгие годы у него были веселые, улыбающиеся глаза.

Латур взглянул на идущую рядом с ним Сэйдж и подумал: какие мысли посещают сейчас ее прекрасную, склоненную головку? Может, она вспоминает, как ходила в церковь с мужем? Скорбит ли она еще о нем?

Зазвонил колокол, и Джим увидел, что к церкви сходятся прихожане. Они заполняли деревянные мостовые и площадь перед храмом. Здесь была почти половина населения Коттонвуда, во всяком случае, семейная половина: празднично одетые домохозяйки, степенные отцы семейства и их резвые чада.

Джим почувствовал, как дрожит рука Сэйдж, накрыл ее пальцы своей ладонью и легонько сжал их, успокаивая женщину:

– НЕ НЕРВНИЧАЙ, Я С ТОБОЙ.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда Джим и Сэйдж свернули на узкий, грубо сбитый деревянный тротуар, который вел к храму и был положен здесь, чтобы женские юбки не пачкались от пыли, грязи и снега, прихожане, еще не успевшие войти в церковь, все, как один, повернулись и изумленно уставились на них.

Джим тихонько захихикал. Можно представить, что сейчас происходит в головах его земляков! Наверняка, многие из них в эти минуты пытаются понять, что же должно было стрястись в мире, чтобы такой отъявленный пособник дьявола, как Джим Латур, все таки решил придти в храм Господень. Преподобный Кетч, стоявший на невысокой паперти и тепло приветствовавший паству, застыл, будто громом пораженный. Пожалуй, он мог и какую-нибудь муху проглотить, если бы не поспешил захлопнуть раскрывшийся от удивления рот.

Люди, направлявшиеся в церковь, останавливались, перешептывались, стараясь подойти поближе к Сэйдж, чтобы повнимательнее рассмотреть новую подружку Латура и решить самим, вправду ли она так хороша, как об этом говорят.

Женщины, бросая холодные взгляды на застенчиво улыбающуюся им молодую женщину, все же не могли скрыть удивления. Незнакомка выглядела просто красавицей, но, самое главное, она производила впечатление настоящей леди, совсем непохожей на тех размалеванных дерзких особ, с которыми обычно привыкли видеть хозяина салуна.

И тем не менее она живет с Латуром! А он – всем известный повеса и развратник, и не говорит ли это о том, что моральные устои этой женщины далеко не высшего качества.

В итоге, когда преподобный Кетч вышел, наконец, из состояния прострации и пригласил свою паству войти в храм, ни одна из женщин не ответила на улыбку Сэйдж.

– Вот это приятный сюрприз! – человек в сутане протянул Джиму руку, когда владелец салуна и его спутница поравнялись с ним. Потом в голубых глазах священника загорелись веселые огоньки, и он добавил:

– Я уже и надеяться перестал, что ты когда-нибудь придешь послушать, как я пугаю прихожан проповедями об адском пламени и потоках серы, в которых тонут грешники.

– Да я и сам дивлюсь, что пришел сюда! – ухмыльнулся Джим ему в ответ и посмотрел на Сэйдж, стоявшую рядом с застывшей на лице растерянной улыбкой. – А вот моя юная спутница постоянно ходит в церковь.

Латур многозначительно посмотрел на четырех женщин, которые с несколько глуповатым видом оглядывались на них, и добавил:

– Я подумал, что мне лучше пойти вместе с нею. Возможно, ее придется защищать от каких-нибудь старых ворон.

Никто лучше священника не знал, что среди его прихожан есть те, кто поступают совсем не так. как следовало бы добрым христианкам, поэтому он ласково улыбнулся Сэйдж и жестом пригласил ее войти в церковь. Ее чистый, искренний взгляд сказал ему, что эта женщина совсем не новая подружка Джима Латура. Однако, священник в то же время очень хорошо понимал, что вряд ли очень многие поверят тому, что все разговоры об этой молоденькой вдове и Джиме просто сплетни. Слишком мало в Коттонвуде женщин, свободных от ревнивых чувств по отношению к той, кто окажется красивее и лучше их. Никто из них и не подумает поддержать добрым словом ту, в ком видят свою соперницу.

Преподобный отец задумчиво покачал головой. Да, временами красота вызывает ненависть.

Сэйдж готова была сесть куда угодно, на первую попавшуюся лавку, возле которой они с Джимом оказались, настолько она была расстроена холодным приемом жителей Коттонвуда. Но Джим не собирался показывать всем этим зазнайкам, что его очень тронули их каменные физиономии. Он решительно провел свою спутницу по проходу между рядами и, выбрав место получше, решительно приказал какой-то толстой бабке подвинуться и дать им сесть. Когда леди попыталась изобразить раздражение, Латур насмешливо ей улыбнулся и, не говоря ни слова, потеснил ее, освобождая место для Сэйдж и себя.

Однако, несмотря на приятную улыбку, игравшую на его губах, внутри у Джима все кипело от ярости. Да как они посмели, все эти христолюбивые дамочки, воротить носы от Сэйдж! Он смотрел на нее, притихшую, глотавшую слезы и не понимающую, чем она заслужила такое презрение, и его сердце разрывалось на части. Ну, погодите же! Дождемся того, как ваши мужья появятся в «Кончике Хвоста». Вас всех ждут дома чертовски приятные минуты. Или эти почтенные мужики устроят своим бабам приличные головомойки, или он достанет долговые расписки и вряд ли хоть один стервец сумеет отсрочить уплату долга и промочить горло в салуне.

Преподобный Кетч тоже пусть как следует побеседует со своей паствой в юбках. Иначе, когда в следующий раз он придет выпрашивать деньги на церковь, не будет никаких больших вкладов от Джима Латура!

Женский шепот и беспокойное ерзанье детишек стали стихать, когда священник взошел на кафедру и приготовился к службе.

Он несколько секунд осматривал молящихся, затем слегка наклонил голову, подавая знак к началу.

Зашуршали накрахмаленные юбки, зашаркали подошвы, и все присутствующие встали и открыли молитвенники. А когда преподобный воздел руки, своды храма огласили величественные звуки псалма «Благословите ныне Господа».

После того как отзвучал первый куплет, Джим удивленно посмотрел на Сэйдж. Она пела самозабвенно, с воодушевлением, и ее чистый, звучный контральто взмывал над головами верующих, достигал небесных вершин и оттуда хрустальным водопадом низвергался на грешную землю. Джим восхищенно покачал головой. Во время своих странствий по большинству западных штатов ему доводилось слышать множество профессиональных певцов, певших в тавернах и на открытых сценах, но никогда он не слышал ничего подобного тем серебристым звукам, которые вырывались из груди Сэйдж.

Вскоре выяснилось, что Джим не единственный, кто обратил внимание на новый голос, звучащий в храме, потому что к концу псалма только немногие продолжали пение вместе со спутницей Латура. Большинство же молящихся замолчали, чтобы иметь возможность насладиться голосом Сэйдж.

И все-таки, хотя она пела подобно ангелу, а выглядела и вела себя, как настоящая леди, после службы, когда все стали во дворе перед церковью и, разбившись на группы, обменивались впечатлениями, на нее снова обрушились презрительные взгляды и пренебрежительные жесты.

Джим видел, как на ее ресницах дрожали слезы, и ему казалось, что каждая такая слезинка – это острая пика, нацеленная прямо в его сердце. Он знал, какие чувства она испытывает. Разве сам он не чувствовал то же самое практически всю свою жизнь!

Мужчина подождал пару минут, а затем, взяв Сэйдж под руку, провел ее в тень большого дерева, росшего напротив церкви. Когда он заговорил, его голос был хриплым от гнева:

– Подожди меня здесь. Я на минутку…

Сэйдж беспомощно и жалко кивнула и стала смотреть, как Латур двинулся от нее, напрягшись, словно пантера, изготовившаяся к прыжку. Женщина хотела окликнуть его, вернуть назад, сказать, что не имеет значения то, как к ней отнеслись жительницы города, но она побоялась привлечь к себе внимание и промолчала. Ей казалось, что она не переживет еще одного уничижительного взгляда, еще одного ледяного кивка в ответ на свое приветствие. Что собирается Джим сказать этим женщинам? Сэйдж закусила нижнюю губу, волнуясь и горько сожалея о том, что вообще пошла на службу.

Джим, однако, прошел мимо женщин, даже не удостоив их взглядом, и направился к кучке мужчин, стоявших у церковной ограды в ожидании своих законных супруг.

Приветственные восклицания и улыбки тут же исчезли с их продубленных всеми ветрами лиц, как только Джим заговорил.

Ни Сэйдж, ни другие не слышали того, что говорил Латур мужской половине прихожан. Но, видимо, очень весомыми оказались его аргументы, потому что результат появился сразу после разговора хозяина «Кончика Хвоста» с его завсегдатаями. Как только он отошел от них, мужья решительно направились каждый к своей жене и, бесцеремонно вырвав свои дражайшие половины из окружения подруг, повели их с церковного двора.

Джим в течение нескольких секунд любовался на поспешное отступление городских кумушек, а потом на его лице появилась широкая, довольная улыбка. Он повернулся к Сэйдж, подал ей руку и ласково произнес:

– Пойдем домой.

Примерно на полдороге домой Сэйдж все-таки не выдержала и разрыдалась.

– За что они так со мной, Джим? Что я им всем сделала плохого?!

Она наугад потянулась за носовым платком, ничего не замечая вокруг от слез, застилающих глаза.

Где-то в глубине зрачков Джима, на самом их дне, загорелось холодное синее пламя, и от этого взгляд Латура приобрел хмурое выражение, подобное студеному зимнему дню накануне снежной бури.

– Я должен был защитить тебя от этих жестоких сук. Прости, что не оградил тебя от них, но я надеялся, что они будут, по крайней мере, вежливы с тобой… Они же все время твердит о любви к ближнему, о соблюдении Христовых заповедей! А на самом деле, все они не что иное, как лживые, лицемерные дряни!

Сэйдж вытерла слезы и удивленно посмотрела на своего спутника.

– Так ты, выходит, знал, что они так ко мне отнесутся? Знал, да?

У Джима не хватило мужества встретить взгляд ее зеленых глаз, поэтому он отвернулся от Сэйдж и, глядя в сторону, ответил:

– У меня было подозрение, что тебя не будут встречать с распростертыми объятиями. К тому же ты остановилась в салуне. И мне жаль, мне чертовски жаль, но, боюсь, что твое имя уже называют вместе с моим.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Джим? – Сэйдж остановилась посреди тротуара и недоуменно воззрилась на него. – Что ты имеешь ввиду, говоря, что мое имя называют вместе с твоим?

Джим решительно потянул ее за собой, заставляя идти дальше, и, собравшись с духом, признался:

– Уже весь Коттонвуд говорит о том, что ты новая подружка Джима Латура.

У Сэйдж перехватило дыхание, лицо побелело, и она, еще как следует не опомнившись от услышанного, выпалила:

– Мне надо покинуть салун! И как можно скорее!

Лицо Джима смягчилось, он с затаенной нежностью посмотрел на крохотную шляпку, каким-то чудом удерживающуюся на густых каштановых волосах женщины, и тихо спросил:

– Куда же ты пойдешь из салуна, Сэйдж?

– Ну есть же в Коттонвуде какой-нибудь приличный постоялый двор, где мне можно было бы снять комнату. Конечно, я попрошу тебя дать мне немного денег взаймы. Но я их тебе верну, как только найду какую-нибудь работу.

Последнюю часть ее фразы Джим проигнорировал полностью.

– Есть у нас в городке приличный постоялый двор. Вот только владеет им Анесса Брайдуэлл – самая первая сплетница в Коттонвуде. Именно она советует своим товаркам., что думать, что говорить или что делать.

Я бьюсь об заклад, что как раз эта самая каракатица и была первой, кто стал болтать о нас.

– Но это же так несправедливо, Джим! – на глазах Сэйдж снова выступили слезы. – Ведь эти женщины меня совсем не знают! Как же они могут решать, что я за человек?

– Я это знаю, .милая, – Латур нежно пожал ее тонкие пальцы, слегка дрожавшие у него на сгибе руки.

– Однако хочу тебе сказать, что если ты только сейчас обнаружила, как несправедлива жизнь, то ты просто счастливая женщина. Советую тебе забыть о том, что в мире есть такая Агнесса Брайдуэлл и другие, подобные ей. Всегда будут люди с куцыми мозгами и безразмерными языками. Надо быть выше этого всего. Просто нужно знать им цену и что они из себя представляют.

Когда они подошли к «Кончику Хвоста», Джим пропустил спутницу вперед и сам пошел за ней на кухню. Там царила привычная суматоха. Тилли поставила в духовку противень с бисквитами, захлопнула дверцу и выпрямилась навстречу вошедшим.

Ей не понадобилось много времени, чтобы рассмотреть заплаканное лицо молоденькой женщины и удрученное лицо Джима. Старая кухарка шагнула к ним и воскликнула:

– Сэйдж! Ты плакала! Что произошло? Сказали какую-нибудь гадость эти старые потаскухи?

– Ах! – Сэйдж всхлипнула и бросилась в кресло.

– Да они мне вообще не сказали ни слова, ни гадкого, ни доброго. Они просто смотрели на меня, как на что то грязное и отвратительное.

Несчастная женщина облокотилась на стол и закрыла ладонями лицо.

– Это просто ужасно, Тилли!

– Мерзкие твари! – глаза кухарки превратились в два лезвия; она неуклюже обняла плечи Сэйдж и сказала:

– Давай-ка, выпьем по чашечке кофе и забудем обо всей этой ерунде. Незачем тебе долго помнить об этих шлюхах.

– Я пытался ей сказать то же самое, Тилли! – Джим тоже уселся за стол. – Но, похоже, она мне не верит.

– Я верю, Джим! – искренне ответила Сэйдж. – Но только боюсь, что не смогу теперь найти никакую работу. У кого возникнет желание нанять меня, если все думают, что я падшая женщина?

– Падшая женщина? – Тилли уперлась руками в бока и разразилась громким, неподдельным смехом. – То, что эти тетки с языками до пояса болтают, будто ты подружка Латура – еще не делает тебя падшей женщиной! В Коттонвуде найдется не так много баб, которым не хотелось бы, чтобы их считали подружками Джима!

Джим Латур крепко смутился, услышав от своей поварихи столь лестный отзыв о его популярности среди местных дам, потом посмотрел на Сэйдж, и кривая усмешка заиграла на его губах.

– Я ей специально приплачиваю, чтобы она говорила обо мне только хорошее.

Сэйдж улыбнулась, однако в глубине ее глаз еще сохранилось тревожное выражение, и тогда Джим, перейдя на серьезный тон, сказал:

– Я хочу, чтобы ты перестала беспокоиться о работе и переезде. Тебе еще нужно как следует подлечиться, прежде чем ты сможешь пойти работать. А что до твоего переезда, так отъезд из «Кончика Хвоста» не остановит сплетен, которые разошлись уже по всему Коттонвуду. Тебя и так быстро забудут, как только произойдет что-нибудь такое, что займет языки наших кумушек.

Давай-ка, работай над улучшением своего здоровья и брось беспокоиться о будущем. У меня уже почти есть идея, как помочь тебе заработать деньги для переезда в этот чертов большой город, который ты вбила себе в голову.

– И что это за идея, Джим? – Тилли поставила на стол, за которым сидели Сэйдж и Латур, три чашки кофе и присоединилась к ним сама.

– Я еще не готов рассказать, Тилли, – Джим потянул к себе сахарницу. – Надо еще обмозговать кое какие детали.

– Нет, ну, а все-таки? Хотя бы в общих чертах! – продолжала наседать заинтригованная кухарка, а Сэйдж с надеждой посмотрела на него.

– Нет, – решительно ответил Джим, допил свой кофе и встал из за стола. Но прежде чем выйти из комнаты, мужчина взглянул на Сэйдж и как бы невзначай сказал:

– Дэнни мне говорил, что ты неплохо играешь на гитаре?

Сэйдж кивнула:

– Да, немного. Отец показал мне аккорды. Он у меня был великолепный гитарист.

– А зачем это тебе знать, Джим? – спросила Тилли. – Это имеет какое-нибудь отношение к твоим планам?

– Ты, мать моя, сегодня, определенно, задаешь слишком много вопросов, – ухмыльнулся тот и в его глазах зажглись насмешливые искорки. – От любопытства, говорят, кошка сдохла. Но если уж ты так хочешь знать, то я думаю предложить Сэйдж выйти на улицу перед салуном с гитарой и жестяной кружкой. Если она будет достаточно громко бряцать по струнам, то, я уверен, прохожие быстренько накидают ей монет, лишь бы она поскорее убралась.

Тилли громко расхохоталась, увидев, что Сэйдж с тревогой посмотрела вслед Джиму.

– Он смеется, милая моя, разве ты не видишь? Но ты можешь больше не беспокоиться. Раз уж у него в мозгу появился план, то он его выполнит У тебя все будет отлично.

И Сэйдж, столько пережившая за сегодняшний день, впервые за последнее время почувствовала, что, действительно, все у нее будет хорошо. И тогда ее лицо озарила широкая улыбка. Молодая женщина встала и сказала поварихе:

– Я пойду в свою комнату и прилягу ненадолго Может, немного вздремну.

Эмоциональный стресс, который испытала Сэйдж от встречи с враждебно настроенными посетительницами храма, повлиял на ее еще довольно хрупкое здоровье, и теперь ей требовался отдых.

Тилли с улыбкой проследила за тем, как молодая женщина поднялась к себе наверх.

«Интересно, что все-таки выдумал Джим?» – подумала кухарка. По ее мнению, хозяин крепко увлекся своей прекрасной гостьей. Это отражается в его глазах всякий раз, как он ни посмотрит на Сэйдж. Поэтому Латур не будет особенно торопиться, чтобы увидеть, как она уезжает из Коттонвуда. А лучше бы ей совсем никуда не уезжать, Наконец-то, кажется, Джим нашел женщину себе по вкусу.

Ну, конечно, скажи ему об этом, так он заспорит, бросится в атаку… Тилли вспомнила, как долго ее хозяин не мог найти себе подругу, улыбнулась, покачала головой и занялась посудой.Это отражается в его глазах всякий раз, как он ни посмотрит на Сэйдж. Поэтому Латур не будет особенно торопиться, чтобы увидеть, как она уезжает из Коттонвуда. А лучше бы ей совсем никуда не уезжать, Наконец-то, кажется, Джим нашел женщину себе по вкусу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Бородатый мужчина остановил свою лошадь на вершине невысокого холма и посмотрел вниз. Молочно серая пелена тумана затопила лежащую перед ним узенькую лощину, окутала влажным покрывалом высокие деревья, повисла густыми хлопьями на отяжелевших от влаги ветвях.

Сквозь туманную, промозгловатую кисею проглядывала покосившаяся стена жалкой развалюхи, которую вряд ли, даже с большой долей снисходительности, можно было назвать домом. Из трубы этой лачуги вырывалась тонкая струйка дыма и, завиваясь спиралью, растворялась в туманной пелене.

Человек, сидевший в седле, был высок, одет в домотканную, грубо сшитую одежду. На его лице застыло мрачное жестокое выражение, и то ли потому, что весь он выглядел каким-то неухоженным в своей неопрятной одежде, но, казалось, будто всю его фигуру окутывает некая злая аура, и от этого вид у него был зловещий, как у стервятника.

Мужчина груб л дернул за поводья, заставляя лошадь стоять неподвижно, животное, беспокойно перебиравшее копытами, замерло и минут десять не шевелило даже ушами, прислушиваясь к тому, как всадник бормочет проклятья и какие-то невнятные ругательства.

Внезапно Миланд Ларкин встряхнулся и, задрав кверху голову, закричал, словно от неведомой боли:

– Это ты виновата, Сэйдж! Я бы никогда, никогда не связался с этим рыжим ублюдком, если бы не любил тебя до безумия! Я хочу тебя!

От испуга лошадь шарахнулась, но вновь застыла на месте, повинуясь железной руке всадника. А тот так же внезапно затих и задумался. Его мысли унеслись далеко в прошлое, на шестнадцать лет назад, когда он покинул родительский дом, задыхаясь от ярости, после того как увидел, что его брат Артур обнимает и целует Сэйдж,

Не раз, наблюдая за ними, Миланд мечтал о том, как беспощадно изобьет брата так, чтобы тот, как червяк, извивался в пыли и не мог бы подняться. И когда это случится, то он, Миланд Ларкин, подойдет к тоненькой, нежной Сэйдж и одним движением повалит ее на землю. Потом запустит руку ей под платье и задерет его выше ее грудей, на голову или нет – он разорвет ее одежду так, чтобы на Сэйдж ничего не осталось. Она будет слабо сопротивляться в его руках, жалко вскрикивать, а когда он совсем разденет ее, она затихнет, попытается закрыться руками. И тогда он раздвинет ей ноги широко в стороны и возьмет ее! И изольет в нее свое семя! А Артур в это время будет корчиться рядом, в пыли. Но Сэйдж будет принадлежать ему, Миланду, и никто не сможет ее отобрать. Она будет отдавать ему свое тело всегда, когда он захочет. То есть часто, очень часто.

Миланд опять что-то пробормотал, словно все дикие мечты уже осуществились и предмет его вожделения уже у него в руках. Миланд разговаривал с женой своего убитого брата, что-то приказывал ей и сам отвечал за нее. Потом он опять затих и вновь стал вспоминать прошлое.

Спустя пару дней после помолвки Сэйдж и Артура, Миланд натолкнулся во время скитаний на молоденькую девушку индианку, собирающую зелень и коренья для своей матери. Девушка стояла на коленях и что-то выкапывала из земли, но при его приближении резко вскочила на ноги и замерла, настороженно глядя на него. Миланд увидел, как на ее горле бьется пульс и сама она напоминает испуганного кролика и кажется такой беззащитной, что обезумевший от своего неудовлетворенного желания парень тут же почувствовал, как набухает его член, упираясь в ткань грубых штанов.

Однако, заговорил Миланд с девушкой тихо, миролюбиво, с нежными нотками в голосе:

– Прекрасное утро для такой приятной встречи. Как здорово встретить такую красивую девушку, собирающую зелень для матери… или ты собираешь еду для мужа?

Тихий, вежливый голос незнакомца успокоил девушку, развеял ее страх и она, доверчиво посмотрев на него своими карими глазами, застенчиво ответила:

– Это для матери. Мне четырнадцать лет, и у меня пока нет мужа.

– Тогда мне повезло, – еще шире улыбнулся Миланд и спрыгнул с коня на землю.

Они провели вдвоем почти час, сидя в тени раскидистого старого дерева и разговаривая. Впрочем, говорил больше мужчина. Он рассказывал девушке, что тут неподалеку у него есть ферма и небольшой милый домик. А теперь ему нужна хорошая жена, способная выполнять работы по хозяйству и готовая разделить его заботы. Затем он спросил у индейской простушки, не окажет ли та ему честь и не согласится ли стать его подругой на всю жизнь. Девушка охотно согласилась, потому что он, как она ему объяснила, был такой красивый, такой вежливый – не то что парни в ее деревне. А чего еще нужно молоденькой жене от мужа?

Миланд с трудом сдержал довольную ухмылку; радостное нетерпеливое ожидание охватило его, и он спросил:

– Как тебя зовут?

– Меня зовут Серый Воробышек, – застенчиво сказала девушка. – Это потому, что я, родившись, первым делом посмотрела на эту маленькую птичку.

– Итак, Воробышек, поехали?

– Нет, мне бы следовало сначала сказать родителям, что я уезжаю, и попрощаться с ними, – робко запротестовала девушка.

Чтобы скрыть гнев и раздражение, охватившие его при этих словах, Миланду пришлось отвести глаза и несколько раз глубоко вздохнуть. Неужели в последнюю минуту добыча от него ускользнет? Эта сучонка не похожа на ленивых, неопрятных индейских женщин. Девочка, кажется, неплохо вышколена, и ее родители, конечно, не такие дураки, чтобы отпустить свою дочь с первым встречным.

Скрывая свое разочарование, Миланд взял девушку за руку и голосом, полным сожаления, произнес:

– Но ты ведь знаешь, Серый Воробышек, что твои родители никогда не разрешат тебе поехать со мной.

Он повернул девичью руку ладонью вверх и поцеловал ее в том месте, где ощущалось слабое биение пульса.

– Мне очень жаль, что ты отказываешься войти в мой дом. Мы могли бы быть так счастливы.

С этими словами он встал, посмотрел в ее наполненные слезами глаза и, понимая, что победил, пошел к лошади. Вскоре за его спиной послышались легкие, торопливые шаги и ее задыхающийся голос:

– Подождите, мистер…

Она догнала его, когда мужчина уже собирался сесть в седло.

– Меня зовут Миланд, – обернувшись к девушке, печально улыбнулся он. – Что тебе еще нужно?

– Я поеду с тобой, Миланд, – еле слышно прошептала юная девушка. – Я оставила записку родителям на коре дерева.

– Ты сделаешь меня самым счастливым человеком, – произнес Миланд и, подхватив девушку, помог ей взобраться на лошадь. Его добыча сидела впереди него и не могла видеть, как на его губах появилась хищная улыбка, больше похожая на волчий оскал. Эта краснокожая сука не услышала больше от него ни одного доброго слова, хотя и прожила с ним почти тринадцать лет.

С трудом сдерживая охватившую его похоть, Миланд все же дождался, пока они удалились от индейской деревни на безопасное расстояние. И как только вокруг началась безлюдная местность, Миланд Ларкин спрыгнул с лошади и одним рывком стащил вниз Серого Воробышка. Ничего не понимающая, растерявшаяся девушка почти не сопротивлялась, когда он повалил ее на спину и стал срывать с нее одежды.

Мужчина навалился на нее, стало трудно дышать, потом она почувствовала, как он грубо раздвигает ей ноги и как его плоть проникает в нее, раздирая ее на части. Девушка закричала от боли, и в ту же секунду на нее обрушился град ударов, жестоких, беспощадных.

Ларкин изнасиловал индейскую девушку три раза подряд, а в промежутках жестоко избивал ее. Казалось, что он никак не может насытиться тем, что в руки ему попало беззащитное существо. Ее покорность только сильнее распаляла безумца. Казалось, его приводила в неистовство сама мысль о возможности делать все, что угодно с доверившейся ему девушкой. Когда, наконец, он отпустил свою жертву, ее дух был сломлен. Она боялась открыть рот и дрожала от страха, стоило только Миланду взглянуть на нее. По дороге они еще останавливались пару раз, и девушка по его приказу сбрасывала с себя одежду и ложилась на землю, стараясь ничем не вызвать вспышки гнева своего повелителя. Но он больше не насиловал ее, наслаждаясь собственной властью, любовался распростертым перед ним юным телом, а потом приказывал ей одеться, и они отправлялись дальше.

Наконец, они приехали к заброшенной развалюхе, и Миланд сказал девушке, что это ее новый дом. В ее глазах мелькнуло разочарование, но она не осмелилась ничего сказать.

Он оставался с нею почти неделю, утоляя свою похоть в любое время, когда только у него возникало желание. В такие минуты Миланд тащил несчастную молодую индианку к продавленной кровати, на которой ничего не было, кроме набитого трухлявой соломой матраса, торопливо срывал с нее одежду и потом насиловал, удовлетворяя самые дикие причуды своего воображения. За день до того, как уехать из своей хибары, Миланд побывал в маленьком городке по соседству, где обычно приобретал все необходимое для себя. Там он купил большой мешок бобов, солонины и сухарей. Всего этого должно было хватить проклятой девке до того дня, когда ему вздумается вернуться или она сама уберется к своим соплеменникам.

Он покинул Серого Воробышка, не сказав ей ни слова. Утолив на время свою похоть, Миланд возненавидел себя за то, что поддался этой греховной страсти, но особенно возненавидел юную девушку, которая, как он считал, соблазнила его и ввела в грех.

Два месяца он где-то скитался, пока снова не стал испытывать позывов к удовлетворению сексуального желания. Эти позывы привели его к дому, где он оставил Серого Воробышка. То, что девушка все еще там, немного удивило Миланда, но он отнес это на тот счет, что индейская шлюха слишком горда, чтобы возвратиться к родным.

На этот раз Ларкин провел дома два дня и две ночи, пополнил запасы и вновь уехал.

Так прошло пять месяцев, и во время одного из своих наездов домой Миланд заметил, что его сожительница ждет ребенка. Он пришел в страшную, дичайшую ярость. К его стыду, ему предстояло стать отцом метиса, дать жизнь грязному ублюдку, полукровке! Миланд жестоко избил свою молоденькую скво несколько раз, в надежде, что у нее случится выкидыш. Но все было напрасно, и в тот день, когда Сэйдж вышла замуж за его брата, Серый Воробышек родила мальчика. Как она назвала мальчика, Миланд не знал и знать не желал.

Потом у нее было два выкидыша, а когда первенцу исполнилось пять лет, на свет появился еще один мальчик. Больше Миланд не позволил ей иметь детей.

От его побоев несчастная женщина несколько раз рожала мертвых детей, пока, наконец, через тринадцать лет нечеловеческих страданий не умерла при очередных родах сама.

Миланда в это время не было рядом. Эти два щенка сами закопали свою мать и ребенка, который ее погубил.

«Будь ты проклята, Сэйдж! – Миланд Ларкин вернулся мыслями в настоящее. – Ты знала, как сильно я хотел тебя, но выбрала моего брата слабака. А меня заставила жить в позоре и низости! Но еще ничего не кончилось – ты заплатишь мне за все!»

Зловещая улыбка тронула его губы; мужчина дернул за поводья и толкнул пятками свою лошадь. Животное скосило глаза на человека и начало осторожно спускаться вниз, прислушиваясь к тому, как хозяин продолжает что-то бормотать про себя. В конце концов, он отыщет ее. В нескольких милях отсюда следы Сэйдж и этого проклятого ублюдка, индейского отродья, ее племянника, затерялись. Но они должны быть где-то поблизости. Городок Коттонвуд не очень далеко отсюда. Она, должно быть, бросилась туда. Он послал трех нанятых им головорезов порыскать по окрестностям, возможно, они смогут ее найти.

По лицу Миланда пробежала темная тень. Сейчас, в любой день, эти негодяи могут потребовать от него денег за то, что выполнили работу, ради которой были наняты. «Они ни черта не получат! – с каким-то мстительным злорадством подумал он. Эти три болвана сделали только половину работы. Но самое главное они не сделали. Они так и не привезли ему Сэйдж».

Старший сын Миланда, пятнадцатилетний Лайша увидел спускающегося с горы всадника. В ту же секунду у мальчугана пересохло во рту, а сердце испуганно забилось. Он дрожащей рукой поправил свою самодельную, сшитую из грубого сукна куртку и, увидев, что уставшая лошадь остановилась у покосившихся ворот, повернулся к брату и резко прошептал:

– Бенки, приехал наш отец. Приведи себя в порядок.

В желудках у ребятишек похолодело от страха. Они молча уставились на дверь с таким видом, как будто оттуда должны были появиться солдаты караула, чтобы вести их на расстрел.

Ветхая дверь распахнулась от удара ногой и грохнулась о стену, и на пороге появился Миланд, как всегда мрачный и злой. Он внимательно осмотрел чисто убранную, без какой либо обстановки комнату, выискивая малейший беспорядок. Братья по опыту знали, что его глаза ничего не пропустят.

Ларкин не был дома уже почти два месяца, и хотя мальчики никогда не знали, в какое время отец надумает нанести им визит, они всегда старались, чтобы в хижине было как можно чище и прибраннее. Они привыкли к аккуратности еще и потому, что этот человек с жестоким выражением лица наказывал их по малейшему поводу.

Не говоря ни слова испуганным подросткам, Ми ланд тяжело уселся на единственную лавку, придвинутую к столу.

– Что за помои варятся у вас в горшке? – на Лайшу уставились его злые глаза.