Текст книги "Лицо в темноте"

Глава 9

Лу Кессельринг храпел, словно раненый слон. А если перед сном он позволял себе выпить бутылку пива, то храпел, как два раненых слона. Его жена семнадцать лет боролась с этим еженощным явлением, затыкая себе уши. Лу знал, что Мардж любит его. Он гордился своей предусмотрительностью, так как не спал с ней до брака и сохранил в тайне свой маленький секрет. Когда же тайное стало явным, на пальце Мардж уже блестело обручальное кольцо.

Сегодня Лу буквально сотрясал храпом черепицу. Он не спал почти тридцать шесть часов и теперь, когда дело Каларми закрыто, хотел не только насладиться крепким ночным сном, но и пробездельничать все выходные.

Ему снилось, что он возится в саду, подстригает розы, играет с сыном. Они приготовят мясо на открытой жаровне, а Мардж сделает картофельный салат.

Двенадцать часов назад Лу убил человека. Не в первый раз, хотя такое, слава богу, происходило редко. Но когда работа заводила его так далеко, он потом нуждался в чем-то обыденном: в смехе сына, картофельном салате, поджаренном мясе… и еще – чтобы ночью чувствовать рядом тело жены. Лу был полицейским. Хорошим полицейским. За шесть лет работы в отделе расследования убийств он лишь второй раз применил оружие. Подобно большинству своих коллег Лу знал, что их работа состоит из монотонных дней, ходьбы, составления отчетов, телефонных звонков и мгновений, долей секунд ужаса.

Знал он также, что ему суждено еще не раз увидеть и пережить убийства, войны в гетто, поножовщину в трущобах, кровь, грязь.

Но работа ему не снилась. Лу было уже сорок, и никогда, с тех самых пор как в двадцать четыре года он нацепил полицейский значок, Лу не думал дома о работе. Однако иногда она сама напоминала о себе. Когда зазвонил телефон, Лу, оборвав храп, перевернулся и с закрытыми глазами автоматически взял трубку:

– Да. Кессельринг.

– Лейтенант, это Бестер.

– Что тебе нужно, так тебя так?

Лу мог позволить себе выругаться, так как у Мардж заткнуты уши.

– Простите, что разбудил вас, но у нас происшествие. Вы знаете Макавоя, Брайана Макавоя, певца?

– Макавоя? – Лу потер рукой лицо, стараясь проснуться.

– «Опустошение». Рок-группа.

– Да-да. Точно. А в чем дело? Какие-нибудь дети включили музыку слишком громко?

– Кто-то убил его маленького сына. Похоже на неудавшееся похищение.

– Ах черт! – Совершенно проснувшийся, Лу включил свет. – Давай адрес.

Свет разбудил Мардж. Увидев мужа, торопливо царапающего что-то в блокноте, она без единой жалобы поднялась, накинула халат и отправилась варить кофе.

Лу нашел Брайана в больнице. Он видел его несколько раз по телевизору и на снимках в газетах, когда Макавой выступал против войны. Его называли пацифистом. Лу был не слишком высокого мнения о тех, кто накачивался наркотиками, отпускал волосы до задницы и укладывал цветы на перекрестках. Но война ему тоже была не по душе. Он потерял брата в Корее, а мальчишка сестры три месяца назад отправился во Вьетнам.

Однако сейчас Лу занимали не политические взгляды Брайана Макавоя и не его стрижка.

Он некоторое время изучал певца, сидевшего в кресле. Молодой, худощавый, слишком красивый для мужчины, с отрешенно-задумчивым выражением лица – очевидным следствием душевного потрясения. В комнате были другие люди, из многочисленных пепельниц поднимался дымок.

Брайан машинально сунул в рот сигарету, затянулся, выпустил дым.

– Мистер Макавой?

Повторив с размеренностью робота те же движения, Брайан поднял глаза и увидел высокого сухопарого человека с заспанным лицом и темными волосами, зачесанными назад. На мужчине был серый костюм, старомодный галстук, накрахмаленная белая рубашка. Черные ботинки сверкают, ногти аккуратно подстрижены, на подбородке небольшая ранка от пореза во время бритья.

«Странно, на какие мелочи обращаешь внимание», – подумал Брайан, вновь затягиваясь сигаретой.

– Да.

– Я лейтенант Кессельринг. – Лу достал свой значок, но Брайан продолжал смотреть ему в лицо. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Нельзя ли с этим подождать, лейтенант? – осведомился Пит Пейдж, внимательно изучая значок. – Мистер Макавой сейчас не в состоянии отвечать на ваши вопросы.

– Чем скорее мы с этим покончим, тем будет лучше для всех нас. – Убрав значок, Лу сел и положил руки на колени. – Сочувствую вам, мистер Макавой, я не желаю усугублять ваше горе, хочу лишь узнать, кто в ответе за случившееся. Что вы можете рассказать о событиях этой ночи?

– Убили Даррена. Моего мальчика. Его вытащили из кроватки и оставили на полу.

Схватив чашку растворимого кофе, Джонно горестно отвернулся, а Лу достал из кармана блокнот и остро отточенный карандаш.

– Вы не знаете, кто-нибудь желал мальчику зла?

– Нет. Все любили Даррена. Он такой живой и веселый… был. – У Брайана запершило в горле, и он оглянулся в поисках своей чашки.

– Я понимаю, как вам трудно. Расскажите о сегодняшнем вечере.

– У нас была вечеринка. Мы должны завтра лететь в Нью-Йорк.

– Я хотел бы получить список приглашенных.

– Не знаю, может, Бев…

Брайан осекся, вспомнив, что жена находится в палате чуть дальше по коридору, напичканная успокоительным.

– Вместе мы, вероятно, сумеем составить достаточно полный список, – вставил Пит. Он попытался выпить еще кофе, но желудок уже отказывался принимать его. – Вы можете быть уверены, что никто из приглашенных такого бы не сделал.

Лу намеревался выяснить это.

– Вы знаете всех гостей, мистер Макавой?

– Вероятно, нет– Опустив локти на колени, тот до боли потер ладонями глаза. Боль приносила ему успокоение. – Друзья, друзья друзей и так далее. Открываешь дверь, и люди заходят в дом.

Лу кивнул. Он вспомнил праздники, которые устраивала Мардж. Списки приглашенных, письма с просьбой непременно ответить, проверка и перепроверка блюд. Торжество по случаю пятнадцатилетия их свадьбы было подготовлено столь же тщательно, как прием на государственном уровне.

– Мы поработаем над списком, – решил Лу. – Вашу дочь зовут Эмма, не так ли?

– Да, Эмма.

– Весь вечер она была наверху?

– Да, она спала. – Его дети, заботливо укрытые, здоровые, окруженные вниманием. – Они оба спали.

– В одной комнате?

– Нет, у них отдельные спальни. Вместе с ними находилась Элис Уоллингсфорд, их няня.

– Так. – Лу уже знал, что ее обнаружили связанной, смертельно перепуганной.

– И девочка упала с лестницы?

Рука Брайана судорожно дернулась, кофе полился на пол.

– Я услышал, что она зовет меня. Мы выходили с Бев из кухни. – Брайан вспомнил поцелуй, которым они обменялись перед тем, как раздался крик. – Мы бросились в коридор и увидели девочку на полу у лестницы.

– Я видел, как она падала, – заморгал красными глазами Пи Эм. – Все произошло так быстро.

– Вы сказали, что она закричала, – обернулся к нему Лу. – Она закричала до падения или после?

– Я не… до. Именно поэтому я и посмотрел вверх. Она закричала, потом, наверное, потеряла равновесие.

Лу сделал пометку. Надо будет поговорить с девочкой.

– Надеюсь, она не сильно поранилась?

– Врачи… – Сигарета догорела до фильтра, и, уронив ее в пепельницу, Брайан отхлебнул холодного горького кофе. – Они больше не приходили. Ничего мне не сказали. Я не могу потерять и ее.

У него затряслась рука, и кофе пролился.

– Эмма крепкая. Дети все время падают. – Джонно гневно взглянул на лейтенанта: – Не могли бы вы оставить его в покое?

– Еще несколько вопросов. Мистер Макавой, сына нашла ваша супруга?

– Да. Она поднялась наверх, когда подъехала «Скорая». Она хотела убедиться… хотела убедиться, что малыш не проснулся. Я услышал ее крик и побежал в комнату Даррена. Она сидела на полу, держала его. И кричала. Пришлось что-то ей ввести, чтобы она уснула.

– Мистер Макавой, вам никто не угрожал? Вам лично, вашей жене, детям?

– Нет. Конечно, время от времени приходят какие-то полные ненависти письма, в основном политического характера. Ими занимается Пит.

– Нам бы хотелось посмотреть все, что вы получили за последние шесть месяцев.

– Лейтенант, это целый мешок писем, – сказал Пит.

– Справимся.

Не обращая на них внимания, Брайан вскочил, увидев вошедшего врача, и сумел лишь выдохнуть:

– Эмма?

– Она спит. У нее сотрясение мозга, перелом руки, ушибребер, но никаких повреждений внутренних органов.

– С ней все будет хорошо?!

– Несколько дней за ней надо будет внимательно наблюдать, а пока действительно все хорошо.

И тут Брайан зарыдал. Он не мог плакать, когда увидел безжизненное тело сына, когда у него отняли семью, оставив ждать в комнате с зелеными стенами. А вот теперь он закрыл лицо руками, и горячие слезы потекли сквозь пальцы. Сделав знак врачу, Лу вышел из комнаты.

– Лейтенант Кессельринг. Отдел расследования убийств. – Он снова достал значок. – Когда я смогу поговорить с девочкой?

– Через день, может, через два.

– Мне нужно как можно быстрее расспросить ее. – Лу протянул визитную карточку. – Позвоните мне, как только она сможет говорить. А жена, Беверли Макавой?

– Спит, ей ввели успокоительное. Придет в себя через десять-двенадцать часов. Но и тогда не обещаю, что она сможет говорить или я позволю это.

– Только позвоните. – Л у посмотрел в сторону комнаты ожидания. – У меня тоже есть сын, доктор.

Эмме снился жуткий сон. Она хотела позвать папу, маму, но рот и глаза словно зажали рукой, на нее давила какая-то огромная тяжесть.

Плакал ребенок. Этот плач отражался эхом в комнате, у Эммы в голове, ей показалось, что Даррен проник в ее мозг и кричит, чтобы его выпустили. Она хотела пойти к нему, должна была пойти, но вокруг кровати собрались двухголовые змеи и рычащее твари с черными клыками. Как только она пыталась встать, они сразу бросались на нее, ухмыляясь, шипя, лязгая зубами.

На кровати она в безопасности. Но Даррен зовет ее.

Ей нужна храбрость, чтобы пробежать к двери. Эмма соскочила с кровати, и змеи исчезли, однако пол ожил, зашевелился. Девочка обернулась. Она по-прежнему в своей комнате, на полках аккуратно расставлены игрушки, весело улыбается Микки-Маус. Вдруг его улыбка превратилась в злобную усмешку.

Эмма выбежала в темный коридор.

Там играла музыка. Казалось, тени плясали под нее, слышались какие-то звуки. Тяжелое дыхание, рычание и трение чего-то сухого и скользкого по дереву. Бросившись на крики Даррена, она почувствовала на своих руках горячее дыхание, что-то мерзкое схватило ее за ноги.

Дверь оказалась запертой. Эмма тянула ее, стучала по ней кулаками, а крики брата становились все громче. Вдруг дверь Распахнулась, и Эмма увидела человека без лица. Только блестели глаза и зубы. Когда человек шагнул к ней, девочка испугалась его больше, ем змей, чудовищ, клыков и когтей. Ослепленная страхом, она °»ежала, а крики Даррена становились все громче.

Потом Эмма вдруг начала падать в темный колодец. Она услышала как будто хруст ветки, попыталась выплеснуть в крике свой ужас, но продолжала падать молча, бесконечно, по-прежнему под раскаты музыки в голове и крики брата.

Наконец девочка проснулась. В комнате было светло, но она не увидела ни кукол на полках, ни самих полок. Одни голые стены. Наверное, она в гостинице. Эмма пыталась вспомнить, как здесь оказалась, однако ей помешала боль – тупая боль, возникшая, казалось, сразу во всем теле. Девочка застонала и повернула голову.

На стуле, откинув голову, спал отец. Бледное лицо покрыто щетиной, лежащие на коленях руки стиснуты в кулаки.

– Папа…

Брайан мгновенно проснулся и увидел, что дочь смотрит на него огромными испуганными глазами. У него сдавило горло, снова навернулись обжигающие слезы, но Брайан переборол их.

– Эмма!

Он сел на край кровати, прижавшись лицом к ее шее. Девочка попыталась обнять его. Тяжесть гипсовой повязки давила на руку, и от этого мгновенно вернулся страх, в голове сухо щелкнуло, опять возникла та же пронзительная боль.

Это был не сон, а раз все произошло в действительности, значит, и остальное…

– Где Даррен?

«Конечно, она спросила о нем в первую очередь», – обреченно подумал Брайан и с силой зажмурился. Как ей ответить? Как сказать то, чего еще не понял и во что еще не поверил сам? Она же ребенок, теперь его единственный ребенок.

– Эмма. – Он поцеловал дочь в щеку, висок, лоб, словно это могло ослабить их общую боль, и взял ее за руку. – Помнишь, я рассказывал тебе про ангелов, которые живут на небе?

– Они летают, играют, поют и никогда не ссорятся друг с другом.

Да, он поступил мудро, сочинив прекрасную сказку.

– Правильно. Иногда некоторые люди превращаются в ангелов. – Брайан прислушался к себе и обнаружил, что католическая вера тяжелым грузом давит на него. – Иногда бог очень любит этих людей, поэтому хочет, чтобы они поднялись к нему на небо. Даррен сейчас стал таким ангелом, он… на небе.

– Нет. – Эмма отпрянула от отца – впервые с тех пор, как три года назад выползла из-под грязного умывальника. – Я не хочу, чтобы он был ангелом.

– И я тоже.

– Скажи богу, чтобы вернул его, – решительно потребовала девочка. – Сейчас же.

– Не могу. – По щекам Брайана потекли слезы. – Он ушел, Эмма.

– Тогда я тоже отправлюсь на небо и буду заботиться о нем.

– Нет. – Страх высушил слезы, пальцы с силой сдавили Эмме плечи. – Нет, ты этого не сделаешь. Ты нужна мне, Эмма. Я не могу вернуть Даррена, но тебя я не отдам.

– Ненавижу бога! – с сухими глазами, переполненная яростью, выкрикнула девочка.

«И я тоже, – подумал Брайан, крепче прижимая ее к себе. – И я тоже».

В ночь убийства в доме Макавоев перебывало больше ста человек. Блокнот лейтенанта заполнился именами, примечаниями, впечатлениями, но это нисколько не приблизило Лу к раскрытию преступления. Окно и дверь в спальне мальчика были открыты, хотя няня твердила, что, уложив ребенка спать, закрыла окно. Даже заперла. Однако следов взлома не было.

Под окном полиция обнаружила отпечатки мужских ботинок, 11-й размер. Однако на земле не видно никаких следов от лестницы, никаких следов веревки на подоконнике.

Няня тоже не в состоянии помочь. Она проснулась, когда почувствовала на лице чью-то руку. Потом ей завязали глаза, воткнули в рот кляп и связали. За две встречи с лейтенантом Элис изменила свои показания по поводу времени происшествия с тридцати минут первого на два часа. Она находилась в конце списка подозреваемых, но тем не менее Лу затребовал сведения о ее прошлом.

Теперь ему предстояло встретиться с Беверли Макавой. Он постоянно откладывал разговор, особенно после изучения снимков маленького Даррена Макавоя, сделанных полицейскими экспертами.

– Постарайтесь как можно быстрее, – сказал врач. – Ей Дали легкое успокоительное, но рассудок ее ясен. Вероятно, Даже слишком ясен.

– Я не причиню ей больших страданий, чем она уже перенесла.

«А можно ли вообще теперь причинить ей большие страдания?» подумал Лу, не в силах избавиться от образа мальчика, стоящего у него перед глазами.

– Я должен поговорить и с девочкой. Она в состоянии отвечать?

– Не знаю, будет ли она говорить с вами. Она еще не сказала и двух слов никому, кроме отца.

Кивнув, Лу шагнул в палату. Хотя глаза сидящей в кровати женщины были открыты, ее взгляд не остановился на лейтенанте. Она казалась очень маленькой и слишком молодой, чтобы иметь ребенка, не говоря уже о том, чтобы потерять его. Рядом сидел Брайан с небритым серым лицом, с распухшими и покрасневшими от горя и слез глазами. Но в его взгляде Лу увидел что-то еще. Ярость.

– Сожалею, что вынужден побеспокоить вас.

– Врач предупредил о вашем приходе. – Брайан не встал, не предложил стул. Только продолжал смотреть перед собой. – Вы знаете, кто это сделал?

– Пока нет. Я хотел бы поговорить с вашей женой.

– Бев, это полицейский, который пытается выяснить, что произошло. Извините, я забыл, как вас зовут.

– Кессельринг. Лейтенант Кессельринг.

– Лейтенанту нужно задать тебе несколько вопросов.

Бев не шелохнулась. Она почти не дышала.

– Бев, пожалуйста.

Возможно, отчаяние в его голосе достигло тех глубин, где пыталась спрятаться Бев. Она прикрыла глаза, всем сердцем жалея, что не умерла, потом взглянула на Лу:

– Что вы хотите узнать?

– Все, что вы можете рассказать о том вечере.

– Мой сын мертв, – безучастно произнесла Бев. – Что еще имеет значение?

– Возможно, рассказанное вами поможет мне установить, кто убил вашего сына, миссис Макавой.

– Это вернет Даррена?

– Нет.

– Я больше ничего не чувствую. – Она смотрела на Лу большими усталыми глазами. – Ни ног, ни рук, ни головы. Когда я пытаюсь чувствовать, мне становится больно. Поэтому лучше не пробовать, не так ли?

– Наверное, какое-то время так будет лучше. – Кессельринг подвинул к кровати стул. – Расскажите мне о событиях того вечера.

Откинув голову, Бев уставилась в потолок. Монотонное описание вечеринки совпало с показаниями ее мужа и других свидетелей. Знакомые, незнакомые лица, входящие, уходящие люди. Кто-то позвонил по внутреннему телефону на кухню и заказал пиццу.

Это было что-то новое. Лу записал.

Бев разговаривала с мужем и услышала крик Эммы, они нашли ее внизу у лестницы.

– Вокруг толпились люди, – невнятно говорила Бев. – Кто-то вызвал «Скорую». Мы боялись трогать Эмму. Затем послышалась сирена. Я хотела ехать в больницу вместе с ней и Брайаном, но сначала решила взглянуть на Даррена и разбудить Элис, сказать ей, что произошло.

Я задержалась, чтобы захватить платье Эммы. Не знаю для чего, просто подумала, что оно может ей пригодиться. Я вышла в коридор. Встревожилась, так как свет не горел. Мы всегда оставляем в коридоре свет из-за Эммы. Она боится темноты. А Даррен нет, – едва заметно улыбнулась Бев. – Он никогда ничего не боялся. Мы оставляем свет в его комнате потому, что так удобнее нам самим. По ночам он довольно часто просыпается. Он любит общество. – Голос у Бев задрожал, и она поднесла руку к лицу. – Он не любит оставаться один.

– Знаю, как вам тяжело, миссис Макавой. – Но эта женщина была первой на месте преступления, это она обнаружила тело и трогала его. – Мне нужно знать, что вы увидели, когда вошли в комнату.

– Я увидела там малыша. – Бев стряхнула руку мужа, она теперь не выносила прикосновений. – Он лежал на полу, возле кроватки. Я подумала: «О боже, он попытался вылезти и упал». Он неподвижно лежал на голубом коврике, лица не было видно. Я подняла его, но он не просыпался. Я трясла его, кричала, но он не просыпался.

– Вы встретили кого-нибудь наверху, миссис Макавой?

– Нет. Там никого не было. Только малыш, мой малыш. Его забрали и не позволяют мне посмотреть на него. Брайан, во имя всего святого, почему мне его не возвращают?

– Миссис Макавой, – сказал Лу, вставая, – я сделаю все возможное, чтобы узнать, кто это сделал. Обещаю вам.

– Какое это имеет значение? – беззвучно заплакала Бев. – Какое это может иметь значение?

«Имеет, – подумал Лу, выходя в коридор. – Должно иметь».

Эмма пристально оглядела лейтенанта, и тому стало не по себе. Впервые ребенок заставил Кессельринга с тревогой осмотреть рубашку в поисках пятен.

– Я видела полицейских по телику, – сказала девочка, когда он представился. – Они стреляют в людей.

– Иногда, – ответил лейтенант, хватаясь за подвернувшуюся тему для разговора. – Тебе нравится смотреть телевизор?

– Да. Больше всего нам с Дарреном нравится «Маппет-шоу».

– А кто тебе нравится больше, Кермит или Большая Птица?

– Оскар, он такой грубый, – слабо улыбнулась Эмма.

Воспользовавшись удачей, Лу опустил боковую защитную сетку, и Эмма не возражала, когда он сел на край постели.

– Я давно не смотрел «Маппет-шоу». Оскар по-прежнему живет в мусорном баке?

– Да. И кричит на всех.

– Наверное, от крика иногда чувствуешь себя лучше. Ты знаешь, почему я здесь, Эмма? – Та молчала, лишь крепче прижала к груди старую плюшевую собаку. – Мне нужно поговорить с тобой о Даррене.

– Папа говорит, что он теперь ангел на небе.

– Так и есть.

– Нечестно, что он ушел. Даже не попрощался.

– Он не мог.

Эмма поняла. Ведь в глубине души она знала, что происходит, когда люди становятся ангелами.

– Папа сказал, его призвал бог, но я считаю это ошибкой. Богу следует отослать Даррена обратно.

Лу провел рукой по волосам девочки, тронутый ее упрямой логикой не меньше, чем горем матери.

– Да, это ужасная ошибка, но бог не может отослать его назад.

Эмма надула губы. Но девочка не капризничала, она бросала вызов:

– Бог может сделать все, если захочет. Лу неуверенно вступил на зыбкую почву:

– Не всегда. Частенько люди делают такое, что бог оказывается в затруднительном положении. Ты поможешь мне узнать, как произошла эта ошибка? Расскажи о той ночи, когда ты упала с лестницы.

– Я сломала руку, – сказала она, уставившись на Чарли.

– Знаю, мне очень жаль тебя. У меня есть сынишка, ему почти одиннадцать. Он сломал руку, пытаясь кататься на роликовых коньках по крыше.

На Эмму это произвело впечатление, и она заинтересованно взглянула на лейтенанта:

– Правда?

– Да. И еще разбил себе нос. Скатился с крыши прямо в кусты азалии.

– Как его зовут?

– Майкл.

Эмме захотелось встретиться с ним и спросить, каково падать с крыши. Это очень смелый поступок. Такой совершил бы и Даррен. И она снова прижала к себе Чарли.

– Даррену исполнилось бы в феврале три года.

– Знаю.

Лу взял девочку за руку.

– Я любила его больше всех на свете, – просто сказала она. – Он умер?

– Да, Эмма.

– И он не может вернуться, хотя произошла ошибка?

– Не может. Мне очень жаль.

Эмма должна была спросить его. Папа бы заплакал и, наверное, не сказал бы ей правду. А мужчина со светлыми глазами и тихим голосом плакать не будет.

– Виновата я? – с отчаянием спросила она.

– Почему?

– Я убежала. Не уберегла его, хотя обещала, что всегда буду заботиться о нем.

– От чего ты убежала?

– От чудовищ, – без колебаний ответила Эмма, вспомнив кошмарный сон. – Там были чудовища и твари с большими зубами.

– Где?

– Вокруг кровати. Они всегда прячутся в темноте и любят есть маленьких девочек.

– Понятно. – Лу достал записную книжку. – Кто тебе сказал?

– Моя мама. Она была до Бев. Бев говорит, что никаких чудовищ нет, но она просто их не видит.

– А ты их видела в ту ночь, когда упала?

– Они хотели помешать мне прийти к Даррену, когда тот заплакал.

– Даррен плакал?

– Я услышала плач. Иногда Даррен просыпается ночью, но опять засыпает, когда я поговорю с ним и приведу к нему Чарли.

– Кто такой Чарли?

– Мой пес. – Она протянула ему собаку.

– Очень симпатичный, – сказал Лу, потрепав пыльную голову. – Ты приводила Чарли к Даррену в ту ночь?

– Я собиралась. Взяла песика с собой, чтобы он отпугнул чудовищ. В коридоре было темно, и там они прятались.

Лу стиснул карандаш.

– Кто?

– Чудовища. Я слышала, как они шипели и скрежетали зубами. Даррен громко плакал. Я была нужна ему.

– Ты зашла в комнату?

Девочка покачала головой. Она увидела себя стоящей в темноте коридора среди шипения и клацанья.

– Я остановилась у двери, из-под нее пробивался свет. Чудовища схватили его.

– Ты видела их?

– В комнате Даррена было два чудовища.

– Ты видела их лица?

– У них не было лиц. Одно крепко сжимало Даррена, тот плакал, звал меня, а я убежала, оставив его с чудовищами. И они убили Даррена. Потому что я убежала.

– Нет. – Лу прижал девочку к себе, давая ей поплакать и гладя ее по голове. – Нет, ты ведь побежала за помощью, да, Эмма?

– Я хотела, чтобы пришел мой папа.

– Ты поступила совершенно правильно. Это были не чудовища, а плохие люди. Ты не могла их остановить.

– Я обещала, что буду заботиться о Даррене, никогда не допущу, чтобы с ним что-то случилось.

– Ты старалась выполнить свое обещание. Никто не винит тебя, детка.

«Неправда», – подумала Эмма. Она винит себя. И всегда будет винить.

Лу возвратился домой в полночь. Он провел долгие часы за столом, перечитывая каждую запись, изучая каждую крупицу информации. Он слишком долго был копом и знал, что главное в его работе – объективность. Но убийство Даррена Макавоя стало его личным делом. Он не мог забыть черно-белую фотографию мальчика, почти младенца. Эта картина запечатлелась у него в мозгу. Как и детская спальня. Бело-голубые стены, разбросанные, еще не упакованные игрушки, комбинезончик, аккуратно сложенный на кресле, под ним стоптанные шлепанцы.

И шприц, наполненный фенобарбиталом, в нескольких футах от кроватки.

Им не воспользовались, не смогли воткнуть малышу в вену, чтобы усыпить его. Собирались вынести его через окно? Должен ли был прозвенеть у Брайана Макавоя телефонный звонок с требованием денег за возвращение сына?

Теперь не будет никаких звонков, никакого выкупа.

Потирая уставшие глаза, Лу стал подниматься по лестнице. Любители. «Сапожники». Убийцы. Где, черт возьми, они теперь? Кто они такие?

Какое это имеет значение ?

Имеет. Лу сжал кулаки. Правосудие имеет значение.

Дверь в комнату Майкла была открыта. В слабом ночном свете Лу увидел полный разгром: валявшиеся игрушки, разбросанная по полу, на кровати скомканная одежда. Беззаботная неряшливость Майкла была для него загадкой. Они с Мардж отличались природной опрятностью и собранностью, а сын походил на смерч, носящийся повсюду, оставляющий за собой разгром и беспорядок.

В любой другой день Лу вздохнул бы и принялся обдумывать утреннее нравоучение, но сегодня у него лишь навернулись слезы благодарности. Его мальчик в безопасности. Обходя раскиданные вещи, Лу добрался до кровати, но, чтобы сесть, ему пришлось разгрести пробку на детской железной дороге. Майкл спал на животе, раскинув руки и сбив одеяло.

Минут десять Лу сидел, изучая ребенка, которого сделали они с Мардж. Темные густые волосы, унаследованные от матери, падали мальчику на лицо.

Загорелая кожа еще не утратила своей детской свежести, нос с горбинкой придавал характер лицу, которое без этого могло бы стать слишком красивым для юноши. Упругое тело, начинающее мужать, украшали синяки и царапины.

После шести лет и двух выкидышей им с Мардж удалось наконец создать новую жизнь. И какую! Майкл был умнее и красивее родителей.

Лу вспомнил лицо Брайана Макавоя. Боль, застывшее страдание, беспомощность.

Он провел рукой по щеке сына, и тот шевельнулся.

– Папа? – не открывая глаз, сонно спросил он.

– Да. Я хотел пожелать тебе спокойной ночи. Спи.

Зевнув, Майкл повернулся, и вагончики посыпались на пол.

– Я не хотел его ломать, – пробормотал он. Улыбнувшись, Лу прижал руку к глазам. Ему не хотелось выяснять, о чем говорил сын. Главное – он был с ними, живой, здоровый, и у него впереди была вся жизнь.

– Майкл, я люблю тебя.

Но сын уже крепко спал.