Текст книги "Лицо в темноте"

Глава 6

У Эммы больше не было сил ждать. За окном шел отвратительный дождь со снегом, но она все-таки прижималась лицом к стеклу, пытаясь что-нибудь разглядеть. Они скоро приедут. Так сказал Джонно. Эмма не стала допытываться, что значит «скоро». Джонно только бы засмеялся в ответ. Когда у нее замерз нос, девочка отошла от окна. Папа скоро вернется домой вместе с Бев и новым малышом. Братика зовут Даррен. Произнеся шепотом это имя, Эмма улыбнулась.

Появление брата явилось для нее самым величайшим событием в жизни. Он будет ее собственным, будет нуждаться в ее помощи и заботе. Эмма долго упражнялась на своих многочисленных куклах.

Она знала, что нужно осторожно поддерживать им головку, иначе она оторвется. Иногда младенцы просыпаются по ночам и плачут от голода. Эмма решила, что не будет обижаться на это. Потрогав свою грудь, она подумала, найдет ли там Даррен молоко.

Ей не разрешили съездить в больницу, и девочка так расстроилась, что впервые после переезда в этот новый дом спряталась в шкафу. Она продолжала сердиться, хотя взрослым обычно нет дела до того, сердятся дети или нет.

Устав стоять, Эмма села на подоконник, гладила Чарли и ждала.

Чтобы отвлечься, она стала вспоминать увиденное в Америке. В Сент-Луисе была серебряная арка, в Чикаго – озеро, которое показалось ей бескрайним, как океан. И Голливуд. Ей понравилась громадная белая надпись, Эмма даже попыталась воспроизвести буквы.

Папа играл там в огромном открытом театре. Он называется чашей. Девочке было приятно слышать крики и аплодисменты зрителей.

В Голливуде Эмма отпраздновала свой третий день рождения. Пришли гости, и все ели белый торт с маленькими серебряными колокольчиками сверху.

Почти каждый день они летали на самолете. Это пугало Эмму, но она научилась бороться с тошнотой. Вместе с ними было всегда много людей, папа называл их группой сопровождения в дороге. Очень глупо, так как они путешествовали по воздуху, а не по дороге.

Больше всего Эмме нравились гостиницы. Она любила каждое утро смотреть из окна на новые места и новых людей.

Можно будет взять с собой и Даррена. Его все полюбят. А еще Эмма подумала о Рождестве. Она впервые повесила над камином чулок со своим именем. Под наряженной елкой лежала куча подарков. Днем все играли в «змеи и лестницы». Даже Стиви. Он притворился, что жульничает, и очень рассмешил Эмму, а затем прокатил ее на себе по всему дому.

Папа разрезал огромного рождественского гуся, от еды Эмму начало клонить в сон, и, свернувшись калачиком, она слушала музыку. Это был лучший день в ее жизни. Услышав шум автомобиля, девочка опять прижалась лицом к стеклу, потом, радостно вскрикнув, соскочила с подоконника:

– Джонно! Джонно! Они уже здесь.

– Обожди-ка. – Тот оторвался от листа, на котором записывал обрывки стихов, приходивших ему в голову, и поймал Эмму на бегу. – Кто здесь?

– Мой папа, Бев и мой ребенок.

– Твой ребенок, вот как? – Ущипнув ее за нос, Джонно обратился к Стиви, подбирающему аккорды на пианино: – Ну что, идем встречать младшего Макавоя?

– Сейчас иду.

– Я тоже, – сказал Пи Эм, поднимаясь с пола. – Интересно, удалось ли им выбраться из роддома целыми и невредимыми?

– Да сам Джеймс Бонд покажется жалким дилетантом по сравнению с Питом. Их вроде как ждут два лимузина, двадцать здоровенных телохранителей, а они сбегают в грузовичке, развозящем цветы, – засмеялся Джонно, увлекая за собой Эмму. – Слава делает нас бедняками, девочка, вот так.

Эмме не было никакого дела до славы, ей хотелось увидеть братика. Едва открылась входная дверь, она, выдернув свою руку из руки Джонно, бросилась в прихожую.

– Дайте мне посмотреть на него, – потребовала она. Брайан откинул край одеяла. Это была не кукла. Хотя малыш спал, Эмма различила легкое подрагивание темных ресниц. Ротик маленький и влажный, кожа тонкая и нежная. На голове был голубой чепчик, но отец сказал, что волосы у братика темные, как у Бев. Эмма осторожно прикоснулась к маленькой ручке, стиснутой в кулачок. Любовь пронзила ее словно ток.

– И что ты думаешь? – спросил Брайан.

– Даррен, – тихо произнесла она, – самый прекрасный малыш на свете.

– И у него славная мордашка Макавоя, – пробормотал растроганный Джонно. – Отлично сработано, Бев.

– Спасибо.

Она была рада, что все закончилось. Никакие книги не смогли подготовить ее к невыносимой боли родов. Бев гордилась, что произвела сына естественным путем, хотя последние несколько часов оказались просто ужасными. Теперь ей хотелось только сидеть дома и быть матерью.

– Врач сказал, что Бев первые дни должна поменьше быть на ногах, – начал Брайан. – Может, тебе пора отдохнуть?

– Снова лечь в постель? Ни за что.

– Тогда заходи к нам, а дядя Джонно приготовит тебе чего-нибудь вкусненького.

– Замечательно.

– Я поднимусь наверх и уложу ребенка. – Увидев, как Пи Эм отшатнулся, Брайан насмешливо произнес: – Старик, он не кусается. У него же зубов нет.

– Только не проси меня какое-то время прикасаться к нему, – ухмыльнулся в ответ Пи Эм.

– Развлеки Бев, ей действительно пришлось тяжело.

– С этим я справлюсь.

Пи Эм удалился в сторону гостиной.

– Мы уложим младенца спать, – объявила Эмма, не выпускавшая край одеяла. – Я могу показать, как это делать.

В детской с белыми воздушными шторами и бледно-голубыми стенами, расписанными радугами, малыша ждала кроватка, украшенная белоснежными ирландскими кружевами и атласными лентами. В углу стояла под охраной шестифутового медведя старомодная коляска, у окна – древняя качалка.

Когда с Даррена сняли чепчик, Эмма нежно погладила его черные волосики.

– Он скоро проснется?

– Не знаю. У меня сложилось впечатление, что маленькие дети совершенно непредсказуемы. – Брайан склонился к дочери: – Мы должны обращаться с ним осторожно, Эмма. Видишь, какой он беспомощный.

– Я не допущу, чтобы с ним что-то случилось. Никогда.

Девочка не могла решить, нравится ей мисс Уоллингсфорд или нет. У молодой няни были красивые рыжие волосы, милые серые глаза, но она редко позволяла Эмме трогать маленького Даррена. Однако Бев из десятков претенденток выбрала именно ее и осталась довольна. Элис Уоллингсфорд было двадцать пять лет, она происходила из хорошей семьи, имела превосходные рекомендации и обладала приятными манерами.

Первые месяцы Бев чувствовала себя такой уставшей и печальной, что услуги Элис оказались просто неоценимыми. К тому же с няней можно обсудить режущиеся зубки, кормление грудью и диету, поскольку Бев преисполнилась решимости вернуть свою стройную фигуру.

Брайан постоянно уединялся с Джонно, сочинял песни или вместе с Питом договаривался о записи в студии, и Бев в одиночку занималась устройством дома.

Она слушала разговоры мужа о войне в Азии и расовых беспорядках в Америке, но ее больше интересовала погода, чтобы можно было вывезти Даррена на прогулку. Она научилась печь хлеб, пробовала вязать, а Брайан сочинял песни, выступал против войны и фанатизма.

По мере того как ее тело обретало прежнюю форму, Бев успокаивалась. Наступила самая светлая пора ее жизни. Сын рос крепким и здоровым, муж обращался с ней как с принцессой.

Прижимая к груди Даррена и глядя на Эмму, сидящую у ее ног, она думала о том, что дождь прошел, солнце ярко светит и после обеда можно погулять с детьми в парке.

– Сейчас я уложу его в кроватку, Эмма, он заснул.

– Можно подержать его, когда он проснется?

–Да, но только если я рядом..

– Мисс Уоллингсфорд никогда не позволяет мне брать его на руки.

– Она лишь проявляет осторожность.

Расправив на сыне одеяльце, Бев отошла от кроватки. Малышу почти пять месяцев, она уже не представляет себе жизни без него.

– Давай спустимся на кухню и попробуем испечь что-нибудь вкусное. Твой папа очень любит шоколадные торты.

В коридоре ждала няня со свежим бельем для детской.

– Он сыт, пусть немного отдохнет, Элис.

– Да, мэм.

– Мы с Эммой будем на кухне.

Час спустя, когда испеченный торт уже остывал, хлопнула входная дверь.

– Твой папа вернулся. – Бев машинально поправила волосы и поспешила навстречу мужу: – Брай, я не ждала тебя раньше… Что случилось?

Брайан, с мертвенно-бледным лицом и покрасневшими глазами, тряхнул головой, словно желая прийти в себя:

– Его убили.

– Что? – Она схватила его за руки. – Кого убили?

– Кеннеди. Роберта Кеннеди. Его застрелили.

– О боже милосердный!

Бев в ужасе глядела на мужа. Она вспомнила, как убили президента Америки, как скорбел потрясенный мир. Теперь настал черед его младшего брата.

– Мы репетировали, готовя новый альбом, – начал Брай ан. – Когда Пит сообщил нам об услышанном по радио, никто сначала ему не поверил. Черт возьми, Бев, несколько месяцев назад Кинг, а теперь это. Что происходит в мире?

– Мистер Макавой… – Побелев, Элис застыла на лестнице. – Это правда? Вы уверены?

– Да.

– О, несчастная семья! – Няня вцепилась руками в передник. – Какое горе Для матери.

– Он был хорошим человеком, – выдавил Брайан. – Я знаю, он стал бы следующим президентом, остановил бы эту проклятую войну.

Эмма увидела слезы в глазах отца. Взрослые были слишком поглощены горем и не замечали ее. Девочка не знала человека по имени Кеннеди, но, вероятно, это папин друг, солдат, погибший на войне, о которой говорил папа. И Эмма страшно огорчилась, что он умер.

– Элис, приготовьте чай, пожалуйста, – сказала Бев, уводя мужа в гостиную.

– Что ждет в этом мире наших детей? Когда они поймут, Бев? Когда они наконец поймут?

Оставив взрослых с их слезами и чаем, Эмма поднялась в детскую, где ее нашли час спустя. Она мурлыкала песенку, которую часто пела Бев, укладывая Даррена спать. Испугавшись, Бев метнулась было к ней, но Брайан схватил жену за руку:

– Нет, им хорошо вместе. Разве ты не видишь?

При виде детей у него полегчало на душе. Эмма заботливо покачивала малыша, болтая ногами, не достающими до пола.

– Он плакал, но теперь ему хорошо. Он улыбнулся мне. – Девочка чмокнула брата в щечку, и тот радостно загукал. – Он любит меня, правда, Дарри?

– Да, он тебя любит.

Опустившись на колени, Брайан обнял своих детей.

– Слава богу, у меня есть вы, – сказал он и протянул руку Бев. – Без вас я, наверное, сошел бы с ума.

Следующие недели Брайан использовал любую возможность, чтобы работать дома, и даже хотел оборудовать здесь студию звукозаписи. Он постоянно думал о войне в Юго-Восточной Азии, его сердце разрывалось от жуткой бойни у него на родине, в Ирландии. Хотя его песни неуклонно поднимались в хит-парадах, прежнего удовлетворения Брайан уже не испытывал.

Как-то Бев предложила ему взять Эмму в студию. Группа как Раз начала запись третьего альбома, который Брайан считал наиболее важным, ибо предстояло доказать, что «Опустошение» не случайная удача, не бледное подражание «Битлз» или «Роллинг стоунз». Он обязан доказать себе, что волшебство музыки, сильно поблекшее за последний год, никуда не делось.

Брайан хотел чего-то оригинального, чтобы их группу невозможно было спутать ни с какой другой. Он отбросил десяток хороших рок-композиций, написанных вместе с Джонно. Это подождет. Несмотря на возражения Пита, остальные члены группы поддержали Брайана. Решали подперчить диск политическими заявлениями, простецким бунтарским роком и ирландскими народными песнями. Электрогитары и грошовые дудочки.

Приходя в студию, Эмма не догадывалась, что присутствует при творении музыкальной истории. Она лишь проводила время с папой и его друзьями, сидела во вращающемся кресле и пила из бутылки колу.

– Тебе не кажется, что малышке это надоест? – спросил Джонно, наигрывая на электрооргане. Теперь у него было два перстня: на одном мизинце – с бриллиантом и с большим сапфиром – на другом.

– Если мы не сможем развлечь одну маленькую девочку, нам лучше прямо сейчас собирать пожитки, – возразил Брай ан, прикрепляя к гитаре ремень. – К тому же я хочу держать ее поближе к себе. Джейн опять подняла шум.

– Сука, – тихо заметил Джонно.

– На этот раз она ничего не добьется, но хлопот не оберешься. – Взглянув на дочь, Брайан убедился, что та поглощена разговором с Чарли. – Ее, как она заявляет, обманом заставили подписать бумаги. Пит уже этим занимается.

– Она просто хочет еще денег.

– От Пита она их не получит. И от меня тоже. Давайте настраиваться.

– Привет, Эмма, – ухмыльнулся Стиви, ткнув ей в живот пальцем. – Ты будешь прослушивать группу?

– Я буду смотреть.

Эмма уставилась на него, очарованная золотым кольцом, которое Стиви теперь носил в ухе.

– Вот и чудесно, перед зрителями у нас всегда получается лучше. Скажи-ка мне, Эмми, – шепнул он ей на ухо. – Правду и ничего, кроме правды. Кто из нас лучше всех?

Это уже стало для них игрой. Зная правила, девочка посмотрела вверх, потом вниз, затем огляделась по сторонам и крикнула:

– Папа!

Стиви с отвращением фыркнул и начал ее щекотать.

– В нашей стране промывать мозги детям противозаконно, – изрек он, подходя к Брайану.

– У ребенка есть вкус.

– Да, совершенно ужасный. – И, достав из футляра свой «Маптин», Стиви любовно провел пальцами по грифу. – С чего начнем?

– С инструментального сопровождения для «Крика души».

Из всей четверки только Стиви вырос в собственном доме с двумя слугами, привык к роскоши, но все быстро ему приедалось. Влюбившись в гитару, он заставил родителей проклясть тот день, когда они подарили сыну инструмент.

В пятнадцать лет он организовал группу «Злые собаки», которая через шесть месяцев распалась из-за непримиримых склок. Не упав духом, Стиви организовал новую группу, потом еще и еще. Талант гитариста привлекал к нему многих, но все искали в Стиви черты лидера, которых он был лишен от рождения.

С Брайаном и Джонно он познакомился на одной из вечеринок в Сохо, которых панически боялись его родители. Его сразу привлекли в Брайане увлечение музыкой, а в Джонно – язвительно-утонченный ум. Он пришел в их группу и с тех пор с облегчением следовал за Брайаном.

Были изматывающие дни, когда они мотались по клубам, упрашивая дать им возможность поиграть. Были опьяняющие дни, когда они писали музыку. Было много женщин, готовых отдаться светловолосому парню с гитарой.

Была Сильви, с которой он познакомился в Амстердаме во время первого турне группы. Милая круглолицая Сильви с ломаным английским и невинными глазами. Они словно одержимые занимались любовью в грязной комнатушке. Стиви даже намеревался привезти Сильви в Лондон и поселиться с ней в какой-нибудь убогой квартире без горячей воды.

Но девушка забеременела. Он помнил ее бледное лицо и глаза, полные надежды и страха. Он не хотел детей. Господи, ему же всего двадцать, и на первом месте у него должна быть музыка. А если бы родители узнали, что ребенок от голландки, официантки из бара… Унизительно сознавать, но, как бы далеко он ни убежал, сколько бы ни протестовал, для него по-прежнему оставалось важным мнение родителей.

Пит устроил аборт, тихо и дорого. Заплаканная Сильви выполнила просьбу Стиви и после этого ушла из его жизни. Только тут он осознал, что любил ее сильнее, чем привык считать. Он не хотел о ней думать, гнал от себя воспоминания. Но в последнее время они все чаще начали его угнетать. Вероятно, это связано с Эммой. Он посмотрел на веселую раскрасневшуюся девочку в кресле. Его ребенок был бы примерно того же возраста.

Этот день в студии казался Эмме большим праздником, и она сожалела, что рядом нет Даррена. Видеть, как играют здесь папа и его друзья, намного лучше, чем смотреть на их выступления в концертных залах и на стадионах.

Там она воспринимала группу как одно тело с четырьмя головами, хотя эта воображаемая картинка очень смешила ее. А сегодня они спорили и ругались, смеялись или молча слушали записанное. Она сама развлекала себя, когда они были поглощены работой, съела гору картофельных чипсов, а живот у нее раздулся от колы.

Во время перерыва Эмма сидела на коленях у Пи Эм, колотя по барабанам, она так и задремала с барабанной палочкой в руке, положив голову на верного Чарли. Проснулась она от голоса отца, поющего балладу о трагической любви.

Девочка была еще слишком мала, чтобы ее тронули слова песни, но их звучание дошло до ее сердца. Позже, слушая эту песню, она каждый раз вспоминала, как проснулась от голоса отца, заполнившего весь мир.

Когда песня кончилась, Эмма забыла, что ей полагалось вести себя тихо, и захлопала в ладоши:

– Папа!

Пит, сидевший в аппаратной, выругался, но Брайан поднял Руку.

– Оставь, – засмеялся он и, когда девочка подбежала к нему, подбросил ее в воздух. – Что скажешь, Эмма? Я только что сделал тебя звездой.

Глава 7

Если вера Брайана в человечество поколебалась в 1968 году, если убийства Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди подорвали его веру в справедливость, то летом 1969 года фестиваль в Вудстоке снова возродил ее. Для Брайана фестиваль явился торжеством юности и музыки, любви и братства, олицетворяя надежду на то, что кровопролития, война, беспорядки и разочарования остались в прошлом. Глядя со сцены на людское море, Брайан знал, что ему больше не удастся сделать ничего столь значительного и памятного.

Возможность участвовать в этом празднике и оставить свой след в истории рок-музыки приводила его в восторг, но одновременно печалила и ужасала мысль о безвозвратно уходящем десятилетии. Брайан провел три дня на эмоциональном и творческом подъеме, который подпитывался самой атмосферой фестиваля, а также наркотиками, не менее доступными, чем кукурузные хлопья. Он провел целую ночь в кузове фургона, принадлежавшего группе, готовясь к четырнадцатичасовому марафону. Он сожалел лишь о том, что не смог уговорить Бев поехать вместе с ним. Она снова осталась ждать его в недавно купленном ими в Голливуде особняке. Любовь Брайана к Америке только начиналась, и второе американское турне казалось ему возвращением домой. Это был год рок-фестиваля, феномена, в котором Брайан видел демонстрацию силы рок-культуры.

Он хотел ощутить то восторженное возбуждение, которое испытывал вначале, когда группа, одно целое, подобно электрическому разряду сотрясала музыкальный мир и общественное сознание. Весь прошедший год Брайан чувствовал, что эта энергия и впечатление единства ускользают, как и сами шестидесятые. На фестивале это незабываемое ощущение вернулось.

Когда, оставив позади Вудсток, они сели в самолет, Брайан тотчас уснул. Рядом с ним отключился Стиви, проглотивший несколько таблеток барбитуратов. Джонно играл в покер с ребятами из группы сопровождения. Одинокий Пи Эм уставился в иллюминатор.

Он хотел все запомнить. И его огорчало, что в отличие от Брайана он не мог игнорировать условия, в которых проходил фестиваль: грязь, мусор, отсутствие элементарных удобств. Великий боже, музыка была великолепна, почти невыносимо великолепна, но часто Пи Эм ощущал, что зрители слишком поглощены собой, чтобы оценить ее.

Тем не менее даже прагматичный и недалекий Пи Эм испытывал чувство единения с сотнями тысяч людей, которые в течение трех дней жили одной семьей. Но кроме этого, были грязь, похотливый секс и злоупотребление наркотиками.

Наркотики пугали Пи Эм, хотя он не признавался в этом даже людям, которых считал братьями. От наркотиков ему становилось плохо, и он принимал их лишь в том случае, когда не было ни малейшей возможности отказаться. Его ужасала та беззаботность, с какой Брайан и Стиви глотали все, что попадалось им в руки, и та легкость, с которой Стиви постоянно колол себе вены.

Джонно был куда разборчивее, но ведь он сильная личность, поэтому никто не думал смеяться над ним, когда он отказывался попробовать «кислинку», «скорость» или «снежок».

Пи Эм сознавал, что не является сильной личностью, он даже не был музыкантом, как остальные. Конечно, он способен посостязаться с любым барабанщиком на фестивале. Он играл хорошо, чертовски хорошо. Но не мог сочинять музыку и стихи, не умел читать ноты. К тому же Пи Эм отнюдь не красавец. Даже сейчас, в двадцать три года, у него были прыщи.

Однако он является частицей одной из самых значительных и известных в мире рок-групп. У него есть друзья, настоящие Друзья, готовые вступиться за него. За два года Пи Эм заработал денег больше, чем надеялся заработать за всю жизнь, и он умел с ними обращаться. Его отец владел небольшой авторемонтной мастерской, и Пи Эм разбирался в бухгалтерии. Из всей четверки только он спрашивал Пита о тратах и доходах. И несомненно, был единственным, кто утруждал себя чтением документов, которые они подписывали.

Пи Эм нравилось иметь деньги не только потому, что он посылал домой переводы как доказательство своего успеха в жизни. Ему нравилось ощущать их в карманах. Он, конечно, вырос не в нищете, как Джонно и Брайан, но и не в таком комфорте, как Стиви.

Теперь они летят в Техас на очередной фестиваль. Ему, в общем-то, все равно. Потом будет новое выступление еще в каком-нибудь городе. Все сливалось: дни, месяцы, сцены. Однако Пи Эм не хотел, чтобы это прекратилось, тогда он снова погрузится в неизвестность.

Осенью группа поедет в Калифорнию, в Голливуд. Несколько недель они будут жить среди кинозвезд. А значит, несколько недель Пи Эм будет рядом с Бев. Единственным человеком, которого он любил больше Брайана.

Эмма расставила кубики с буквами. Она ужасно гордилась, что умеет читать и писать, и решила научить этому Даррена.

– Э-м-м-а, – произнесла она, указывая на каждый кубик. – Скажи: «Эмма».

– Ма! – засмеялся Даррен, сгребая все кубики в кучу. – Ма-ма.

– Эм-ма. – Девочка поцеловала малыша и поставила два кубика. – Вот попроще: па-па.

– Па. Па, па, па! – Довольный собой, Даррен вскочил на ножки и засеменил к двери.

– Папы здесь нет, а мама на кухне. Вечером у нас праздник, вечером мы будем отмечать завершение нового альбома. И скоро вернемся в Англию.

Эмма ждала этого с нетерпением, хотя особняк в Америке она любила почти так же, как замок под Лондоном. Больше года вся семья летала туда-сюда через океан с такой же легкостью, с какой обыкновенные люди ездят на другой конец города.

Осенью 1970 года Эмме исполнилось шесть лет, и по настоянию Бев ей наняли домашнего учителя – англичанина. Девочка знала, что в Англии она пойдет в школу. Мысль об этом пугала и радовала ее.

– Когда мы вернемся домой, я много-много выучу, а потом научу тебя. – Эмма составила из кубиков башню. – Смотри, вот твое имя. Самое хорошее имя. Даррен.

– Д, а, з, л, м, н, о, п. – Подскочив к ней, малыш начал рас сматривать буквы, потом озорно улыбнулся и махнул рукой. Кубики рассыпались. – Даррен! – закричал он. – Даррен Макавой.

– Это ты произносишь хорошо, да, мой мальчик? – И она стала выводить нечто более сложное.

Он светоч ее жизни, маленький брат с темными волосами, смеющимися глазами цвета морской волны, с лицом херувима Боттичелли и энергией демона. Он все начинал делать раньше срока, указанного в книгах о воспитании детей, которые читала Бев.

Его лицо появлялось на обложках «Ньюсуик», «Фотошлей» и «Роллинг стоунз». Все буквально влюблены в Даррена Макавоя. В его жилах текла кровь ирландских крестьян и английских консерваторов, но он был принцем. Как бы осторожно ни вела себя Бев, журналисты ухитрялись еженедельно доставать новые снимки малыша.

Но поклонники требовали еще и еще. Они присылали ему целые грузовики игрушек, которые Бев регулярно отправляла в больницы и детские дома. Не иссякали предложения о финансовой поддержке от производителей детского питания и одежды, от магазинов игрушек. На все без исключения следовал ее отказ. Несмотря на всеобщее восхищение и поклонение, Даррен оставался счастливым и здоровым карапузом и вовсю наслаждался своим двухлетним возрастом. Если бы Даррен узнал о преувеличенном внимании к собственной персоне, он бы радостно согласился, что заслужил его.

– Это замок, – сказала Эмма, составив кубики, – а ты король.

– Король, – захлопал себя по животу малыш.

– Да, король Даррен Первый.

– Первый, – повторил он, ему было известно значение этого слова. – Даррен Первый.

– Ты очень хороший король, не обижаешь животных. – Эмма притянула к себе верного Чарли, а Даррен послушно нагнулся и оставил на собаке влажный поцелуй. Девочка аккуратно расставила кукол и плюшевые игрушки. – Вот твои верные и мужественные рыцари. Это папа и Джонно, Стиви и Пи Эм. А это Пит. Он… э… первый министр. Это прекрасная леди Беверли.

– Мама. – Даррен чмокнул любимую куклу сестры. – Мама красивая.

– Она самая прекрасная женщина на свете. Ее схватила Ужасная ведьма и заперла в башне. – У Эммы промелькнуло смутное воспоминание о матери, но быстро исчезло. – Все рыцари отправились спасать леди Беверли. – Зацокав языком, она подвинула игрушки к куклам. – Только сэр папа смог победить колдовство.

– Сэр папа.

Выражение показалось Даррену таким смешным, что он стал кататься по полу и сломал замок.

– Если ты будешь рушить собственные замки, я сдаюсь.

– Мама. – Даррен крепко обнял сестру за шею. – Моя мама. Поиграем в ферму.

– Хорошо, только сначала мы соберем кубики, а то мисс Уоллингсфорд начнет каркать, что мы непослушные и неряшливые дети.

– Какать. Какать. Какать.

– Даррен, – упрекнула его Эмма, – не говори так. Однако, заметив, что слово насмешило ее, мальчик громко повторил его.

– Что я слышу? – с напускной строгостью поинтересовалась Бев, входя в детскую.

– Он хочет сказать «каркать», – объяснила Эмма.

– Понятно. – Бев протянула руки, и сын бросился к ней. – Это очень важное «р», мой мальчик. А чем вы занимались?

– Мы играли в замок, но Даррену больше нравится его разрушать.

– Даррен-разрушитель.

Бев пощекотала его носом по шее, и малыш залился смехом, обхватив ее ногами, чтобы она подержала его в любимом положении. Вниз головой.

Даже чувство, которое она испытывала к мужу, бледнело в сравнении с любовью к сыну. Даррен возвращал любовь бессознательно, это получалось у него само собой. Поцелуй, улыбка. Всегда в нужное время. Даррен являлся лучшей и самой яркой частью жизни Бев.

– Ну, хватит, помоги сестре убрать кубики.

– Я сама.

– Он должен научиться убирать за собой, Эмма. Как бы нам с тобой ни хотелось делать это за него, – улыбнулась Бев, глядя на смуглого крепыша и нежную светловолосую девочку, которая превратилась в воспитанного ребенка и больше не пряталась в шкафах. Отец дал ей шанс, и Бев надеялась, что тоже помогла девочке стать веселым, жизнерадостным ребенком. Но именно Даррен окончательно перетянул чашу весов. В своей преданности ему Эмма забыла о страхе и робости.

Еще грудным младенцем Даррен быстрее переставал плакать, если его утешала Эмма. Их близость крепла с каждым днем.

Бев очень обрадовалась, когда несколько месяцев назад девочка впервые назвала ее мамой. Теперь она редко думала о ней как о ребенке Джейн, и хотя не могла любить Эмму столь отчаянно, как Даррена, но любовь, которую она чувствовала к девочке, была ровной и теплой.

Даррену очень нравился производимый кубиками грохот, поэтому он сам бросал их в коробку.

– Д, – сказал он, беря любимую букву. – Дом. день, Даррен!

Швырнув кубик, он остался чрезвычайно доволен, что его буква наделала больше всего шума. Выполнив, по своему разумению, все обязанности, Даррен вскочил на красно-белую лошадку.

– Мы хотели играть в ферму.

Не успела Эмма снять с полки игрушечный набор, как ее брат уже соскочил с лошадки, открыл коробку и стал вытряхивать из нее животных и людей.

– Давайте, давайте, – распевал он, не слишком ловко собирая белый пластмассовый забор.

– Ты можешь с нами поиграть? – спросила Эмма.

У Бев еще миллион дел, скоро приедут гости, и дом будет переполнен. Он, кажется, переполнен всегда, словно муж боится проводить время без многолюдного общества. От чего он бежал, Бев не знала и сомневалась, знает ли сам Брайан. Скорее бы вернуться в Лондон, там все встанет на свои места.

– С удовольствием, – взглянув на детей, своих детей, засмеялась Бев.

Час спустя Брайан увидел, как они распахивают турецкий ковер, превратившийся в кукурузное поле, целым парком тракторов.

– Папа вернулся! – прыгнула на него Эмма, уверенная, что отец поймает ее.

Брайан подбросил ее вверх, чмокнул в щеку, потом обхватил свободной рукой Даррена.

– Ну-ка, покрепче, – сказал он и покачнулся, когда малыш с силой прижался губами к его подбородку. Подхватив обоих детей, Брайан обошел пластмассовый забор и расставленные фигурки. – Снова работаете на ферме?

– Это любимая игра Даррена.

Дождавшись, пока муж усядется, Бев улыбнулась ему. Брайан всегда чувствовал себя лучше всего в семейном кругу.

– Я боялась, ты наступишь на навозную кучу.

– Да? – Он обнял Бев. – Не впервой мне вляпываться в Дерьмо.

– Дерьмо, – повторил мальчик.

– Замечательно, – пробормотала она.

Но Брайан только усмехнулся, пощекотав сына.

– И как у вас идут дела?

– Мы перепахиваем кукурузное поле, так как решили посадить на нем сою.

– Очень мудро. А ты прямо ученый фермер, да, старина? – Брайан ткнул пальцем в живот сына. – Нужно съездить в Ирландию, там ты сможешь прокатиться на настоящем тракторе.

– Давай, давай, – пропел тот свое любимое словечко.

– Даррен не сможет прокатиться на тракторе, пусть еще не много подрастет, – строго заявила Эмма.

– Совершенно верно, – улыбнулась Бев. – Так же как не сможет использовать биту для крикета или кататься на велосипеде.

– Женщины, – сказал Брайан сыну. – Они не разбираются в делах мужчин.

– Какать, – радостно произнес Даррен новое слово.

– Что? – сквозь смех выдавил Брайан.

– Лучше не спрашивай, – быстро предупредила Бев. – Давай разгребем это поскорее и будем пить чай.

– Превосходная мысль. – Вскочив с места, Брайан схватил жену за руку. – Эмма, дорогая, поручаем это тебе. Нам с мамой нужно еще кое-что сделать.

– Брайан…

– Мисс Уоллингсфорд как раз спустилась вниз.

– Брайан, в детской полный беспорядок.

– Эмма позаботится об этом. Она известная чистюля, – говорил тот, ведя Бев в спальню. – К тому же ей нравится.

– Но я… – Она схватила его за руки – он уже начал стаскивать с нее футболку. – Брай, мы не можем заняться этим сейчас. У меня полно дел.

– А это дело в самом начале списка, – прошептал он, закрывая ей рот поцелуем и радуясь, что полупритворное сопротивление прекратилось.

– Оно было в начале списка вчера вечером и сегодня утром.

– Оно всегда в самом начале.

Брайан не уставал поражаться, какое у жены стройное и упругое тело. И это после двух родов. Нет, одних. Он часто забывал, может, умышленно, что не Бев дала жизнь его дочери. Такие вот прикосновения к давно знакомому телу возвращали Брайана к первым ночам, проведенным вместе.

Они далеко ушли от двухкомнатной квартирки с единственной скрипящей кроватью. Теперь у них есть особняки в двух странах, но секс оставался таким же сладострастным и бурным, как в то время, когда у Брайана не было ничего, кроме отчаянных надежд и светлых мечтаний.