Текст книги "Правдивая ложь"

4

Да, живут, думала Джулия, сидя за стеклянным столиком на веранде гостевого дома. Выживают и платят за свой выбор. Какую цену заплатила Ева?

Джулия дважды обвела имя Чарли Грея. Надо поговорить с людьми, которые знали его и по-иному смотрели на его отношения с Евой. Джулия отхлебнула холодного сока и начала записывать.

Конечно, у нее есть недостатки. Эгоизм уживается со щедростью. Доброта соседствует с пренебрежением к чувствам других. Ева бывает резкой, холодной, черствой, грубой… Недостатки только делают эту женщину такой же притягательной и человечной, как ее героини. Ее талант, красота и незаурядный ум восхищают. Сила ее личности поразительна. Она сквозит в ее глазах, в ее голосе, в каждом ее движении. Похоже, жизнь для нее – сложная роль, которую она играет ярко и талантливо, не признавая никаких режиссеров. Она берет на себя ответственность за все промахи и испорченные сцены.

– А вы не теряете время зря.

Джулия вздрогнула и быстро оглянулась. Она не слышала приближения Пола, понятия не имела, как давно он читает через ее плечо, но демонстративно перевернула блокнот.

– Скажите мне, мистер Уинтроп, что бы вы сделали с тем, кто без разрешения читает вашу работу?

Пол улыбнулся и непринужденно уселся напротив нее.

– Переломал бы его пронырливые пальчики, но ведь я знаменит своим скверным характером. – Он схватил ее стакан и отхлебнул сока. – А что сделали бы вы?

– Многие считают меня кроткой и очень часто ошибаются. – Джулии было неприятно присутствие Пола. Он прервал ее работу, нарушил ее уединение. И она не собиралась принимать гостей. Шорты, вылинявшая футболка, босые ноги, небрежно стянутые в конский хвост волосы. Тщательно созданный образ полетел ко всем чертям. Джулия многозначительно взглянула на стакан, который Пол снова поднес к губам. – Налить вам сока?

– Нет, меня устраивает этот. – Пола забавляло, что ее так легко смутить. – Вы провели первое интервью с Евой?

– Вчера.

Пол достал сигару, давая понять, что намеревается устроиться надолго. Джулия обратила внимание на его широкие ладони с длинными пальцами. Чтобы легче было подносить ко рту серебряную ложку, с которой он родился?

– Я, конечно, не сижу в офисе, уткнувшись носом в компьютер, но я работаю.

– Да, понимаю. – Пол мило улыбнулся. Намеками ей от него не избавиться. – Не хотите поделиться своими впечатлениями?

– Не хочу.

Совершенно не обескураженный, Пол закурил, закинул руку за спинку стула.

– Для человека, заинтересованного в моем сотрудничестве, вы не слишком-то дружелюбны.

– Для человека, не одобряющего мою профессию, вы слишком напористы.

– Не профессию. – Вытянув длинные ноги, Пол удобно скрестил их в лодыжках, затянулся сигарой и медленно выдохнул. Аромат сигарного дыма повис в воздухе, словно обвивая благоухание цветов… как сильная рука мужчины – неподдающуюся женщину. – Я не одобряю только ваш текущий проект. У меня личный интерес.

Все дело в его глазах, поняла вдруг Джулия, в его главном оружии… и даже не в их цвете, хотя многие женщины наверняка вздыхают по этой бездонной синеве. Взгляд охотника, пронизывающий жертву.

– Если боитесь, что я напишу что-то нелестное о вас, успокойтесь. Вы вряд ли займете в биографии Евы больше пары абзацев.

Отличный удар по самомнению, и Пол оценил его по достоинству.

– Скажите мне, Джил, это я или мужчины вообще?

Уменьшительное имя сбило ее с толку не меньше, чем вопрос.

– Не понимаю, о чем вы.

– Уверен, что понимаете. – Его улыбка стала более дружелюбной, но взгляд остался вызывающим. – Я еще не вытащил из тела все острые стрелы, что вы выпустили в меня в первый раз.

Чем больше Пол расслаблялся, тем более напряженной становилась Джулия, однако самоуверенные мужчины всегда заставляли ее вспоминать о чувстве собственного достоинства.

Пол откинулся на спинку стула, внимательно изучая ее. Нет, он еще не раскусил Джулию Саммерс, но обязательно раскусит.

Когда Пол поднялся и бросил окурок сигары в ведро с песком, Джулия нахмурилась. Очень опасное тело… Умная женщина должна обуздывать свое воображение, а Джулия считала себя умной женщиной.

– Нам придется заключить перемирие, Джил.

– Зачем? Поскольку мы оба люди занятые, то вряд ли будем встречаться настолько часто, что потребуются белые флаги.

– Ошибаетесь. – Пол вернулся к столику, но не сел, а остановился рядом с ней, зацепив карманы брюк большими пальцами. – Я буду приглядывать за вами в интересах Евы. И, пожалуй, в своих собственных.

– Если это попытка заигрывания…

– Такой вы мне больше нравитесь, – прервал Пол. – Босоногая, взвинченная. Женщина, с которой я познакомился за ужином, внушала любопытство и страх.

Джулия чувствовала его сексапильность, к которой считала себя невосприимчивой, и попыталась успокоиться: вполне возможно испытывать сексуальное влечение к мужчине, который тебе несимпатичен… и так же возможно сопротивляться этому влечению.

– Я – та же самая, только без туфель.

– Вовсе нет. – Пол снова уселся, оперся локтями о стол, положил подбородок на сложенные ладони. – Не кажется ли вам, что просыпаться каждое утро одним и тем же человеком – тоска смертная?

Такие вопросы Джулия любила – открывались возможности пофилософствовать, но она не сомневалась, что в данный момент и с этим мужчиной философствования заведут ее в опасную трясину. Она перелистала свой блокнот, нашла чистую страницу.

– Раз уж вы здесь и явно настроены поболтать, может быть, дадите мне интервью?

– Нет. Подождем. Посмотрим, как пойдут дела. – Пол просто наслаждался собственным упрямством.

– Какие дела?

Пол улыбнулся загадочно:

– Всякие, Джил.

Хлопнула дверь, раздался крик.

– Мой сын. – Джулия поспешно собрала свои бумаги и встала. – Извините, я должна…

Но Брэндон – в оранжевой бейсболке козырьком назад, мешковатых джинсах, исцарапанных кроссовках, футболке с Микки Маусом на груди и с улыбкой во весь рот на чумазом лице – уже выбежал на веранду.

– Я забросил два мяча!

– Мой герой!

Она снова изменилась, отметил Пол. Любовь в глазах и в улыбке, в том, как она обвила рукой плечи сына и притянула его к себе. Словно говорит: он – мой.

– Брэндон – это мистер Уинтроп.

Брэндон снова ухмыльнулся, продемонстрировав щель на месте двух передних зубов.

– Привет.

– Кем ты играл?

Глаза мальчика вспыхнули.

– Принимающим. Я не очень высокий, зато быстрый.

– У меня дома есть кольцо. Загляни как-нибудь. Поучишь меня играть.

– Да? – Брэндон чуть не запрыгал от нетерпения и поднял глаза на мать. – Можно?

– Посмотрим.

– Это тебе. – Брэндон вынул из кармана конверт и повернулся к Полу: – Вы когда-нибудь видели вживую «Лейкерс»?

– Конечно, – Пол кивнул.

Оставив мужчин обсуждать тонкости баскетбола, Джулия прошла на кухню, насыпала льда в стакан, налила сока. Несмотря на раздражение, сделала то же самое для Пола, поставила на поднос тарелку с домашним печеньем. Она не стала бы этого делать, но не хотела подавать сыну плохой пример.

И тут она вспомнила о брошенном на стол конверте. Ее имя было написано большими печатными буквами. Странно. Она думала, что это записка от учительницы Брэндона. Нахмурившись, Джулия надорвала конверт, вынула листок, прочитала короткую фразу и почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

«ЛЮБОПЫТСТВО ДО ДОБРА НЕ ДОВОДИТ».

Глупость. Джулия перечитала слова, убеждая себя, что это просто глупость, но листок бумаги дрожал в ее руке. Кто мог послать ей такую записку и зачем? Это предупреждение или угроза? Она сунула листок в карман. Откуда этот страх? Чего она испугалась?

Дав себе время успокоиться, Джулия подняла поднос и вышла на веранду. Пол потчевал Брэндона деталями какого-то матча «Лейкерсов»!

Пол поднял глаза, и его улыбка растаяла, как только он увидел лицо Джулии.

– Проблема?

– Нет. Только два печенья, приятель, – предупредила Джулия, когда Брэндон бросился к тарелке.

– Мистер Уинтроп был на многих матчах, – с радостью сообщил Брэндон, запихивая в рот первое печенье. – И он знаком с Ларри Бердом.

– Прекрасно!

– Она не знает, кто это, – прошептал Брэндон Полу и подмигнул, как мужчина мужчине. – Ее больше интересуют девчачьи штучки.

Джулия подождала, пока сын допил сок.

– А теперь марш за уроки!

– Ладно. – Брэндон понимал, что если дотянет с уроками до ужина, то не успеет посмотреть телевизор. – До свидания, мистер Уинтроп.

– До свидания. – Когда хлопнула затянутая москитной сеткой дверь, Пол взглянул на Джулию. – Отличный парень.

– Да. Простите, но я должна пойти к нему.

– Подождите минуточку. – Пол поднялся. – Джулия, что случилось?

– Я вас не понимаю.

Он поднял ее подбородок двумя пальцами, теплыми, крепкими, с чуть шершавыми подушечками.

– У некоторых людей все, что они чувствуют, отражается в глазах. Вы напуганы. В чем дело?

Ей очень хотелось рассказать ему, поделиться, и это ей совсем не понравилось. Больше десяти лет она прекрасно справлялась со своими проблемами сама.

– В делении столбиком. Оно пугает меня до смерти.

Пол опустил руку.

– Ладно. На данном этапе у вас действительно нет причин доверять мне. Позвоните, и мы договоримся об интервью.

– Обязательно.

Когда Пол направился к главному дому, Джулия опустилась на стул. Ей не нужна помощь – ни от него, ни от кого-либо другого. Зависимость от других людей – ошибка, которую она никогда больше не совершит…

Джулия вытащила из кармана скомканный листок, разгладила, перечитала, затем, вздохнув, встала и начала собирать посуду на поднос.

Пока Брэндон плескался в ванне, Джулия налила себе в бокал французского вина. Если Ева хочет, чтобы гостья чувствовала себя как дома, нетрудно исполнить ее желание… однако листок бумаги в кармане не давал покоя.

Оставил ли записку Пол? Вряд ли. Обходные пути не в духе Пола Уинтропа. Множество людей снует по огромному поместью. Любой мог подбросить этот конверт.

Из окна кухни виднелся свет в комнате над гаражом. Лайл? Может, он и Ева… Нет. Ева любит забавляться с мужчинами, но не с такими, как этот самоуверенный самец.

Треверс? Сомнений нет: хмурая домоправительница с вечно поджатыми губами невзлюбила Джулию с первого взгляда, и, уж конечно, не из-за ее духов. Может, Треверс решила, что загадочная анонимка заставит Джулию в ужасе бежать обратно в Коннектикут? Если так, то Треверс ждет разочарование.

Может, Нина? Шикарная и компетентная. Почему такая женщина полностью подчинила свою жизнь другому человеку, даже такому, как Ева? Джулия вспомнила все, что узнала о Нине. Очень скудная информация: не замужем, детей нет, работает на Еву пятнадцать лет. Умеет охлаждать страсти, что доказала за ужином. Боится ли Нина, что публикация биографии навсегда нарушит так тщательно оберегаемый ею покой Евы?

В этот момент Нина собственной персоной появилась на дорожке с огромной картонной коробкой в руках. Джулия распахнула дверь кухни. Отдуваясь, Нина поставила коробку на кухонный стол.

– Ева попросила собрать для вас фотографии, рецензии. Она считает, это вам поможет.

– О да! – Джулия раскрыла коробку и с восхищением уставилась на одну из журнальных вырезок: знойная красавица Ева обнимает неотразимого Майкла Торрента.

Когда Джулия зарылась в коробку, разрушая созданный Ниной порядок, секретарша – надо отдать ей должное – лишь еле заметно моргнула. Джулия выудила выцветшую, обтрепанную по краям фотографию.

– О господи, это же Гейбл.

– Да, сфотографирован здесь у бассейна на одной из вечеринок Евы. Незадолго до съемок его последнего фильма… и его смерти.

– Передайте Еве, что это не только поможет написать книгу, но и доставит мне море удовольствия. Я чувствую себя ребенком на шоколадной фабрике.

– Тогда не буду вам мешать.

– Подождите. – Джулия с трудом оторвалась от коробки с сокровищами. – У вас не найдется несколько минут?

Нина автоматически взглянула на часы.

– Да, конечно. Вы хотите просмотреть фотографии вместе со мной?

– Я бы хотела взять у вас интервью. Короткое, – поспешно добавила Джулия, заметив тень, промелькнувшую по лицу Нины. – Я понимаю, как вы заняты. Я только схожу за диктофоном. Пожалуйста, налейте себе вина, если хотите.

Джулия бросилась вон из кухни, не дав Нине возможности отказаться. Когда она вернулась, Нина, уже налившая себе вина и пополнившая бокал Джулии, сидела за столом. Красивая улыбчивая женщина, привыкшая подстраиваться под других.

– Ева просила меня помочь вам, но, если честно, я не могу придумать ничего, что заинтересовало бы вас.

– О, я сама решу, что интересно. – Джулия открыла блокнот, включила диктофон. Придется действовать поделикатнее. – Нина, вы наверняка понимаете, с каким восторгом публика воспринимает любую мелочь о Еве Бенедикт. Например, распорядок ее дня, что она ест на завтрак, какую музыку предпочитает, любит ли перекусить, сидя перед телевизором поздним вечером. Однако все это я могу выяснить сама и не стану тратить ваше время на пустяки.

Вежливая улыбка словно застыла на лице Нины.

– Как я и сказала, Ева просила меня сотрудничать с вами.

– И я высоко ценю вашу помощь. Я хотела бы услышать ваше мнение о Еве как о личности. Работая с ней пятнадцать лет, вы почти наверняка знаете ее лучше всех.

– Мне хотелось бы думать, что наши отношения не только деловые, но и дружеские.

– Сложно ли жить и работать в одном доме с женщиной, которая, по ее собственному признанию, очень требовательна?

– Сложно? Нет. Интересно? Безусловно. Все эти годы Ева не давала мне скучать.

– И что запомнилось вам больше всего?

Нина рассмеялась.

– О, это легко. Около пяти лет назад во время натурных съемок в Карибском море она решила устроить прием. Ничего необычного – Ева любит приемы, но она решила устроить вечеринку на острове… и через две недели! Джулия, вы когда-нибудь пытались арендовать целый остров?

– Нет, конечно.

– В этом есть свои сложности, особенно если вам требуются современные удобства. Мне удалось найти один островок – прелестное местечко примерно в тридцати пяти милях от Сент-Томаса. По воздуху и морю туда доставили электрогенераторы, мебель, фарфор, серебро, еду, напитки, лед. – Нина закатила глаза. – Горы льда. Я лично три дня следила за садовниками и плотниками. Ева приказала выстроить несколько бунгало. Это была одна из самых… интересных ее идей.

Джулия слушала как зачарованная.

– И как прошел прием?

– С потрясающим успехом. Море рома, туземная музыка. Ева в синем шелковом саронге выглядела как настоящая королева острова.

– И как вам удаются такие проекты?

– Методом проб и ошибок. С Евой никогда не знаешь, чего ожидать. Я закончила юридические курсы, бухгалтерские, курсы декораторов, риелторов и – среди всего прочего – брала уроки бальных танцев.

– И все эти курсы не соблазнили вас пойти дальше, заняться собственной карьерой?

– Нет… Я никогда не покину Еву.

– Как случилось, что вы стали работать на нее?

Нина опустила глаза, очень медленно обвела пальцем край бокала.

– Я понимаю, это может показаться мелодраматичным, но Ева спасла мне жизнь.

– Буквально?

– Буквально. Без преувеличения. – Нина повела плечами, словно отбрасывая сомнения. – Мало кто знает о моем прошлом. Я предпочитаю не болтать, но поскольку Ева решила рассказать полную историю своей жизни, полагаю, будет лучше, если вы все узнаете от меня.

– Это всегда лучший путь.

– Моя мать была слабой женщиной, порхала от мужчины к мужчине. У нас было очень мало денег, мы жили в меблированных комнатах.

– А ваш отец?

– Он бросил нас. Я была совсем маленькой, когда мать снова вышла замуж. За шофера грузовика. Он редко бывал дома. К счастью, как потом выяснилось. – Нина крепче сжала ножку бокала. – С деньгами стало полегче, и все было хорошо, пока… пока я не подросла. – Она заставила себя поднять глаза. – Мне было тринадцать, когда он изнасиловал меня.

– О Нина! – Сострадание пронзило Джулию, сострадание, которое чувствует любая женщина при упоминании об изнасиловании. – Мне очень жаль. – Она инстинктивно протянула руку, сжала пальцы Нины. – Очень.

– Я сбежала из дома, – продолжала Нина, явно находя поддержку в сочувствии Джулии. – Вернулась. И потом часто сбегала. Иногда возвращалась сама, иногда меня возвращали. Мне некуда было деваться.

– А ваша мать?

– Она мне не верила. Не хотела верить, что ее дочь составляет ей конкуренцию.

– Это чудовищно.

– Жизнь часто бывает чудовищна. В конце концов я сбежала навсегда. Солгав о возрасте, получила работу официантки, поднялась до менеджера. – Нина заговорила быстрее: – Пережитое помогло мне сосредоточиться на работе. Никаких развлечений, никаких встреч с мужчинами. Мне было почти тридцать, когда я совершила ошибку. Я влюбилась так, что совсем потеряла голову.

Ее глаза заблестели – от слез? – и она быстро опустила голову.

– Он прекрасно ко мне относился. Был щедр, заботлив, нежен. Он хотел жениться на мне, но прошлое не отпускало. Как-то ночью, разозлившись, что я не соглашаюсь выйти за него замуж, он в гневе выбежал из моей квартиры… и погиб в автокатастрофе.

Нина высвободила свою руку.

– Я не смогла с этим справиться. Пыталась покончить с собой, но не рассчитала дозу и оказалась в больнице. Там я и встретилась с Евой. Она искала типаж для роли склонной к самоубийству женщины. Ева подошла к моей койке, заговорила. Все началось с чисто актерского интереса… но Ева вернулась. Я часто задавала себе вопрос: что заставило ее вернуться? Она спросила, собираюсь ли я потратить остаток жизни на сожаления и угрызения совести или почерпну в прошлом силы для будущего. Она оставила свой номер телефона и велела позвонить, если я решу построить новую жизнь. И ушла. В конце концов я позвонила ей. Она дала мне дом, работу и жизнь. – Нина допила вино. – И поэтому я буду арендовать для нее острова и делать все, что взбредет ей в голову.

* * *

Было уже поздно, но Джулия все думала о словах Нины. Личность Евы Бенедикт оказалась сложнее, чем созданный ею образ! Как много людей приняли бы так близко к сердцу трагедию постороннего человека и нашли бы способ пробудить в нем надежду? Не выписать чек – легко отделаться деньгами, когда они есть. Не произносить высокопарные речи – слова ничего не стоят. А открыть несчастному свою душу…

Джулия уже не просто хотела рассказать историю Евы, она не могла не рассказать ее.

Вспомнив о листке бумаги, Джулия сунула руку в карман и тут же выдернула ее. Не надо перечитывать. Лучше забыть.

Ночь становилась все прохладнее. Напоенный ароматом роз ветерок теребил листья. Раздался пронзительный визг, и Джулия вздрогнула от страха. Господи! Что с ней? Ведь это самка того красавца-павлина. Вздохнув, Джулия напомнила себе, что единственная опасность, которая ей грозит, – привычка к роскоши, да и это маловероятно.

Джулия подняла с пола старые удобные босоножки, убрала их в шкаф. Она всегда бросает обувь где попало. А как часто забывает, куда положила сережки, и оставляет жакет в багажнике автомобиля! Да, она определенно не создана для норковой шубы и бриллиантов.

Среди всей этой роскоши она скучает по своему дому, где сама наводит чистоту и планирует день. Рассказывать о жизни блистательных знаменитостей – одно дело. Жить, как они, – совсем другое.

Джулия заглянула в комнату Брэндона. Он лежал на животе, уткнувшись носом в подушку. Комната, в которой когда-то спали знаменитые и могущественные люди, теперь принадлежала ее мальчугану. Едва уловимый запах детского пота придавал комнате какое-то трогательное очарование.

Прислонившись к дверному косяку, Джулия с улыбкой смотрела на сына. Она знала это удивительное свойство Брэндона. Окажись он в роскошном номере «Ритца» или в заброшенной пещере, на следующий же день создаст собственный мирок и будет счастлив. Откуда в нем эта уверенность? Не от нее. И не от его отца.

Джулия оставила дверь спальни сына открытой – старая привычка, от которой она никак не могла избавиться, – и прошла в свою комнату, понимая, что слишком возбуждена, чтобы спать или работать. Натянув спортивный костюм, она спустилась в ночной сад, словно припорошенный лунной пылью.

Вспомнилось словесное сражение с Полом Уинтропом. Ей столько еще предстоит узнать о нем. Джулия уже не сомневалась, что маленький мальчик, о котором Ева говорила с Брэндоном, – Пол. Только ей было трудно представить Пола ребенком, обожающим сладости.

Какой матерью была Ева Бенедикт? Снисходительной и ласковой? Или замкнутой и недоступной? В конце концов, у Евы никогда не было собственных детей. Как она относилась к приемным сыновьям и дочерям, мелькавшим в ее жизни? И какой она осталась в их памяти?

А Дрейк Моррисон, ее племянник? Было бы интересно поговорить с ним о Еве.

Только услышав голоса, Джулия поняла, как далеко ушла от гостевого дома. Она мгновенно узнала голос Евы и различила в нем новые нотки, более мягкие и нежные. Так женщина разговаривает с возлюбленным.

Второй голос был характерен, как отпечатки пальцев. Низкий, хрипловатый… словно наждаком прошлись по голосовым связкам. Виктор Флэнниган – легендарный кинолюбовник сороковых и пятидесятых, романтический герой шестидесятых и начала семидесятых. Даже теперь, когда его волосы поседели, а лицо избороздили морщины, он оставался экранным символом элегантности и чувственности.

У него и Евы было три общих фильма, три сверкающих киноромана, породивших волну слухов о не менее пылком романе за кадром. Однако Флэнниган был женат на благочестивой католичке, и, хотя отголоски сплетен время от времени витали в обществе, ни Виктор, ни Ева не давали повода разгореться им с новой силой.

Раздался смех, и Джулия поняла, что слышит любовников. Даже профессиональное любопытство не позволило бы ей воспользоваться моментом. Она хотела развернуться и броситься к гостевому дому, но осознала, что не успеет, и отступила в тень деревьев.

Через секунду они уже были там, где только что стояла она. Голова Евы покоилась на широком плече Виктора. Никогда еще Джулия не видела Еву более прекрасной и более счастливой.

– Ты когда-либо мог обвинить меня в том, что я не осознаю последствий своих поступков? – спросила Ева.

– Нет. – Виктор остановился, взял лицо Евы в свои ладони. Он был всего на несколько дюймов выше ее, но сложен как борец, мускулистый и мощный.

– Вик, дорогой мой Вик! – Ева смотрела на его лицо, лицо, которое любила и помнила во всем блеске молодости. Слезы подступили к ее глазам. – Не тревожься. У меня есть веские причины. Когда эта книга будет закончена… – Ева сжала его руку, словно черпая в нем силы, – …мы с тобой будем лежать на ковре у камина и читать ее друг другу.

– Зачем бередить прошлое, Ева?

– Потому что пришло время. Не все было плохо. – Она рассмеялась и прижалась щекой к его щеке. – Мое решение заставило меня думать, вспоминать, переоценивать. Я поняла, какое счастье – просто жить.

Он поднес ее пальцы к своим губам.

– Ты – самое лучшее в моей жизни. Как бы я хотел…

– Нет. – Ева затрясла головой, и Джулия услышала печаль в ее голосе. – Не надо. У нас было то, что было, и я бы ничего не стала менять.

– Даже наши пьяные ссоры?

– Ничего. Ты был самым сексуальным пьяницей из всех, кого я видела.

– Помнишь, как я украл машину Джина Келли?

– Спенсера Трейси, упокой господь его душу.

– Мы удрали с тобой в Вегас и позвонили ему оттуда.

– Никогда не забуду, как он обзывал нас. – Ева прижалась к Виктору, вдыхая ароматы табака, мяты и соснового лосьона, которым он пользовался, сколько она его помнила. – Какие это были чудесные времена, Виктор!

– Да, чудесные. – Он чуть отстранился, любуясь ее лицом. – Ева, я не хочу, чтобы ты пострадала. Твоя книга сделает множество людей – множество опасных людей – несчастными.

Она улыбнулась.

– Ты единственный в глаза называл меня бессердечной стервой, и тебе это сходило с рук. Ты забыл?

– Нет. Но ты – моя бессердечная стерва, Ева.

– Доверься мне.

– Тебе – да, но твоя писательница – совсем другое дело.

– Она тебе понравится. – Ева прислонилась к нему, закрыла глаза. – У нее есть стиль. Она честна. Я сделала правильный выбор, Вик. Она достаточно сильна, чтобы закончить начатое, и гордость не позволит ей выполнить работу плохо. Думаю, я с удовольствием посмотрю на свою жизнь ее глазами.

Виктор обнял Еву и почувствовал, как разгорается в нем огонь. Рядом с нею его плотские желания не угасали, не слабели.

– Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы пытаться заставить передумать. Видит бог, я сделал все, что мог, когда ты выходила замуж за Рори Уинтропа.

Ее тихий смех искушал, как и легкие прикосновения ее пальцев.

– А ты до сих пор ревнуешь, ведь я пыталась убедить себя, что смогу любить его так же, как люблю тебя.

Боль, пронзившая его, лишь отчасти была вызвана ревностью.

– Я не имел права удерживать тебя, Ева. Ни тогда, ни сейчас.

– Ты никогда не удерживал меня. Вот почему ты – моя единственная любовь.

Его губы обрушились на нее, как тысячи раз прежде: властно, страстно… и отчаянно.

– Господи, Ева, я люблю тебя. – Он рассмеялся, почувствовав эрекцию. – Еще десять лет назад я взял бы тебя здесь и сейчас, но теперь мне необходима кровать.

– Моя недалеко.

Обнявшись, они поспешили прочь, а Джулия еще долго стояла в оцепенении. Она испытывала не смущение, нет, а волнение, рожденное случайно раскрытой тайной любви, бессмертной, всеобъемлющей любви. Слезы текли по ее щекам, как бывало, когда она слушала прекрасную музыку или наблюдала изумительный закат.

Ее восхищение было окрашено завистью. С ней никто не бродил по залитому лунным светом саду. Никто не делал ей таких признаний. Никто. Ее ждет пустая постель и бессонная ночь.