Текст книги "Влюбленная некстати"

4

Кровь бросилась ей в голову, в ушах зашумело, сердце заколотилось как сумасшедшее. Он сидел спокойно и смотрел на Рипли так, словно она была подопытным кроликом.

Внутри что-то начало тикать, как бомба с часовым механизмом.

– Что за дурацкий вопрос?

– В некоторых просыпается инстинкт или унаследованное знание. Других этому учат, как ребенка учат ходить и говорить. Кое-кто обнаруживает это в период полового созревания. Но подавляющее большинство проживает всю жизнь, так и не осознав собственного потенциала.

Теперь он обращался с ней, как с туповатой студенткой.

– Не понимаю, с чего вы взяли… Точнее, почему решили, что я… – Она не собиралась доставлять ему удовольствие, повторяя это дурацкое слово. – Все эти фокусы-покусы – ваше дело, а не мое!

Заинтригованный Мак широко раскрыл глаза.

– Почему вы сердитесь?

– Я не сержусь. – Она наклонилась вперед. – Хотите увидеть меня в гневе?

– Не очень. Но могу держать пари: если я сейчас включу свой прибор, он покажет очень любопытные вещи.

– Я больше не собираюсь заключать с вами пари. И вообще больше не собираюсь иметь с вами дело.

Рипли поднялась. Мак не стал ее удерживать; он продолжал делать заметки.

– За вами еще сорок пять минут. Впрочем, если вы хотите изменить слову… – Он поднял глаза и встретил ее гневный взгляд. – Могу предположить только одно: вы боитесь. Я не собирался пугать или расстраивать вас. Прошу прощения.

– Я не нуждаюсь в ваших извинениях.

Как всегда, Рипли отчаянно сражалась с собственной гордостью. Черт дернул ее заключить это проклятое пари и принять его условия! Она неохотно села на место.

Не моргнув глазом Мак продолжал что-то писать. «Похоже, этот зануда заранее знал, что одержит победу», – стиснув зубы, подумала Рипли.

– Ладно, пойдем дальше, хоть это и рискованно. Как вы используете свой дар на практике?

– Мне нечего использовать.

– Вы же не дура. У меня сложилось впечатление, что вы прекрасно знаете свои возможности. – Мак следил за ее лицом. Она пыталась сохранять спокойствие. Но за сдержанной внешностью скрывались сильные, даже страстные чувства.

Ему отчаянно хотелось раскрыть и изучить их. Изучить ее. Но он понимал, что никогда не получит такую возможность, если восстановит ее против себя.

– Кажется, это болезненная для вас тема. Еще раз прошу прощения.

– Я уже сказала, что не нуждаюсь в ваших извинениях и в предположениях тоже.

– Рипли… – Он поднял руку и растопырил пальцы. Это был знак мира. – Я не репортер, собирающий жареные факты. Не зевака, жаждущий зрелищ, и не новичок, ищущий наставника. Это моя работа. Я обещаю уважать ваше право на частную жизнь и не упоминать ваше имя в своих документах. Это не причинит вам никакого вреда.

– Бук, мне нет до этого дела. Поищите себе другую морскую свинку. Ваша… работа меня не интересует.

– Другая – это Нелл?

– Оставьте Нелл в покое! – Не успев опомниться, Рипли протянула руку и схватила его за запястье. – Если вы сунетесь к ней, я разорву вас на куски!

Бук застыл на месте и перестал дышать. Ее зрачки потемнели и стали почти черными. От пальцев шел такой жар, что у него дымилась кожа.

– Никому не причинять зла, – наконец вымолвил он. Как ни странно, его голос звучал ровно. – Это не просто слова. Я следую первому правилу Ремесла и не причиню зла вашей невестке и вам тоже, Рипли.

Очень медленно, следя за ней как за сторожевым псом, сорвавшимся с цепи, он поднял руку и накрыл ее ладонь.

– Вы не можете справиться с этим, правда? – Его голос звучал мягко. – А если можете, то не всегда. – Он дружески сжал ее руку. – Вы обжигаете мне запястье.

Эти слова заставили Рипли отпустить его. Когда она увидела оставленные ею красные пятна, ее рука задрожала.

– Я больше не буду. – Она попыталась восстановить дыхание и подавить этот бешеный выброс энергии. Иначе говоря, снова стать самой собой.

– Держите.

Она не слышала, как он вставал и шел к раковине. Сейчас Мак стоял рядом и протягивал ей стакан воды.

Рипли залпом выпила воду. Ею владел не то гнев, не то смущение. Но какая разница? Во всем виноват он, этот ужасный человек.

– Какого черта вам понадобилось приезжать сюда и совать нос в чужие дела?

– Знание истины спасает нас от хаоса. – Голос Мака звучал трезво и разумно. Рипли захотелось укусить его. – А терпимость и сострадание делают нас людьми. Отсутствие этих качеств позволяет фанатикам спекулировать на страхе и невежестве. Именно так они вели себя в Сейлеме триста лет назад.

– Да, ведьм больше не вешают, но это не значит, что мир стал терпимее. Я не хочу участвовать в вашем исследовании. Это мое последнее слово.

– Хорошо.

И тут Бук заметил, что она очень устала. Устала до изнеможения. Он ощутил жалость, смешанную с чувством вины.

– Ладно. Знаете, на днях произошла одна очень странная вещь…

Он сделал паузу. Рипли заерзала на стуле и неохотно посмотрела на Макаллистера.

– Я видел на берегу женщину. Сначала я подумал, что это вы. Те же глаза, то же лицо. Она была ужасно одинокой и очень печальной. Долго смотрела на меня, а потом исчезла.

Рипли плотно сжала губы и взяла бокал.

– Может быть, вы выпили слишком много «Мерло»?

– Она хочет искупить свою вину. А я хочу помочь ей сделать это.

– Вы хотите собрать данные! – бросила она в ответ. – Хотите получить законные основания для нового крестового похода. Может быть, написать книгу.

– Я хочу понять.

«Нет, – подумал он, – это не все. Точнее, не самое главное».

– Хочу знать, – уточнил он.

– Тогда поговорите с Майей. Она обожает все эти штуки.

– Вы выросли вместе?

– Да. Ну и что?

«С этой женщиной куда легче и приятнее иметь дело, когда она держит себя в руках», – подумал Мак.

– Я почувствовал, что между вами существует какое-то… э-э… напряжение.

– Опять же, ну и что?

– Любопытство – главная черта ученого.

– Любопытство сгубило кошку. – К Рипли возвращалась ее обычная насмешливость. – К тому же едва ли можно назвать настоящим ученым человека, который разъезжает по миру, играя в охотника за ведьмами.

– Знаете, именно так говорит мой отец, – весело сказал Мак, встал, собрал грязные тарелки и поставил их в раковину.

– Значит, он разумный человек.

– О да. Я для него – сплошное разочарование. Нет, это несправедливо. – Бук вернулся и долил вина в бокалы. – Скорее головоломка, в которой не хватает нескольких деталей… Кстати, расскажите мне о своих родителях.

– Они на пенсии. Отец был шерифом до Зака, а мать – дипломированным бухгалтером. После выхода в отставку они купили трейлер и с тех пор живут на колесах.

– Объезжают национальные парки?

– Да, но не только. Они наконец-то получили возможность пожить для себя и напоминают двух подростков во время бесконечных весенних каникул.

Не столько эти слова, сколько тон, которым они были сказаны, помогли Маку понять, что Тодды были крепкой и счастливой семьей. Можно было не сомневаться: ее неконтролируемые выбросы энергии не были связаны с семейными ссорами.

– Вы работаете вместе с братом.

– Очень тонкое наблюдение.

Похоже, она окончательно пришла в себя.

– Я познакомился с ним вчера. Вы не слишком похожи. – Он оторвался от своих записей. – Если не считать глаз.

– Все гены красоты в нашей семье достались Заку. Мне ничего не осталось.

– Вы присутствовали при аресте Ивена Ремингтона, когда Зак был ранен.

Ее лицо снова окаменело.

– Хотите прочитать полицейский отчет?

– Я уже знаком с ним. Судя по всему, ночь выдалась не из легких. – Не будем форсировать события, решил он. – Вам нравится быть копом?

– Иначе я этим не занималась бы.

– Рад за вас. А почему «Мальтийский сокол»? – продолжал спрашивать Мак.

– Что?

– Мне интересно, почему вы выбрали именно этот фильм Богарта, а не, скажем, «Касабланку».

Рипли покачала головой, собираясь с мыслями.

– Не знаю. Может быть, потому что «Касабланка» – это игра, а «Сокол» – работа. В этой картине торжествует справедливость.

– Я всегда думал, что Илза и Рик после войны поженились, а Сэм Спейд так и остался сам по себе… Какая музыка вам нравится?

– Что?

– Музыка. Вы сказали, что любите заниматься физическими упражнениями под музыку.

– Какое это имеет отношение к вашей работе?

– Вы же не хотите участвовать в моем исследовании. Раз так, мы могли бы использовать оставшееся время, чтобы лучше узнать друг друга.

Она шумно выдохнула и пригубила бокал.

– Вы действительно странный человек.

– Ладно, если так, оставим вас в покое и поговорим обо мне. – Он откинулся на спинку стула. Лицо Рипли сразу стало расплывчатым, и Мак подумал о том, что пора сменить очки. – Мне тридцать три года, и я очень богат. Второй сын в семье Буков. Моя семья всегда специализировалась на юриспруденции. А я еще в детстве увлекся сверхъестественным: его историей и влиянием на культуру и общество. Это заставило родителей обратиться к психологу, и он заверил, что мое поведение – особая форма мятежа.

– Они потащили вас к психиатру, потому что вам нравились привидения?

– Знаете, если четырнадцатилетний мальчик становится студентом университета, кто-то всегда вызывает к нему психиатра.

– Четырнадцатилетний? – Рипли поджала губы. – Да, это необычно.

– Скажем так: в этом возрасте редко бегают на свидания. – Увидев, что у Рипли дрогнул в усмешке уголок рта, Мак обрадовался. – Я направлял первые проявления сексуальной энергии на науку и личные интересы.

– Иными словами, налегали на книги.

– Да. Когда мне исполнилось восемнадцать, родители махнули на меня рукой и отказались от мысли пристроить в какую-нибудь из семейных фирм. Достигнув совершеннолетия, я стал самостоятельно распоряжаться своими деньгами и получил возможность заниматься тем, чем мне хочется.

Рипли нагнула голову. Любопытство брало свое.

– А романы у вас были?

– Пару раз. Я знаю, что испытывает человек, когда его изо всех сил подталкивают к тому, чего он не хочет или к чему не готов. Говорят, со стороны виднее. Может быть, иногда это и верно. Но это не значит, что другие люди имеют право делать выбор за вас.

– Не поэтому ли вы позволяете мне соскочить с крючка?

– Это одна из причин. Вторая заключается в том, что вы скоро передумаете. Не сердитесь, – быстро сказал он, увидев, что Рипли вновь поморщилась. – Когда я приехал сюда, то подумал, что буду работать с Майей. Но вместо этого работаю с вами… по крайней мере, на первых порах.

– Почему?

– Потому что мне хочется кое-что узнать. Ну что ж, условия пари выполнены. Я отвезу вас домой.

– Я не передумаю.

– Ничего, мне не жаль даром потраченного времени. Хорошо, что его у меня полно. Я схожу за вашим пальто.

– И я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы вы везли меня домой.

– Не будем спорить, – ответил он. – Я не позволю вам идти домой пешком, в темноте и при морозе за тридцать градусов.

– Вы все равно не сможете отвезти меня. Вашу машину засыпало снегом.

– Я откопаю ее за пять минут.

Рипли хотела поспорить, но передняя дверь хлопнула, и она осталась одна.

Любопытная Рипли открыла дверь кухни и, дрожа от холода, стала смотреть, как он откапывает «Ровер». Следовало признать, что мускулы, которые так понравились ей утром в спортивном зале, была даны ему не только для красоты. Похоже, доктор Бук умел ими пользоваться.

И все же настоящей сноровки у него не было. Рипли открыла рот, но вовремя спохватилась. Не хватало еще продемонстрировать, что она испытывает к нему интерес. Поэтому она закрыла дверь и стала растирать окоченевшие руки.

Когда передняя дверь хлопнула снова и послышались шаги Бука, Рипли оперлась спиной о кухонный стол и притворилась, что скучает.

– Чертовски холодно, – сказал он. – Где я оставил ваши вещи?

– В спальне, – равнодушно сообщила Рипли.

Воспользовавшись моментом, она быстро обошла стол, заглянула в записи и зашипела от досады. Он пользовался стенографией. Во всяком случае, это было похоже на стенографию. Как бы там ни было, записи представляли собой непонятные символы, черточки и закорючки, ничего ей не говорившие. Но рисунок в середине листка заставил ее ахнуть.

Это был ее портрет, причем чертовски похожий. Быстрый набросок анфас. Она выглядела… расстроенной. И настороженной. Что ж, тут он прав.

Сомневаться не приходилось: Макаллистер Бук был человеком наблюдательным.

Когда он вернулся, Рипли с невинным видом стояла в полуметре от стола, засунув руки в карманы.

– Я немного задержался. Никак не мог найти ключи. Понятия не имею, как они попали в раковину в ванной.

– Полтергейст? – лукаво спросила Рипли, заставив его рассмеяться.

– Если бы… Просто я ничего не кладу на место. – Он оставлял на полу снежные следы.

Рипли молча надела куртку, замотала шарф. Мак держал ее пальто. Поняв, что он хочет помочь ей одеться, Рипли покачала головой.

– Я никогда не могла этого понять. Как, по-вашему, мы надеваем пальто, если поблизости нет мужчин?

– Это выше нашего разумения. – Довольный Мак надел ей на голову шапочку и поправил рассыпавшиеся по спине волосы. – А перчатки?

Рипли вынула перчатки из кармана пальто.

– Что, папочка, хотите надеть их на меня?

– Конечно, радость моя.

Однако когда он протянул руку, Рипли отстранила ее. Улыбнулась, увидев волдыри на его запястье, но тут же ощутила укол совести. Она могла причинить человеку боль, если этот человек того заслуживал.

Но не в этом случае.

Следовало искупить свою вину. Даже если для этого придется поступиться гордостью.

Увидев выражение ее лица, Мак посмотрел на свое запястье.

– Пустяки, – сказал он, одернув манжет.

– Это решать мне. – Она не стала сокрушенно вздыхать. Просто взяла его за руку и пристально посмотрела Буку в глаза. – Это не для протокола и не для вашей работы. Понятно?

– Ладно.

– В гневе причинила вред, но свожу его на нет. Рана, сделанная мной, силой исцелись тройной. Воля твердая сильна, пусть исполнится она.

Он ощутил легкую боль, а потом отток тепла. Места, которых касались ее пальцы, исцелились; пузыри бесследно исчезли. У него засосало под ложечкой не столько от происшедшего, сколько от изменения выражения ее глаз.

Мак уже имел дело с магией и знал, что это такое. Любое проявление силы вызывало у него восхищение и производило неизгладимое впечатление.

– Спасибо, – сказал он.

– Не за что. – Она отвернулась. – Я серьезно.

Когда Рипли потянулась к ручке двери, излечившаяся рука Мака предупредила ее движение.

– Как женщины открывают дверь, мы тоже не знаем, – сказал он. – Это слишком трудно и сложно.

– Не смешите меня. – Когда они вышли наружу, Мак взял ее за локоть. И только пожал плечами, увидев ее сердитый взгляд.

– На улице скользко. Ничего не могу с собой поделать. Так уж меня воспитали.

Рипли смирилась и промолчала даже тогда, когда Мак обошел «Ровер» и открыл ей дверь.

Ехать было недалеко, но за проведенный в коттедже час на улице стало еще холоднее. Хотя печка не успела нагреть салон, но в кабине им не грозил холодный ветер, от которого захватывало дух. Рипли почувствовала, что благодарна Маку.

– Если вам нужны дрова, то можно купить вязанку у Джека Стьюбенса, – произнесла она.

– Стьюбенса… Вы не запишете? – Правя одной рукой, он стал рыться в кармане пальто. – У вас есть бумага?

– Нет.

– Загляните в «бардачок».

Когда Рипли открыла отделение для перчаток, у нее отвисла челюсть. Там лежали десятки листов писчей бумаги, шариковые ручки, катушки скотча, полупустой пакетик соленых кренделей, три фонарика, охотничий нож и несколько непонятных предметов. Она достала две одинаковые красные бусины, соединенные человеческим волосом.

– Что это?

Он поднял взгляд.

– «Гри-гри». Это подарок. Предохраняет от дурного глаза. А что, бумаги нет?

Какое-то время она смотрела на Мака, потом положила амулет на место и достала лист бумаги для заметок.

– Стьюбенс, – повторила она, сделав запись. – Джек. Совиный переулок.

– Спасибо. – Мак взял бумажку и сунул ее в карман.

– Теперь сверните. Двухэтажный дом, крытое крыльцо.

«Командует так, словно сидит в патрульной машине», – невольно подумал Мак. В окнах горел яркий свет, из каминной трубы валил дым.

– Красивый дом. – Он вышел наружу. Рипли не стала дожидаться, когда Бук обойдет машину и откроет ей дверь. Тем не менее он снова взял ее за руку.

– Послушайте, Мак, я все понимаю, но не нужно провожать меня до дверей. Это же не было свиданием.

– Только потому, что вы этого не захотели. Кроме того, мы ели, беседовали и пили вино. Так что все признаки свидания налицо.

Она остановилась на крыльце и обернулась. Мак натянул забавную лыжную шапочку, из-под которой торчали светло-русые вихры. Он не сводил с нее глаз.

– Значит, вы хотите получить прощальный поцелуй?

– Конечно!

Ответ прозвучал так весело, бесхитростно и безобидно, что она улыбнулась, но только на мгновение.

Он сделал движение, неожиданное и невероятное. Оно было не быстрым, но таким гибким и неуловимым, что Рипли не успела опомниться.

Мак обнял ее и без всяких усилий привлек к себе. Затем заставил Рипли немного откинуться, и ей показалось, что они не стоят, а лежат.

Голова у нее закружилась еще до того, как их губы нашли друг друга.

Шелковые. Теплые. Мягкие. Его губы не касались, не обхватывали, а просто всасывали. Теперь к головокружению добавилась волна жара, возникшая в пальцах ног, поднимавшаяся все выше и плавившая кости.

У Рипли вырвался негромкий стон, губы готовно раскрылись. Хуже того, ослабевшие руки со второй попытки поднялись и обвили его шею.

У нее подкосились колени. Рипли ничуть не удивилась бы, если бы ее тело сейчас растаяло и превратилось в лужу у его ног.

Когда Мак бережно отстранился, Рипли ничего не видела и не соображала.

– Нужно будет как-нибудь повторить это, – задумчиво произнес он.

– Ух… – Она забыла, как произносятся слова.

Бук дружески дернул ее за волосы.

– Идите в дом, а то замерзнете.

– Ох… – Она махнула рукой, повернулась, как слепая, и уткнулась в дверь.

– Позвольте помочь, – тихо и очень серьезно сказал он, повернул ручку и открыл дверь. – Спокойной ночи, Рипли.

– Угу…

Она вошла в дом и тут же привалилась спиной к закрытой им двери, пытаясь успокоиться и отдышаться.

Безобидный? С чего она взяла, что он безобидный?

Она сделала несколько неуверенных шагов и опустилась на нижнюю ступеньку лестницы. Пришлось подождать, когда ноги снова начнут слушаться. Только после этого Рипли сумела подняться к себе в комнату.

«8 января 2002.

От 9 до 10 часов вечера. Время нью-йоркское.

Расшифровка стенограммы моей первой беседы с Рипли Тодд не займет много времени. Я не получил тех результатов, на которые надеялся. Однако произошли два важных инцидента, которые придется подробно описать в журнале наблюдений. В том числе мои личные ощущения.

Темперамент и стремление защитить свою невестку Нелл Тодд (сведения о которой содержатся в личном досье последней) заставили Рипли забыть про нежелание говорить о своем даре. И, как выяснилось сегодня вечером, даже про нежелание демонстрировать его. У меня сложилось впечатление, что ее предупреждение насчет Нелл было инстинктивным, а результат – незапланированным. Причинение вреда было скорее случайным, чем намеренным. Согласно визуальным наблюдениям, ожоги на моем запястье соответствовали расположению и форме ее пальцев. Это был не мгновенный ожог, а скорее равномерное увеличение тепла, которое ощущаешь, когда включаешь электронагревательный прибор.

Ее физические изменения в момент феномена заключались в расширении зрачков и усилении кровообращения.

Ее гнев тут же иссяк.

Думаю, что потеря самообладания и страх перед тем, на что она способна, и являются причинами нежелания Рипли говорить и изучать природу своего дара.

Она интересная женщина, явно сильно привязанная к своим родным. Во всех остальных областях ощущаются уверенность в себе и полная непринужденность.

Она очень красива, когда улыбается».

Мак остановился и чуть не зачеркнул последнюю фразу, как не соответствующую действительности. Рипли не была красавицей. Да, привлекательной, да, интересной, но назвать ее красавицей было нельзя.

Однако журнал существует для регистрации личных впечатлений, напомнил себе Мак. Если он написал, что Рипли очень красивая, то не случайно. Раз так, пусть фраза остается.

«Второй инцидент произошел перед нашим уходом и, как я догадываюсь, дался ей труднее. То, что она удалила ожоги и сознательно продемонстрировала свои способности, говорит о сильно развитом чувстве справедливости. Это в сочетании с инстинктом, приказывающим Рипли защищать тех, кого она любит, пересиливает ее стремление к сокрытию своих способностей.

Надеюсь со временем узнать, какое событие или события заставили ее отречься от признания собственного дара.

Нужно снова увидеться с ней и проверить мои предположения».

– О черт! – пробормотал Мак. – Неужели нельзя быть честным даже в личном дневнике?

«Я хочу снова увидеть ее по абсолютно личным причинам. Мне нравится быть рядом с ней даже тогда, когда она ведет себя грубо и оскорбительно. Меня слегка тревожит мысль, что это удовольствие может объясняться именно ее грубостью. Кроме того, я испытываю к ней сильное физическое влечение. В отличие от восхищения, которое у меня при первой встрече вызвала красота Майи Девлин, и вполне естественных для мужчины фантазий, возникших позже, это влечение куда более стихийно и, следовательно, трудно контролируемо. С одной стороны, я хочу осторожно и постепенно раскрыть сущность этой сложной женщины и понять, что она собой представляет. С другой стороны, я хочу…»

Нет, решил Мак, даже личный дневник нуждается в цензуре. Нельзя было доверить бумаге, что именно он хочет сделать с Рипли Тодд.

«Я обнаружил, что грежу о ней и представляю себя ее возлюбленным».

Вот это другое дело, подумал он, никаких интимных подробностей.

«Вечером я отвез ее домой, поскольку температура составляла около тридцати градусов по Цельсию. То, что она пришла сюда пешком и собиралась вернуться домой тоже пешком, говорит о ее упрямстве и стремлении к независимости. Ее явно смешили такие простые проявления учтивости, как помощь при надевании пальто или придерживание двери. Не оскорбляли, а именно смешили. Это обезоруживает меня.

Я не стал бы целовать ее, если бы она не предложила это сама. Я определенно не собирался делать это на столь ранней стадии знакомства. Ее ответ был неожиданным и… возбуждающим. Она сильная женщина, как телом, так и душой, и чувствовать, как она тает…»

Пришлось сделать паузу, восстановить дыхание и сделать несколько глотков воды.

«Чувствовать, как реагирует ее тело на мои прикосновения, и ощущать его жар… Знание того, какие химические и биологические причины вызывают повышение температуры тела во время такого события, ничуть не уменьшает значения случившегося. Я все еще ощущаю вкус ее губ, сильный и острый. И слышу вырвавшийся у нее стон, похожий на мурлыкание. У меня ослабели ноги, а когда ее руки обвили мою шею, мне показалось, что я тону в ней. Еще одно мгновение, одна минута, и я забыл бы, что мы стоим на крыльце в чертовски холодную ночь.

Но поскольку инициативу проявил я – хотя она меня и спровоцировала – мне пришлось вспомнить о долге и ответственности. Наградой мне стало то, что я смог увидеть ее лицо, мечтательное выражение ее глаз и то, как она шла к двери.

Это было очень приятно.

Конечно, на обратном пути я дважды чуть не слетел в кювет и в конце концов заблудился, но это вполне объяснимо.

Да, я хочу снова увидеть ее. По многим причинам. И сомневаюсь, что сегодня ночью буду спать спокойно».