Текст книги "Одд и ключ времени. История необыкновенного путешествия"

Горящие болота

Трое, включая Одда, кому предстояло отвлечь на себя воинов Яг-зы, отделились от основного отряда и направились в темноте далеко влево сквозь туманные топи, проверяя тропу перед собой длинными шестами из сухостоя. На счастье, ночь выдалась ясной и лунной, так что дорожки зеленоватого серебра на воде позволяли продвигаться вперед, более или менее ориентируясь на местности. Оставалось надеяться, что люди Яг-зы не пребывают сейчас в такой же радости от того, как удобно им в полнолуние следить за тремя мальчишками, бредущими сквозь болото.

Одд и Гумс здесь были впервые, не говоря о том, что Одду вообще было не место в этом затерянном во времени мире. Гумс же, не будучи охотником, редко покидал окрестности родной деревни, стараясь снискать себе честь и славу смешными рассказами после ужина, а не битвой с дикими зверями и раскрашенными воинами. Иногда ему удавалось довольно ловко отбиваться палкой от летучих мышей в пещере, но это, полагаю, не в счет. Однако Суп, молодой охотник и сын охотника, не раз бывал в этих местах, преследуя дичь, заходя далеко от дома со своим отцом и братьями. Он и стал в эту ночь их проводником, осторожно пересекая открытую воду или перескакивая с кочки на кочку впереди товарищей. Это было особым искусством: надежно упереться ногой, прыгнуть, сгруппироваться, тут же поставив вторую ногу, чтобы не полететь в грязь со скользкой взлохмаченной кочки.

Так они, без единого слова, то скача посуху, то пробираясь вброд, двигались пологой дугой от остальных, стараясь не оставлять следов.

Одд не был знатоком болот. В деревне, где он жил, такие места всегда обходили стороной, стараясь лишний раз не испытывать судьбу. По ним ходили лишь для того, чтобы собирать осенью клюкву или какие-то особые целебные травки, в которых разбирались только женщины. Его мать, бабушки и соседки два раза в год – поздней весной и осенью – затемно выходили с корзинами в топи, вооружившись длинными тонкими шестами, и возвращаясь вечером усталыми и веселыми со своей пестрой ароматной добычей, связанной в пучки. Эта травка – от больного горла, эта – от ноющих в холода суставов… Нужно было знать тысячу примет, чтобы не погибнуть в унылых топях долины. Например, не соваться туда, где со дна поднимались и лопались в жирной тине пузыри вонючего болотного газа. Держаться поближе к худосочным отравленным гнилью деревьям и порыжелым кочкам на случай, если придется хвататься за что-то, завязнув в грязи.

А еще на болотах жил Безумный Пью – старик, о котором в Яттерланде знал каждый и которого дети боялись не меньше злых орков и одноглазых ледяных великанов. Иногда в компании у костра кто-нибудь из мальчишек клялся в том, что прошлой осенью (непременно прошлой, в темный полночный час, ведь так страшнее и к тому же трудно проверить) видел старика Пью в трех шагах – прямо здесь, на этом самом месте! Жуткий старикашка в буром перепачканном кровью плаще медленно вышел из-за деревьев и злобно посмотрел на него своими слепыми глазами… А затем поднял ссохшуюся руку и двинул вперед, размахивая ржавым серпом! Герой едва избежал страшной смерти, жуткий старик вернулся в лес, а все слушатели должны были выть от ужаса – особенно те, чья очередь была идти за сухими ветками для костра вон к тем деревьям на краю поляны.

От таких историй леденело в груди, хотя каждый из присутствующих точно знал, что это чистой воды вранье, которое он сам уже трижды рассказывал друзьям – последний раз не далее как неделю назад.

Мать не раз говорила, что это глупая сказка и никакого такого старика с серпом на болотах нет. А жил там когда-то один несчастный отшельник, имени которого никто уж давно не помнит, да и то умер, когда она еще была маленькой.

– А вдруг он не умер? – спрашивал Одд из-под одеяла.

Бояться чудовищ в собственной постели рядом с матерью и вяжущей бесконечный полосатый шарф бабушкой было чрезвычайно увлекательно. Шарф этот навсегда врезался в память Одда, потому что он видел его каждый вечер в руках бабули Олл в одном и том же состоянии – законченным ровно наполовину.

– Да точно, помер он, загрызли его волки, – подхватывала вдруг бабушка. – Помер как есть. Я его прошлой осенью видела, когда ходила по травы. Бродит по кочкам, спотыкаясь, глаза белые, сам в пятнах, кожа висит. Мертвый, а дурак дураком, все такой же, как сватался ко мне в юности. Он оттого и ушел на болота, что я за твоего деда вышла, – деловито ставила точку бабуля, не прекращая вязания. Половина шарфа флегматично свисала с ее колен до пола. – Не бойся, не опасный он. Если кто патлы отрастил и ни в какую стричь или кашу в тарелке не доест, тогда только… Живот серпом вспорет и пойдет себе дальше. Тебе ли бояться?

После такого утешения Одд неделю пугался темноты, серпов и плащей с капюшонами. А еще просил стричь его почаще и вылизывал кашу с тарелки до радостного блеска.

«Что это были за страхи? Что за глупости?» – думал сейчас Одд, которому чудной старик с серпом, встреться он теперь на болоте, показался бы не опаснее деревянной куклы. Нынешнего Одда было не напугать какими-то ходячими по болотам чучелами.

Не отдохнув ни минуты ночью, целый день с первых лучей солнца они втроем стаскивали в кучи траву и сухие ветки с кочек и островков вокруг, стараясь как можно меньше шуметь. О том, чтобы рубить деревья или даже ломать тонкий сухостой, не могло быть и речи: стук топора далеко разносился над болотом и сразу бы выдал их присутствие. Из-за этого приходилось набирать топливо для ночных костров по щепотке, заходя все дальше и дальше.

В какой-то момент Одд, набравший целую охапку сухой травы, оглянулся на звук взлетающей птицы. Никого вокруг. Казалось, никого не было в целом мире – ни друзей, ни врагов. Никого вообще. Только бесконечное серое болото, затянутое мутным слепым туманцем. Он всем телом прижался к влажной колючей кочке и закрыл глаза, слыша только свое дыхание.

«Только бы не уснуть сейчас! Нельзя спать!» – кричал он себе откуда-то издалека сквозь мягко навалившуюся дрему. Каким-то невероятным усилием он вскочил на ноги, роняя собранный сухостой. Глаза слиплась от усталости, но если ты не хотел их закрыть навсегда, оставшись в этих болотах, лучше было оставаться начеку и делать свое дело.

О том, чтобы разжечь раньше времени костер, не могло быть и речи. Так что оставалось греться собственным теплом – у кого на сколько хватало. Единственной возможностью не чувствовать пробирающий до костей холод было постоянно двигаться. Тогда по плечам и спине растекался приятный жар… Хотя, будем честны, ноги продолжали неметь в ледяной воде, а стертые в кровь о жесткую траву пальцы рук едва сгибались. Одд подумал тогда, что так вот таиться на болоте – наверное, худшее испытание из всех, которые ему приходилось выдержать в жизни. Даже провести холодную ночь в развилке дерева с волками, бродящими по округе, было куда уютней, чем находиться тут, замерзшим, усталым, оглядывающимся на каждый шорох в ожидании врага.

Не раз работа замирала, когда совсем-совсем близко слышались треск ломаемых веток и плеск воды. Звуки на болоте живут своей жизнью, и никогда наверняка не поймешь, насколько далеко и где именно их источник. Все трое мгновенно бросались в воду, прямо там, где стояли. Только что был человек – и вот уже только еле приметные волны расходятся кругами, затухая между ощетинившихся кочек. Лишь над бурой ряской торчат среди осоки нечесаные макушки голов с настороженными ищущими угрозу глазами.

Что-то тяжелое медленно приближалось, оступаясь на илистом дне, с фырканьем выбиралось из грязи и громко дышало в затылок замершим в воде бесстрашным воинам Хум. От этих звуков желудок сжимался в кулак и по спине пробирали мурашки. От ледяной воды, забиравшейся под одежду, тело пробивала дрожь.

А потом, кажется, через вечность, из-за спутанных кустов на прогалину выбирался огромный лось, дико косил лиловым глазом, фыркал и с шумом ломился дальше сквозь заросли по своим делам. Мальчишки выбирались из воды, улыбаясь собственному страху, и продолжали работу.

На закате мокрые, стучащие зубами, с грязнущими исцарапанными лицами, они сидели на небольшом островке, спрятавшись в траве, как три неведомых болотных чудища, ждущих добычу. Думать о том, что самое страшное, что можно встретить на болоте в этих падающих с гор сумерках – это они сами, было очень приятно. Хотя и была эта мысль сущими враками, но от нее становилось не так страшно. Еще бы придумать что-нибудь, чтобы стало не так холодно…

С неба на сухие колосья, маслянистую воду вокруг и усталых мальчишек сыпались мелкие, как крупа, снежинки. Где-то рядом почти бесшумно бороздили воздух мягкими перьями охотящиеся на мышей совы. Пахло холодом, перемешанным с тиной и гниющим деревом. Говорить ни о чем не хотелось, а хотелось лишь укрыться в тепле, закрыть глаза и провалиться в пропасть сна, забыв обо всем на свете.

За день они взбаламутили столько придонной грязи, собирая «урожай» болотной растительности, что даже при свете луны были заметны широкие круги мути, так и не осевшей среди прогалин. Каждое движение отдавалось сытым противным хлюпаньем, к которому все уже так привыкли, что даже теперь им продолжало мерещиться, что они сейчас не сидят кружком спина к спине, а все идут и идут куда-то по колено в ряске, с чваканьем переставляя ноги.

Единственным преимуществом холодной погоды было то, что исчезла безжалостная мошкара, облеплявшая летом лицо и руки. Думая об этом, Одд пришел к выводу, что борода в природе имеет вполне ясное предназначение: защищает лицо от гнуса и ледяного ветра (он не мог этого знать, но некоторые особенно находчивые старики запасают в ней хлебные крошки для кормления птиц). А если еще хорошенько вываляться в грязи… Ни один комар не прокусит доброго грязевого панциря!

Глядя на лица своих товарищей, он представлял себе, какой чумазый сейчас сам. И как это все вообще странно, что он тут с ними. И все-все, что происходило и происходит. Будто шахты, бегство, жизнь здесь – это только долгий путаный сон, а на самом деле он сейчас закроет и откроет глаза – и увидит хитрое плетение «ловца снов» над своей кроватью, дощатый потолок и отсветы печки в приоткрытой двери комнаты, за которой взрослые устроились на поздний чай. Незаметно Одд засыпал, привалившись плечом к какому-то выступу в колючей траве…

Луна стояла в зените, мелькая между ветвей щербатым бледным лицом. Бдительный и чуткий, как куропатка, Суп растолкал прикорнувших товарищей. Пора было начинать то, ради чего они трудились весь день.

Одд осторожно высек пламя и каждый унес его с собой в чаше из древесной коры, в которую натолкали сухих листьев. Все трое, прикрывая ладонями огонь, разбрелись по своим местам. На каждого приходилось по две копны собранного за день болотного мусора, который предстояло поджечь, а затем бежать сломя голову, путая следы, и затаиться, чтобы не попасть в руки охотников за головами, бродившим где-то в темноте.

Ночь на болотах. Несколько шагов от своих товарищей – и ты остаешься совершенно один среди перепутанных зловещих теней, неясных звуков и жадных, готовых тебя проглотить топей. В эти секунды сердце человека наполняется ужасом, а чувства обостряются до звериных.

Одд, пригнувшись и озираясь по сторонам, добрался до первой кучи и поднес чашу к сухой траве. Она щелкала и шипела, медленно занимаясь пламенем. Вскоре робкое зеленоватое пламя начало жадно пожирать ветки и вдруг словно взорвалось, рванув к небу. Для большего эффекта по краям был накидан влажный волокнистый дерн и куски торфа, которые тлели, выпуская вверх облака коричневого едкого дыма.

Мальчик, шлепая по воде, побежал ко второй куче. Скрываться уже не было смысла, нужно было действовать как можно быстрее. Когда он оглянулся, то увидел, что за спиной за частоколом из тростника и кривых стволов полыхают еще два таких же костра.

Вскоре среди болот в кроны ощерившихся деревьев ударило шесть снопов света, видных издалека. Столбы дыма цеплялись за их верхушки и уносились в безоблачное звездное небо.

Половина дела была сделана. Теперь, цепляясь и двигаясь наугад, они продирались в самое сердце топей, куда не заходили даже отчаянные охотники и звери. Только укрывшись там, можно было рассчитывать остаться незамеченными шарящими по болотам Яг-зы.

Много цапель и один кот

– Ты знаешь, где мы? – шепотом спросил Одд.

Суп отрицательно мотнул головой, приложив палец к губам. С его заплетенной в косички шевелюры сорвалось несколько мутных капель, испугав маленького коричневого тритона, высунувшегося было над поверхностью.

Уже не меньше четырех часов они стояли здесь по грудь в воде, притаившись в корнях развесистого старого дерева, растущего прямо из болота. Вокруг простирались густые заросли камыша, за стеной которых беглецов было не различить с десяти шагов. Главное правило: не издавать звуков и не шевелиться, чтобы нагревшаяся от тела вода под одеждой не перемешивалась с холодной. Торчащие над поверхностью плечи пробирал назойливый ледяной ветерок, который при всем желании невозможно было назвать свежим. После долгого бега ужасно хотелось пить, но болотная вода для этого не годилась, а кожаные фляги были давно пусты. В дополнение ко всему на рассвете ветви дерева облюбовала большая стая ворон. Их ни на секунду не утихавший гвалт потихоньку сводил с ума, а на головы то и дело падали отходы неприхотливого птичьего пищеварения.

От нечего делать Одд с любопытством рассматривал удивительный мирок созданий, считавших это бесприютное для людей место своим домом. В скопившейся под корнями жирной грязи то и дело мелькали какие-то мелкие твари: тритоны, лягушки и охотящиеся на них тонкие, как шнурок, ужи. Сонная пиявка пыталась медленно заползти на руку Гумса. Тот сбросил ее в воду и мечтательно посмотрел на светлое утреннее небо.

Время тянулось, как патока, и сколько им еще предстояло находиться здесь, было неизвестно. Покидать укрытие слишком рано – явно плохая идея: ночью им едва удалось оторваться от погони. Яг-зы оказались гораздо ближе к кострам, чем хотелось бы. Двигаясь совершенно бесшумно, они подошли вплотную к импровизированному лагерю и сорвались на бег, только увидев первый костер-приманку. Судя по шуму и крикам, за мальчишками гналось не меньше трех десятков воинов, и то, что они без единой царапины стояли сейчас под этим деревом, было настоящим чудом. Тогда, ночью, бояться было некогда, зато сейчас каждый дал волю фантазии и представил себя убитым дикарями сорока пятью страшными способами.

Все как один нервно вздрогнули, когда совсем близко от них послышались хлюпающие прерывистые шаги. Судя по всему, кто-то пробирался сквозь заросли, не разбирая дороги и часто проваливаясь в грязь. Не могло быть сомнения, что это не лось и не кабан, а человек. Причем человек, либо предавшийся панике, либо спасающийся от преследования, что часто сопутствует одно другому. Все трое взялись за короткие жалящие, как змеи, копья, до этого мирно составленные у дерева, и до подбородка погрузились в воду. «Неужели они нас нашли здесь?!» – пронеслось в голове у Одда. Рукой он нашарил на поясе булаву, готовый в случае чего прибегнуть к крайнему выходу – случайному прыжку во времени.

Со стороны, обратной той, где стояли беглецы, среди камышей послышался отчаянный «плюх!» и возня человека, пытающегося выбраться из трясины. Теперь к плеску густой, как кисель, болотной воды добавилось срывающееся на плач дыхание и жалобный зов о помощи. Все трое невольно высунулись из-за корней: голос принадлежал ребенку.

Представшее им зрелище было вполне ожидаемым: в пластах липкой тины бултыхался мальчик лет семи, которому не хватало роста и сил, чтобы упереться в илистое дно и постепенно выбраться, хватаясь за жесткие стебли. Если не уповать на смутную удачу, его положение было безнадежным.

Лицо и бритую голову мальчика украшал почти смазавшийся рисунок из черной глины. Без сомнения, малыш был из племени Яг-зы. Юный, неопытный воин, отставший от взрослых головорезов и заблудившийся на болоте.

Все трое кинулись к нему – но, как оказалось, с совершенно разной целью: Суп, чтобы утопить, ведь его крики могил привлечь остальных охотников, а Одд, чтобы спасти, потому что имел вполне определенное мнение насчет попавших в беду малышей, к какому бы племени они ни принадлежали.

В результате небольшой потасовки все четверо оказались до макушек вывалены в грязи и стояли, тяжело дыша, среди взбаламученной ими заводи. Сверху на происходящее с интересом наблюдали вороны, не забывая о своей обязанности вести ритмичную бомбардировку отходами жизнедеятельности.

Мальчик вовсе не выглядел воинственным и готов был расплакаться, но явно держался, чтобы не упасть в грязь лицом, выражаясь фигурально, поскольку фактически в нее только что и неоднократно падал.

– Как тебя зовут? – спросил его Одд.

Карапуз хлюпнул носом и ответил:

– Корб Много Цапель.

Он попытался выглядеть воинственно и гордо, но что-то не клеилось с образом.

– Так, Корб… Куча Птиц… – Одд не был слишком силен в языке долины. Мальчик скроил недовольную рожу, но промолчал. – И что ты здесь делаешь? Один на болотах?

Малыш еще сильней сдвинул брови, но тут же опасливо посмотрел на Супа, негодованию которого не было предела, и перестал гримасничать. Он буквально кипел, глядя на эту пасторальную сцену. Спасать человека из вражеского племени, даже если это маленький мальчик, никак не укладывалось в его голове. Гумс вел себя гораздо спокойнее и даже пытался разнять их с Оддом, когда те не на шутку сцепились из-за найденыша. Вряд ли его так уж беспокоила судьба какого-то мальчишки Яг-зы, но и свары между своими он не хотел. Выражение лица у него было весьма серьезным. Одду вдруг показалось, что Гумс был совсем не так прост, каким привыкли его считать в деревне. Если не силой, то умом и чувством справедливости он вполне мог когда-нибудь возглавить племя. Одд мысленно пожелал ему удачи в этом, уверенный, что для племени так будет совсем не хуже, чем под управлением самоуверенного громилы.

Между тем малыш более или менее успокоился и отвечал гораздо охотнее:

– Я решил первым схватить пленников! – заявил он.

У всех троих отвисла челюсть от удивления. Карапуз оказался вовсе не жертвой беспечности взрослых, не доглядевших за ребенком в опасном месте, а настоящим сорвиголовой.

– Так, значит, ты охотился на чужаков? – продолжил свои расспросы Одд.

– Да! – малыш явно гордился собой, совершенно забыв, что только что едва не утонул в болоте из-за своей горячности.

– Хм… – протянул Суп.

Даже ему вдруг стало интересно, что из всего этого выйдет. Хотя, конечно, ничего хорошего из этого получиться не может, но… малыш был тот еще фрукт.

– Так-так… И кто же эти чужаки, за которыми ты гнался?

– Не знаю. Я видел только следы. Я говорил: они там! Но мне не поверили. Тогда я решил напасть сам. А вы видели беглецов?

– Как сказать, – ухмыльнулся Гумс, сердечно поблагодарив специальное божество этого мира, делающее так, что взрослые никогда не слушают мнение детей.

Разузнав у смельчака Корба, куда двинули воины Яз-зы, ребята отправились в другую сторону, широкой петлей выбираясь из болот. Дальше здесь оставаться было нельзя, потому что кто-нибудь обязательно на них набредет и потому что у них не было ни еды, ни питья. Напиться гнилой воды из болота означало уже к утру валяться в жару на какой-нибудь кочке скрюченным комком боли. Добраться таким до дома не светило никому.

В одном месте уже ближе к закату и без того холодная вода стала ледяной, от которой сводило ноги. Из-под земли здесь били родники. В полусотне шагов среди корней тек прозрачный чистый ручей. Это было спасением.

Теперь уже четверо они вышли перед рассветом на знакомую лесную поляну, лежавшую на обратном пути к горе Ых.

Спасенный на болотах карапуз оказался на удивление стойким малым. Достаточно было лишь напомнить ему, что воины могут шагать и шагать дни напролет «аж за те горы и ни пикнуть», как Корб переставал хныкать и, стиснув молочные зубы, шел в ногу со старшими.

Ждать своих было бессмысленно. Помочь ничем они им не могли. Оставалось лишь надеяться на то, что у Хларга все получилось. Нужно было как можно скорее возвращаться в деревню.

К сожалению, никаких признаков того, что остальная часть отряда возвращалась этой дорогой, не было. Конечно, они могли и даже наверняка отправились другим путем, чтобы спутать следы. Но от полной неизвестности было как-то не по себе.

Одд выбрал высокое дерево с разбитым молнией стволом, напоминавшее изуродованный трезубец, оставленный на краю обрыва неизвестным гигантом, и осторожно вскарабкался на него с внутренней стороны.

Если предположить, что Хларг повел их правее через холмы… Это был приличный крюк, но чем неожиданнее путь, тем труднее его предугадать врагу. Конечно, там, на плешах, лишенных деревьев и покрытых лишь жидким кустарником, они были как на ладони и вряд ли стали бы так рисковать, возвращаясь после ночной вылазки. Если, конечно, не прошли там ночью.

Левее тянулся безымянный приток Ойи с каменистыми берегами. Он петлял и словно приплясывал, приближаясь к основному руслу. «Могли обойти и здесь», – подумал Одд, даже не заметив, что оба его товарища – Суп и Гумс, неистово машут ему руками из травы.

«Но все же…» – Одд не успел додумать свою мысль, когда ему прямо в лоб прилетел твердый комок глины. Уже все трое, оставшиеся внизу, строили ему дикие рожи, показывая на что-то в кроне. Суп подпрыгивал, как сумасшедший, схватив копье. Гумс страшно выпучивал глаза, готовя пращу к броску.

Одд медленно проследил направление трех перепачканных указательных пальцев и едва не сорвался с дерева: на соседей ветке, чуть выше того места, где он сидел, болтая ногами в воздухе, нетерпеливо помахивая хвостом расположился огромный болотный кот размером не меньше его самого. Полосатая серо-коричневая тварь устроилась на ветке с тушкой недоеденного барсука и была явно не в восторге от нежданного соседства. Мальчик медленно и тихо нараспев произнес, обращаясь к зверю:

– Мне-е не нужна-а твоя добы-ыча…

Кот прижал к голове уши и зашипел, очевидно, не доверяя словам туристов насчет вкусных и питательных барсуков.

В голове Одда пронеслось… много чего. Очень много. Гораздо больше, чем ему хотелось бы представить в эту секунду.

Желтые глаза рассматривали его в упор. Он чувствовал, что в мозгу ощетинившегося хищника он выглядит как большая нездоровая мышь, лишенная шерсти и загнанная судьбой на дерево как раз для того, чтобы утолить его жажду поиграть. Гораздо хуже, если он принял его за конкурента – все же приличный барсук на дереве не растет, его еще нужно выследить и поймать. Кот пригнул голову, заурчал и потерся щекой о толстую ветку, на которой расположился со своим обедом. Вниз полетели ошметки коры вперемешку с шерстью. Понять, настроен он агрессивно или нет, было совершенно невозможно. Да и угадывать, если честно, совсем не хотелось.

«Если уменьшить его раз в десять, то получится отличный домашний котяра… – подумал Одд. – Может, обойдется… – Но вдруг что-то в нем резко переменилось: – Мои отец и брат погибли от лап мерзкой шушеры из подземелий. Я сам сто раз мог умереть, но вырвался из орочьих нор, мерз на болотах и спасся от кучи раскрашенных дикарей! Это я! Я! И мне сейчас угрожает какой-то ушастый клок шерсти, развалившейся на ветке?! Эй ты, чертов кот-переросток! Пошел вон отсюда!» – Одд сжал зубы, прищурился и посмотрел в желтые, круглые, как блюдца, глаза с таким вызовом, что кот перестал урчать и поднялся на передние лапы от удивления. Ни одно встречавшееся ему животное еще никогда не позволяло себе так на него смотреть. Даже тупые громадные медведи, всегда ломившиеся напролом. Впрочем, те вообще редко смотрели дальше своего брюха.

Кошачий ум не приспособлен к глубокому анализу ситуации. Иначе кот первым делом убрался бы со своей ветки, а уже потом рассматривал свою новую «игрушку»… желательно издалека.

Беззвучно и страшно Одд кинулся на него первым, ухватившись за выступающий над головой сук, и с силой пнул ногой ветку, сбив с нее не ожидавшего такой грубости хищника. С яростным шипением тот рухнул вместе с добычей в траву, не успев среагировать, перепугался сам и рванул в заросли шиповника, оставляя клочья шерсти на колючках.

Все трое внизу так и стояли с открытым ртом, пока Одд неловко соскальзывал со ствола. Даже в представлении дикарей столько ярости не могло поместиться в одном человеке. Или уж, по крайней мере, человек этот должен быть немного побольше в обхвате, чтобы не лопнуть на месте.

– Уных… – протянул Суп, что означало «безумец» или вроде того.

Гумс согласно кивнул, а Корб Много Цапель только стоял с открытым ртом, не зная, бежать ему сломя голову или тоже забираться на дерево, потому что кошка была уже где-то здесь, внизу.

Без приключений добравшись до территории, которая могла считаться относительно безопасной, они наконец решили передохнуть. Одд, у которого это получалось лучше, чем у других, развел костер.

Суп отправился добыть какую-нибудь дичь в подлесок и скоро вернулся с двумя уже ощипанными птицами, напоминавшими тощих голенастых кур.

Гумс с новообретенным подмастерьем собирал хворост для костра. Оставаться здесь на ночь, конечно, было делом безрассудным, но подкрепиться и вздремнуть пару часов было необходимо. Дежурили все, кроме малолетнего Корба. Да и вряд ли он бы стал предупреждать о приближении Яг-зы, которые были его семьей. Малыш, кажется, до сих пор не понял, что путешествует с теми самыми врагами, которых преследовал на болотах. Хотя кто знает этих воинственных карапузов… Парень явно был не дурак и мог преспокойно разыгрывать комедию. Ведь коварство шестилетних мальчишек общеизвестно!

Приготовив ужин, огонь погасили и прикопали дерном, чтобы не оставлять слишком заметных следов. Все же Яг-зы могли оказаться близко, и не стоило рисковать. Если у Хларга и остальных получилось, настроение у Детей Болотного Змея сейчас было не из лучших. К тому же ночь выдалась довольно теплой – по крайней мере в уши не задувало сугробы мокрого снега.

Когда подошла его очередь, Одд, отдохнувший и отяжелевший от ужина, взобрался на дерево, на всякий случай тщательно осмотрев крону на предмет зубастых сюрпризов. В листве не было ничего подозрительного, кроме него самого и нескольких вороньих гнезд. Змеи и ядовитые клещи в такой холод где-то прятались по щелям и норам, надолго впав в спячку. Он уже не раз находил под корнями неподвижных гадюк и полозов, напоминавших толстые спутанные веревки. Можно было забыть о них до весны. Но вот коты… С котами приходилось соблюдать осторожность.

Где-то на горизонте тьму один за другим начали прокалывать далекие огни костров. Одд всматривался в них, пытаясь угадать, кем могли быть те люди, что грелись сейчас возле них. Может, охотники или рыбаки. А может, собиратели грибов, покрывавших маслянистыми коричневыми шляпками целые поляны по всему лесу.

Думая о лесе и его обитателях, убаюканный безветренной темнотой, скатившейся с гор, Одд постепенно впадал в бархатное забытье, которое не назвать сном, но которое лежит и по другою сторону от бодрствования.

Вдруг один из мерцающих среди холмов огней пришел в движение. Внутри Одда мгновенно распрямилась сжатая стальная пружина. Он начал напряженно вглядываться в темноту там, где кто-то двигался далеко слева от его наблюдательного пункта. Было видно, как пламя дрожало, то появляясь, то исчезая в зарослях. Человек с факелом бежал.

Очень скоро справа появились другие огоньки – гораздо ближе, чем первый. Цепочка людей уверенно двигалась наперерез неведомому беглецу на холме. Нетрудно было догадаться, кем были эти люди: Яг-зы преследовали Хум. Сколько людей осталось от отряда, невозможно было понять. Как и то, зачем понадобилось зажигать факел, если ты скрываешься в темноте.

– Волки, – просто и страшно объяснил Суп, оказавшийся на дереве рядом с Оддом. Гумс и юное дарование Корб остались внизу, прячась в густой высокой траве.

Остатки отряда Хум спасались от волков, пытаясь отпугнуть хищников огнем. Скоро там зажегся еще факел. Затем еще два. Движение на несколько секунд остановилось и вскоре вновь продолжилось. Над холмами поднялся ввысь и растворился в ночной синеве вой большой стаи.

Там, где бежали Яг-зы, в воздух поднимались перепуганные птицы. Цепочка факелов справа быстро приближалась: не меньше двух десятков воинов, стремительно преследующих цель. Одд быстро соскользнул с дерева и начал шарить в мешке, нащупывая кремень и кусок сухого трута.

– Ты идиот?! – зашипел на него Суп. В буквальном переводе это звучало как «лисица, подавившаяся собственным хвостом».

– Нет! – ответил Одд, и на любом языке это звучало как «нет», с которым лучше не спорить. – Подожжем траву. Иначе им не уйти.

К счастью, Суп сразу понял замысел товарища и тут же подтащил несколько пучков сухой травы. Все трое, как еще недавно на болоте, бежали с горящей трухой в ладонях, чтобы спасти остальной отряд от преследователей. Только теперь их было хорошо видно да и неплохо слышно: сквозь заросли прорывались десятки быстрых и сильных ног, несущих крайне раздраженных и недружелюбных дикарей, вооруженных копьями и дубинами.

Отдавшая за жаркое лето соки трава быстро занялась огнем. Пламя гудело и растекалось дугой, надвигаясь на приближающихся Яг-зы. Было видно, как цепочка факелов прекратила свое движение. Воины пришли в замешательство.

Пользуясь заминкой Одд, Суп и Гумс, подгоняя запинающегося карапуза, кинулись наперерез вдоль холмов, рассчитывая соединиться с остальным отрядом. Если, конечно, это действительно были Хум.

Тормозящего движение Корба в конце концов пришлось взять на закорки. Теперь Суп, еще недавно яростно желавший избавиться от малыша, был его спасителем и носильщиком к тому же.

– Не обмочи лошадку! – крикнул Гумс, по обыкновению не удержавшись от злой шутки. Кажется, чем опаснее была ситуация, тем больше ему требовалось шутить, чтобы загнать внутрь страх.

У Супа перехватило дыхание от бега, и он не смог достойно ответить на злостный выпад, а вот юный воин с высоты своего положения не остался в долгу, выдав шутнику пару слов насчет бородавчатых жаб и вонючих скунсов, и состроил уморительную рожу, чуть не прикусив язык на очередной кочке. Кажется, у Гумса появился достойный конкурент в сценическом искусстве.

– Их нужно отпустить!

К стволу дерева жалась перепуганная девушка с рыжими спутанными волосами. Она прятала взгляд, кутаясь в легкую теплую шкуру барса, служившую ей одеждой. В ушах отсвечивали ажурные нефритовые кольца, говорившие о ее высоком происхождении. Дочь вождя.