Текст книги "Бусы"

«Весна прошла, осталось позади и лето…»

 
Весна прошла, осталось позади и лето,
А лес вовсю готовится к параду.
Одевшись в золото, танцует в стиле ретро
Береза с ветром быструю каскарду.
 
 
Коснулся кистью дождик веток дуба,
Добавив краскам терпкого контраста.
И ветер, заиграв на невесомых трубах,
Наполнил жизнью ноты джаза.
 
 
Рябина раскраснелась, как девица,
От ветра, танцевавшего на бале.
Она готова улететь с ним птицей,
Забыв, как ветер и береза флиртовали.
 

«Прошу, влюби меня в себя…»

 
Прошу, влюби меня в себя!
Назло скучающей поре,
Где ветви, небо теребя,
«Прощай» скрипят былой листве.
Влюби! Быть может, я пойму,
Что увяданье – не конец,
Многогектарную тюрьму
Приму как счастья кладенец.
Прошу, влюби меня в себя,
И я любовь приму как дар
И вдруг пойму: была глупа,
Боясь зажечь в душе пожар,
Сгореть, как ясень во дворе,
Который осень обняла
И упорхнула на заре,
Когда сошла его листва.
Прошу, влюби меня в себя,
Чтоб я забыла о дождях,
Про ветер, что летит, вопя,
Гоняя тучи второпях.
Влюби! Я перестану унывать,
А буду жадно каждый день,
Тревог стерев в душе печать,
Всё слушать в сердце счастья трель.
 

«Стоит берёза, сбросив свой наряд…»

 
Стоит берёза, сбросив свой наряд,
Оставила сережки только мило.
Стоит нагая в ожиданьи ласк,
Что снег подарит ей ревниво.
Он обовьёт ей нежно стан,
Обсыплет ветви белым-белым.
Она прогнется, он падет к ногам,
Качнув изогнутое тело.
И наполняясь неизбежностью зимы,
Береза, замечтавшись, представляет:
Под зимним солнцем обнимаются они,
Она в сверкающем экстазе замирает.
Я не берёза. Ждать от снега ласк
Мне странно, глупо и наивно.
Смотрю в окно, укрывшись потеплее в шаль,
Вздыхаю, жду тебя нетерпеливо…
 

«Вот и закончился праздник…»

 
Вот и закончился праздник,
Тучи завесили сцену,
Ливень, жестокий проказник,
Вскрыл их прозрачные вены.
Сняли деревья обновки,
Сбросили в кучу наряды.
Даже берез драпировки
Рухнули вмиг водопадом
Тихим. Лишь с неба сочится
Влага. Подобно дыханью
Загнанной в пыль кобылицы
Прошлого лета изгнанье.
Холод сжимает плечи
Легкой, но жесткой рукой,
Властно толкая к встрече
С, увы, нелюбимой зимой.
Выбрана жалкая участь.
Делаю шаг в бездорожье,
Где претендует на чуткость
Вечер, охваченный дрожью.
 

«А может, и не стоит сожалеть…»

 
А может, и не стоит сожалеть
О том, что всё проходит безвозвратно?
И влажная рыжеющая твердь
Шуршит листвою деликатно.
И пряный запах щекочет нос
Собачий, что торчит из‐под забора.
Рычание ответит на вопрос,
Кого же ждет хозяйка дома.
И так тепло подуло ветерком,
Который заблудился в добром лете!
Но тут же мятным тянет холодком,
Когда с закатом день в дуэте.
И нежно сердце вдруг обхватит грусть,
И блеском ослепит, играя, лужа…
Лишь устилают листья мягко, пусть
К ботинкам липнут, словно так и нужно.
И мысль зайти попить чайку
Тебе покажется вполне занятной,
И твоему несмелому звонку
Ответит голос ласковый, приятный.
И ты поймешь невольно в этот миг,
Что на радушие ответить нечем.
И ты поник, и ты притих,
Как осени прекрасный вечер.
 

«Постарела осень…»

 
Постарела осень,
Сбросила наряды.
Веток серых проседь
Неба ловит взгляды.
Шаль укрыла плечи
Из тяжелой тучи,
Чтобы в этот вечер
Дождь полил певучий.
Постарела осень —
Тяжела походка,
И редеют косы —
Видна кустов решетка.
А когда пробьется
Света яркий лучик,
Осень улыбнется,
Сбросит шаль из тучи…
 

Декорация

Сказать, что судьба нечаянно забросила меня на эту дорогу, будет не вполне верно – я часто бываю здесь по работе. Но вчера привычное предстало по‐новому. Я невольно залюбовалась пейзажем за окном автомобиля.

В начале октября вечер приходит довольно рано. Закат начинает свою игру часов в пять, а ближе к семи, напоследок, одаривает наблюдателей особыми красками. Именно такой закат ошеломил меня, заставив затаить дыхание.

Небо уже стало темно-синим, почти чёрным. Небольшие тучи придавали ему больше насыщенности, но не позволяли стать однотонным. Они, словно профессиональные художники, невидимыми мазками составили его цвет из разных оттенков. Ближе к горизонту небо светлело: синеву там разрывала бежевая полоса ярких, но в то же время тёплых и нежных тонов. На фоне бежевого красовался лес. Он подчеркнул свою значимость и величавость густым чёрным, ощутимо бархатным и глубоким. И в самом центре панорамы ослепляющей тонкой нитью сиял месяц. Он был как‐то велик, несмотря на свою молодость и утончённость. Мне он виделся выдающимся актером, вышедшим перед занавесом на потеху суетливой и неугомонной публике в ожидании оглушающих оваций, как бы говоря: «Вот он я! Восхищайтесь! Трепещите!»

Но его великолепный выход не заставил остановиться снующие автомобили. Даже пешеходы, бегущие по своим нелепым делам, ни разу не подняли голов, чтобы взглянуть на растущую луну.

И я ничуть не лучше прохожих. Толкаемая той же будничной бессмыслицей, схватилась было за телефон, чтобы сфотографировать увиденное, но вовремя остановилась – объективу не по силам передать эту необыкновенную картину. Сокрушаясь, что я не художник, дала себе слово: обязательно записать словами, попробовать передать, как при затухающем закате на фоне чёрного леса молодой месяц дирижировал суетливыми автомобилями.

Возможно, перебирая свои тетради с бесконечными формулами и заумными решениями алгебраических примеров, я наткнусь на записи, вспомню прекрасный закат, и мною овладеет тот же восторг, радость и счастье, вызванные причастностью к спектаклю, для которого Бог создаёт умопомрачительные декорации.

Зима

Зима пробуждает аппетит. Пока на улицах лежит снег, шоколадное пирожное – лучшее лекарство.

Эрих Мария Ремарк

Первый снег

 
Снега не ждешь, когда трава,
Когда деревья яркие в параде,
А он настырно сыплет, как крупа,
Полей обстреливая анфилады.
Смотри! Набрался смелости и только так
Собою залепил окно автомобиля…
Большие хлопья летят, спешат, юлят,
Уверенные – осень время уступила.
Захватчик белый! Заявил права!
Еще не время и тебе нет места:
Нефритовым ковром лежит трава,
А снег упал воздушным тестом…
Но ненадолго. Тая в тот же миг,
Он с сожаленьем землю покидает,
Как будто птиц прощальный крик
Его в действительность бестактно возвращает.
 

Снежинки

 
Снежинки сцепились своими руками
И падают вместе большим хороводом,
Как будто смеются над грешными нами,
Мешая пройти побыстрей по дорогам.
Они прилипают и к стеклам машины.
«Вези! – говорят. – Мы готовы к поездке!»
А летние, голые, скользкие шины
Буксуют, пыхтят, остаются на месте.
Снежинки летят, веселятся, играют,
Украсили белым нагую березу,
А столб, что ушел от удара в нокаут,
Из рыжего сделали вдруг альбиносом.
Снежинки, снежинки! Вы малые дети!
Вам лишь бы играть и кидаться снежками,
Но как хорошо, что вы есть в этом свете,
А так бы мы все заливались слезами
От грусти о быстро исчезнувшем лете.
 

Первый мороз

 
Из веточек и звездочек в окне
Застыли дивные, волшебные снежинки.
Они как дар кокетливой зиме
Или беды замерзшие слезинки.
Диковинный составили узор,
Под низкой радугой искрятся солнцем.
Для королевы снежной головной убор,
Что красотой своей любуется, смеется.
И я смеюсь сиянию в ответ —
Так радостно мне на душе, как в детстве!
А снег хрустит, ворчит, даёт совет
Мне потеплей еще одеться…
 

1 декабря

 
Где ты, Зима?
Со снегом пушистым,
С легким морозцем,
Скрипучей тропинкой?
Я по тебе невольно скучаю,
Хочется запахом твоим насладиться.
Воздух особый, задорный, бодрящий
Пусть обожжет – щеки вмиг запылают.
В детство с тобой легко прокатиться —
Санки с горы туда доставляют.
Лыжи стоят, дожидаясь причины,
Да и конькам летом лёд обещала.
Где ты, Зима?
Календарь сообщил нам,
Что ты сегодня прийти загадала.
 

Зима!

 
Зима? Зима!
Да, выпал снег,
Как будто Бог рассыпал сахар,
И он, подтаявший на дне,
С комками липкой сладкой ваты.
Деревья – словно леденцы
На торте с женихом-невестой,
А вечером огни зажгли,
И город стал еще чудесней.
И пусть что было, то прошло:
Земля прикрыла чистым раны.
Пусть вьюга мне стучит в окно,
Когда я нежусь на диване.
Ведь скоро-скоро новый год
Начнет отсчет, срывая даты,
И всё старьё в сердцах порвет,
Не сокрушаясь о затратах.
И будут новою зимой
Все дни от радости искриться,
И дом нарядится чалмой
Под стать дворцу русской царицы.
 

Гробница

 
Синее, синее море,
Синее, синее небо,
Синие, синие птицы
Где‐то летят и летят
К желтому, желтому солнцу.
С жарким, пылающем сердцем
С желтой надеждой на вечность
В воздухе желтом парят…
 
 
Как же под белой метелью,
Что всё метет белым-белым,
В белой холодной постели,
В белом бескрайнем краю
Хочется жаркого солнца,
Желтого теплого солнца,
Желтого, красного солнца
Выпить, как киселю.
 
 
Я бы растаяла, верно,
И полюбила безмерно,
Вновь полюбила безмерно
Зиму, пургу и метель.
Я бы тогда непременно
Снег растопила надменно
И приняла внутривенно
Сладкую карамель.
 
 
Синие, синие птицы,
Сказкою тихой приснитесь,
Песней в душе отзовитесь
Белой холодной порой.
Синие, синие птицы,
Стены украсьте гробницы,
Белой и скользкой гробницы,
Что называют зимой.
 

«На ветки снег уселся отдохнуть…»

 
На ветки снег уселся отдохнуть
И распушился воробьем с мороза,
Чтоб с дуновеньем ветра упорхнуть
За следующей метелью по прогнозам.
Но ветер не спешит его сбивать,
Не хочет расставаться с дивной сказкой,
Подмел под елью мягкую кровать,
Чтобы увлечь неспешно своей лаской.
Увлечь кого? Так это не секрет:
Готов он приласкать любую,
Судьба которой не дала ответ
И не нашла любовь земную…
 

Морозец

 
Эх, морозец! Губы закусал!
Словно знает – давно никто не целовал,
Словно подумал – легко такую соблазнить,
Вот и стал щипать, с тропинки уводить.
Ты, Морозец, не смотри, что шуба коротка.
Я с таким, как ты, очень даже строга.
Побегу по дорожке побыстрей,
Нос прикрою рукавицей своей.
Я бегу, а снег ещё быстрей скрипит,
Со мной вместе он от мороза бежит.
А пришла домой – щеки огнём горят,
Всё от слов нескромных, что в ушах шумят:
Как хватал меня, уговаривал,
На перину снежную заваливал…
Убежала от Мороза, чай горячий пью,
А снежок застенчивый к сапогам прильнул
И потом, освоившись, развалился лужей,
А Мороз нахальный – в окно да лютой стужей.
Ждёт, когда я выйду погулять,
Разрешу щипаться, в губы целовать.
Ухажёр нескромный, ты напрасно ждёшь,
В вечера морозные гулять ты зря зовёшь.
Мне бы кавалера, да погорячей,
Чтоб душа запела от его речей,
Чтобы обнял – жаром тело запылало,
Сердце же, напротив, – сладко замирало…
По утру снег вышел, меня не разбудил,
От вчерашней лужицы след его простыл.
Видно, заскучал он у меня в гостях,
К метелям и сугробам побежал опять.
Вот осталась дома я теперь одна,
А Мороз несносный томится у окна.
 

Зима-невеста

 
Зима надела платье подвенечное.
Украсив голову сверкающим венцом,
Стоит она невестой безупречною,
Невинно стелется перед моим крыльцом.
 
 
Метель осыпала наряд ее снежинками,
Мороз румянит милое лицо.
Ослепнув от красы такой невиданной,
Горячий Хорс спешит вручить кольцо.
 
 
И приняла подарок опрометчиво,
И реки затянуло толстым льдом,
И на Зиму, как шалью бесконечною,
Легла обуза тяжестью снегов.
 
 
И под светило падая доверчиво,
Наряд утратил первозданный блеск,
Зима запела песнь – кап-кап – застенчиво,
Растаял и сверкающий венец.
 
 
Тут туча опустилась неожиданно
И скрыла нежного любовника лучи.
Зима нахмурилась, крича пронзительно,
Завыла, жалкая, отчаянно в ночи.
 
 
И разразилась, бедная, морозами,
И понеслась куда‐то напролом —
Нет сил расстаться с девичьими грезами,
Когда бог солнца раздразнил теплом.
 

Город и метель

 
Город утонул в густом и белом —
Мелкий снег, как занавес кисейный,
Воздух забелил прозрачным мелом
Или пенкой капучино из кофейни.
И машины, близоруко щурясь,
Запыхтели на дорогах хором,
Разрывают колкий снег гипюром,
Кланяясь пред важным светофором.
Неизвестностью пугает снег прохожих:
Как слепые, двигают ногами.
И в метели все они похожи —
С еле различимыми чертами.
Дом, как айсберг, выскочил пугая,
Но замылился и скрылся где‐то в пене.
Так и я иду, в снегах блуждая,
С интуицией сверяя направленье,
В алой шляпке, разрывая сумрак,
Смело по сугробам пролезая,
Как кусочек от рахат-лукума
В снежном молоке, увы, чужая…
 

Конец января

 
Сыплет, сыплет белая крупа
Уже мокрого, подтаявшего снега…
Тут же поседели вдруг дома
В ожидании команды для забега.
Строятся у линии на старт,
Вот ещё секунда – побежали!
Кто вперёд, а кто, увы, назад,
Растворяясь по горизонтали.
И зима, старея на глазах,
После новогодней яркой пляски
Всё читает в старых новостях
О фейерверках и их дикой тряске.
И хлопушек блестки конфетти
Прикрывает хрусталём прохлада,
А зима всего на полпути,
Но ее мне больше и не надо.
Мне не надо холода в груди
И заснеженной пустой аллеи,
Обещаний сказочной любви,
Если жар от рук твоих не греет…
 

Привет Австралии

 
Сегодня солнечно, морозно,
И чистый снег меня бодрит.
Витают мысли: вполне сносно
Проходит дней моих транзит.
В пушистом, мягком, теплом пледе
Смотрю на день я из окна,
И мысль о жарком где‐то лете
Здесь неуместна и странна.
Но тем не мене дальше к югу,
Где океан бежит волной,
Он омывает ноги другу,
Что как бы книзу головой.
И тот, натягивая шорты,
Сжигая ступни о песок,
Из австралийского курорта
Спешит с Москвой на диалог.
И сотни тысяч километров,
И сотни тысяч морских миль
Воссоздаются из фрагментов
В большой, прекрасный, яркий мир.
 

Музыка

Музыка не может мыслить, но она может воплощать мысль.

Р. Вагнер

Для того чтобы найти эту историю, надо пересечь весь земной шар с севера на юг, не останавливаясь на экваторе, последовать дальше до берегов Австралии. В Австралии живут люди, и, хотя шутят, что они ходят вниз головой, на самом деле они такие же, как мы с вами. Такие же веселые, если их рассмешить, и такие же грустные, если для грусти появляется повод. Австралия интересна еще тем, что мой друг решил сделать ее своим домом. Что удивительно, теперь эта сказочная страна стала для меня ближе и роднее, так как у нее лицо того, кого я хорошо знаю. Я даже знаю, как она, Австралия, говорит и смеется, ведь голос и смех этот я слышала много раз и давно успела изучить. Поверьте, Австралия очень любит смеяться, рассказывать анекдоты и разные истории. Я это знаю точно, ведь пусть нечасто, но и не редко мне удается слышать в трубке телефона голос своего друга, которым и разговаривает со мной эта далекая страна.

Но я отвлеклась. К берегам живописного континента нас прибило не просто так, а в поисках истории, которая могла быть рассказана только здесь – среди эвкалиптовых лесов, не дающих тени, среди зарослей бамбука, в которых утопает восточное побережье, где ближе к югу встречаются бутылочные деревья, добывающие для всего живого дождевую воду. Эту историю можно было услышать только там, где густые субтропические леса, огромные пальмы и манговые деревья растут на севере, а не на юге, как привыкли мы с вами. В этих местах, ближе к югу, лес редеет, уступая место саванне, которая по весне превращается в пышный ковер. Зато южный берег может порадовать умеренным климатом. История зародилась здесь, так как эти края полюбились попугаям-какаду, оглашающим леса своим криком, и птицам-лирам, чей щебет напоминает звучание музыкального инструмента. Гуляя, здесь можно услышать странные звуки, напоминающие человеческий смех. Это перекликаются кукабары – птицы, захватившие дупла деревьев для своего безбедного проживания. А еще эти австралийские леса полюбились канарейкам – маленьким птичкам, привезенным мореплавателями из Европы, хотя родом они с Канарских островов, о которых напоминает их название.

Итак, перед нашим взором раскинулась Австралия со скачущими кенгуру и вечно пьяными коалами. На побережье континента расположились города – большие и маленькие, со своими жителями, приехавшими со всего света в поисках счастья, крова и тепла. Вот дом, окруженный деревьями. Его хозяйкой была эксцентричная особа, преподаватель музыки. Жизнь в этом жилище кипела и бурлила, как русский самовар. Бедные соседи! Им приходилось не только становиться участниками музыкальных концертов, но и наблюдать семейную драму, которую хозяйка дома, окруженного деревьями, самозабвенно разыгрывала. Будучи особой творческой и влюбчивой, она подвергала своего супруга нешуточным испытаниям. Визг разбиваемой посуды часто перебивался басом упреков. Но, видно, сила музыки была поистине велика, и все семейные скандалы затихали от звуков этюдов Моцарта и сонат Бетховена. Имя у хозяйки дома, окруженного деревьями, было особенное, передающее всю ее творческую, любвеобильную и неординарную натуру. Оно звучало как веселая песенка, сыгранная на звонком музыкальном инструменте с молоточками и бубенцами, – Тамарушечка.

Тамарушечка организовывала творческие вечера, руководила самодеятельностью, придумывала сценарии, влюблялась и, сраженная Купидоном, садилась за свой инструмент, окружая мир звуками прекрасной классической музыки, которую исполняла с большим чувством и мастерством. Не было в этом городке человека, который бы не слышал о Тамарушечке; не было и такого, который бы не улыбался, произнося это имя. Но, к сожалению или к счастью, Тамарушечка покинула этот уютный австралийский городок, переехав со своей семьей в другое место. Из дома, окруженного деревьями, перестала звучать музыка, больше никто в нем не бил посуду и не упрекал басом. Непривычная тишина оглушила соседей дома, окруженного деревьями. Странная пустота образовалась с отъездом учительницы музыки – пустота, напоминающая грусть, ту самую, чувствуя которую ты невольно улыбаешься, сам не зная почему.

Но что это? Послушайте! Вы слышите? С рассветом на ветках деревьев разместились канарейки и запели славные песни. Птицы повторяли уроки музыки, разносившиеся когда‐то из окон дома Тамарушечки. Пернатые ученики пели песни мелодичные и красивые, пели так старательно, не сбиваясь с такта, что насмешливые кукабары переставали смеяться, а лиры умолкали, уступая сцену виртуозным музыкантам. Песня канареек звучала так пленительно и громко, что долетела до России, где я, услышав ее, решила рассказать о силе музыки и о женщине, научившей петь австралийский лес, которому внимает мой друг, избравший Австралию своим домом.

Нота до!

 
Нота до разместилась отдельно,
Захватив дополнительно строчку,
А другие ноты скромнее:
В нотном стане сидят цепочкой.
Нота до размахнулась открыто,
Раскрывая широкую душу,
И гремит батареей сыто,
Разрывая круглую тушу.
Жирной кляксой в начале октавы
Ковыляя на штиле протезом,
Она рада исправить нравы
В альтерации из диеза.
Но порядок не терпит захвата,
Не дает себе выбрать место,
Лишь возможность немного фермата,
Когда давит и до судорог тесно.
Хоть кричи, хоть заплачь – всё едино.
Сиди здесь, и роптать бесполезно.
При Шопене, Бизе, Паганини
Место до – в классической пьесе.
Не внести поправки в законах,
Сколько бы ни скопилось злости.
Ноте до в музыкальных фонах
Не достичь места ноты после.
 

Виртуоз и скрипка

 
Слегка депрессивно, ламентозо
Скрипка пела в руках виртуоза.
Нерешительно выдала скерцандо,
А потом очень жалобно, но ладно.
Скрипач, струны слегка проверив,
Уговаривает на леджеро.
Скрипка вновь перешла на плач:
У неё череда личных неудач.
Полюбила, наивная, контрабас,
А он, как все мужчины, ловелас.
Сердце разрывает доленте, долорозо,
Вспоминается и букет с розой,
Обещания верности, любви —
Струны, как нервы, оголены.
Ей в юмореске соло исполнять,
А она лишь элегию в силах играть.
 
 
Депрессивно, немного сердито
Скрипка пела под светом софита.
Рампа, сцена, полный зал.
Виртуоз играл, а что – не знал.
 

«Фермата засветилась в небе…»

 
Фермата засветилась в небе,
И вспыхнули нотами звезды.
Здесь ночь через воздуха трепет
Играет сонаты, аккорды.
И всё притихло в мгновенье
В предчувствии неги блаженства.
Здесь ночь в слепом упоеньи
Блистает своим совершенством.
 

Февраль

Апрель научил радоваться и смеяться, май – любить, январь – начинать новую жизнь, а февраль – ждать…

 
Люблю, люблю тебя, февраль!
Твоё веселое дзынь-дзынь,
Лазурью залитую даль
И снега тающую тень.
Люблю, люблю тебя, февраль!
Твой воздух с запахом весны,
Сугробов мягкую постель,
Из солнечных лучей мосты.
Пусть разрисовано окно,
Но сквозь искрящийся плетень
Ловлю настырное тепло
И улыбаюсь целый день…
А ночью заметёт метель,
И заиграет ветер джаз
И снег, скользящий как кисель,
С зимой станцует старый вальс.
 

«А зима скрипит под сапогами…»

 
А зима скрипит под сапогами,
Словно сладкий мятный леденец,
Что, сверкая белыми зубами,
Грызёт крепкий, ладный молодец.
 
 
У него глаза – неба колодце,
Сердцу дарит нежную мечту,
Он целует щеки, нос морозцем
И в сугроб толкает на лету.
 
 
Скоро март заголосит капелью,
А пока синицы смелой трель
Своим звонким «верю-верю-верю»
Прогоняет вьюгу и метель.
 

«Меня оглушила капель…»

 
Меня оглушила капель
Стучанием о бесконечном,
Забрызгала рыжий портфель
С формулами вечными.
Прибила пышный сугроб
Гвоздями настырной воды,
Вколачивая зиму в гроб,
Чтобы цветы расцвели.
И шагая туда и сюда,
Звеня ледяным каблуком,
Обдумывает на сегодня дела
От морозов тайком…