Книга: Кубок войны и танца - Оганес Мартиросян

А потом... потом выныриваешь, устраиваешься на берегу и отдыхаешь, потому как чувствуешь - ещё немного и твой мозг взорвётся: от этих слов, от этой странности, иногда даже чуждости, нелогичности, порой немного бреда.

И снова туда, в этот хаос, в эти мысли, в странно-непривычное восприятие происходящего.

"Кубок войны и танца". Что, вернее - чего и с чем? На первый взгляд не скажешь, так много всего смешано, запутано, что найти конец в этой мешанине просто нереально. Могу только строить догадки, почему у книги такое название, но, думаю, не угадаю. Ведь если это скрытые смыслы, то их можно расшифровывать очень долго, а если ничего скрытого нет, то только автор и может сказать, почему он назвал свою книгу именно так.

Точно так же и с моей оценкой книги. Не могу сказать, что плохо-плохо, скорее просто не моё, особенно такая манера написания книги. А слог... Он "съедобен" и довольно неплох.

Мы видим совершенно обычные вещи, которые делает каждый человек. Наш литератор ходит в магазин, общается с родственниками, ходит по улицам, размышляет, живет, дышит, творит, путешествует.

Книга представляется мне неким симбиозом личного дневника и творческих черновиком. Один абзац - это дневник, другой - творческая запись. Иногда для меня они были не взаимосвязанными. Из-за этого очень сложно читалось. В принципе, сам по себе такой формат выбивал меня из колеи и заставлял снова и снова вчитываться в строчки. Иногда до боли в глазах.

Но! Если разобраться в этих хитросплетениях и понять творческую душу автора, то перед нами открывается необычайная глубина этой книги, необъятная широта мысли и интересное в обыденно. Рекомендую почитать аннотацию, а если есть возможность, то и отрывок. Уверена, многих эта книга зацепит. И зацепит очень сильно.

Отдельное спасибо издательству Чтиво за возможность ознакомления с этим произведением.

«Кубок войны и танца» очень хитро устроен. Отсутствие глав и какого-либо деления текста с одной стороны действительно не оставляет выбора, кроме как читать дальше. С другой стороны это приём для осмысления книги. «Кубок» — это жизнь человека, хоровод его мыслей, смесь увиденного и услышанного. Чтобы погрузиться в эту сложную судьбу с головой, автор предлагает читать свой роман непрерывно, как мы говорим, «взахлёб», буквально захлёбываясь вместе с главным героем.

«Боль — это живой организм. Если она нашла приют в человеке, то уже не покинет его. Лекарства только заставят её менять место жительства. Болезнь начнёт кочевать по городам тела: сердце, печень, желудок, мозг».

В процессе чтения может показаться, что роман — это кусок мозаики с одинаковыми пазлами: «Собирать тридцать пять лет, на выходе у вас должен получиться серый прямоугольник». Однако что-то ведь меняется, с героем происходит некая метаморфоза, иначе весь роман потерял бы свой первозданный смысл.

«Верить в меня — поставить меня над собой. Но сейчас всё иначе. Я есть никто и ноль».

Вспоминаются между делом романы Франца Кафки: «Процесс» и «Замок», которые по своей сути имеют свойство не заканчиваться, так что повествование могло длиться бесконечно. Но австрийскому гению в первом случае понадобилась концовка, чтобы показать, чем такая жизнь обернётся для главного героя. Оганес Мартиросян, похоже, тоже выбрал этот путь. Вопль в никуда становится всё громче с приближением конца книги, а затем обрывается, оставляя читателю вопрос: «Что привело к этому?»

«Я всегда был одинок. Я никогда не мог подойти к девушке и познакомиться с ней, меня всегда было слишком много, не могло быть всё частью, я не помещался нигде, я блуждал, я искал, страдал».

Можно упорно пытаться проанализировать сюжет, вспомнить громкие имена, такие как Иосиф Бродский, Венедикт Ерофеев, Сергей Довлатов. Но в итоге «Кубок войны и танца» ни на что не похож — это какая-то исключительно современная бытность литератора в России. Вечная непризнанность, похмелье, философские беседы на дому, женщины. Но всё без привычной иронии, на первый план выходит неприкрытый кризис, и написано с надрывом, будто из последних сил.

«Написал Автандилу, сказал, что не приеду к нему, так как буду в печали и грусти, в падении и упадке всех сил, выпущенных в КНР и вышедших из строя при первом сближении с реальностью, созданной в ФРГ».

Оганес Мартиросян привносит в текст романа красочные описания взаимоотношений России с Кавказом, горячий темперамент последнего и своё неудержимое желание высказаться обо всех и вся. Это самое желание изобилует и перетекает в многочисленные детали, понятия и фамилии. «Кубок войны и танца» словно бы хочет вобрать весь мир, обо всём хочет донести, и для читателя понять вектор мыслей героя местами может быть довольно сложно, как, впрочем, и для других персонажей произведения.

«Каждый мой текст представляет собою гору, слепленную из всего. Из одуванчиков, ятаганов, пушек, месячных, воробьёв. Они не даются сразу. Я покоряю написанное собой. Чтобы быть наверху и вдыхать в себя лёд».

Оганесу Мартиросяну удается показать стену между обществом и творческим человеком. В нашем поле зрения настоящий современный поэт, но с обывательской точки зрения главный герой может представиться антигероем нашего времени: мужчина в расцвете сил, инвалид, живет на пенсию с родителями и сестрой.

«Я гнев и я злость. Мои очки прожигают мир. За ними безумные солнца. В мои глаза боятся заглядывать. Ослепляют они. Обжигают. Палят. Сатана и господь — это мои глаза».

Гениальные мысли то и дело сменяются в тексте горячечным бредом, и эта болезнь, которой страдает главный герой, вполне может быть метафорой творческой избранности.

«Семь миллиардов человек держат мою ручку, чтобы я не писал. Не сотворял себя».

«Кубок» можно читать по-разному. Как и у Павича, у которого причудливая форма произведения подчеркивает определенную философию, роман строится на нескольких уровнях: жизнь героя, привычно описанная автором, и умозаключения самого персонажа внутри текста. Читатель может со спокойной душой открыть любую страницу, прочитать любое умозаключение (выделенное курсивом), при этом не вникая в сюжет. Или же читать наоборот: пропускать курсив и следовать по пути жизни главного героя. В зависимости от его предпочтений книга может считаться как романом, так и своеобразным дневником, сборником мыслей.

«Если исчезнет смерть, то человек станет абсолютно свободным, или навек рабом».

Если начать всё сначала и перечитать роман, зная, чем всё закончится, то текст преображается, а замысел становится различимее. Одинокий человек, который, возможно, сам выбрал это творческое затворничество и не понят даже близкими. Тема старая, но представленная по-новому, в диких условиях: талант как болезнь, семья — немой фон действия, любовь — недостижимая в целую жизнь девушка с противоположного материка. А если смотреть шире, то «Кубок» — это не только про одного автора в поисках признания, это про мир и вселенную в целом: всё и ничто.

«Гагарин — главный герой фильма ‘‘Шоу Трумана’’».

Роман «Кубок войны и танца» повествует о жизни современного литератора из города Саратова. Его прозу и стихи не издают, пьесы его не ставят — это не происходит снова и снова, с удивительным постоянством. А он живёт, спит, ест, пьёт, помогает матери, встречается с друзьями, путешествует на Кавказ, лайкает красоток в Инстаграме, иногда пишет им послания, и всё это время в его сознании бушует неизмеримых масштабов, дикий, абсолютный мир.

«Зло должно быть наказано, нанесено на карту мира, распластано на ней, чтобы ни один город и ни одно село не остались без него, горького и родного, любимого всеми народами, заказывающими его, распределяя по ресторанам и магазинам и обеспечивая им каждого человека, являющегося самиздатом, а не ‘‘Эксмо’’ и ‘‘АСТ’’».

Снова и снова герой предпринимает попытки уцепиться за реальность, найти в ней что-то, ради чего ему стоило бы оставаться в ней, хотя бы малейшую причину. Но там его поджидают только боль, скука, разочарования, безверие и тьма, в то время как безумный, яркий внутренний мир рвётся на свободу, едва сдерживаемый мало приспособленными к этому, хрупкими человеческим телом и рассудком. Стотысячеликая вечность против одной семимиллиардной населения мира, надёжно спрятанной в Саратове от всех спецслужб и тайных правительств, но не могущей больше оставаться в тени.

«Человек становится богом, выворачивая животное, находящееся в нём, наизнанку».

Форма «Кубка» может привести неподготовленного читателя в глубокий шок. Книга горька. Через несколько страниц приходит неприятие, однако ещё через несколько — смирение. Местами подкатывает тошнота, но сильное чувство сопереживания позволяет с ней справиться.

«Между человеком и смертью запас прочности, именуемый смертью. Смерть не даёт человеку умереть».

​Подобно тому, как Джойс «архивировал» в «Улисс» всю предшествующую ему европейскую литературу, Мартиросян, кажется, сжимает до размеров романа весь срез современной реальности, доступный его взору и нуждающийся, по его мнению, в освещении. Впрочем не только современной — отсылки к историческому и художественному наследию Кавказа и мира встречаются часто и густо. Не меньше отсылок и к спортивному наследию, что в сочетании с предыдущими создаёт довольно диковинный вкус.

«Спорт — это Магадан».

«Чем больше я живу, тем больше познаю глубочайший смысл противостояния таких команд, как Зенит и Спартак. Эхо их битвы разносится по всему миру, не давая спать, работать и есть, мести двор, выписывать грамоты и зачинать детей. А суть их войны заключается в том, что это враждуют идеализм и материализм, разлитые в каждом клубе в равных пропорциях, и они воюют друг с другом, чтобы не воевать с собой».

На фоне прочитанного у вас может создаться впечатление, что «Кубок» — это путешествие захватывающее, но всё же по путёвке, взгляд из окна автобуса с кондиционером. Этой иллюзии стоит остеречься — возьмите с собой мачете, чтобы продираться сквозь джунгли. Где-то на трёх четвертях книги вас может застигнуть такая усталость, что захочется повернуть назад, но пути назад уже не будет: дикий мир обступит вас, захватит и сделает на время прочтения частью себя. Неизвестно, как автору удалось достичь такого эффекта, может быть, дело в захватывающей дух как транс-музыка ритмичности текста и длинных фразах, будто тренирующих восприятие, растягивающих его, учащих вниманию, а может быть, в честности описаний реалий современных России и мира.

«Россия такая страна, где курица вдвое сильнее льва».

Отдельно стоит упомянуть о линии Кавказа в произведении. Издревле его земли были источником вдохновения русских литераторов: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Ломоносов, Радищев, Бунин, Брюсов, Пастернак, Заболоцкий, Есенин, Маяковский, кому принадлежат смелые строки:

«Только

нога

ступила в Кавказ,

я вспомнил,

что я —

грузин».

Кавказ стал краем паломничества русских писателей, и неудивительно, ведь это почти параллельный мир, воинственный, пламенный, то чужеродный, то родной. Война и танец — может быть, именно этого они там искали. Может быть, только эти два варианта взаимодействия и возможны для России и Кавказа. Но согласитесь, совсем другое дело — русский литератор кавказских кровей, неприёмное, чистокровное дитя войны и танца.

«— [Андре] написал мне о предсказаниях ясновидцев. Согласно им, весь мир вскоре возглавит Россия.

— Если это случится, то флагманом должны быть мы, люди Кавказа, а не русские и иные.

— Что я для этого должен сделать?

— Не расслабляться. Создавать и творить.

— А ты?

— Тягать штангу и писать религиозную книгу.

— Хорошо.

— Ну пока».

​Ближе к концу книги в сознании всё отчётливее вырисовывается определённый образ — причём не абстрактный, а визуальный, вполне чёткий. Сначала это кажется случайностью, фокусом восприятия, но с каждым абзацем вера в эту случайность тает, и ты всё больше уверяешься, что действительно видишь конец произведения, ещё не прочитав его. Все линии так точно сходятся в одну, что никакого другого исхода уже, кажется, не остаётся, как бывает порой и в жизни. Начинаешь чувствовать себя провидцем, предсказателем. Остаётся только дойти до конца, чтобы убедиться, что ты в этом действительно хорош (если это так).

«Космос — это не внешняя, а внутренняя политика планеты Земля».

Настроение «Кубка» с первых строк напоминает поэму «Вопль» Гинзберга. Здесь, конечно, меньше битников, гомосексуалистов, наркоманов, и ангелоголовых хиппи, алчущих древнего божественного совокупления со звёздным динамо в механизмах ночи. Но зато есть Ницше, Джармуш, грузины, армяне, чеченцы, абхазы, Фейсбук, Сталин, Марс, много Цоя и сок «Фруктовый сад». «Вопль» (нашедший, впрочем, отклик в Америке своего времени) начинает больше походить максимум на громкий шёпот на фоне этой ударной звуковой волны, производимой «Кубком», громкокипящим, ищущим собрата, чтобы с ним чокнуться и, когда это произойдёт, наполнить серебряным звоном уши всех жителей планеты, а следом и других обитателей космоса, кому посчастливилось иметь слух, приспособленный к приёму волн этой частоты. Пристегните ремни, дамы и господа, время начинать матч.

Карина Подпеваева,

критик