Текст книги "Окситоциновая эволюция"

ГОД ДЖАЗА

Через год, как и планировали, мы забрали Даньку в Москву. Взяли ипотеку, купили однокомнатную квартиру.

Даньке переезд дался тяжело: чужой город, новая школа, отсутствие близких людей. Мы с Димой постоянно пропадали на работе и уделяли сыну мало внимания. Данька злился на отца, ощущал какое-то предательство по отношению к себе. Откровенно говоря, у них были натянутые отношения. Когда после очередного скандала Данька стал кричать, что ненавидит отца, я поняла: дело плохо. Данька давно просил собаку, и я подумала, что возможно собака объединит их и поможет укрепить связь?

Маленькую собаку мальчики не хотели. Я просила максимум спаниеля, но в итоге сошлись на золотистом ретривере. Приехав в питомник, мы увидели невероятное количество щенков в разноцветных ошейниках. Мы не успели их толком рассмотреть, как Данька закричал: «Зеленый – мой! Зеленый!». И действительно, в зеленом ошейнике был наш щенок по имени Just love. Дома он стал Джазом.

Началась новая жизнь. Мамой щенок выбрал, конечно, меня. Когда меня не было дома, скулил. Я просила консьержку приходить к нему по четыре раза на дню. Вечерами я вычищала дом от шерсти, но гулял с собакой Данька. Вставал в 6 утра и шёл на улицу в любую погоду. Когда собака стала расти и перестала слушаться Даньку, встал вопрос: кто с кем гуляет?

Это был год какого-то недоразумения, но и большой радости. Джаз был невозможным медведем, очень красивым и смешным. Мы много смеялись, стали больше времени проводить вместе. Собака действительно сплотила нашу семью. Джаз прожил у нас год. Мы торопились сделать ремонт в новой квартире, думали, там будет легче. Но когда ремонт завершился, я поняла, что больше не вытяну жизнь в квартире с такой собакой. В тот момент в деревне как раз пропал Васька, и Димина мама снова заскучала.

После лета, проведенного в деревне, Данька согласился, что Джазу там будет лучше. Мама Димы тоже влюбилась в собаку. Всё сошлось. Джаз выполнил свое предназначение в нашей семье, и теперь живет там, где ему свободно и хорошо.

ВО ВСЕ ТЯЖКИЕ

Вскоре мы решили отправиться в первое заграничное путешествие. Мы хотели устроить себе настоящее приключение. Пусть это будет дорого, но мы на это всё равно пойдем.

Наше поколение первым переступило границы родного государства, а заодно шагнуло дальше первой ступени пирамиды Маслоу. Первой нашей заграницей стал остров Крит в 2009 году. Тогда весь опыт моих знакомых состоял в том, что они покупали путевку в Турцию или в Египет по системе «всё включено» в пятизвездочном отеле. Нам с мужем это не было интересно. Мы хотели составлять маршрут, выбирать машину в аренду, самостоятельно покупать авиабилеты, искать апартаменты.

Мы взяли напрокат маленький «Fiat», Димка еле помещался за рулём со своим ростом. Питались почти всегда в одной таверне, которую держало три поколения одной семьи. Там было душевно, мы общались с местной семьей, мужчины сами выжимали оливковое масло, делали овечий сыр и обслуживали гостей. С одной стороны, у нас всегда был намечен план, с другой – мы могли легко от него отойти и где-то задержаться. Мы ценили чувство свободы.

Эта поездка здорово нас изменила. У нас возникла жажда жизни и непреодолимое желание увидеть этот мир. После Крита практически всё ушло на второй план, хотелось только путешествовать. Быт, работа, школа продолжали существовать, но мы жили от поездки к поездке. Мы сливали на путешествия все деньги, порой путешествовали в кредит. Сначала выезжали в Европу по два раза в год, потом по четыре. Хотелось всё больше.

После переезда в Москву мы с Димой были какие-то уставшие от всех испытаний и работы. По факту мы жили ради Даньки, не уделяя должного внимания своим отношениям. Мы привыкли выживать, и продолжали это делать, в то время как наши отношения плавно скатывались на нет.

И тогда мы с Димой пустились во все тяжкие – в путешествия. Стали наконец-то насыщать свою жизнь. Не искать знаков внимания на стороне, а давать это внимание друг другу всё в новых и новых местах. Мы начали позволять себе жить, перестали просто выживать.

– На Венецианский карнавал?

– А давай!

Очень важно проводить друг с другом качественное время. Это не просто посидеть вместе дома перед телевизором. Такое время всегда связано либо с физической активностью и движением, либо, напротив, с сенсорикой мозга, вкусовыми и эстетическими ощущениями. У всех разные каналы насыщения.

Для нас с Данькой, например, качественное время – это поход на выставку. Со Стёпкой мы любим ходить вместе в кино. С мужем мы часто ходили на джазовые или рок-концерты, тогда нам это было нужно. Но меняемся мы – меняются и наши потребности. Сейчас, например, муж может остаться на даче, а я – поехать в город с ребёнком. Это нормально, я понимаю, что сейчас ему важнее побыть одному. А иногда я могу попросить у всех время для одиночества.

Качественное время в разные периоды жизни может быть разным, но в любом случае такое время – целебное. Оно залечивает раны, которые мы когда-то друг другу нанесли. Оно освобождает нас и выводит отношения на новый уровень. Совместное качественное время сплотило нашу семью. И сплотило не потому, что «так надо», а потому, что нам, наконец, классно вместе.

Греция, Кипр, Черногория. Каждая поездка расширяла наши границы, давала реальное представление о мире, не из книжек и телевизора. Отовсюду мы привозили новые рецепты. Это было целое приключение – в путешествиях я пробовала новые блюда и пыталась повторить их дома. Нашей любимой греческой едой стала фава – холодная закуска из чечевицы или гороховой пасты. Для Стёпки классический бутерброд – это бутерброд с оливковым маслом, как в Греции. Мы каждый раз привозили оттуда литры оливкового масла, ароматного, зеленого. Все это мы подсмотрели в путешествиях и с радостью взяли в свою жизнь.

На Санторини на завтрак нам подавали греческий йогурт со свежими персиками. Теперь в августе, в сезон персиков, мы обязательно делаем такие дома. Это стало частью нашей жизни. Всему своё время, в том числе завтракам.

Нам очень полюбилась Греция с её камнями, колючками, суховеями. На Санторини мы жили на побережье, выезжали гулять в прекрасный город Ия с белыми каменными домиками и голубыми ставнями, общались с местными семьями. Первые пару путешествий я смотрела на мужа с его свободным английским, как на бога: он говорит с иностранцами! После третьей поездки я пошла на курсы разговорного английского, и теперь могу спокойно путешествовать сама. Это был важный момент преодоления языкового барьера.

Когда-то мне казалась недосягаемой Москва. Но мы оказались здесь, прожили какое-то время, стали её частью, наши границы расширились, и мы поехали в другие страны. Там мы осознали, насколько мир разный, как интересно смотреть на других людей, слышать иные языки, чувствовать другие запахи, видеть совсем другие растения. Всё это давало нам ощущение счастья и объединяло.

ПОБЕДА НАД СТРАХОМ

Мы с мужем начали кататься на сноуборде, потом поставили на доску и Даньку. Нам очень понравился такой формат путешествий: природа, горнолыжная тусовка, бани. Вроде бы никуда не ходишь, но при этом занимаешься спортом и находишь новые границы себя. У Дани тогда был период агрессии на отца после разлуки, и спорт помог поправить ситуацию. Ребёнку с синдромом дефицита внимания и гиперактивности обязательно нужно выплескивать свою энергию в движении.

Сначала всё шло неплохо, но после первого сильного падения на доске я буквально окаменела от страха. Я смотрела на склон – и меня охватывала паника, дыхание становилось прерывистым.

Но если человек примет свой страх, он сумеет трансформировать его в радость. Вместо парализующего ужаса ты получишь восторг от свободы. Страх – это ровно то место, куда нужно идти, потому что там случится освобождение. Когда человек получит опыт преодоления одного страха, другие начнут рассеиваться сами собой.

Моим самым большим страхом были публичные выступления. Я долгие годы страдала от заикания, и с детства испытывала дикий стыд и смущение, от того, что я не такая, как все. Выступить перед людьми было для меня настоящим ужасом. Но я всегда шла на этот страх.

Конечно, вряд ли я стала заикаться от одного только налетевшего петуха, которого моя бабушка сразу зарубила. Вероятно, он просто проявил закрепленный рефлекс, ведь я исходно жила в напряжении от громких голосов и ругани в доме. В моей семье, как и почти везде в деревне, кричали не от злости, а от усталости. Будучи чувствительным ребенком, я принимала это близко к сердцу.

Потом, когда я работала педиатром, ко мне часто обращались мамы детей, у которых были нервные тики или заикание. Когда мы сходились в доверительной беседе, женщины начинали плакать и рассказывали, что испытывают насилие со стороны мужей. После этого становилось понятно, откуда у их детей нервные тики.

У одной моей подруги-педиатра была сложная полоса в жизни – рождение второго ребенка и сразу развод. Она выгорала на работе, но была очень требовательной к себе. Дома царила нервная обстановка. В возрасте четырех лет её младшая дочь стала заикаться. После безуспешных попыток найти какое-то лечение, подруга пришла ко мне и расплакалась. Я тихо сказала ей:

– Танюш, то, что ты сейчас «сдалась» – это самое важное. У вас с дочерью очень сильная взаимосвязь, и заикание – абсолютно точно её реакция на твоё состояние.

Таня постоянно что-то требовала от себя и от детей, а дети прекрасно чувствуют состояние матери и часто реагируют на него напряжением, проявленным в теле и психике. Только после того, как Таня мне «сдалась», у девочки стала восстанавливаться речь. Разумеется, они применяли разные логопедические приемы, но я уверена: психологическое состояние ребенка первично. Заикание было функциональным, не успело перейти в хроническое, и потому довольно быстро прошло. И потом я не раз сталкивалась с подобными случаями в своей практике.

Моё заикание не могло пройти быстро. Оно было долго со мной и стало патологическим. Заикание – часть меня. Оно всегда будет ждать удобной возможности проявиться.

Я заикалась и в школе, и в институте, на работе и на свадьбе. Только через тридцать лет, когда родился мой младший сын, Стёпка, заикание почти прошло. Но стоит мне предстать в роли человека, которого сейчас будут оценивать, на конференции или выступлении перед профессорским составом, оно может вернуться.

После ночных дежурств в ординатуре, особенно если я всю ночь провела со сложными пациентами, утренняя сдача дежурства была полным провалом. Я стояла перед главным врачом и не могла сказать ни слова нормально. Моя усталость усиливала заикание, но я терпеть не могла, когда меня жалели. Я кое-как сдавала дежурство и шла домой. Иногда я пыталась передать сдачу дежурства другому доктору, хотя понимала, что убегать от страха бессмысленно. Знание, что нужно идти на страх, потому что там точка роста, было во мне всегда. Возможно, это воспитала мама, она настоящий боец.

Часто заикающийся человек не принимает в себе эти особенности и начинает их скрывать. Заикание – тот самый чёртик, который вынуждает тебя применять кучу всяких замазывающих приемов в мимике, жестах, действиях. Всё ради того, чтобы скрыть спазм. Со временем эти «замазывающие» приемы становятся привычками, постоянной потребностью.

Я боялась той каменной тишины, которая повисла в помещении, когда я была не в силах что-то сказать. Однажды в лицее мы прибежали на урок литературы после физкультуры, весёлые, возбуждённые, задыхающиеся. Меня тут же вызвали к доске что-то отвечать. Я не могла вымолвить ни слова. Класс, который ещё секунду назад шумел, резко замолчал. Повисла гнетущая тишина.

Я хочу что-то ответить, но никак не могу перескочить это напряжение. По моему лицу пробегают гримасы. Все смотрят. Тишина становится оглушительной.

– Ладно, садись, ответишь письменно, – говорит учительница, и я облегчённо опускаюсь за парту.

После этого урока мальчик, которому я тогда нравилась, перестал обращать на меня внимание. Это было больно, но я жила дальше.

Когда мы переехали в Москву, я нашла школу, которая занималась лечением заикания у взрослых. И пусть я не могла избавиться от заикания полностью, но я могла узнать приемы, которые помогут мне купировать спазмы.

Я случайно попала в группу к преподавательнице Лилии Арутюнян. У нее была авторская методика работы с заиканием, благословение на которую она получила у Папы Римского. Это была психологическая школа с элементами логопедии и приемами против рефлексов стресса. Лечение длилось год. Были сессии, состоявшие из разных блоков: психологические проработки, установки, лекции в маленьких группах, паузы, которые нужно брать. Главная фраза – «надо подумать». Импульсивность – это проявление любого невроза. Пришло что-то на ум – сразу сказал. Чтобы убрать эту импульсивность у человека с заиканием, нужно его замедлить.

Замедлялись мы сильно. Сначала был период молчания, когда я не разговаривала несколько недель. Ни слова. Это было нужно, чтобы изменить установку «я не могу говорить» на «я хочу говорить».

Несмотря на это, я продолжала работать: договаривалась с коллегами, брала больше бумажной работы, общалась только с повторными пациентами, где мне не требовалось собирать анамнез. На моём рабочем столе стояла табличка «Извините, я лечу заикание». Все относились с большим пониманием.

В это время мы с Данькой, ему было лет 8, впервые пошли на картинг. Он с детства обожает машины, это его страсть. Я молча наблюдала, как он гоняет, а под конец, не в силах совладать с эмоциями, выбежала ему навстречу:

– Данька, какой ты молодец! Вот видишь, ты можешь идти к своей цели, как я!..

Я осеклась. Данька расхохотался. Радость за сына оказалась сильнее обета молчания. Это был единственный раз, когда я сорвалась.

Потом мы учились говорить очень медленно, буквально по слогам. Я должна была разговаривать так везде: дома, на работе, в магазине. Более того, мне нужно было брать микрофон, вставать около метро и, растягивая слова, говорить прохожим: «Я ле-чу за-и-ка-ни-е, это моя вре-мен-ная речь и она ста-нет мо-ей но-вой, по-жа-луй-ста, под-дер-жи-те ме-ня».

Нужно было раскрыться, перестать стесняться и не бояться выглядеть нелепо на публике. Было сложно. Кто-то смотрел, как на ненормальную, кто-то говорил, что лучше заикаться, чем так говорить, но в этом и был фокус: нас учили идти вперед, даже когда люди не на твоей стороне.

Потом мы выстраивали новый темп речи, акценты, плавность, текучесть в речи. Передо мной поставили задачу – говорить так, чтобы пациенты засыпали под мой голос, чтобы они сами говорили, что я убаюкиваю их своей речью.

На занятиях по телесным аргентинским практикам мы двигались под разную музыку: иногда вместе, порой за тренером, а бывало и в свободном полёте. Нам нужно было обниматься, браться за руки. Это помогало освободиться телесно и эмоционально.

Программа была мощная и эффективная. До финиша доходили не все, многие отсеивались на этапе с микрофоном у метро. Мы проходили целый раздел практик, связанный с релаксацией – освобождением тела от зажимов, голосовыми и дыхательными упражнениями, работой с диафрагмой. Расслабление, которое давали эти практики, мы привязывали к состоянию расслабленного большого пальца на руке. Когда возникал спазм, мы давали себе сигнал: «Я чувствую палец правой руки». В этот момент я делала пальцем «проныривающее» движение, и спазм уходил. Этим приемом я пользуюсь до сих пор, если выступаю на публике и чувствую напряжение.

Все врачи, к которым я когда-либо обращалась, предлагали шаблонные схемы. Однажды вообще предложили сделать МРТ, но зачем? С головой-то у меня всё в порядке. Во время работы лаборантом на кафедре клинической фармакологии коллеги прописали мне транквилизаторы. Это были серьезные препараты, меняющие реактивность мозга. Заикаться я перестала, зато потеряла себя. Я не могла сконцентрироваться на каких-то вещах, стала медленнее соображать. Мне такое не подходило, и от транквилизаторов я отказалась.

А вот микс из психологической, логопедической и телесной работы мне здорово помог. В конце занятий нас ждало что-то вроде экзамена – нужно было выступить на большой сцене. Времени на подготовку не было, и я выступила экспромтом, не заикаясь! Неожиданно для себя я стала рассказывать, как приходит весна в моей деревне, как кваканье лягушек греет сердца. Все аплодировали, а Димка сказал, что очень мной гордится.

Я наслаждалась плавностью своей новой речи. У меня изменилась походка, я стала более текучей. Наконец, я стала самой собой! Мамы особенных детей, приходя ко мне на приём, просили, чтобы я им что-нибудь рассказывала: они успокаивались, просто слушая мой голос, и едва не засыпали у меня в кабинете.

Иногда я еще заикалась на публике, но, когда стала регулярно практиковать йогу, выступления стали лучше. Коллеги поддерживали меня и всегда отмечали, что я хорошо выступила. Потом ко мне стали присылать заикающихся пациентов, люди передавали друг другу мои контакты, и я стала проводником в школу, которая мне помогла. А спустя много лет я адаптировала практики йоги под потребности заикающихся детей и стала помогать уже сама.

Это был самый сильный опыт победы над страхом. Теперь чувство, что я «на коне», всегда живёт во мне. Знаю, больше в моей жизни не возникнет страха, который завладел бы мной так прочно. Я освободилась.

Раз я избавилась от страха публичных выступлений, значит, смогу освоить и сноуборд. Я упала сотни раз, прежде чем научилась управлять доской. Постепенно я выходила на все более крутые склоны, училась управлять своим телом. В какой-то момент я стала кататься лучше, но тело всё равно оставалось скованным. Я «ловила» каждую кочку. Чуть набирала скорость – и обязательно травмировалась. После очередного падения я полгода не чувствовала правую ногу, у меня была трещина копчика с защемлением нерва. Из-за страха я вытворяла на склоне безумные вещи. Я прекрасно знала основное правило сноубордиста: ни в коем случае не отстегивать доску на склоне, она может полететь вниз и покалечить людей.

Но однажды в Италии я увидела перед собой крутую горку. На ней было мало снега и много льда. Меня охватила паника. Я начала отстегиваться. Дима снизу кричал, чтобы я этого не делала. Данька, он был наверху, просил, чтобы я протянула ему руку. Я уже никого не слышала. К горлу подкатывали слёзы, в висках стучало. Я отстегнула доску. Она выскользнула из моих рук, и на бешеной скорости полетела вниз. Следом за доской сорвалась я.

Сноуборд врезался в столб, перевернулся и замер. Я отделалась синяками. Сидя на снегу, я рыдала от только что пережитого ужаса. Сразу подъехали люди, кто-то достал термос со сладким чаем, какая-то женщина крепко меня обняла.

Я изначально была в неустойчивом психоэмоциональном состоянии, приехала в горы выгоревшая и дико уставшая. Я не позаботилась о себе. Не позаботилась о том, чтобы найти другие варианты спуска, кроме этого склона. С одной стороны, я проявила смелость в том, что поехала, но мое внутреннее состояние не соответствовало этой смелости.

Даже после этого я не хотела отказываться от сноуборда. Я видела, как совместные зимние путешествия объединяют нашу семью. Мне нравилось вместе с мужем и сыном покорять новые склоны. Кроме того, важно, чтобы конечный опыт человека в любом деле не был отрицательным. Если и отказываться от чего-либо, то не потому, что страшно, а потому, что больше не интересно.

Мне помогла йога. Во время второй беременности я много практиковала, изучала разные техники. Из-за кормления в сноуборде пришлось сделать перерыв, но вернувшись на склон, я поняла, что мое тело ведет себя по-другому. Оно стало более легким и расслабленным. Параллельно у меня случилось несколько больших выступлений на публике, после которых я поняла, что страх – это то, что может принести удовольствие, если ты смело в него идешь. Я справилась с главным своим страхом, и по аналогии смогла преодолеть и другой. Я трансформировала страх в радость.

Когда мы приехали на тот злополучный склон через пару лет, я, не задумываясь, проскочила эту горку. После этого любая преграда стала ерундой. Я – сильная, гибкая и плавная. Мое тело свободно! Я пошла на черную трассу. Ограничений больше нет.

Исходная точка – твоё тело. Оно либо помогает тебе преодолевать психологические блоки, либо затягивает ещё глубже в проблемы. Тело первично. У него прекрасная память. Оно помнит все. Даже когда мы начинаем ходить к психологу и работать с разумом, параллельно нужно работать с телом: показывать ему альтернативный путь, учить расслабляться. Раньше я не понимала, какую роль в сноуборде играет состояние тела. Как только я его проработала, всё получилось.

Практика классической йоги – это телесно-ориентированная психотерапия. В ней есть все: майндфулнесс, медитация, работа с психикой, проработка тела через асаны, включение сенсорики, ощущение своего тела и релаксация, а ещё контроль деятельности ума. При этом многие люди никогда не разрешают себе по-настоящему расслабиться. Почему? Не придают этому значения или не знают доступных способов расслабиться без допингов. Но благодаря йоге эти знания становятся важной частью современного мира. Все элементы классической йоги «соединяют» человека. Обретя целостность, ему хочется пробовать новое – не из страха, а из радости.