Текст книги "НЗ. набор землянина"

История пятая
Тетя Сима приехала

Я насмотрелась на звезды довольно быстро. Кит это понял, отметил: мол, когда первый раз глянула, очень ярко показалось и все же справилась, вникла в глубину. Теперь надо отдыхать. Он выделил бегущую золотистую дорожку, которая указала мне путь к каюте. А Гюль вцепилась в кресло и осталась. Наверное, сейчас проще выкорчевать облепиху, чем эту навигаторшу. Сама я облепиху не корчевала, зато видела тетю Машу с первого этажа в понедельник после подвига. Вот если из ежа выдрать все иглы, он и станет – тетя Маша. Только ей досталось больнее, чем ежу, там одно движение на вырывание, а тут два: игла должна ведь сперва впиться! Так что в облепиху я верю. И мысленно назначаю ей живучесть сорок, с полной годностью к службе при минотавре Рыге. Чтоб ему, толстокожему, сесть на колючку. Услышал про шлак и вычеркнул союзника из числа подлежащих спасению.

Сопя и лениво изобретая каверзы для Рыга, я добрела до каюты. Вполне милой, гораздо больше отведенного мне блока в габ-порту. Правда, каюта имела привычку подстраиваться под гостя и постоянно мигала, то маскируясь под мою квартирку, то вытаскивая из загадочных недр моего мозга самые нелепые текстуры обоев и формы мебели. Пришлось сесть и все ей, каюте, внятно объяснить русским языком. Поняла. Очень умная, определенно. Я пока излагала, сама себя хуже понимала, если честно. В результате получился зал с паркетом и балконом на море. Я это в кино видела и мне так хотелось. Правда, море лиловое, а паркет зеленоватый. Но лучше так, чем призрак бегонии на окне. Это ж во сне припрется братова мымра, запросто. А что я тогда вытворю? Лучше мирному кораблю старичков кэфов не знать. Утратит веру в людей.

Я улеглась. Со спины постепенно сполз морф, освободил позвоночник. Сегодня из него получился полосатый кот. И глаз всего три. Но я не спорю. За окном величественно погас закат, море малость пошумело и притихло.

Разбудила меня, конечно, Гюль. Принесла костюм и сервировала завтрак. Заботливая. Села, постукивая ладонями по коленям. Азартно так, но тихо. И молчит со смыслом. Ждет из последних сил, пока я приму душ и оденусь.

– И?

– Уть, – пресекла я расспросы.

– Не поняла…

– Именно. Я первая не поняла.

– У тебя есть план? Я как думала: если тебя спасет корабль, он неизбежно попадется на твою атипичность. Тэй Альг попался. Я попалась. Морф попался. Твой шеф, и тот – уть.

– Ить.

– Прекрати! В его наречии это не слово даже, это комплексный эмо-смысловой артикль, иногда полностью меняющий суть сказанного. Если просто повторять звуки, можно оскорбить и даже выругаться.

– Вот это я просекла без пояснений. Что я делаю, по-твоему? Ругаюсь. Блин, она решила! – Я плюхнулась в кресло и подвинула поднос, принюхиваясь к завтраку. Роскошному, хоть и непонятному. – Она на меня, как на червяка, ловит чудо универсума. Что тебе надо, старуха-рыбак в одном флаконе? Вакансия морской владычицы не объявлялась!

– Ить. Уть, – сообщила Гюль, глядя на меня с изрядным раздражением.

– Мр-ряу, – присоединился к беседе кот.

Его доводы я поняла и выделила плошку с белым, похожим на пух. Кот не возразил, слизнул одним движением и приступил к устройству на моей спине.

– Но тебе нужен корабль, – устав злиться на мою беспросветную простоту, намекнула Гюль. – А мы летим немного не туда. Если очень упрощать, до невозможного, то – на полторы галактики правее шлака, понятно?

– Киту надо правее. Кит классный.

– Не доводи меня!

– У тебя что, тоже планы?

Она скисла, взяла с подноса большую корзину с чем-то хрустящим и стала жевать, глядя в утреннее море за окном. Сегодня – медовое с оттенком сливы на горизонте.

– Я навигатор, мне куда угодно хорошо, лишь бы не высадили, – молчанку Гюль проиграла вчистую. – Но со мной Кит не общается.

– А ты что, не просила порулить? Не доперло до твоих гигантских мозгов, что «пожалуйста» – это первый метод?

– Я бы не дала рулить на своем корабле. А на твоем месте я бы сейчас изучила справочник по мирам старых. Ты хоть понимаешь, куда мы летим? Да они вышли из атмосферы, когда у вас еще звезда не завязалась. Да они… они…

Гюль вдохнула для третьего «они», захлебнулась почтением и закашлялась. Я отмахнулась. Усвоить справочник мой мозг не готов – ну, целиком. Этот сектор старых здоровенный. Вот прибудем – гляну на месте и быстренько вызубрю одну главку.

– Далеко туда лететь?

– Обычным способом, прыжками, через три магистральных габа, далее полным ходом до места, это тоже далековато, всего должно уйти до десятой доли цикла, – буркнула Гюль. – Но мы не прыгаем, как я понимаю. Мы вообще невесть что делаем. Но суток пять-то уйдет… наверное. Универсум большой. Даже для кэфов.

– Завтра утром садимся, – возникая в дверях, опроверг Кит. – Нас давно беспокоит мир йорфов. Раса на грани вымирания. Очень уважаемая, хранители знаний. Но, увы, не только: они напрямую владеют тусклой, ресурсно исчерпанной спиральной галактикой Йорф. Там два заглушенных габ-порта на пустых трассах. Вполне еще годные звезды и планеты с хорошим климатом. Но это вроде не аргумент. Однако о правах на Йорф сперва заговорили у дрюккелей. Затем всколыхнулось сообщество неприсоединенных, они молодые и им хочется заселять, еще не наигрались. Позже империя что-то сообразила. Из соседнего рукава универсума поступил запрос. Силикаты тоже что-то проскрипели.

Кит бормотал очень уютно, по-домашнему. Шел вдоль стенки, моргал на несуразную мебель со следами моей вчерашней усталости в осанке. Обстановка комнаты исправляла стилистику, выстраивалась в нечто единое, вполне очаровательное. Кит, наконец, остался доволен, тихо похвалил за вид на море, постоял на балконе, жестом передвинул солнце ближе к зениту. Добыл из ниоткуда поднос с напитками и вернулся к столу. Разлил всем, даже морфу. Сел и загрустил.

– И что надо? Я, блин, червяк и крюк заодно, я поймала тебя по методу Гюль. А ты нас зачем поймал?

– Надо посмотреть, – Кит недоуменно развел руками. – Там все не так, как кажется. Йорф вроде бы хотели отдать под музей, но после все запуталось. Мы не вмешиваемся, а прочие не желают видеть. Что тебе рассказать?

– Зачем знать, что я должна видеть? Нет уж, доберемся – разберемся. Или запутаемся. Кит, а если бы мы не утонули в вашем секторе, тогда – как?

– Тогда никак, – огорчился он. – Мы делали запрос кое-кому, но там пока что очень заняты. Мы даже выходили на связь с габ-центром. Там обещали все проверить и не нашли повода к беспокойству. Это было тридцать стандартных суток назад. Сейчас, назови я повод, они не успеют добраться… без меня. А я не беру на борт тех, кто не умеет мне приглянуться.

Я подмигнула Гюль. Она сидела с таким лицом, как будто именно теперь рядом взорвалась ядерная бомба, которую китайцы продали ей на рынке под видом петарды. Как же. Загадочные корабли расы кэф все-таки выходят из своего сектора и берут на борт пассажиров. Разве это не ясно с первого мига нашего тут пребывания? Я не уникальная, хоть и атипичная. И я не червяк на крюке у ловкой Гюль. Я свежая наживка для более красивого крюка, Кит вышел на охоту. Вот ему, пожалуй, что мой интеллект, что он же помноженный на тридцать в голове Гюль – все едино.

Кит снова посмотрел на море и взглядом подвинул солнце к закату.

– Вот это я понимаю – условные сутки, – восхитилась я.

– Мы спешим. Можно и сегодня сесть, но после развертки вредно сразу менять условия среды, – вздохнул он. – Заверяю: модификаций в материал я не вносил. Итогово живучесть выросла до двенадцати, это немного и естественно при таком процессе. Кэфы никогда не были сторонниками бездумных перемен и пустых, показных подарков. Сима, иногда возможности портят людей больше, чем врожденная слабость. Надо отдыхать. Утро начнется скоро.

– Как только, так сразу, – зевнула я.

Гюль нехотя удалилась, потому что её вывел Кит. Я перебралась на кровать и заснула сразу, еще опуская голову к подушке. Море было цвета переспелых гранатов – почти черное, и такое оно мне снилось. Пахнущее терпко-сладко, чужое, но сразу прижившееся в сознании, незабываемое.

Мы сели так банально, что слов нет. Раз – и люк открыт. И мы уже не корабль, а вроде как уютный дом, и трапа у нас нет, просто лестница ведет в палисадник. Заборчик по периметру – я перешагну без усилия. А Гюль мечтала о силовых полях и сиянии огней, по взгляду видно.

Корабль немного посидел в ряду таких же домов, окончательно подстроился под их внешность. Немного пообшарпался, вылинял крышей. За это время по травянистой широкой улице с красивой мраморной дорожкой в центре как раз успел подойти стройный человек. Он вежливо дотронулся до звонка у калитки. Мы с Гюль показались на крыльце, кивнули – принимаем гостей. Кит остался в рубке, пообещав быть, если возникнет надобность.

Нежданный гость миновал нашу дорожку от калитки к порогу, она как раз успела выложиться плитками, пока он пересекал лужайку. К нам приближался довольно рослый, худощавый и смугловатый человек. Средних лет, пожалуй. Подтянутый, с гордой, но вовсе не военной, осанкой. Волосы у него несколько портят обыкновенность. То ли они змеи, то ли притворяются таковыми. Тонкие, чешуйчатые, без пастей, но с мелкими точками глазок. Уложены в прическу а-ля шевалье, как я это обозвала: лента собирает их в свободный узел на затылке, и там змеи ползают по спине, щекоча гостю лопатки.

Лицо у гостя обычное, узковатое. Глаза карие с отчетливой рыжинкой и длинным вертикальным зрачком. Зубы вроде пластинами, но рассмотреть не получается – неловко так пялиться.

– Габбер Сима, – представилась я, когда он чуть кивнул и замер у нижней ступени. – Ох, простите, я не сообразила, что это ж мы тут гости. Незваные. Мы удачно… эээ… фундаментнулись?

Он выслушал мой общепринятый с добавкой непонятного даже на русском. Кивнул и перевел взгляд на Гюль. Зрачки чуть расширились, пришлый поискал что-то левее и правее, затем в окнах.

– Гюль, – тихо и вроде бы нехотя представилась моя приятельница. – Я одна и сама по себе.

– С-серьезный шаг, – прошелестел прибывший. – Хусс, зовите меня так. Выговариваемо. Мы не ждали никого из габ с-службы. Вс-се пояснения даны. Мы приняли реш-шение о преемнике. Йорф в х-хороших руках. Что ещ-ще желаете узнать до отлета?

Гюль повернулась и молча ушла в дом. Я поворошила свои волосы, жалея, что они не умеют так красиво укладываться и так круто-презрительно глазеть на всяких там лохов. Справочник в голове аж гудел от нагрузки. Морф грел спину и старательно прятал мои мысли: я знаю, он толковый и справится. Пусть эти змеи хоть все зеньки облупят, не видать им моих извилин.

Так, что же спросить-то? Мне же надо сейчас, чтобы он дал мне напиться, потому что мне так есть хочется, что переночевать решительно негде, окромя родного уже минут десять фундамента дома родного корабля… и так – недели на две.

Значит, в архивах про империю не смотрим, даже даунов мне не убедить, что я способна пальцем шевельнуть во благо здравствующих подлых тэев. Дрюккель… Что я понимаю в их жизни? Не люди, блин.

«Чтят закон воздаяния по заслугам… не нарушают порядка карьерных этапов… в пище умерены… – Не то! – дважды в цикл подтачивают жвала… природа упорядочена и искусство разведения садов в почете… любимое весеннее растение… каменные цветы заката… Ага: утраченный при пересадке кай-цвет дал имя траурному дню утраты радости полноты упорядоченности, отмечаемому…»

Я прикрыла глаза и облизнула пересохшие губя. Так быстро читать справки вредно. В сознании рябит.

– Вам нех-хорошо? – вежливо и чуть нехотя уточнил Хусс.

– Так пить хочется, – хрипло начала я, глядя на жертву, еще не верящую в свое неизбежное гостеприимство.

– Перелет был с-затяжной, – воспитание само говорило за Хусса.

Бедняга снова крутил змеями на затылке, некоторые пялились в зенит. Искали корабль? Тогда наш Кит – мегакрут. Даже местные не знают, что он весь перед их глазами, здесь. Я жалобно улыбнулась. Хусс поморщился.

– Конеш-шно, мош-жете переночевать. Лечение потребуетс-ся? Могу уточнить ваш уровень ш-живучести?

– Двенадцать. А недавно было пять, понимаете…

Он весь посерел. Вероятно, скажи я из гроба последнее «ох» – это было бы в его понимании четырнадцать, а то и побольше.

– Трагично. Спешно надо восстановиться. Но ш-желаю сразу знать ц-сель посещения, габберы обыкновенно имеют полномочия.

– Я в отпуске после травмы. Со всем рвением ищу кай-цвет. Видите ли, носитель Чаппа осчастливил меня работой в габе, и я мечтаю его отблагодарить. Вы древняя раса и может статься, имеете хотя бы рисунки или память о том дивном символе упорядоченности, какой так важен габариусу.

Эту порцию лжи достойный Хусс переваривал долго. Все его змеи так и норовили развязать узел на затылке и поближе рассмотреть меня. Но читали только состояние здоровья, причем с поправкой на хитрость морфа.

– Не с-слишком яс-сно, отчего вас впустил дом, – признал свое недоумение Хусс. – Сострадание, я с-считаю. Лечитесь.

Он попытался отвернуться и сгинуть. Ничего себе прием… Я прокашлялась. Змеи, которые теперь свободно взирали на меня со спины, чуть не передохли от моей наглости.

– Может, кто-то у вас есть не очень занятой, ну, чтобы про кай-цвет узнать? Книги там, фильмы…

– Ф-фильмы? – змей Хусс аж присел, гибко разворачиваясь. – Ш-што?

– Ш-што угодно. Простите за некорректность. Но… – я вздохнула и прочувствованно продолжила: – Чаппа мне, как родной. Вытащил из такого дикого мира в ваш славный универсум.

– Вас навес-стят.

Он отвернулся и ушел так быстро, чтобы я не смогла снова кашлянуть и затянуть беседу. Немного постояв на отвоеванном крыльце, я хлопнула фальшивый мрамор перил и подмигнула двери. Кит определенно видел. Открыл и впустил.

– Нам здесь не рады, – кипятилась Гюль, вытаптывая свежесозданный Китовым умом ковер в прихожей. – Этот… Хусс кусачий! Подумаешь, вечный змей. Он еще будет меня осуждать. Он еще смеет думать, что я… что я не создаю кладки. Да сам-то! Сам-то…

Я обалдело рухнула на диван и уставилась на Кита. Он безмятежно улыбнулся и пояснил, что йорфы воистину бессмертны, что их живучесть вне конкуренции, но, увы, доводя себя до совершенства, ребята малость увлеклись. А когда очухались, выяснили пикантную подробность о побочных эффектах.

– Сима, я ведь говорил о естественности, неизбежности слабостей у любой расы, – шепнул Кит. – Они так хотели лишиться всех, что преуспели. Но у бессмертных нет репродукции, это не шутка универсума, это, вероятно, закон. После йорфов никто не играет всерьез в личное бессмертие. Опасаются… необратимого успеха.

– Их много?

– Это открытая планета, – зло бросила Гюль, – так сказано во всех справочниках. Змеи! Нас выставили! Им противно видеть у себя не только прайд, но даже часть его. Я не часть! И это не их дело!

– Не порть цвет лица, мы гости. Меня согласны лечить, и хорошо бы не ядом. Так когда у них была последняя перепись населения со сдуванием пыли с черепушек?

– Здесь постоянный реестр разумных, – отозвался Кит. – Открытый, можно просмотреть.

Он жестом указал на стол и экран, созданный специально под мои привычки. Кажется, я обязана записаться в фанаты кэфов. Этот Кит душка, дизайн экрана шикарный, и вообще – все для человека, и, как ни странно, имя этого счастливого человека – Сима.

В реестре было, скажем так, просторненько и пестренько. Сотни полторы шипящих имен, но это ладно. Пять «льгов» меня напрягли: Ульг, Хэльг и так далее… Вот спорю на две головы из прически Хусса, что весь выводок – имперцы! Живут компактно, это если карту изучить. И рядом еще десятка два гостей, в тех же домах.

Соседний городок. Луппа, Стаппа и прочие такие же… Я покосилась на Гюль, она сразу кивнула – дрюккели, читаю и подтверждаю.

В ближних поселениях нашлись незнакомые мне расы пыров и хрясов, неприятные уже самим названием. И так далее. Полторы сотни хозяев бэ-у галактики и сотня нахлебников из поколения «некст».

– Дележ квартиры на Кутузовском идет над гробом тихо упокоенного старшего, а за скромный особняк на Рублевке и самый праведный племяш прилюдно удавит дядю, – хмыкнула я. И задумалась. – Но дядя-то бессмертен! Кит, а какая у них живучесть, у этих – Хх-у-сс?

– По современной шкале установить сложно, нет прямого аналога, – задумался Кит. Прищурился с обычной своей легкой улыбкой, выбирая сравнение в помойке моей головы. – Но в крупной звезде кремировать посильно. Если по одному. Группой – отобьются.

– И зажарят жадный молодняк?

– Нет.

– Зажалят? Зароют?

Кит рассмеялся. Я тоже. У меня, оказывается, сильнейшая тяга к древним расам, я шоколадно таю в тепле их ретро-обаяния. Они такие… искренние и настоящие. В отличие от старых рас, да, хус-ссс… Гюль фыркнула при чтении моих мыслишек. Покосилась на Кита и томно вздохнула.

– Старшие переросли агрессию. К тому же йорфы не способны возродить жизнь и особенно трепетно уважают закон её сохранения.

– А выставить всех гостей к чертовой бабушке за околицу дачной галактики? Не фен-шуй что ли?

– Фен-шуй, очень по-йорфски звучит, – внятно подумал Кит и вслух добавил: – Я именно это хотел уточнить в габ-центре. Ответ получен. Йорфы рады гостям.

Я попросила морфа сделать мне косички со змеями. Гав расстарался немедленно. Я попросила Гюль одеться как можно неприличнее. Она долго грызла губу – и все же расстегнула пуговку у горла. Кит невозмутимо пронаблюдал.

– Пойдем побираться по списку, – бодро сообщила я. – В каждом сообществе гостей я буду требовать цитрамон, пока меня не выставят.

– Что такое цитрамон?

– Таблетка от головы.

Гюль глянула на меня с ужасом, провела рукой по шее, поймала настоящий смысл и обиженно отмахнулась. Первыми по земному алфавиту в списке кандидатов в фармацевты значились дрюккели. Квиппа им в печень!

Кит провел нас в ангар, не покидая дома. Быстро вкатил Гюль понимание основ управления местным транспортом. И мы поплыли в сторону дрюккелей, мирные, как первый клок шторма на дальнем горизонте.

Обитатели упорядоченного мира жили аскетично и компактно. Строем бегали по прямым дорожкам обладатели серых ряс без пояса. По одному и требуя уступить дорогу, ходили красно-тканные. Носители в красно-желтом вообще стояли на манер памятников. Кстати, если верить справочнику, носят они символ умения квипповать, пояс правильного плетения, с закруткой нити по типу вьюна покойного кай-цветка.

Мы вертикально запарковались из ясного неба – и прямо посреди улицы. Серые замерли. Красные остолбенели, садясь на лапах. Оба носителя перестали стоять памятниками, и бодро прыснули в самый средний и, значит, главный дом. Я обхватила голову двумя руками, морф красочно скрутил мне змеи волос в сплошную конвульсию. Стеная до непотребного фальшиво, я побрела к парадному крыльцу. Хотя чего уж там, мне есть, о чем рыдать. Полкило аурума только что в пыль развеяно. Кто мне простит такое?

– О, как тяжко при живучести пять единиц! О, умоляю помочь! – причитала я.

Гюль семенила следом и подвывала из прайдовой солидарности. Ну – или от избытка чувств…

Желто-красный носитель, осознав, что я так и вопрусь в дом, явился на крыльце лично, чтобы отразить агрессию.

– Требую доложить по форме, – проскрипел он. – Требую восстановить порядок.

– Умру без цитрамона, – сказала я, обвисая на плечо Гюль.

– Травма?

– Габбер Сима. Нахожусь в отпуске по восстановлению живучести, – глухо доложила я. – Голова болит. Не могу найти средство, соответствующее метаболизму. Дома принимала цитрамон. Кто еще поможет, как не вы, носители упорядоченности?

– Формула извлекаема из сознания? – родич Чаппы внял мольбам и даже простил мне вторжение, хотя лесть была грубее наждака.

Я всхлипнула. И меня пригласили в дом. Следующие полчаса в моих мозгах копались, хотя чего-чего, а химии там нет даже в объеме средней школы. Я только знаю, что надо лить кислоту в воду, а не наоборот. Кажется. Носитель все время визита старался поддержать видимость осмысленности его. То есть принимал у меня отчет для габариуса, потрошил меня же во имя уточнения деталей истории с сейфом. Недоумевал, как я тут оказалась так скоро – но по этому поводу я сразу впадала в очередной приступ головной боли, спасибо морфу, он теперь нагло сидел на голове, имитировал что угодно в открытую, притворяясь модной прической – и все верили…

– Вероятно, цитрамон нам не воссоздать, – нехотя признал носитель, вычерпав все данные об имперцах и сейфе, какие я согласилась отдать. – Могу предложить аналог, созданный под ваш метаболизм.

Я возблагодарила. Он выслушал и вроде остался доволен. С тем и расстались. Взлетели мы, зная твердо: тут уже три доли цикла безвылазно находится официальная посольская миссия Дрюккеля, причем с особыми расширенными полномочиями – это высмотрела Гюль, она лучше моего понимает в плетении поясов и иных символах, обозначающих ранги. Через многослойную защиту приватности носитель телепался кое-как, даже при способностях Гюль. Но огорчение и даже досаду она считала. А вот сам носитель нам сообщил, что гостит у йорфов, как частное лицо. И на днях улетает домой.

– Твоя головная боль не впечатлит империю, – заподозрила Гюль.

– Они последние, к кому полетим. То есть, у меня будет настоящая головная боль. И у них, чуть погодя, тоже.

– Твой статус вне пределов габа формальный. Побереги голову.

– У тебя живучесть вдвое выше, чем у любого тэя, ты защитишь мои останки. И убивать на планете бессмертных – не фен-шуй. Не ф-фен сш-уй.

– Уймись.

Я постаралась. День в мире йорфов длинный, светлая часть равна по продолжительности темной и близка к десяти стандартным часам. К закату мы прорекламировали цитрамон во всех семи посольствах. Если на Землю скоро явятся орды пришельцев и ломанутся в аптеку – родные фарм-компании меня причислят к лику святых и наградят, блин, золотой клизмой. По голове.

Хватит о глупом. Все послы с особыми полномочиями, если им верить, в благостном мирке старших прожигали отпуска, все собирались домой, были крепко злы и раздосадованы.

В сумерках я гордо прошествовала к крыльцу имперского особняка. Меня ждали. Не то чтобы у них была супер-пупер служба безопасности, просто на дорожке стоял тот самый Хусс. И мрачно щерился на меня взбешенными змеями. Оказывается, у них все же есть пасти. Зубастые.

– Что. Вы. Себе. Позволяете, – выговорил он без намека на фамильярное шипение.

– Я служу в габе. Намерена понять, чего вы себе не позволяете, – честно сказала я. – Тут все врут. Я эмпат, как меня заверили. От тотального вранья у меня раскалывается голова.

– Вернитесь в дом. Лечитесь. Улетайте.

Он стоял на дорожке и не собирался пропускать меня к порогу. Что, в общем-то, и требовалось доказать. Я развернулась, пожелала спокойной ночи и пошла к нашему транспорту. Уже от него покосилась на несчастного пенсионера.

– Уважаемый Хусс, если я принесу извинения, вам станет хоть немного легче на душе?

– Нет. Улетайте.

– Тогда я приношу извинения.

Гюль повела транспорт к нашему дому. Я тупо глядела перед собой и не видела ничего. У меня ужасно болела голова, по-настоящему. Я изображала клиническую идиотку весь день. От меня этого ждали? Ну, так получили с лихвой.

Теперь я знала: Хусс нечто отдал, но пока не заключил договор. Я так думаю, ведь послы еще здесь, но уже готовы отбыть.

Опять самое сладкое досталось империи. Я уверена: ведь Хусс не пустил нас именно в этот особняк. Гюль зря приняла его злость, как пренебрежение к прайду, к этой форме уклада жизни. Мой тэй Альг сразу просек, кто такая Гюль. Этот Хусс не глупее. Он заподозрил телепата и отсек от всех, владеющих информацией. А в себе Хусс уверен.

– Ты хорошо думаешь, – похвалила Гюль. – Я не нахожу пока ни одного слабого узла. Только вот чего не понимаю: дальше как быть?

– Искать цитрамон у местных жителей.

Гюль обалдело уставилась на меня. Мы с морфом её проигнорировали. Мы с ним – сила. Нас не телепает глубоко даже Гюль!

– Хватит, – обиделась она.

– Хусс посол, я так его мысленно назначила. Давай опрашивать других. Слабый узел, да? Их сто шестьдесят три – йорфов. Минус один посол. Среди прочих надо выявить самого несчастного и понять, что у них не так. Сама подумай: вот у тебя есть галактика. Хрен знает сколько циклов ты её не отдаешь, даже под музей. И вдруг впускаешь туда империю. Бред. Деньги тебе не нужны. Убить тебя нереально. Отнять у тебя силой – ну, тот же расклад. Зачем ты ведешься на договор?

– Бессмысленно.

– Кит о том же и говорит. У этих змей есть слабость. У каждого есть, пока он жив. Их поймали. Вот и все дела. Найдем слабость – найдем решение.

– Ты очень умная, – с придыханием сообщила Гюль.

И я подумала, что иногда лучше быть глупой. Она ж, зараза, того и гляди вторую пуговку расстегнет. Хотя ссориться нам никак нельзя. Скажем прямо: с моей живучестью и её самостоятельностью – пропадем, едва разделившись…

Кит уже приготовил ужин и молча подал на стол. Он, конечно, все знал. Судя по виду, пока одобрял мои шумные глупости. Отправил спать. А Гюль оттеснил к экрану и усадил за работу: сверять списки гостей за последние десять циклов, прибытия и убытия, обстоятельства и прочее разное, все, что есть, с подключением баз габ-системы. Это я подумала. Он догадался не брать на себя и занять Гюль. Спасибо ему.

Что сказать о тягомотине следующего дня? Хорошо, что у меня нет фотографической памяти. Что время хоть и медленно, но течет. Что день конечен. Утром я была полна оптимизма. На закате призрак оптимизма дохромал до стола с ужином. Почти сам, Гюль только немного меня волокла, бережно поддев плечом под руку.

– У тебя есть цитрамон? – спросила я её, утонув в диване.

Гюль с ужасом посмотрела на Кита. Тот повел бровями-невидимками над огромными умнющими глазами.

– Нет, не «заклинило», как это называется в её наречии. Просто голова теперь болит вопреки усилиям морфа, – пояснил наш мудрец. Подошел, положил прохладную длиннопалую ладонь мне на лоб. Помолчал и грустно добавил: – Ну вот, оказывается, у меня тоже может болеть голова. Даже интересно. Значит, все йорфы молчат солидарно. Я удивлен. Эта раса отличается невероятным индивидуализмом. Одно то, что они оказались на этой планете и пребывают здесь постоянно цикл за циклом, верный признак аномалии. В старые времена была поговорка: два йорфа не уживутся в галактике.

Не знаю, у кого там что заболело, а только у меня прошло. Я громко поблагодарила всех лечителей скопом. Уставилась в потолок и принялась звать Хусса. Если нельзя выведать, надо спросить в лоб. Это очень просто. Так просто, что обычно никто и не пробует. Кит, кажется, меня поддержал, поскольку несчастный посол коренного народа явился очень быстро. На мгновение раньше начала открытия двери сгинул Кит. Его ладонь только что лежала на лбу – и без малейшего изменения в окружающем пространстве пропала, оставив прохладу на коже и приятную легкость в голове…

– Слушаю, – вымученно проговорил йорф. – Вы ужасны. За всю жизнь ни один из нас не удосужился выучить всеобщий и избавиться от особенностей произношения. Один день вашего присутствия все изменил.

– Чем они шантажируют вас?

Сегодня он выглядел иначе. Змеи волос гладко убраны, каждая вцепилась зубами в хвост другой и вместе все образуют монолит прически, не выражающий ничего и, наверняка, намертво блокирующий любые попытки считать мысли. Точно: вон Гюль моргает – ей это неприятно. А я сижу и чуть не плачу. Я, правда, эмпат, поэтому чую, как же вечному змею больно. Вот прямо теперь, впервые, мне его жаль, и я смотрю на него, как на человека… как на достойного сочувствия и живого.

– Ответа не будет, – сухо сообщил Хусс. – Мы уже решили вопрос. Закрыли.

Он попробовал встать, я рванулась, вцепилась в холодное запястье и дернула гостя обратно в кресло. Виновато убрала руку. Не откушенную, не оторванную – уже спасибо…

– Простите. Нам надо договорить, пусть я ужасная и все такое… Но я не верю в мертвые ценности, им – имперцам – нечего дать вам. Не верю в секретные знания и тайны древних. Значит, вас держит что-то живое. Хусс, я из достаточно дикого мира. Я знаю правило моего мира: свидетелей не оставляют жить. На кону галактика. Это много.

– Вы в мире взрослых рас. Иной закон. Здесь нет самой возможности прямой агрессии, мы миновали такой этап. К тому же ваши домыслы о сути проблемы ложны… во многом.

– У меня на глазах имперский тэй привел в исполнение приговор. Это было сделано так же цинично и жестоко, как у меня дома. Тот же закон. Может, несколько реже применим и не так громко. Может, он стал частным случаем. Но моя правда сейчас важнее и, увы, она может быть честнее вашей надежды.

– Вы предвзято относитесь к империи, – поморщился Хусс.

– Хотите посмотреть ту казнь? Мне будет больно, но я покажу.

– Я знаком с обстоятельствами. Статус того человека давал основания назвать его действия предательством. Принятое решение для нас чудовищно, однако оно не нарушает законов. – Он поморщился. – Так бывает. Чудовищно – и не нарушает.

– Ага.

Он посмотрел на меня в упор, тусклыми, ужасающе усталыми глазами без малейшей надежды, пусть на самом донышке. Он знал, что я могу быть права. Просто выхода не осталось.

– Погодите, так не бывает, – уперлась я. – Почему нельзя обмануть, если вас шантажируют?

– Шесть послов в свидетелях договора. Мы уважаем закон.

– В договоре будет прописано то, что вы в действительности желаете получить или вернуть? Гарантии по вашему прямому интересу есть?

– Нет.

– Тогда к чертям собачьим эти сопли с честью. Ваша честь не может быть дороже того, ради чего вы уже вытерли ноги об гордость. Собственную.

Он помолчал и прикрыл глаза. Я отчетливо увидела, до чего же он – змея. Уже ночь, ему холодно. Он бы предпочел спать, свернувшись в углу. Или в норе… Он бы хотел зарыться в сердцевину старой планеты, лишь бы подальше от всего, что творится на поверхности и выше. Гюль поймала мои мысли, быстро поменяла режим в комнате, которая притворялась без Кита обычной и не делала важного сама. Стало жарче и светлее. Гость встрепенулся.

– Договор составлен. Мы просмотрели его. Мы уже формально дали согласие.

– Ладно. А если они откажутся от подписанного?

– Невозможно. От такого не отказываются.

– Ясно. Тогда… тогда прошу об одолжении. Завтра в полдень я, габбер по должности, желаю лично прочесть договор и засвидетельствовать. После этого вы его торжественно подпишете.

– Мы – что?

– Договор на бумаге. Я же дикая, – скорбно вздохнула я. – Медленно и старательно прочту, вникну, все послы поприсутствуют… Исполнят что угодно церемонное, как положено. Каждому копию, вот что важно, я сама проверю идентичность. Затем я немедленно убираюсь восвояси, если вам угодно. Молча.

Он кивнул, встал и двинулся к двери. Остановился на пороге, с подозрением втянул воздух. Осмотрел комнату.