Текст книги "Садовник для дьявола"

Часть первая

Профессор Савельев не выносил плавающих в какао молочных пенок.

Не любил всяческих быстрорастворимых новомодностей. Вадим Арнольдович предпочитал «Золотой ярлык» от фабрики «Красный Октябрь» и в этом был консервативен.

Софья Тихоновна, потакая капризам мужа, варила какао по старинке – в эмалированной кастрюльке, процеживая, остужая, следя, чтобы наивреднейшие пенки не попадали в кружку…

Молоко обещало скоро убежать. Белая пена скапливалась вдоль стенок кастрюльки…

Трубка телефона, лежащая на кухонной тумбе, зазвенела в момент, когда Софья Тихоновна уже держала над кастрюлькой полную ложку коричневого порошка.

Вздрогнула. И порошок частично просыпался на плиту.

Схватила телефон и, зажимая его между плечом и ухом, размешивая в молоке то, что осталось после рассыпания, сказала:

– Слушаю! – выключила конфорку и добавила более сердечно: – Алло.

– Доброе утро, – отозвалась трубка смутно узнаваемым голосом. – Софья Тихоновна?

– Да, доброе утро.

– Это Вера Анатольевна Кузнецова… – представился голос, и Софочка машинально кивнула, едва не выронив трубку прямиком в кастрюлю. – Помните меня?

По сути дела, профессорской женой Софья Тихоновна была, прямо скажем, новоиспеченной, в академической среде еще «нераскручен-ной», но седую чопорную вдову то ли архитектора, то ли строителя вспомнила сразу же. Они познакомилась на юбилее одного из коллег Вадима Арнольдовича, потом пару раз встречались в домах общих друзей. Кажется… кажется, к науке как к таковой Вера Анатольевна отношения не имела, ее уважительно рекомендовали бизнес-леди и обращались за советами по вопросам экономики.

…Две пожилые дамы чинно поболтали о друзьях, погоде и ревматизмах – Софья Тихоновна за это время успела отнести какао мужу, – голос Веры Анатольевны звучал как-то нетипично скованно и глухо, она явно выжидала удобного момента. И Софья Тихоновна помогла ей вопросом:

– У вас ко мне какое-то дело, Вера Анатольевна?

Спросила, по сути не надеясь на утвердительный ответ. На памяти Софочки вдова архитектора-стоителя относилась к женщинам, решающим проблемы самостоятельно, и вряд ли ей требовался совет от бывшей библиотекарши, нынче пенсионерки мадам Савельевой.

– Да, – тем не менее прозвучало в трубке. – Софья Тихоновна, в доме у Стельновых Вадим Арнольдович говорил, что на досуге вы небезуспешно занимаетесь расследованием преступлений. Это правда?

Жена профессора как вкопанная остановилась посередине коридора – в этот момент она мчалась на кухню за маслом и ножом – и некоторое время соображала: а в чем подвох?

Примерно месяц назад, на дне рождения господина Стельнова, застольный разговор коснулся необычных хобби. Вадим Арнольдович тогда сразил общество наповал, заявив, что самое нетривиальное хобби имеет его супруга – на досуге она расследует убийства.

Софочка смущенно постаралась свести все к шутке, но кое-кто, по всей видимости, принял заявление подвыпившего профессора всерьез.

– Не совсем так… – промямлила некогда скромная библиотечная мышка.

– Софья Тихоновна, – с напором произнесла Кузнецова, – ответьте прямо: вы уже расследовали убийства?

– Да, но это…

– Мне нужна ваша помощь. Совет, – перебила неловкое блеяние Вера Анатольевна. Еще при первом знакомстве Софья Тихоновна отметила, что дама-бизнесмен не любит экивоков, четко строит фразы, вопросы лепит в лоб, на взгляд тишайшей Софочки, немного по-мужски. По сути. – Три дня назад был убит мой младший сын Геннадий. В убийстве обвинили садовника. Он арестован. Но я не верю, что этот мальчик виновен.

– Но право, я…

– Софья Тихоновна, вы не могли бы ко мне приехать? Мне просто необходим совет сведущего человека.

Софья Тихоновна прижалась спиной к стене коридора, поймала свое отражение в зеркальной дверце огромного шкафа-купе: растерянная, даже обескураженная, глаза блестят серебристыми никелированными пятачками и мысли в них не видно…

– Вера Анатольевна, говоря о том, что я умею распутывать преступления, Вадим Арнольдович несколько преувеличил. Навесил мне чужие доблести. Преступления раскрывает моя ближайшая подруга Надежда Прохоровна, я только оказываю ей посильную помощь…

– Надежда Прохоровна сейчас свободна? – сразу вцепилась в рога бизнес-дама, и Софья Тихоновна невесело усмехнулась. Пожалуй, Вера Анатольевна приняла пенсионерку бабу Надю за славного сыщика из детективного агентства, заваленного предложениями, слезными мольбами клиентов…

– Вера Анатольевна, моя подруга и соседка Надежда Прохоровна Губкина совсем свободна. Она пенсионерка. Работала крановщицей мостового крана на заводе…

Как бы ни любила свою Наденьку Софья Тихоновна, но трезво оценивать обстановку умела всегда: вдова архитектора Кузнецова и вдова работяги Васи – несовместимы вовсе. Представить невозможно больших антиподов! Надежда Прохоровна – очень пожилая любительница криминальных сериалов и книжек в обложках, всю жизнь прожившая бок о бок с Софочкой в коммунальной квартире, – никак не монтировалась со стальной, лощеной Верой Кузнецовой. Тут надо отдавать отчет: умозрительные заключения, высказанные корявеньким языком дражайшей Наденьки, Вера Анатольевна вряд ли воспримет всерьез. От Кузнецовой за версту несет породой, она умна, надменна…

Хотя… о какой надменности может идти речь, когда твой сын убит?

– Хорошо, Вера Анатольевна, я поговорю с Надеждой Прохоровной. Надеюсь, она не откажет.

– Спасибо. Буду ждать вашего звонка.

…Уговаривать Надежду Прохоровну не пришлось совершенно.

Окрыленная недавними сыщицкими успехами, баба Надя выслушала Софу, прямо скажем, с суровым удовольствием на лице. Просьбу восприняла всерьез. И кажется, в отличие от Софьи Тихоновны, нисколечко не сомневалась, что может быть полезной.

Какие сомнения, когда сам – сам! – майор Дулин, глава районного убойного отдела, воспринимает бабу Надю в абсолютнейший серьез!

Надежда Прохоровна надела парадно-выходное платье в желтых лилиях по зеленому полю, мазнула по губам помадой и сменила тапки на удобные матерчатые туфли.

– Готова, поехали, – сказала, оглаживая перед зеркалом платье на крепких пенсионерских боках, и у Софьи Тихоновны тихонько сжалось сердце.

За последнее время Надежда Прохоровна, слов нет, привыкла к обществу ученых гостей Вадима Арнольдовича. Многие из них находили ее трезвой и рассудительной, кое-то – занятной; Надежда Прохоровна, абсолютно чуждая всяческих реверансов, лупила в лоб не хуже Веры Анатольевны.

Как они сойдутся?!

Знаменитый дачный поселок неподалеку от Москвы практически полностью захватила новая бизнес-элита. С хорошо охраняемой территории почти исчезли дощатые заборы – сплошь высоченные да каменные пошли, с виднеющимися из-за них могучими домами под черепичными крышами. Между заборами пролегли отлично ремонтированные дорожки, возле ворот стоят всяческие «мерседесы», дети на великах гоняют такие нарядные…

Надежда Прохоровна крутила головой и сравнивала жилища местных богатеев с коттеджным поселком профессорского племянника Ромки. Еще года полтора назад каменный двухэтажный дом Романа сразил Надежду Прохоровну наповал. Во времена ее молодости самый приличный дачный домик был у завхоза стоматологической клиники Бориса Моисеевича. Тогда его шитый тесом – не фанерой! – домик на фоне остальных «курятников» смотрелся Ливадийским дворцом… Приличный, свежеокрашенный, с флюгером на крыше… Лужайки (!). Два выгоревших шезлонга возле утопленной в землю чугунной ванны. На глади ванны-пруда пластмассовый лебедь с обкусанным собакой алым носом.

Помнится, привезли тогда Надя и Вася Губкины презент завхозу – грампластинку с записью голоса итальянского мальчика Робертино Лоретти. И вечером, когда все шашлыки были съедены, а вино еще не выпито, тек над флюгерной крышей сладкий мальчишеский голосок, и плакал Борис Моисеевич над «соля миа», роняя слезы в миску с огуречным салатом… Говорил о теплом южном море и пылких загорелых красавицах, что ждут не его, не его, не его…

А через год свалил на жаркую историческую родину.

Шикарную дачу с флюгером купил у него директор овощного магазина.

Надю и Васю Губкиных на новоселье, разумеется, не пригласили – не по чину было, господа. Но навсегда тот дачный домик остался в памяти Надежды Прохоровны неким эквивалентом соизмерения богатства…

А тут, а нынче, оно покруче выходило. Тут, в научно-писательском поселке, еще в стародавние времена (когда на Ромкином участке только болотистое поле размещалось да пни произрастали, а Борис Моисеевич только-только успел чугунную ванну в торф участка вкопать) вокруг домов росли березы и елки. Эти елки помнили еще патефоны и папиросы «Герцеговина Флор», керогазы, примусы и дружеские соседские застолья под комариный звон до первых петухов… «Оттепельные» разговоры тоже помнили, еще не забитое «шумелками» заграничное радио…

Нынешние внушительные строения за каменными заборами на примусы и «оттепельные» застолья никак не намекали – внушали робость. А этого чувства Надежда Прохоровна категорически не выносила. Воспитанная в духе строителей коммунизма, Надежда Прохоровна до седых волос верила в гегемонию пролетариата и до сих пор считала, что на подобные дома можно заработать только воровством да ловкостью, а никак не умом и деловой хваткой.

Софья Тихоновна, с трепетом ожидающая знакомства бабы Нади с надменной архитекторской вдовой, торопливо вносила корректировки в бабы-Надино мировоззрение:

– Я тут с Вадимом переговорила… Муж Веры Анатольевны еще в советские времена был очень известным архитектором. Его работы признаны во всем мире, проекты и сейчас в учебниках по архитектуре печатаются…

– Сонь, ты что – переживаешь? – Надежда Прохоровна не зря прославилась, как местная мисс Марпл. Ловкий ум бывшей крановщицы мгновенно вычислил причину суетливого лопотания подруги. Бабушка Губкина тяжело поворочалась на заднем сиденье такси, сложила руки под массивной грудью… – Я, Соня, не тупая, понимаю – кто чего достоин… Не балаболь без толку.

Софья Тихоновна прикрыла глаза — не балаболь без толку…

Несовместимы, нет – несовместимы!

Тут же открыла глаза, покосилась на дорогую Наденьку – никогда и никому Софья Тихоновна не позволит обидеть любимую подругу даже взглядом! Подруга умница и чудо, а некоторую ее бестактность – чего уж душой кривить, имеет место быть – всегда можно смикшировать… У Верочки Анатольевны сын погиб, Надюша в самом деле может быть полезна…

Вера Анатольевна встретила гостей в большой гостиной старого, удивительно обветшалого дома. Проходя по участку в сопровождении горничной, видя два хороших новых дома, Софья Тихоновна никак не ожидала, что жилище успешной бизнес-леди может оказаться таким неухоженным. Дом походил на заблудившегося в запутанном саду старого ловеласа – когда-то красивый и по прежним временам даже кокетливый, он превратился в укоризненный артефакт. Укор новехоньким соседям.

В квадратной гостиной с большим окном и выходом на террасу стояла хорошая мебель – резная, дубовая, прочная. Посудные шкафы ломились от запылившейся дорогой посуды, фарфоровых статуэток, шкатулок. Огромный шелковый ковер почти не вытерся. Совершенно пыли не было только на многочисленных фотографических рамках, стоящих повсюду и развешанных по стенам, и нескольких картинах, писанных акварелью и маслом. Внутри стеклянных горок лежала пыль, пыль, пыль…

Вера Анатольевна, заметив, что Софья Тихоновна разглядывает одну из статуэток, произнесла:

– Это Гарднер. Когда-то у этого бисквитного пастушка была пара. Но наша прислуга так небрежно обошлась с пастушкой… Теперь она дожидается отправки на реставрацию.

Понятно. Пышное обилие пыли нашло объяснение – хозяйка поссорилась с домработницей, разбившей раритетную пастушку из бисквитного фарфора, теперь, по всей видимости, протирает ценности сама, да руки не всегда доходят…

Надежда Прохоровна, не большая любительница тонкой посуды и прочей дребедени, села в кресло с деревянными подлокотниками, к ней тут же, ковыляя на кривеньких лапках, подошла толстая кудрявая собачка. Упитанное розовое тельце просвечивало сквозь жидкие белые кудряшки, болонка походила на заволосатившийся батон псевдодокторской колбасы с щедрым добавлением красителя.

Вздохнув, как бурлак, сбросивший лямку, болонка села напротив бабы Нади и уставилась на нее выпуклыми слезящимися глазами. Серьезный и грустный взгляд собаки заставил Надежду Прохоровну потянуться за печеньем из вазочки на низком чайном столике, но Вера Анатольевна ее остановила:

– Не надо, Надежда Прохоровна. У Таисии диета. Она об этом знает, так что не обидится.

Собачка, видимо, поняла, о чем разговор. Вздохнула снова по-бурлацки и поплелась на коврик-подушечку, положенный у ножек высокого удобного кресла хозяйки.

Все приветствия были сказаны, ненужности произнесены, а чай предложен. Вера Анатольевна приступила к делу.

Привычно опустив руку вниз и найдя пальцами теплую собачью голову и поглаживая ее, Вера Анатольевна начала рассказ:

– Три дня назад, возле садовой сторожки, мимо которой вы проходили, в шесть часов утра был найден мертвым мой младший сын Геннадий.

Собачка, чувствуя волнение хозяйки, негромко заворчала.

– Ему перерезали горло садовым ножом. Нож потом нашли в бочке, где скапливается дождевая вода. Орудие убийства принадлежит нашему новому садовнику Денису. Он арестован.

Четко выложив факты, Кузнецова замолчала, сделала лицо непроницаемым, и только по глазам, блестящим от подступающих слез, позволила догадаться: ей говорить, вспоминать невыносимо.

Софья Тихоновна беспомощно посмотрела на Надежду. Расспрашивать убитую горем мать неловко… Может быть, Наденька… может быть, найдет…

Но случай, видимо, не тот. Честь начинать расспросы была отдана той, кто более знаком с хозяйкой дома.

– Вера Анатольевна, – неловко вступила Софа, – по телефону вы сказали, что не верите в виновность Дениса… Почему?

Едва владея сведенными в напряжении лицевыми мышцами, вдова архитектора произнесла:

– Этот мальчик не убийца.

– А почему его арестовали?

– Он жил в этой сторожке, ему принадлежит орудие убийства, он первым обнаружил тело.

– А мотив?

Своеобразное хобби любимой Наденьки научило тишайшую Софью Тихоновну некоторым премудростям сыщицкого ремесла: три кита расследования – возможность, орудие, мотив – не плавают отдельно.

– Мотива я не вижу, но он не исключен. Мой сын крайне неприязненно относился к садовнику, могла вспыхнуть какая-то ссора… – Вера Анатольевна запнулась. – И я бы вполне приняла ее как факт, если бы… если бы на руках и теле Геннадия были обнаружены хотя бы малейшие следы завязавшейся потасовки. Их нет. А поверить в то, что Денис просто так, исподтишка, из-за спины мог перерезать горло – не могу. Геннадий крепкий, взрывной мужчина. Он мог полезть в драку первым, и уж поверьте, тогда бы на лице Дениса остались хоть какие-то отметины. Но их нет. И у Геннадия кулаки не сбиты…

– И вы только поэтому не верите в виновность Дениса?

– Нет. – Вера Анатольевна подняла голову, посмотрела на потолок, на большую хрустальную люстру. – Я вообще не верю, что этот мальчик способен на убийство.

– Он давно у вас работает?

– Чуть более двух недель.

– И вы считаете, что успели хорошо его узнать?

Вдова архитектора внимательно посмотрела на гостей:

– Мне кажется, за семьдесят шесть лет я успела научиться понимать в людях. Денис – не убийца.

Вера Анатольевна хорошо помнила то утро. В начале седьмого начала беспокоиться Таисия. Старая, почти глухая собачка поставила передние лапки на кровать хозяйки и стала тыкаться в ее щеку холодным, мокрым носом. Скулить.

Вера Анатольевна подумала, что Тасе срочно нужно выйти в сад «по делам». Накинула халат на пижаму и поспешила на крыльцо. Взяла собачку на руки – болонка уже давно не могла самостоятельно спуститься по ступеням высокого крыльца, – бросила невнимательный взгляд по сторонам…

Вдалеке, почти скрываемый ветвями старых деревьев, из-за сторожки выходил Денис. Что-то в его движениях показалось Вере Анатольевне странным, она задержалась на крыльце, дождалась, пока парень ее заметит и подойдет…

Таисия вырывалась из рук как сумасшедшая! Скулила, рыдала…

– По словам медицинского эксперта, Геннадия убили примерно в половине третьего ночи. Денис нашел тело в шесть. У него было время убежать или как-то изменить картину преступления – избавиться от ножа, от следов крови на одежде… Он этого не сделал. А я поверить не могу, что парень, совершив убийство, чего-то ждал почти четыре часа и лишь потом, в испачканной одежде, «случайно» попался мне на глаза.

Еще Вера Анатольевна могла бы добавить: когда скованного наручниками Дениса проводили мимо нее, парень, остановившись на секунду, сказал: «Вера Анатольевна, вы верите?! Вы верите, что я не убивал вашего сына?!»

Тогда, сраженная горем, она ничего не ответила. Но наверное, навсегда запомнила глаза садовника – он не убийца. Глаза не врали.

И сейчас ничего рассказывать не стала. Симпатии и антипатии не пришивают к делу. Парень попросту напоминал ей старшего сына – такой же увлеченный, такой же вдохновенный, горящий… Вера Анатольевна любила талантливую молодежь и отдавала себе отчет, что она – предвзята. И потому – вступилась. За парня, на которого ополчился весь свет.

– Вера Анатольевна, на ваш участок мог проникнуть посторонний? – воткнулся в думы голос

Софьи Тихоновны. – Может быть, Геннадий наткнулся на грабителя…

– Совершенно исключено. Наш поселок хорошо охраняется. Участок с трех сторон окружают участки соседей, вдоль заборов густые посадки либо клумбы. На них нет следов. Извне никто не проникал.

– А через ворота? Если вор опытный и ловкий?

Кузнецова невесело усмехнулась:

– Опытного и ловкого вора засняли бы камеры наблюдения нашего соседа напротив – газовика Непряхина. У него личная охрана, камеры отслеживают периметр и подъездную дорогу. Милиционеры проверили – все камеры исправны, никаких посторонних людей не засняли.

Поставив увесистую точку в вопросе о посторонних, Вера Анатольевна повернула лицо к окну и замолчала, прокручивая на пальце массивное кольцо с сапфиром.

Тактичная жена профессора смотрела на нее с тревогой – Кузнецова побледнела, под левым глазом билась синяя набрякшая жилка – и никак не могла приступить к следующему напрашивающемуся вопросу. Посмотрела на Наденьку.

Эту постоянную игру в переглядки Вера Анатольевна заметила, едва две непохожие подружки появились в этой гостиной. Изящная, словно акварелью выписанная кудрявенькая Софья Тихоновна нисколько не походила на простонародную, комично серьезную Надежду Прохоровну. (От общих знакомых Вера Анатольевна знала – жена профессора Савельева весьма дворянских кровей будет.) Ширококостная пенсионерка-крановщица, с объемной грудью, крупным носом, сурово поглядывала по сторонам и благосклонностью одаривала только Тасю. Она почти не разговаривала – присматривалась, и полностью передала бразды правления беседой милой Софе.

Но было заметно: каждый вопрос Софья Тихоновна предваряла незаметным, из-под ресниц, взглядом на Надежду Прохоровну. Ждала подсказок. Одобрения.

И вот теперь, подойдя к самой щекотливой теме, беспомощно и откровенно смотрела на подругу.

Та покряхтела чуть слышно, сложила руки под массивной грудью, и Софья Тихоновна, видимо ободренная этим кряхтеньем, произнесла:

– Вера Анатольевна, а кто вообще в ту ночь находился здесь?

– Мои сыновья Геннадий и Павел, – тяжело выговорила вдова архитектора, – мои невестки Елена и Катарина. Дочь Геннадия от первого брака Серафима. Я, Денис.

– Шесть человек, – пробормотала Софья Тихоновна, покосилась на бабу Надю. – Вы кого-нибудь можете подозревать?.. Простите…

– Нет, – четко ответила Кузнецова. – Если бы я кого-то подозревала, то разговаривала бы сейчас со следователем, а не настаивала на вашем приезде.

– Значит, посторонний сюда проникнуть не мог… Были только ваши близкие… А каков мотив мог быть у кого-то из родственников?.. Простите… Кто-нибудь из семьи мог желать смерти Геннадия?

Надежда Прохоровна незаметно дирижировала сгорающей от неловкости Софочкой, Вера Анатольевна внутренне усмехнулась – как, однако, странно у этих сыщиц заведено – и ответила просто, по сути:

– Денежный мотив практически исключен. Из-за денег или наследства могли убить меня или Павла, но не Геннадия.

– Почему? – впервые за разговор подала голос Надежда Прохоровна.

– В финансовом плане Геннадий совершенно безынтересен. Фирма, на которой работают сыновья, до сих пор безраздельно принадлежит мне…

– Почему?

Надежда Прохоровна начала «копать», в ход вступила «тяжелая артиллерия», бомбила прицельно и беспощадно по болевым точкам. Деликатнейшая Софья Тихоновна даже съежилась, но тем не менее отдала разговор в бестрепетные, когда-то мозолистые руки бывшей крановщицы. Она сама сумела б эдак вряд ли…

– Почти четверть века назад я и мой муж Алексей Дмитриевич основали архитектурное бюро. Я, как финансист, взяла на себя вопросы экономики и делопроизводства, не вмешивалась в творческий процесс. После смерти Алексея Дмитриевича фирма полностью перешла ко мне.

– Сыновьям он ничего не оставил?

– Мы купили им по квартире. Еще давно. Единственным владельцем предприятия осталась я.

– Почему?

Услышав в третий раз это назойливое, бьющее по ушам «почему», Софья Тихоновна не просто съежилась, а растворилась в мягком плюшевом кресле без остатка и подняла очи горе. Так упорно ковыряться в семейных спорах она не позволила бы себе никогда! На подобную бестактность способна только ее стенобитная, бронебойная Наденька!..

И в этом ее сила.

И пожалуй, право.

Вера Анатольевна сама вызвалась на этот разговор, сама пригласила пожилую сыщицу в свой дом, значит – должна быть готова к подобного рода бесцеремонности.

– Так решил Алексей Дмитриевич.

– Он не доверял сыновьям?

Ох!

Но Вера Анатольевна впервые улыбнулась. Склонила набок ухоженную голову, то ли кивнула, то ли отрицала.

– Это старая история… Когда родился Геннадий, Павлу было четыре года. Я была занята пеленками-распашонками, Павел везде ездил с отцом… Алексей рано заметил в сыне талант. Он много времени посвятил его раскрытию…

– А Гена?

– Геннадия Бог наградил не так щедро. И может быть… я совсем этого не исключаю… в том была наша вина. Родительская. Алексей слишком увлекся воспитанием старшего сына, они сблизились… Геннадий чувствовал себя обделенным… Наверное. Так получилось, что между нашими сыновьями позже возникло соперничество. Геннадий постоянно рвался что-то доказать отцу… показать, что тоже достоин его фамилии…

– Ревновал? – напрямую врезала баба Надя.

– Да. И иногда это мешало делу. Лет десять назад Павел основал личную мастерскую. Окружил себя талантливой молодежью… Сейчас эта студия приносит едва ли не больший доход, чем семейное предприятие. Павел абсолютно независим финансово. Он развивается, постоянно начинает что-то новое, интересное… Десять лет назад Геннадий его не понял – зачем своими руками воспитывать, продвигать конкурентов? Я в то время уже почти решила переписать предприятие на сыновей, но… – Вера Анатольевна грустно покачала головой, – остереглась. Оставила за собой последнее слово. Иногда и теперь мне приходится разрешать конфликты сыновей практически волевым, приказным порядком… Точнее – приходилось…

Женщины немного помолчали. В полнейшей тишине из-за кресла Веры Анатольевны доносился всхрап-всхлипывание собачки…

– Сыновья совсем рассорились? – тихонько спросила бабушка Губкина.

– Нет, – словно очнулась Кузнецова. – Я бы не сказала. Просто их соперничество могло навредить делу, а это дело для меня дорого. Как память.

– Понятно, – внушительно кивнула Надежда Прохоровна.

– Убийство брата для Павла не аргумент.

– А если бы наоборот?

Ох била баба Надя, ох била! Софья Тихоновна с ужасом ждала отповеди – о чем вы говорите, любезная?!

Не дождалась.

– Отнюдь не аргумент. Не точка в споре, так как это глупо.

Надежда Прохоровна пожевала губами, хмуро поглядела на хозяйку дома:

– Но ведь кто-то же убил. За что?

– Не понимаю. Ни у кого из моей семьи не может быть мотива. Ни финансового, ни личного. Геннадий мог быть вздорным, мог скандалить, у него болезненно ранимое самолюбие… Но… Убивать? Зачем?! Не понимаю…

– А какие отношения у него с женой?

– С Леночкой? Леночка – чудо! Наш ангел-хранитель. Когда в автомобильной аварии погибла первая жена Геннадия – Анечка, он сам сильно пострадал, почти год провел в постели. Я тогда тоже свалилась с инфарктом… Леночка практически выходила нас обоих.

– Они были раньше знакомы?

– Нет. Леночка была моей сиделкой в больнице. После выписки я предложила ей переехать сюда – мы как раз только закончили строительство двух соседних домов, – она полностью взяла на себя все заботы. Ухаживала за мной, за Геной, присматривала за его детьми. Серафиме тогда было одиннадцать лет, Диме шел шестой… Предложение Геннадий сделал уже позже, где-то через год.

– Влюбился?

Вера Анатольевна впервые смутилась от прямого вопроса:

– Не думаю, что Гена был сильно влюблен. Скорее… скорее, Леночка его устраивала. Она девушка из очень простой семьи, работящая, приветливая… Она просто оказалась вдруг необходима, понимаете?

Еще бы. Когда на тебя свалилось разом: смерть жены, больная мать, сам хворый да двое деток – за любую сиделку схватишься.

– А другая невестка что ж – не помогала?

– Катарина? – Вера Анатольевна поморщилась. Имя второй невестки она произносила совсем с другой интонацией, чем когда говорила о Лене. – Катарина не в состоянии приглядывать за собой. Точнее, ее хватает только за собой приглядывать. – Отвернулась к окну, немного помолчала. – Вы обратили внимание, как неравномерно разделен наш участок?.. Еще недавно на месте дома Павла и Кати стоял дом ее родителей – мы были соседями по даче. Ян Вацлович был довольно успешным дипломатом, долгое время работал в Швейцарии, потом во Франции… Там, где сейчас разбиты лужайки с клумбами, когда-то располагался теннисный корт, к соседям приезжали гости – артисты, писатели, дипломаты… Катарина была звездой нашего поселка. По ней сохли все окрестные мальчишки, как же – парижанка. Своими французскими нарядами она сводила их с ума… – Вера Анатольевна взяла со столика чашку, сделала глоток чая. – Я немного дружила с матерью Кати – Эммой. Ян Вацлович был не слишком приятным человеком – заносчивым… Он не сумел вписаться в новую действительность, слишком рьяно поддержал ГКЧП, потом пытался даже застрелиться. В общем – все пошло прахом. Какое-то время Эмма с Катей даже бедствовали. – В тонких морщинистых пальцах Веры Анатольевны дрогнула недопитая чашка, она аккуратно поставила ее на блюдце. – Я очень удивилась, когда Павел объявил, что женится на дочери соседей. Он был немного старше, никогда не входил в круг ее поклонников. Хотя, – Кузнецова повела плечом, – как раз это невнимание с его стороны и могло сыграть решающую роль – из всех навязчивых кавалеров Катарина выбрала моего сына…

– У них есть дети?

– Да, двое. Близнецы Семен и Ян. Мальчики учатся за границей, должны вернуться через две недели. Младший сын Геннадия Дмитрий тоже учится не здесь и тоже приедет в это же время.

– А Серафима где учится?

– Серафима? – У Веры Анатольевны была странная манера повторять вопросы и имена. Складывалось впечатление, будто она с трудом меняет направление мыслей и якорем бросает имена. – Серафима наше наказание. Она нигде не учится. Дважды пыталась поступить в театральное – провалилась. Сейчас несколько раз в неделю ездит на какие-то курсы, берет уроки актерского мастерства, готовится к поступлению на этот год.

Надежда Прохоровна уже некоторое время пристально смотрела в окно, Вера Анатольевна проследила за ее взглядом – в саду, возле плавно изогнутой клумбы, работал невысокий русоволосый мужчина.

– Это Василий, – пояснила Кузнецова, – наш прежний садовник. Он и его жена Лидия работали у Катарины несколько лет, потом произошла какая-то странная история с кражей продуктов, Катарина их уволила и на место Василия взяла Дениса. Домработницей на время была женщина, раньше помогавшая Лидии при большом стечении гостей.

– А что за история с продуктами?

Вера Анатольевна брезгливо сморщилась:

– Я не вникаю в кухонные дрязги. Достоверно знаю только одно: Василий и Лида Игнатенко вернулись сюда за какими-то забытыми вещами тем же утром. Сами они с Украины, на лето для детей и бабушки сняли комнаты в доме у нашей молочницы и, так как деньги были уплачены вперед, остались в Подмосковье. Подыскивали новую работу, случайно заглянули практически в момент ареста Дениса, Катарина взяла их обратно.

– Простила?

– Катарина слишком ленива, чтобы обивать пороги агентств по найму прислуги.

– А где же она нового садовника нашла?

– Еще одна странная история. Запутанная. Почти сразу после смерти Геннадия мне сделалось плохо, хотели даже в больницу увезти, да Лена отстояла. В общем, по сути говоря, я практически не касалась трагического происшествия. Только сегодня почувствовала себя лучше и сразу позвонила вам. Думаю, позже мы вместе попробуем внести ясность в историю найма садовника. Кажется, Лена что-то знает.

– Я могу взглянуть на место преступления?

От слов Надежды Прохоровны плечи архитекторской вдовы передернулись, уголки губ плаксиво поползли вниз, но довольно быстро Вера Анатольевна справилась с волнением:

– Да. Конечно. Вас проводит туда Елена. – Взяла со столика мобильный телефон и набрала номер. – Леночка, ты не могла бы прийти ко мне?.. Да, хорошо, жду. – Положила телефон обратно, молча посмотрела на своих гостей. Замялась. – Софья Тихоновна, Надежда Прохоровна. даже не знаю, как сказать. Вы не могли бы остаться у меня какое-то время? Обе или кто-нибудь.

Софья Тихоновна открыла рот. Но тоже не слишком торопилась со словами.

– Я понимаю! – воскликнула лощеная дама, с которой, по правде сказать, за последние дни лоск немного смылся. Не вовсе, не до конца – такое невозможно, поскольку порода не позволит, – но все же сегодняшняя Вера Анатольевна мало походила на ту невозмутимую мадам, что встретилась когда-то Софе. – Понимаю – ваше расследование может ни к чему не привести! Но дело не в этом, вернее – не только в этом. Сейчас мне необходима компания человека непредвзятого, с трезвым, свежим взглядом. Понимаете?

Софа перевела растерянный взгляд на Наденьку, та с комичной торжественностью закрыла оба глаза.

– Кажется, – разгадала пантомиму профессорская жена, – Наденька не против. Я, простите, не смогу. Вадим Арнольдович на больничном, как все мужчины с насморком, ужасно капризен.

По сути дела, ничего не сваливая на насморк мужа, Софья Тихоновна могла бы сказать прямо: «Профессор меня убьет, если узнает, что ввязалась в новое расследование».