Текст книги "Комплекс Джейн Эйр. Психоаналитическое исследование Идеал-Я"

Также верно, что не все нарциссические содержания Идеал-Я следуют этому пути. Некоторая более или менее значимая сумма не реализуется в переносах на способных к метаболизму других. Когда эта не метаболизированная в личном развитии сумма незначительна, она удерживается в латентном, безжизненном состоянии. Когда более существенные суммы этих непереносимых катексисов проецируются в объекты, то в том случае, если объекты не могут их метаболизировать, они оживляют в субъекте его танатические возбуждения. К этим объектам относятся объекты идеализации, преимущественно сексуальной идеализации, но и другие тоже: идеализация политического, интеллектуального или религиозного лидера. Довольно сложно обходиться без таких объектов, поскольку в них мы помещаем идеализации, содержащиеся во влечении смерти. Нечто подобное можно наблюдать в парах, на протяжении многих лет живущих в мучительной и удушающей связи без возможности расстаться, и когда наконец кто-то один из них умирает, у другого, выжившего, нередко развивается раковое заболевание. Танатическое содержание идеала после смерти партнера возвращается в субъекта в форме рака.

Лоренцо Кьоцца постулирует определенные психодинамические условия, необходимые для возникновения рака. Во-первых, сумма нарциссических возбуждений от идеала должна перманентно оставаться неразряженной. Это в большей или меньшей степени происходит со всеми нами, и если учесть, что каждый третий человек в течение жизни заболевает раком и каждый четвертый из этих людей умирает от рака, становится понятно – провоцирующий возникновение и развитие рака фактор является очень распространенным. Кроме того, непрерывное появление раковых клеток, не приводящих к возникновению ракового заболевания, происходит в каждом из нас, и возможно предположить, что в этих случаях идущие от идеала нарциссические возбуждения получают разрядку. Можно привести в пример фантазии о всемогуществе, которые есть у каждого из нас, но которые не реализуются в действиях, являясь при этом условием разрядки нарциссических возбуждений.

Второе условие должно быть связано с актуальным провалом либидинального удовлетворения в соответствии с особенностями той стадии психосексуального развития, которой достиг данный конкретный человек. В результате этой фрустрации происходит регрессия к предшествующим формам удовольствия. Обычно это происходит из-за значимого горя, утраты любимого существа или других важных и болезненных ситуаций (увольнение, банкротство и т. д.). Это необходимое, но недостаточное условие. Всякий раз переживая утрату, когда нас покидает значимый другой, поддерживающий наш «капитал», мы чувствуем боль и скорбим, отводя свое внимание от внешнего мира и других людей, возвращаясь к более или менее выраженному нарциссизму, но обычно эта боль временна, и рано или поздно мы возвращаемся к поиску источников удовольствия, куда можно было бы направить нарциссические катексисы, находим других людей – «вкладчиков» нашего «капитала»: эмоциональные связи, различного рода деятельность, интеллектуальные интересы и т. д.

Чтобы нарциссическая регрессия привела к развитию рака, должна быть заблокирована возможность возвращения этих катексисов в «оборот». Это третье условие. В этом случае идеал воспринимает тело как «другого», как источник питания, и делает это так же, как это делает плод, питающийся кровью матери. Само тело становится «матерью», удовлетворяющей потребности и требования идеала, позволяя «питаться» собой. Это объясняет почему организм не реагирует защитами на канцерогенное развитие. Подобным образом поступают родители, которые по причине своих разочарований или в силу своего нарциссичного характера перестают ограничивать нарциссические возбуждения ребенка, допуская рост его нарциссизма и повреждая тем самым семейную и социальную «ткань».

Авторы теории замечают, что нарциссическая регрессия после болезненной утраты и сильного горя вместе с невозможностью выйти из переживания утраты и горя и развернуть внимание в сторону внешнего мира и объектов очень схожа с тем, что мы наблюдаем при меланхолии. Следствия меланхолии и рака схожи, а различие обнаруживается только в атакуемой территории: меланхолия истощает Я, тогда как рак истощает тело. Фрейд говорил, что при меланхолии тень утраченного объекта падает на Я. Перефразируя, можно сказать, что при раковом заболевании тень утраченного объекта падает на сому. И очень редко бывает так, чтобы рак и меланхолия наблюдались у одного и того же человека в одно и то же время. Также довольно часто раковые пациенты совершают самоубийство в той же манере, что и меланхолики.

Особый интерес представляют случаи, когда содержания идеала отводятся в сублимацию, как в случае Стива Джобса. Другая распространенная судьба этих нарциссических катексисов заключается в отведении их в сексуальные связи с инцестуозным оттенком. Как мы знаем из мифологии, инцест является прерогативой богов, поэтому инцестуозно окрашенные сексуальные связи являются подходящей почвой для идеала. Когда же эти связи обрываются или терпят крах, некоторое время спустя может развиться раковое заболевание. То же самое можно обнаружить в симбиотических отношениях. Симбиоз – это нарциссическая связь и одновременно попытка контейнировать в другого этот смертоносный нарциссизм идеала. Когда симбиоз разрывается, неважно в связи с каким поводом, редко можно встретить нормальное горевание, с большей вероятностью можно ожидать меланхолическое горевание или/и возникновение рака. В этом пункте я полностью согласна с аргентинскими авторами: во всех историях развития онкологии, с которыми мне приходилось сталкиваться в профессиональной практике и в жизни, рак развивался после разрыва симбиотической связи, будь то связь с родителем, ребенком или возлюбленным. В большинстве этих историй раковое заболевание возникало у склонных к слиянию с объектом родителей, когда их дети достигали пубертатного возраста (сексуальная зрелость знаменует возникновение угрозы выхода из симбиоза) или покидали родительскую семью в связи с какими-то жизненными обстоятельствами (болезнь, смерть, учеба в другом городе, переезд, замужество или женитьба и т. д.).

Идеал-Я и актуальное-Я

Существует устоявшееся определение и различение актуального-Я и идеального-Я в работах так называемых гуманистически ориентированных психологов, в частности в трудах Карла Роджерса. Однако, мы не будем обращаться к этим определениям, а попробуем вывести собственное различение из психоаналитических идей и практических наблюдений.

Структура Я развивается из прямых (первичных) идентификаций и либидинальных связей с объектом. Фрейд следующим образом описывает различия этих механизмов установления связи с объектами в работе «Психология масс и анализ человеческого Я»: «Легко формулировать разницу между такой идентификацией с отцом и объектным избранием отца. В первом случае отец есть то, чем хотят быть, во втором – то, чем хотят обладать. Разница, следовательно, в том, задевает ли эта связь субъект или объект человеческого “Я”. Поэтому первая связь возможна ещё до всякого сексуального выбора объекта». Следуя мысли Фрейда, мы делаем вывод, что прямые идентификации являются исторически более ранним типом связи, чем либидинальные связи с объектом.

Многочисленные психоаналитические исследования показывают, что первым объектом ребенка является мать, и лишь позднее ребенок обнаруживает отца в качестве объекта, причем сначала ребенок обнаруживает идею, идеал отца в психике матери и только потом отца как актуальный объект. Также ребенок обнаруживает в психике матери идею о себе – Идеал-Я – и прямо идентифицируется с этой идеей. Способность матери идеализировать ребенка инициирует либидинальную связь, и ребенок может начать получать от матери либидинальные инвестиции, содержанием которых являются ассоциированные с удовольствием идеализированные фантазии матери о себе и о ребенке – «его величестве дитя». Фрейд писал: «Его величество дитя должно исполнить не исполненные желания родителей, стать вместо отца великим человеком, героем, дочь должна получить в мужья принца в качестве позднего вознаграждения матери». Экстремальное или преждевременное разочарование матери в ребенке или в себе как матери нарушает её способность создавать либидинальные связи и либидинально инвестировать психику ребенка.

По мере роста и развития у ребенка появляется личная история, актуальное-Я, которое во многих отношениях может не соответствовать сформированному матерью Идеал-Я, но ребенок все ещё нуждается в материнских либидинальных инвестициях. Сталкиваясь с первыми разочарованиями и кастрационными процедурами, ребенок обнаруживает дистанцию между своим актуальным-Я и тем идеалом, на который направлено желание матери, и к которому он будет обращаться в акте идентификации каждый раз, когда актуальное-Я будет нуждаться в нейтрализации идущих от Сверх-Я репрезентаций тревог. Во взрослой жизни мы поступаем точно так же. Наиболее очевидным и частым примером является обращение к отражению в зеркале, дабы осуществить акт идентификации с Идеал-Я и получить от него инвестиции.

Аналогами функции зеркала являются социальные сети, к которым мы обращаемся за либидинальными инвестициями и возможностью эвакуировать атакующие нас репрезентации тревог. В этом смысле интернет выполняет функцию плаценты, которая не только очищает и насыщает плод, но и отравляет его. Люди обращаются к интернету с целью что-то получить и от чего-то избавиться. Погруженный в наблюдение за экраном смартфона или компьютера человек возвращается к состоянию фетального-Я: смутный, недоступный для непосредственного наблюдения мир явлен в виде двумерных образов, а само фетальное-Я представляет из себя чистую потенцию, идеал, возможность быть кем угодно. Выход из этого состояния идеализированных фантазий и встреча с актуальной реальностью сопровождается загрузкой репрезентаций тревог, защитой от которых может быть только любовь – преодолевающая отвращение к жизни и разочарование Я связь с либидинальным объектом.

Критически важным для формирования психической организации и экономики ребенка является одна обманчиво простая вещь – нравится ли матери её актуальный ребенок, получает ли она удовольствие от общения с ним, интересен ли он ей как развивающаяся личность со своей индивидуальностью, или она испытывает разочарование, досаду и скуку рядом с ним, означивая ребенку свое разочарование и чувство вины как единственную реальность, кроме которой больше ничего нет и быть не может. Если мать экстремально разочарована, если она не может принять утрату своих идеализированных фантазий, если она не инвестирует развивающееся актуальное-Я ребенка, а инвестирует его только когда он идентифицируется с её идеалом, все эти превратности будут оставлять след в психической организации ребенка, в первую очередь в виде нарциссических расстройств. В этом пункте мое исследование полностью соотносится с представлениями Когута об определяющей роли стадии идеализации и отзеркаливания в формировании нарциссизма.

Чтобы оказывать поддержку актуальному-Я ребенка, родители должны быть способны постепенно, по мере роста ребенка, отказываться от части своих идеализированных представлений, продолжая при этом инвестировать актуальное-Я ребенка и идеализировать его будущий образ. Фрейд в работе «О нарциссизме» дает определение идеализации: «Идеализация – процесс, происходящий с объектом, благодаря которому этот объект, не изменяясь в своей сущности, становится психически более значительным и получает более высокую оценку». Критически важным в этом определении является то, что объект «не изменяется в своей сущности». Идеализация актуальных объектов без принуждения их к изменению своей сущности – это не какой-то абстрактный процесс, а особая способность идеализирующего субъекта: «Красота в глазах смотрящего». Осуществление этой операции невозможно без развитой способности справляться с разочарованиями и утратами. Идеализированные фантазии родителей, необходимые для инвестиций ребенка, актуализируют их собственные нарциссические травмы и фиксации, что может создавать условия для принуждения ребенка «изменить свою сущность» с целью большего соответствия идеалам родителей.

Может возникнуть закономерный вопрос: так ли уж необходимы эти идеализированные фантазии, не несут ли они больше вреда, чем пользы и не являются ли они препятствием для принятия «принципа реальности»? Фрейд в статье «О типах невротического заболевания» писал, что «люди заболевают, когда отрекаются от идеала, как и тогда, когда желают его достичь». Я солидарна с Фрейдом и Когутом в идее о том, что человеку, чтобы быть способным к любви, творчеству, игре и получать удовольствие от жизни, необходима способность к идеализации, способность произвольно набрасывать на мир объектов вуаль очарования. И эту способность мать передает ребенку, когда фантазирует, мечтает о нем и его будущем. Совершенно другое отношение с Идеал-Я складывается у ребенка, когда мать, вместо того чтобы идеализировать актуальные объекты, отказывается от них в пользу идеала или использует их как способ актуализации своих идеалов, когда она очарована идеалом и не способна инвестировать актуальное-Я ребенка, воспринимаемое ею с травмирующим психику ребенка разочарованием.

Случай: Художник[3]3
  Все описанные в книге случаи основываются на реальных историях, прошедших литературную обработку с целью скрыть идентичность героев.


[Закрыть]

Его мать потеряла старшего брата, когда была беременна. При жизни брат матери был «раздолбай, сбежавший в Петербург, чтобы заниматься мазней со своими патлатыми дружками», а смерть превратила его в «талантливого художника, самостоятельно поступившего в Академию». Так что пока мать вынашивала ребенка в матке, в своей психике она вынашивала идеализированный образ своего брата.

Родился мальчик. С полугодовалого возраста единственными его игрушками были карандаши и фломастеры. В три с половиной года его отдали в художественную школу для малышей. Когда ему было пять лет, семья из провинциального городка перебралась в Петербург, чтобы в шесть лет будущий великий художник пошел учиться в лицей. Плюс дополнительные занятия. Плюс музеи, выставки, вернисажи. Эрмитаж он знал лучше, чем расположение домов на своей улице.

Отец был обычным трудягой, тихим, молчаливым, безотказным. Мальчик привык презирать отца с детства, а их брак с матерью рассматривать как темницу для её тонкой душевной натуры. Это сейчас он понимает, что все было не так. Заботливый, ответственный, сильный, выходец из большой и дружной деревенской семьи, отец сразу после армии влюбился в первую попавшуюся девчонку, которая моментально от него забеременела, что позволило ей сбежать от своей деспотичной матери и вечно пьющего и распускающего руки отчима. Отец всю жизнь жалел её и заботился о ней как о маленьком капризном ребенке.

Мальчик часто болел простудными заболеваниями, подолгу не проходил кашель, задыхался по ночам. Вообще-то переезжать в Петербург при таких проблемах с легкими значило почти наверняка убить его. Но тогда всё, все жертвы были «ради него, ради его будущего». В девять лет врачи диагностировали бронхиальную астму, и ингалятор поселился в его портфеле рядом с пеналом, кисточками и красками.

Учился он хорошо, в основном за счет старательности и упорства. Был хорошим рисовальщиком, мог идеально скопировать любой стиль так, что не отличишь. А вот с собственными задумками было туговато. Ну это ещё не так заметно, когда ты ребенок. А вот в Академии все стало на свои места довольно быстро. Он смотрел на работы тех, кто действительно творил, придумывал что-то свое, что-то необычное, и не понимал: «Как? Откуда они это берут?». Мать, разумеется, ждала прорыва со дня на день. Международного признания, не меньше. Персональных выставок. Вздыхала, затуманенным взглядом смотрела куда-то вдаль, поверх его головы. Он чувствовал себя обманщиком и ещё больше старался.

В подростковом возрасте впервые на вечеринке попробовал покурить травку. Понравилось, что ушла эта вечная тяжесть, какое-то смутное ожидание стыда. Стал курить регулярно, особенно по ночам, когда писал. Работы стали легче, появилась расслабленность, даже некоторая экстравагантность. Раньше, когда он писал что-то «оригинальное», было очевидно, что это именно желание быть оригинальным, а не подлинная оригинальность. Было вымучено. После того как покуришь, становилось легко. Как будто другой человек: свободный, насмехающийся, бесшабашный. Легкие, конечно, реагировали болезненно, но ему было плевать, лишь бы почувствовать это снова и удержать, успеть что-то сделать, чтобы увидела и заметила она…

На очень важной для него выставке, на которую он и она возлагали большие надежды, критики назвали его работы «свежими». В центре же всеобщего внимания и большой шумихи в прессе оказался его сокурсник, который «бьющим наотмашь реализмом выражал протест всего поколения». Он знал: она была разочарована. Смотрела вдаль, потом на него, натянуто улыбалась и вздыхала. После он долго не мог писать. Просто блок какой-то. Пустота. Думал о самоубийстве, не видел смысла в жизни.

Однажды друг предложил «взбодриться» и дал пакетик с гранулами. Он пришел домой, думал «взбодриться» и поработать, а очнулся в реанимации. Сознание вылетало из тела несколько раз, наблюдал за собой со стороны. Было жутко, боялся не вернуться. Возвращался и трясся всем телом, говорить не мог, захлебывался слюной.

Через два месяца вернулся домой с диагнозом «эпилепсия». Потом неврологический диспансер, медико-социальная экспертиза, третья группа инвалидности. Рисовать не мог – руки тряслись. Атмосфера дома была траурная. Все силы и деньги были брошены на лечение. Как говорила мать: «Восстановиться во что бы то ни стало!» Санатории, выдающиеся врачи, заграница нам поможет. Отец работал на износ, «поднять ребенка на ноги» помогала вся его семья. Продали дом деда. А потом отец умер, сердце не выдержало. И все закончилось. Она сдалась. А он чувствовал себя обманщиком, ничтожеством и убийцей. Особенно тяжело было по ночам, хотелось лезть в петлю.

Денег не было совсем, и он по знакомству устроился в маленькую конторку графическим дизайнером. Стал брать дополнительные частные заказы, и дело пошло в гору. Он был пунктуальным, ответственным и никогда не спорил с заказчиками, у него не было амбиций в духе «я художник – я так вижу». Ему давали задание, он его исполнял. Все это сделало ему отличную репутацию, заказов было много, стал нанимать работников. Через несколько лет мог уже особо и не работать, только следить за процессом. Но ему нравилась техническая работа, особенно заморачиваться над детализацией. Интересно было работать над созданием компьютерных игр, разрабатывать персонажей, делать их как можно более реалистичными, правдоподобными.

Он не женат. И ничего не чувствует уже давно. Только когда приходит домой к матери и видит этот её взгляд, эту её натянутую улыбку, вздохи, фотографии его отца и её брата в рамочках, рядом, что-то внутри шевелится, какой-то тяжелый-тяжелый клубок. После всегда обостряется астма и ещё больше трясутся руки. Его жизнь – это не его жизнь, он – это не он и никогда им не был. Он смотрит на себя и свою жизнь со стороны, как тогда в больнице, ничего не чувствует и ничего не думает. В копилку диагнозов прибавилась депрессия, врач прописал таблетки и посоветовал обратиться к психологу.

Идеал-Я и Оно

В исследовании взаимосвязи структур Идеал-Я и Оно мы затронем проблематику жуткого, актуализированных бессознательных фантазий и актуальных неврозов. Также мы познакомимся с концепцией летарго.

В работе «Толкование сновидений» Фрейд выделяет сновидения о внутриутробной ситуации и об акте рождения, сопряженные обычно с чувством страха и содержащие образы прохождения по узким улицам и плавания в воде. К этой же категории жуткого Фрейд относит страх быть похороненным заживо и «глубокое бессознательное обоснование веры в загробную жизнь, которая представляет собою лишь продолжение в будущем загадочной жизни до рождения». Жуткое, полагает Фрейд, это переживание вторжения потустороннего, того что находится вне пределов – до или после – актуальной истории жизни. Следуя этой логике, оживление пренатального опыта в постнатальной жизни тоже может быть причислено к категории жуткого.

Фрейд посвящает теме жуткого отдельную статью, в которой приходит к выводу, что переживание жуткого связано с возвращением и проявлением в актуальной ситуации некоего бессознательного содержания – некогда известные, но «преодоленные» желания того периода развития, когда «Я ещё не отграничено четко от внешнего мира и от другого человека». Возвращающееся в форме жуткого желание имеет характер несомненности: «Источником зловещего чувства здесь выступает, по-видимому, не детский страх, но детское желание или же одна только детская вера». В переживании жуткого возникает несомненность, очевидность чего-то, что по природе своей принадлежит другой, потусторонней реальности, чего-то такого, чему нет места в реальности актуального-Я. Фрейд замечает, что оказываясь в другом измерении психического – в мифе, сказке, фантазии, сновидении – мы не испытываем чувства жуткого при встрече, например, с мертвецом, потому что мертвец вписан в это измерение, он в нем уместен, он там живет. Но в психическое измерение актуального-Я современного картезианского субъекта оживший мертвец не вписан, он в ней преодолен и погребен, как преодолен и погребен праотец, как преодолеваются и подавляются первичные процессы процессами вторичными. Встреча с живым мертвецом для картезианского субъекта – это актуализация архаичной бессознательной фантазии, вторжение и захват Я, отвечающего за восприятие и тестирование реальности, преодоленными первичными процессами.

Феномен актуализированной бессознательной фантазии описывает оживление, объективацию, фактичность представлений, судьбой которых должно было быть подавление или погребение в бессознательном. В статье «Я и Оно» Фрейд пишет, что стремящееся стать сознательным Оно «должно совершить попытку перейти во внешние восприятия». Содержание Оно может стать доступно восприятию преодолев цензуру, пройдя стадию латентного и получив психическую репрезентацию или получить психическую репрезентацию в акте разыгрывания актуальной сцены – события. Так, содержание Эдиповой трагедии – убийство и инцест – должно быть погребено в бессознательном, и многим людям удается за всю жизнь ни разу не испытать этих архаичных импульсов. Но когда Эдип убил старика на дороге и женился на вдове, его бессознательные отцеубийственные и инцестуозные фантазии актуализировались и стали его актуальной реальностью.

Вамик Волкан в книге «Расширение психоаналитической техники» описывает то, как внешние события актуализируют, делают реальностью бессознательные фантазии, создавая хроническую путаницу между субъективным и объективным, между прошлым и настоящим, бессознательным и актуальным: «Бессознательная эдипальная фантазия девочки при обычном процессе развития остается в психической области. При обычном развитии она сможет вытеснить и сублимировать содержание этой фантазии… Однако если маленькая девочка перенесет тяжелую травму в период эдипальных фантазий, например, сексуальное насилие со стороны отца или отцовской фигуры, такой как дядя, то у нее обязательно актуализируется эта бессознательная фантазия. Из-за наличия мощной связи между бессознательной фантазией и реальностью бессознательная фантазия этой маленькой девочки будет существовать и в психологической, и в реальной сферах. Когда она вступит во взрослые сексуальные отношения, её актуализированная бессознательная фантазия, как следствие глубоко травматического события в детстве, будет восприниматься как «реальная» или, по крайней мере, «отчасти реальная» в ситуации настоящего времени… Этот другой мужчина не является тем, кто ведет себя как изначальный насильник, но в психике пациентки он исходно идентифицируется как насильник… Актуализированная бессознательная фантазия приводит к тому, что пациент, у которого есть такая фантазия, чья организация личности остается (на том или ином уровне) невротической, не может различать, где заканчивается фантазия и начинается реальность, хотя он и не становится при этом психотиком».

Актуализированные бессознательные фантазии составляют содержание актуальных неврозов – это, прежде всего, различные соматические расстройства, тяжелые утраты, кризисные и травмирующие ситуации, несчастные случаи и другие переживания, вызванные актуальными событиями, но ассоциативно связывающиеся с бессознательной фантазией. Существует категория пациентов, так называемые пограничные пациенты, психическая организация которых формировалась в условиях множественных актуализированных бессознательных фантазий. В истории этих пациентов обнаруживаются не фантазийные, как у невротиков, а реальные инцестуозные и насильственные действия, угрозы убийства и обвинения в убийстве (например, когда родители обвиняют ребенка в том, что он желает им смерти). Этих пациентов принято называть доэдипальными потому, что они не прошли Эдипова комплекса. И это действительно так: пограничные пациенты не прошли Эдипова комплекса, они живут в Эдиповой трагедии. Их психическая организация сформировалась в условиях, когда все подлежащие преодолению и погребению архаичные фантазии стали актуальной реальностью, внешняя реальность заняла то место, которое у невротика занимает бессознательное. Поэтому, когда такие пациенты приходят в терапию, они не рассказывают о своих фантазиях, сновидениях и свободных ассоциациях, а перечисляют актуальные события жизни, которые случаются с ними в соответствии с механизмами первичных процессов – как фантазия, как сновидение, но чаще всего как ночной кошмар и как жуткое.

В жутком актуализируются определенного рода бессознательные фантазии, происхождение которых отсылает к потустороннему – загробному или внутриутробному миру. Одна из разновидностей жуткого связана с явлением двойника, репрезентирующего возврат и актуализацию погребенного содержания архаичного Идеал-Я. Фрейд пишет: «В двойника инкорпорируется не только это претящее критике Я содержание, но также и все неисполненные возможности судьбы, за которые фантазия все ещё склонна держаться, и все устремления Я, которые не могли быть осуществлены вследствие неблагоприятных внешних обстоятельств, равно как и все подавленные волевые решения вылившиеся в иллюзию свободной воли».

Работа Ранка «Двойник» полностью комплементарна нашему исследованию, так что нет смысла осуществлять её пересказ в контексте предложенных описаний структуры Идеал-Я. Оставлю это на долю заинтересованного читателя. Добавлю лишь, что связь актуального-Я с архаичным содержанием Идеал-Я репрезентируется не только в феномене двойника, который часто приводит к трагической смерти актуального-Я, но и в феномене волшебных помощников – ангелов-хранителей, сказочных персонажей, очеловеченных животных и т. д. В этом заключается двойственная, но отнюдь не противоречивая функция Идеал-Я – разрыв или утрата связи с этой структурой чреваты для Я такой же опасностью, как и чрезмерное вторжение идеала и вытеснение актуального-Я со сцены его идеальным двойником.

В серии процедур кастрации часть содержания Идеал-Я становится бессознательным содержанием Оно. Первая такая процедура осуществляется непосредственно актом рождения и, согласно Расковски, помечает первое различие между психикой плода (фетальное психическое) и психикой ребенка (инфантильное психическое). Постнатальное Я утрачивает доступ к фетальному-Я, содержания которого не могут быть интегрированы в инфантильную психику, поскольку не имеют характерных для постнатальной психики репрезентаций. Эти содержания, потусторонние по своей природе и происхождению, оказываются погребенными в Оно, их невозможно ни вспомнить, ни забыть, но они могут быть актуализированы внешними событиями. Лишь разыгранные на актуальной событийной сцене содержания фетальной психики становятся доступны для осознания, поскольку таким способом получают психическую репрезентацию.

Как уже сообщалось, Расковски постулирует взаимодействие фетального-Я с переданными по наследству филогенетическими объектами. Автор развивает высказанную в работе «Тотем и табу» мысль Фрейда о том, что ничто из вытесненного не остается совершенно недоступным последующим поколениям и дальнейшие размышления о том, что «его величество дитя» должно воплотить идеалы родителей, их нереализованные желания, которые, в свою очередь, вмещают в себя идеалы ещё более давних предков. В работе «Анализ конечный и бесконечный» Фрейд снова говорит о содержащемся в Оно архаичном наследии и о том, что Я является наследником этих содержаний, поскольку «первоначально Оно и Я едины».

Согласно теории Расковски, в области фетального психического существует прямая связь между Оно и Я. В Оно находятся идеальные объекты – эйдолоны (идол + эталон), воспринимая которые фетальное-Я становится их копией, поскольку в фетальном психическом восприятие и идентификация одномоментно. Идеал-Я формируется из прямых идентификаций с содержанием Оно, конституированным унаследованными от предков протофантазиями – инцестуозными и убийственными элементами Эдиповой трагедии. Прямые идентификации с вытесненными и нереализованными психическими содержаниями предков актуализируются как собственные внутренние структуры субъекта, являясь организующей осью его психической жизни. Мифы предоставляют форму этим невыразимым психическим содержаниям, проявляющимся также в бреде, галлюцинациях или актуальных неврозах.

Феномен возвращения и захвата актуального-Я погребенным и подавленным содержанием Идеал-Я был описан Сесио в концепции летарго. Предпосылки этой концепции можно обнаружить прежде всего в идее латентного Фрейда, а также в наблюдениях Отто Ранка о том, что в мифах и сказках сразу после совершения своего подвига Герой впадает в летаргический сон. По мысли Ранка, летаргический сон символизирует возвращение во внутриутробную ситуацию. Также летаргический сон Героя может рассматриваться как символическая смерть актуального-Я, не существовавшего во внутриутробной ситуации, когда плод представлял собой для родителей чистую идею, идеал. Ранк отмечает, что генитальное соитие содержит в себе репрезентации внутриутробной ситуации с актуализацией Идеал-Я и «смертью» актуального-Я. К аналогичным ситуациям я отношу сновидение, эпилептический припадок, состояние комы, самоубийство, аборт и эвтаназию. Во всех этих случаях имеет место смерть или летаргия актуального-Я.