Текст книги "Дочь Горгоны"

Глава 9. Лицом к лицу

Никита попытался отползти в сторону и прикинуться мёртвым, но не преуспел в этом. Почему-то теперь Солунай его пугала. Может, дело было в её спутнике, может, в ней самой, но ему уже не хотелось радостно приветствовать свою летнюю спасительницу, как он когда-то представлял себе.

К счастью, девушка в неизменных очках даже не посмотрела на него. Она крепко обвязала шею лежащей рядом твари верёвкой и крикнула наверх:

– Тащите, Александр Николаевич!

И от того, как это имя не подходило к ситуации, Никита чуть не рассмеялся от облегчения. Ну конечно, Егор ведь говорил про приют. Солунай просто одна из воспитанниц, а это воспитатель или кто там ещё может быть в приюте. Директор? Разум Никиты буксовал, с трудом соединяя его скудные познания о детских домах с тем, что видели его глаза. А глаза теперь наконец-то хорошо разглядели ту тварь, что чуть не прикончила его, – Александр Николаевич установил на краю оврага большой фонарь и направил его луч вниз, не иначе как для того, чтобы Солунай лучше справилась с верёвками.

У твари были перья вперемешку с чешуёй, жёсткие костяные наросты на чешуйчатых сильных лапах и хвост, похожий на хвост гигантской ящерицы. Голова же, за исключением зубов в клюве, и впрямь напоминала куриную, не зря Никита припомнил про куролиска, только вместо гребешка был костяной гребень из таких же наростов, как и на ногах.

Тем временем Солунай, убедившись, что её спутник втаскивает тварь наверх, двинулась в сторону второй, застрявшей между торчащих из края оврага корней. Она не без труда освободила тушу, которая теперь рухнула на дно оврага, едва снова не придавив Никиту, и спустилась следом. Тем временем Александр Николаевич кинул освободившуюся верёвку. И всё повторилось в полном молчании.

Никита больше всего боялся, что сюрреалистическая картина, которая привиделась его мозгу, где с таким же непроницаемым лицом девушка привязывает в следующий раз верёвку к его шее, окажется действительностью.

Но Солунай, отправив вторую тварь наверх, только тяжело вздохнула, когда повернулась к нему. Сейчас Никита мог вблизи лучше разглядеть её, несмотря на очки. Чёрные кудри определённо нельзя было спрятать под шапку, разве что под капюшон, но было незаметно, чтобы ей было холодно. Глаза под очками почти невозможно разглядеть, но они точно не были маленькими поросячьими, Никита был уверен. А вот высокие скулы и красиво очерченный рот привлекли его внимание. Чуть портила впечатление немного выдающаяся нижняя челюсть, похоже, за счёт пары неровных зубов. Но и в этом Никита видел особое очарование – среди его окружения не осталось девушек, которые в своё время не носили брекеты. Были, конечно, те, что утверждали, что зубы у них такие от рождения, но Никита в это не верил.

– Ну, как тебя там, – недовольно произнесла Солунай. – Без понятия, откуда ты меня знаешь, но лучше быстро вылезай отсюда и иди к своим. Оставаться небезопасно.

– Меня зовут Никита. – Он ничуть не обиделся на холодный тон. – Ты… со своим другом спасла меня летом. Он вытащил меня из реки.

– О, – девушка поджала губы, из-за чего пара выпирающих зубов блеснули при свете лампы. – Я вспомнила. Турист. Мы с Банушем забрели далековато от дома в тот день. Удачно для тебя. Не стоило тебе возвращаться к нам, турист. Удача – обманчивая штука.

– Но мне снова повезло, разве нет? – улыбнулся он.

– Не уверена. – Девушка на улыбку не ответила. – Ты так и будешь на снегу сидеть? Не боишься отморозить всё?

Никита попытался подняться, но неудачно наступил на ногу и, охнув, снова свалился в снег.

– Прекрасно, – пробормотала Солунай себе под нос и крикнула наверх: – Александр Николаевич, у него с ногой что-то!

– Ну и кинь его к шулмусам, – отозвался тот. – Егорка утром вытащит, не станет он живого туриста в овраге нам оставлять.

Никита вздрогнул, и это определённо не укрылось от Солунай.

– Александр Николаевич! – крикнула она. – А если он уже будет не совсем живой? Нехорошо же, вы сами говорили!

Александр Николаевич снова выругался. Солунай терпеливо ждала.

– Ладно, что там у него с ногой? – наконец крикнул тот сверху.

Никита не успел даже испугаться, как девушка молниеносно схватила его ниже колена и быстро пробежала сильными пальцами по всей ноге.

– Вывих, похоже! – крикнула она. – Точно не перелом.

– Ладно, иди. – Александр Николаевич шумно вздохнул. – Но неделю ты на разделке кур!

– Как скажете! – весело откликнулась она и вполголоса добавила: – Как будто обычно как-то иначе.

Когда же она снова повернулась к Никите, на лице у неё не осталось и тени улыбки.

– Обвязать сам себя верёвкой сможешь?

Никита вспомнил про шею и судорожно кивнул. Впрочем, в перчатках у него ничего не получалось, а без них сразу стыли руки, и снова ничего не получалось. Он злился на себя, на свою ногу и вздохнул с облегчением, когда Солунай, ни слова не говоря, забрала у него верёвку и быстро перевязала ниже подмышек.

После этого она снова молниеносно взобралась по склону оврага, но теперь по другой стороне.

Александр Николаевич молча направил ей луч фонаря, чтобы она без проблем перетянула верёвку через дерево, а после этого выключил фонарь и просто ушёл. Скорее всего, с добычей, но просто ушёл!

– Солунай, – крикнул он уже в темноте. – Остерегайся их.

– Конечно, – ответила Солунай и начала тянуть верёвку.

Никита пытался руками и невредимой ногой помогать ей, но получалось только хуже, Солунай злилась и шипела на него, так что пришлось повиснуть беспомощным кулём, точь-в-точь как дохлый куролиск, и позволить хрупкой девушке втаскивать себя наверх.

Пока он висел и медленно поднимался наверх, Никита молча возмущался Александром Николаевичем. Мало того что ушёл и бросил воспитанницу в лесу без оружия, где бродят эти ужасные твари, так ещё лицемерно сказал остерегаться. И кого, вот этих зубастых страшилищ? Нет, Никиты и его товарищей. Как будто они похожи на тех, кого девушкам стоит остерегаться. Он, конечно, не мог уверенно утверждать насчёт Егора, но они с Пашей ни разу ни к чему не принуждали ни одну девушку. Ни разу! Они же не дикари.

Конечно, Солунай ему нравилась, даже восхищала, хоть и пугала в то же время. Но не настолько, чтобы лезть с поцелуями. Да и обстановка зимнего леса тоже не способствовала романтике.

– Руку давай, задумался, видите ли! – Резкий окрик вырвал Никиту из его раздумий.

Он поспешно подал ладонь Солунай и через минуту уже стоял на твёрдой земле, плотно истоптанной такими же следами, какие он видел в лагере.

– Мои друзья… – Голос его дрогнул.

– Если в палатке были, то целы, – успокоила его Солунай. – Куры опасные, конечно, но тупые как пробки.

– Куры? – переспросил Никита и нервно хохотнул. – Почему ты зовёшь их курами?

– Потому что они и есть куры. – Солунай пожала плечами. – Обопрись на меня, доведу до вашей стоянки.

– Подожди. – Никита послушно опёрся, стараясь не давить всей массой на девушку, и похромал в сторону, откуда шли его следы. – Ты ведь не думаешь всерьёз, что это куры. Домашние птицы, которых люди едят?

– Кур едят, разумеется, иначе зачем директор сейчас двух завалил, – ответила Солунай. – Повезло, кстати. Он обычно часами их выслеживает, но тут я увидела ваш дым и сразу поняла, что любопытные птички точно попытаются перекусить туристами. Я молодец, нам теперь на неделю еды хватит.

Никита вспомнил чешуйчатый хвост и с трудом сдержал рвотный позыв. Нет, он был в Азии, где ели вообще всё, что двигалось, но эта тварь даже выглядела несъедобной.

– Но как? – вырвалось у него.

– Ну и тёмные вы там за границами, – покачала головой Солунай. – Куриный бульон очень полезен, неужто не в курсе?

Никита не знал, плакать ему или смеяться.

– Я не из-за границы, – счёл нужным уточнить он. – Я из Москвы.

– Хорошо, – ответила Солунай таким тоном, что Никита с восторгом и ужасом понял, что она понятия не имеет, что такое Москва.

– Ты знаешь, где Москва? – спросил он на всякий случай.

– За границей, – немедленно последовал ответ.

Да что за приют такой, где дети понятия не имеют о курицах и столице страны? Никита подумал было, что девчонка издевается, но решил попытаться ещё раз.

– Курицы маленькие, вот такие. – Он попытался показать руками и едва не упал в сугроб. Они оба остановились, Солунай тоже тяжело дышала. Устала.

– Это типа тетерева, что ли? – с подозрением уточнила она, когда Никита описал, как выглядит курица.

– Ну да, – обрадовался он. – Только ещё меньше.

– Ну и какой в них толк? – Солунай покачала головой и снова подставила плечо. – Глупости это всё. Нам на приют нужно много еды. Когда куры в лютые холода уходят в болота гонять болотников, нам приходится стрелять глухарей и тетеревов, но этого мяса так мало!

– А разве вашему приюту не положены субсидии от государства? – спросил Никита и осёкся. Девушка не знает, что такое курица, а он начал.

– Сделаем вид, что я не слышала этой абракадабры, – подтвердила его опасения Солунай. – У нас всё хорошо, когда не лезут разные умники со своими курицами.

Она снова остановилась и повернула Никиту лицом к себе. Сквозь очки почти что можно было разглядеть глаза или хотя бы дорисовать их в воображении. Момент был до того хорош, что Никита потянулся к ней губами, но Солунай остановила его холодным:

– Не вздумай снова возвращаться сюда. Удача может и отвернуться. Просто пойми, нам не нужны тут такие, как ты.

Растерянный Никита не придумал ничего лучше, чем ляпнуть:

– Можно тогда я тебя поцелую?

– Чего? – Солунай выглядела до того ошарашенной, что Никита подумал было, что она и про поцелуи ничего не знает.

– Поцеловать – это прикоснуться губами к…

– Я знаю, что такое поцелуй, – сердито прервала его Солунай. – И нет, меня нельзя целовать.

Она несильно оттолкнула его и шагнула назад.

– Но почему? – Никита понял, что его просто бросили посреди леса, и попытался двинуться за ней, но ногу снова пронзило болью, и он остановился. – Почему!

– Я ядовита, – хохотнула темнота, в которой растворилась Солунай.

А вот с другой стороны раздался хруст веток. Никита не успел снова испугаться, как к нему из-за кустов вылетел Пашка.

– Живой! – Пашка тормошил его так, словно не верил в то, что уже видит. – Не сожрал никто! Кит! Как я тебе рад, ты не представляешь!

Теперь, когда кусты были примяты, Никита видел огонь костра совсем рядом – они не дошли до поляны шагов тридцать, не больше.

– Помоги, я ногу подвернул, – попросил он Пашку. В сторону, куда убежала Солунай, он больше не смотрел.

На поляне Егор суетился рядом с высоченным костром.

– Сам пришёл, ну и хорошо, – обрадовался он. – Я уже собирался за тобой идти.

Никита видел, как Егор отводит глаза, и понимал, что он лжёт. Никуда он не собирался, и, если бы не Солунай, Никита так и замёрз бы на дне оврага.

– Рассказывай, – продолжил тормошить его Пашка. – Как ты вернулся с ногой-то? Да и вообще, куда ты так далеко ушёл, рядом не мог облегчиться, что ли?

Он засмеялся, и Никита засмеялся тоже. Потому что выжил, вернулся, несмотря на тварей. Он смеялся и смеялся, пока Егор не сунул ему снежок в рот.

– Чай наливай срочно, сбор успокоительный я заварил, как знал, – отрывисто приказал он Пашке. – Не видишь, истерика у него. Чудовищ он видел, верно говорю, парень?

Никита выплюнул снег и кивнул. Его зазнобило.

Пашка открыл рот и немедленно усадил его поближе к костру, налил отвар и приготовился слушать.

Никита был уверен, что никогда не сумеет связно рассказать о том, что с ним случилось, но вот он сидит у костра, и слова льются и льются, словно не могут остановиться.

– Обалдеть, она снова тебя спасла! – Пашка хлопнул друга по плечу. – Это точно любовь. За это надо выпить!

– Вернёмся – выпьете, в лесу не стоит, – хмуро произнёс Егор. Его история вовсе не удивила.

Никита, впрочем, больше был поражён тем, что Пашка поверил каждому его слову. Он сам бы в жизни в такое не поверил.

– Жаль, топорика у тебя не было, отрубил бы ей голову, в лесу можно, – снова заговорил Егор, когда небо уже зарозовело.

– Кому, этой курице? – зачем-то уточнил Никита. Пашка хихикнул.

– Да нет же, – с досадой ответил Егор. – Солунай. Ни разу её в лесу одну не встречал. То с беловолосым своим, то с директором. А в посёлок если придёт даже, то и вовсе поди тронь её.

Никита моргнул раз, два. Он не мог понять, шутит Егор или говорит серьёзно. Неужели они всё-таки связались с психом? Рядом так же напряжённо молчал Пашка.

– Да пошутил я, конечно, – неловко хохотнул Егор. – А вы и поверили, дурни. Никто твою кралю не собирается резать, нужна больно, слепуха.

– Она не слепуха, – заступился за девушку Никита. – Сквозь очки плохо видно, но я стоял близко, у неё точно красивые глаза. И длинные ресницы.

– Близко стоял? – повторил Пашка с усмешкой. – Целовались?

– Ну, почти. – Никита смутился. Про это он не рассказывал.

А Пашка засвистел, засмеялся, похлопал себя по коленям.

– Ну всё, дурачьё, давайте палатку собирать и возвращаться, – беззлобно прервал его кривляния Егор. – И без того долго до машины с повреждённой лодыжкой добираться будем. Раньше выйдем, раньше вернёмся.

Никита кивнул, радуясь окончаниям расспросов. Ему ни с кем не хотелось обсуждать Солунай и свои заново вспыхнувшие чувства к ней.

А Егор деловито сложил палатку как-то иначе, привязал к лыжам Никиты и на таких импровизированных носилках они с Пашей волокли его к Красным Воротам, где стояла машина. Никите было стыдно, но куда сильнее он был рад, что ему не приходится ковылять самому. Завтра празднование Нового года, он выжил в лесу и теперь будет отмечать его в тепле гостиницы. Это ли не счастье?

Жаль, что он забыл рассказать Солунай, где они остановились. Как знать, может, её бы отпустили попраздновать. Пусть бы даже с Банушем.

Но об этом поздно было мечтать. Хватит и того, что он теперь знал её имя, а она – его. Начинать нужно с малого.

Глава 10. Без взаимности

Найке понадобилось несколько месяцев, чтобы собраться с духом и подойти к Вассе по поводу голосов. К этому моменту они замучили её своими комментариями по любому, даже самому незначительному поводу, а от нечего делать девушка дала им имена. Всего голосов было шесть, но чаще всего ругались два, Эки и Беш.

Когда она всё это рассказала Вассе, та только хмыкнула, закатала рукава и вдруг обеими руками вцепилась в кудри Солунай. Та взвыла – ногти у Вассы были острые и прочные, куда там когтям маленькой пока ещё гарпии Аэллы!

Голоса в голове поддержали вой, больше всех старался Бир, предлагая убить Вассу.

– Ну-ка цыц все! – рявкнула Васса так, что Солунай плюхнулась на пол и затихла, да и голоса тоже смолкли. Вот сразу бы так!

Солунай стало стыдно – больно-то было всего ничего, просто иногда Васса дёргала за спутанную гриву волос, пытаясь вытянуть тот или иной локон, ну да и касалась острым ногтем кожи головы. Не такая уж Найка и нежная, чтобы от этого так кричать!

Наконец Васса отцепилась и отошла на пару шагов. В её глубоко-зелёных глазах плескалось что-то очень похоже на самодовольство, будто она лично принесла найдёныша от Красных Ворот или двух куриц из леса.

– Ну всё, малышка, скоро ты станешь совсем взрослой, – промурлыкала она. – Попроси Марту нагреть лохань воды побольше и помойся не только телом, но и волосами. А то им тяжело будет выбраться, когда окончательно проклюнутся.

– Кто? – напугалась Солунай и обхватила голову руками. Мало ей голосов внутри, они ещё и наружу полезут?

– Змейки, Солунай, твои змейки. – Васса подмигнула и перекинула тяжёлую косу через плечо. – Привыкай к особой гигиене. Это Бануш может просто в речке проболтаться от порога до порога, помылся и постирался заодно. Твои малышки будут линять, им нужна будет тёплая вода, ласковые руки и ухоженные волосы, в которых они живут.

Солунай застонала, сообразив, наконец, кто она такая. Но часть её ещё сопротивлялась, и поэтому она спросила Вассу, надеясь, что та просто рассмеётся в ответ:

– Я горгона, да?

– А у тебя были сомнения? – Васса и впрямь засмеялась, но легче почему-то не стало. – Ну, не парься, дорогая. Это не конец света. Ты, по крайней мере, выглядишь со стороны человеком, а когда девочки выберутся, просто приучи их сидеть в волосах. Дрессировка поможет. Если что, обращайся.

– А ты можешь помочь, потому что ты?.. – Солунай остановилась, не в силах придумать версию. Васса же снова засмеялась.

– Я – это я, – ответила она. – Я отлично умею дрессировать таких, как твои змейки.

Пришлось Солунай ни с чем идти к Банушу, чтобы заодно обменяться секретами.

Бануш нашёлся на крыльце, где он сидел с Жылдыс, пытавшейся в который раз уговорить его взять их с братом на болото.

– На болоте опасно сейчас для людей, у огоньков брачная пора, полыхнёт – от вас угольки одни останутся, – терпеливо пояснял Бануш уже раз пятый, наверное.

– А вы с Найкой пойдёте, – обижалась Жылдыс и смешно надувала губки. Она в последнее время тщательно следила за одеждой, подолгу вышивала кушак, рукава и полы чекменя. Торко учук – шелковые нити – приносила из посёлка и сидела с иголкой, от напряжения высунув язык. А как-то упросила Жылдыса принести соболя и украсила его хвостом шубку. Только Солунай видела, что всё зря.

– Нас с Найкой никому жалко не будет, а ваши родители расстроятся. – Бануш уставился на небо, словно там был ответ, как отделаться от подруги и не поссориться. Она и без того начала нервно щипать себя за ту мочку уха, где не висела серёжка. Солунай только вздохнула. И ей хотелось серёжек, благо их плели из тонкой проволоки и украшали стеклярусом и клочками меха все самостоятельно. Но непослушные волосы, а теперь и растущие змейки не оставляли ей такого шанса.

– Ну и ладно, тогда мы в посёлок пойдём к ним, а вы идите с Найкой, и пусть вас болотник сожрёт! – в запале ответила Жыдыс, вскочила и пронеслась мимо Солунай.

– Ты ей нравишься. – Солунай села на тёплую дощатую ступеньку и подставила лицо солнцу. Даже очки сняла, чтобы согревало всю кожу. Просто глаза зажмурила, да и рядом с Банушем не страшно, друг никому не даст подкрасться, даже ради шутки.

– Нравлюсь? – переспросил Бануш. – Най, ты слепая? Да она влюблена в меня по уши!

– Фу так говорить, хвастун. – Не открывая глаз, Найка толкнула друга в бок.

– Я не хвастаюсь, это правда жизни, – важно ответил Бануш. – И не самая приятная, кстати. Ты же знаешь, что с тех пор, как они выросли, родители всё чаще интересуются их жизнью. Решат вернуться в поселок, директор их держать не будет. Только их там сразу и женят. Если, конечно, они раньше жениха и невесту не найдут.

Он так посмотрел на Найку, что она даже с закрытыми глазами поняла, что намекает он на неё.

– Я горгона, – выпалила она и надела очки. – У меня скоро змеи прорежутся.

Расстроилась немного, конечно, не так она хотела свою новость преподнести, но с Банушем вечно всё не как у людей. Вот зачем начал всё про близнецов рассказывать?

Появились они в один год с Солунай, только если она очутилась в заснеженном лесу, то родители близнецов честь по чести притащили их для передачи Александру Николаевичу по осени в сельский магазин, где он закупался продуктами для приюта. Документы дали, одеяла домашние, одёжку с вышивкой да мешок прошлогодних кедровых орехов.

Боялись они за слабеньких детей, да и в сеоке к близнецам относились с опаской. А всем было известно, что в земное нутро можно даже слабого ребёнка отправить и выносит нутро, не даст сгинуть.

Вот и выросли близнецы среди чудовищ, как все, ели куриц, редко видели хлеб. Родителей не дичились, но ходили к ним редко. Да там и без них детей народилось много, так что им в приюте спокойнее было. Но в одном Бануш был прав – вернутся они рано или поздно домой, они же люди. А вот Банушу или горгоне Солунай делать там нечего.

– Горгона, ну точно же! – хлопнул себя по лбу Бануш. – Прям на языке вертелось! А я думаю, чего в последнее время тобой сложнее стало голосом управлять, а у тебя естественная защита – твои собственные голоса. Не зря меня к тебе тянуло, мы с тобой близки как брат с сестричкой.

Солунай хотела было возмутиться – зачем это ещё Банушу ею управлять? Но любопытство победило, конечно.

– Почему это? – спросила она. – Ты кто?

– Я сирен. – Бануш наморщил нос. – Да-да, обычно говорят сирена, потому что они все девчонки. Как оказалось, не потому что размножаются почкованием или ещё какой магией, а потому что сыновей топят там же, где до этого топили останки их отцов. А моя мама решила меня спасти. По-моему, она молодец.

– Ещё бы, конечно, молодец! – воодушевлённо ответила Солунай. – Только… ты ведь тоже никогда не сможешь её увидеть, да?

– Не смогу. – Бануш криво ухмыльнулся. – Сейчас она не глядя сожрёт мою печень, как наверняка сожрала у моего отца. Но знаешь что? Я не собираюсь об этом горевать. У меня прекрасные охотничьи угодья и тут!

– Тут заповедник и приют, Бануш, – вздохнула Солунай.

– Ты это Катеньке скажи, – усмехнулся тот в ответ.

Упоминание Катеньки заставило Солунай вспомнить про ещё одного человека.

– А ты не знаешь, кто Васса? – спросила она. – Она прикрикнула на моих змеек так, что они затихли и до сих пор молчат.

– Знаю, я теперь про всех знаю. – Бануш снова развеселился, долго грустить он не мог по природе своей. – Идём на болото, пока Жылдыс опять не примчалась, я расскажу.

Они вышли за пределы двора и направились в сторону болота. Ещё издалека было видно, что Бануш не соврал их общей подруге: зарево стояло над болотом, огоньки метались как сумасшедшие.

– Вот нас-то никому не жалко, горите себе, – пробурчала Найка, впечатлённая зрелищем. Она не могла припомнить, чтобы кого-то отправляли на болота в это время года.

– Сейчас самый урожай ягод, – пояснил Бануш. – Давай, подруга, снимай очки. Кроме нас тут нет никого. Замедляй огоньки, а если попадётся болотник, то туда ему и дорога.

Солунай пронзила догадка, запоздалая, но уж лучше так, чем никак.

– Это ты придумал нам сюда идти! – заявила она, даже не пытаясь изобразить вопросительную интонацию.

– Предположим. – Бануш достал туеса, ловко прикрепил их к поясу, а крышки повесил рядом отдельно.

– И взрослые даже не знают, что мы здесь! – продолжила Солунай с возмущением.

– Предположим, – спокойно повторил Бануш. – Будешь тренировать взгляд на подопытных огоньках или подожмёшь хвост и пойдём обратно?

– У меня нет хвоста, – обиделась Солунай и сняла очки. Бануш тотчас уткнулся взглядом в землю. Так хотелось укусить его, и пусть валяется, пока она по болоту ходит! Но собирать в одиночку ягоды ей совсем не улыбалось, и она подавила свои кровожадные порывы.

Вместо этого она уставилась на огоньки, только сейчас сообразив, что огонькам нечем смотреть, а значит, никого она не затормозит.

Как оказалось, она плохо разбиралась или в природе своего дара, или в биологии огоньков, потому что те прекрасно замедлялись, а парочка и вовсе потухла под её пристальным взглядом. Бануш не соврал и про урожай – столько ягод Найка не видела на болоте ни разу.

От свободы глаз активизировались и змейки. Солунай чувствовала, как чешется голова там, где они должны были проклюнуться.

От усталости она упала навзничь на сухой возвышенности и раскинула руки и ноги звёздочкой. Вскоре до неё добрался и Бануш и тоже плюхнулся на траву, макушкой к её макушке. Обострившийся нюх принёс аромат ягод – похоже, Бануш не всё складывал в туеса, часть попадала и в рот. Словно услышав её мысли, друг зашуршал, устраиваясь по-другому, перед глазами Найки мелькнула ладонь с ягодами прежде, чем они все оказались у неё во рту.

– Твоя доля, – хихикнул Бануш.

Они лежали и молча наслаждались вкусом, грелись о собравшиеся совсем рядом огоньки, не рисковавшие перепрыгивать на возвышение.

– Не хочу в приют возвращаться, – признался Бануш через несколько минут уютного молчания. – И деваться некуда. Мы выросли, и браконьеры могут начать на нас охоту.

Вся прелесть момента тотчас пропала. Умел же Бануш испортить настроение! Беда в том, что Солунай не так давно привыкла к мысли, что она чудовище, а потому понятия не имела о том, чего ещё стоит опасаться. Помимо директора.

– Жылдыс всё предлагает, чтобы я её зачаровал, мол, тогда её сеок меня примет как её жениха и точно не убьёт. Ты же понимаешь, что тут многие охотники ещё и браконьеры. И некоторые из них не против заполучить и шкурку чудовища.

– Извини, конечно, но я сомневаюсь, что твоя шкурка им что-то даст. – Солунай надела очки и села. – Ты ведь внешне один в один человек.

– Ты так говоришь, будто всего меня видела! – уязвлённо фыркнул Бануш. – Может, у меня хвост!

– Да как же, Айару тебя порола всего-то прошлым летом, не было у тебя хвоста, – ответила Солунай и приспустила очки, чтобы глянуть на самых наглых огоньков. С болота им ещё возвращаться придётся.

– Ладно, хвоста нет, но есть чешуйки чуть повыше того места, где он мог бы быть, – нехотя признался Бануш.

– Чешуек маловато, чтобы убить человека, ты так не думаешь? – Солунай рассеянно запустила руку в волосы, там что-то царапалось и мешало, будто корочка на ранке, и её непременно требовалось оторвать. – Александр Николаевич рассказывал, что внешний мир очень изменился. Стал ци-ви-ли-зо-ванным.

– Ах, Солунай, наивная моя Солунай, – картинно вздохнул Бануш. – Как мало ты знаешь о жизни! Тебе точно лучше торчать в приюте до последнего. Если я решу сбежать, то тебя с собой точно не возьму, так и знай!

– Не больно-то и хотелось, – обиделась та. Они молча собрали туеса и пошли обратно. Бануш тут же забыл, что обидел подругу, и насвистывал песенку, тогда как Солунай продолжала дуться, и чем дольше Бануш не замечал этого, тем сильнее она злилась. Да ещё вспомнила, что про Вассу он так и не рассказал, хоть и обещал, засранец! Пока шли до приюта, она накрутила себя до такого состояния, что хлопнула дверью прямо перед носом Бануша и сквозняком шагнула короткой дорогой до второго этажа, где ударилась об оставленное кем-то открытое окно. От неожиданности и боли слёзы сами полились из глаз, и Солунай просто села на пол и разревелась. Не из-за окна, а из-за Бануша. Окно стало просто последней каплей. Да ещё ныла содранная кожа на голове. Солунай потянулась рукой потереть больное место и ойкнула, наткнувшись среди волос на чешуйчатое змеиное тело.

– Алты? – неуверенно произнесла она, пытаясь сообразить, чей голос она слышала с этой стороны. Самая тихая и молчаливая змейка вылезла первой, не иначе как копила силы.

– Ш-ш-ш, – ответила змея, а в голове Солунай возник перевод, мол, конечно я, а кого ты ждала, болтушку Эки, что ли?

Солунай вытерла глаза и засмеялась. Теперь, даже если Бануш и впрямь сбежит из приюта, она уже никогда не будет одна!

За обедом первой прикорнувшую в волосах змейку заметила Жылдыс. Похоже, она ревновала Бануша к Солунай куда больше, чем показывала. Иначе зачем она так пристально следила за ней?

– Змейка! – взвизгнула Жылдыс. – Твоя? Тебе разрешат оставить?

– Думаю, да, – неуверенно протянула Солунай и оглянулась в поиске поддержки, но Бануш только показал ей язык и вернулся к тарелке.

– А можно погладить? – Жылдыс уже приплясывала от нетерпения. Чего в приюте не хватало даже больше, чем личных вещей, так это питомцев. Воспитатели в этом вопросе стояли насмерть. Сами редко выходящие из приюта, они отлично знали, какие твари водятся поблизости, и прекрасно понимали, что чудовища притащат что-то из этих мутантов, а не ёжика или хотя бы крысу.

– Ну, можно… – Солунай совсем смутилась. – Только она из волос не достаётся. Это… я в некотором роде.

Если эта новость и расстроила Жылдыс, то не настолько, чтобы передумать. И потом практически каждый подходил погладить довольную Алты. Опытным путём определили, что Алты может самостоятельно питаться, отдельно от Солунай, но не особо в этом нуждается.

Даже Марта погладила однажды змейку и сунула ей засахаренный корешок. К чести Алты, выплюнула она непережёвываемую сладость на подставленную Найкой ладонь, только когда они покинули кухню.

Теперь Найка стала общепризнанным чудовищем, и ей определённо стоило остерегаться охотников. И директора. А это было действительно непросто.