Текст книги "Дикое племя"

Он снова рассмеялся.

– Что ты предпочитаешь, Энинву? Останешься здесь вместе с ними, чтобы убеждать каждое новое поколение оставить тебя в покое, или отправишься со мной?

Она вновь надела свою одежду и только потом внимательно взглянула на него. Ее слишком ясные глаза смотрелись весьма обманчиво на этом мужском лице. – Это то, чего ты хочешь? – спросила она. – Чтобы я ушла с тобой?

– Да.

– Так вот, значит, какова истинная причина твоего появления здесь.

Ему показалось, что в ее голосе слышится страх, но все же чувствовал, что она не слишком напугана. Она была очень сильной. Она могла вынудить его убить ее. Видимо, поэтому он и заговорил открыто и честно.

– Я позволил своему инстинкту завести меня сюда, потому что все люди, когда-то преданные мне, были уведены в рабство, – сказал он. – Я пришел в их деревню, чтобы увести с собой в более безопасное место, а нашел… только то, что осталось от работорговцев. И тогда я побрел назад, не заботясь о том, куда ведут меня собственные ноги. И когда они привели меня сюда, я был удивлен и в первый раз за многие дни обрадован.

– Мне почему-то кажется, что твоих людей частенько забирают у тебя из-под носа.

– Это не кажется, так и есть на самом деле. Вот почему теперь я собираю их всех поближе друг к другу, на новом месте. Там мне будет легче их защищать.

– Я всегда защищала себя сама.

– Я знаю. Ты будешь очень ценной для меня. И я думаю, что точно так же ты сможешь защитить и других.

– Так значит, я должна оставить своих людей, чтобы защищать твоих?

– Ты должна покинуть их, чтобы в конце концов оказаться рядом с теми, кто похож на тебя.

– Уйти с тем, кто убивает людей и как в саван заворачивается в их тело? Мы совсем не походим друг на друга, Доро.

Доро только вздохнул, и взглянул на ее дом – небольшое прямоугольное строение, круто наклоненная крыша едва не касалась земли. Стены дома, как и окружавшие двор, были сделаны из красноватой глиной. У него возникла непонятно откуда взявшаяся мысль, связанная с этой красной глиной: он ее уже встречал в домах индейцев на юго-западе Северо-Американского континента. Но воспоминания заглушила мысль о том, найдется ли в доме хоть какая-нибудь постель, пища и вода. Он был таким уставшим и голодным, что едва ли мог вступать сейчас в спор с этой женщиной.

– Дай мне поесть, Энинву, – сказал он. – Тогда у меня вновь появятся силы, чтобы уговорить тебя покинуть это место.

Она удивленно взглянула на него, а затем рассмеялась. Правда, смех получился какой-то напряженный. Ему показалось, будто ей не хочется, чтобы он оставался в ее доме, ел и пил здесь. Она вообще не хотела, чтобы он оставался рядом с ней. Она верила всему, что он рассказал о себе, и очень боялась, что он действительно может уговорить ее отправиться с ним. Она хотела, чтобы он ушел, – во всяком случае, одна ее часть совершенно определенно этого хотела. Но можно было сказать почти с уверенностью, что существовала еще другая ее часть, которая была заинтригована и хотела узнать, что может случиться, если она все-таки покинет свой дом и уйдет с этим чужеземцем. Она была чересчур непоседливой, чересчур живой. Благодаря своему складу ума она всегда умудрялась попадать в различные неприятности. Так было сейчас – и то же самое, видимо, ожидало ее и впредь.

– Хотя бы кусочек батата, Энинву, – сказал он, улыбаясь. – Я ничего не ел сегодня.

Он был уверен, что она его накормит.

Не говоря ни слова, она вышла в другое, еще меньшее сооружение и вернулась, держа в руках два крупных батата. Затем она провела его на кухню и предложила сесть на расстеленную шкуру – видимо, учитывая то, что из одежды на нем была лишь одна набедренная повязка. По-прежнему оставаясь в облике мужчины, она выпила вместе с ним немного пальмового вина, заедая его орехами колы, и только после этого занялась приготовлением пищи. Кроме батата у нее под рукой оказались овощи, копченая рыба и пальмовое масло. Она быстро раздула огонь из тлеющих углей в очаге, составленном из трех больших камней, поставила на него глиняный котел с водой, затем принялась чистить батат. Порезав его на кусочки, она бросила их в кипящую воду, чтобы они стали достаточно мягкими. Так делают все люди ее племени. Она могла бы приготовить суп из овощей, масла и рыбы, но это потребовало бы больше времени.

– И чем же ты питаешься? Просто воруешь пищу, когда почувствуешь голод?

– Да, – сказал он. Он крал больше, чем пищу. Если поблизости не было знакомых ему людей – или если он приходил к людям, которых знал, но те были почему-либо неприветливы с ним, – он просто забирал у них новое, сильное и молодое тело. И никто, никакой человек, никакая группа людей не могли его остановить. Никто не мог ему помешать делать все, что он захочет.

– Как вор, – с отвращением сказала Энинву, хотя было и не похоже, что она говорит это всерьез. – Ты воруешь, ты убиваешь. Что еще ты делаешь?

– Я строю, – тихо ответил он. – Я подыскиваю земли, чтобы поселить на них людей, которые немного, а может быть и значительно отличаются от обычных. Я ищу их, собираю в группы, и хочу создать из них новых сильных людей.

Она с удивлением смотрела на него, не отводя глаз. – И они позволяют тебе это делать? Забирать их из родного племени, забирать из семей?

– Некоторые из них забирают с собой и свои семьи. У многих вообще нет семьи. Необычность этих людей делает их изгнанниками, и поэтому они с радостью отправляются вместе со мной.

– Всегда?

– Достаточно часто, – сказал он.

– А что бывает, когда люди не идут с тобой? Что происходит, если кто-то из них говорит: «Мне кажется, что очень многие из твоих людей умирают, Доро. Лучше мы останемся там, где мы живем».

Он встал и направился к дверному проему, ведущему в другую комнату. Там виднелись два глиняных лежака – жесткие, но все же очень привлекательные. Он должен поспать. Хотя тело, которое он сейчас носил, было молодым и сильным, это было всего лишь обычное тело. Если он будет осторожен в обращении с ним, станет давать ему надлежащий отдых и пищу, не доводя до истощения, оно может прослужить еще несколько недель. Но если он продолжит изнурять это тело так, как он делал, когда разыскивал Энинву, оно отслужит свой срок гораздо раньше. Он вытянул руки перед собой, опустив вниз ладони, и заметил без всякого удивления, что они дрожат.

– Энинву, я должен поспать. Разбуди меня, когда еда будет готова.

– Подожди!

Неожиданная резкость, прозвучавшая в ее голосе, заставила его остановиться и обернуться.

– Ответь мне, – сказала она. – Что бывает, когда люди отказываются идти с тобой?

Неужели это было все? Он оставил ее вопрос без ответа, забрался на один из лежаков, улегся на покрывавший его матрац и закрыл глаза. Ему казалось, еще прежде чем сон подступил к нему, будто он слышит, как она заходит в комнату. Но он не обратил на это никакого внимания. Уже очень давно он открыл для себя, что люди становятся более сговорчивыми, когда он дает им возможность самостоятельно найти ответы на подобные вопросы. Только дурак нуждается в прямом ответе. А эта женщина была отнюдь не глупой.

Когда она разбудила его, дом был наполнен запахами пищи, и он быстро поднялся, чувствуя сильный голод. Он сел рядом с ней, вымыл руки водой из широкой глиняной чашки, которую она ему подала, а потом прямо пальцами подхватил со своей тарелки кусок разваренного батата и опустил его в общий котел с наперченным супом. Еда была очень вкусной и питательной, и поэтому некоторое время он был поглощен только ей, не обращая никакого внимания на Энинву. Она, как он успел заметить, во время еды тоже не имела склонности к каким-либо разговорам. У него вдруг всплыли очень давние воспоминания, оставшиеся с тех пор, когда он жил какое-то время среди ее народа: между омовением рук и принятием пищи должна быть еще короткая религиозная церемония. Пища и пальмовое вино обязательно подносились богам. Он спросил ее об этом, когда его собственный голод был уже почти утолен.

Она взглянула на него.

– А какому богу поклоняешься ты?

– Никакому.

– И можно узнать, почему?

– Я всегда помогаю себе сам, – ответил он.

Она кивнула.

– Ты делаешь это как минимум двумя способами. Я тоже помогаю себе сама.

Он слегка улыбнулся, но не смог заглушить тревогу: трудной задачей может оказаться попытка хотя бы частично приручить женщину из буйного дикого племени, которая вот уже более трехсот лет в одиночку борется за жизнь. Нелегко заставить ее последовать за ним. Однако у нее есть сыновья, о которых она заботится, и вот с этим, может быть, связана ее уязвимость. Вполне возможно, она потом заставит его глубоко пожалеть, что он увел ее с собой, – ведь она может решиться убить его, если он проявит хоть какую-то слабость.

– Перед своими людьми я стараюсь уважать богов, – сказала она. – Для них мои слова – это голос бога. Но для меня… За свою жизнь я убедилась, что люди должны поклоняться собственным богам и должны сами устраивать свое счастье. А несчастье может случиться независимо ни от чего и ни от кого.

– Ты совсем не подходишь для здешней жизни.

Она только вздохнула.

– Все опять об одном и том же. Я уже привыкла здесь, Доро. У меня было уже десять мужей, каждый из которых указывал мне, что я должна делать. Почему я должна соглашаться, чтобы ты стал моим одиннадцатым? Потому что ты убьешь меня, если я откажусь? Вот так мужчины на твоей земле добывают себе жен, угрожая им убийством? Хорошо, допустим, что ты не убьешь меня. Возможно, что мы договоримся!

Он пропустил мимо ушей эту ее вспышку, хотя при этом и заметил, что она предположила как нечто само собой разумеющееся, будто он хочет взять ее себе в жены. Действительно, это было с ее стороны наиболее естественное предположение – и, возможно, правильное. Он размышлял уже о том, с кем из его людей ее спарить в первую очередь, но сейчас понял, что должен взять ее себе. По крайней мере, на время. Он частенько удерживал около себя наиболее сильных из своих людей – иногда по несколько месяцев, а иногда и год. Если это были дети, они учились почитать его как отца, если это были мужчины, они учились почитать его как хозяина, а если это были женщины, то они предпочитали принимать его скорее как любовника или мужа. Энинву была самой красивой из всех женщин, которых ему доводилось видеть. Он был настроен затащить ее в постель уже сегодняшней ночью, и проделать это еще много-много раз, пока не переправит ее в деревню, где он держал своих породистых людей и которую он создал в колонии Нью-Йорк, находящейся под британским протекторатом. Но почему на этом все должно закончиться? Эта женщина была очень редкой находкой.

Он заговорил мягко и осторожно.

– Разве я пытался убить тебя, Энинву? Зачем? А ты убила бы меня, если бы смогла?

– Возможно, я смогу сделать это!

– Так вот я. – Он бросил на нее взгляд, который откровенно игнорировал ее мужской облик. Его глаза вели разговор с женщиной, скрытой под мужской внешностью, – по крайней мере он надеялся, что так оно и есть. Будет еще более приятно забрать ее тело, потому что она готова предпочесть это из-за охватившего ее страха.

Но она промолчала, как будто смущенная его мягкостью. Именно этого он и добивался.

– Мы непременно должны быть вместе, Энинву. Разве тебе никогда не хотелось иметь мужа, достойного тебя?

– Ты слишком высокого мнения о себе.

– И о тебе тоже, иначе почему бы еще я оказался здесь?

– Все мои мужья были очень могущественные люди, – сказала она. – Это были весьма известные люди, не раз доказавшие свое мужество, хотя они и не имели таких способностей, как ты. У меня есть сыновья, которые стали священниками, богатые сыновья, имеющие прочное положение в обществе. Так почему я должна по собственному желанию выйти замуж за человека, который все время, словно дикий зверь, нападает на других людей?

Он слегка коснулся своей груди.

– Этот человек собирался первым напасть на меня. Он бросился на меня со своим мачете.

Эти слова словно остановили ее. Она даже вздрогнула. – Меня однажды чуть не убили подобным образом. Чуть не зарезали насмерть.

– И что же ты сделала?

– Я… Я вылечилась, сама. Я никогда бы не поверила, что мне удастся сделать это так быстро.

– Я имею в виду – что ты сделала с человеком, который напал на тебя?

– Их было семеро. Семеро мужчин собрались, чтобы убить меня.

– Так что ты сделала, Энинву?

Казалось, она была напугана собственными воспоминаниями.

– Я убила их, – прошептала она. – Чтобы отвадить других, а еще потому… потому что я была слишком озлоблена.

Доро сидел, внимательно наблюдая за ней, вглядываясь в застывшую в ее глазах боль, вызванную воспоминаниями. Сам он не мог припомнить, чтобы чувствовал какую-то боль, когда убивал человека. Особенно в последнее время. Возможно, он испытывал гнев или раздражение. Скорее, это был гнев – оттого, что мужчина, полный сил и нераскрытых возможностей, должен быть убит. Вот эта бессмысленная потеря и вызывала гнев. Но не боль.

– Ты это серьезно? – как можно спокойней спросил он. – Но как ты убила их?

– Вот этими руками. – Она вытянула перед собой свои руки. Обычные руки, совсем не похожие на те безобразные, какими они были у нее в старческом облике. – Я была разгневана, – повторила она. – С тех пор я стараюсь удерживаться от гнева.

– Но что ты сделала?

– Почему ты хочешь знать все эти позорные подробности? – запротестовала она. – Я убила их, они мертвы. Это были мои люди, и я убила их!

– Какой позор в том, чтобы убить тех, кто напал на тебя с той же целью?

Она в очередной раз промолчала.

– Я уверен, что эти семеро не единственные, кого ты убила.

Она только вздохнула, уставившись в огонь.

– Обычно я просто запугивала их, а убивала лишь в том случае, если они вынуждали меня к этому. Чаще всего они просто пугались и убегали прочь. Многих я сделала очень богатыми, так что долгие годы никто из них даже не пытался убить меня.

– Расскажи мне, как ты убила этих семерых.

Она встала и вышла наружу. Кругом уже стемнело, как и должно быть темной безлунной ночью. Но Доро был уверен, что Энинву с ее удивительными способностями могла видеть абсолютно все. Однако куда она отправилась и зачем?

Она вернулась, вновь уселась на свое место и протянула ему камень.

– Попробуй, разбей его, – равнодушно сказала она.

Это был настоящий камень, а не засохшая грязь. Он мог бы ударить его о другой такой же камень или о металлический предмет, но ничего не мог сделать с ним одними голыми руками. Поэтому он вернул его целым.

А она раздробила его, зажав в одной руке.

Он понял, что ему необходима эта женщина. Вряд ли можно было найти лучшее могучее семя для разведения потомства. Она усилит в своем потомстве каждую линию, которую он хотел бы размножить, причем усилит безмерно.

– Идем со мной, Энинву. Ты происходишь из того же рода, что и я, ты относишься именно к тем людям, которых я собираю. Это те самые люди, частью которых ты можешь стать, которых тебе не следует бояться и нет необходимости подкупать, чтобы они сохранили тебе жизнь.

– Но я родилась здесь, среди моих людей, я произошла от них. Ты и я совсем не похожи друг на друга, – продолжала настаивать она.

– Мы более похожи друг на друга, чем на других людей. Нам нет нужды прятаться друг от друга. – Он взглянул на ее молодое и крепкое мужское тело. – Будь снова женщиной, Энинву, и я докажу тебе, что мы должны быть вместе.

Она лишь слабо улыбнулась.

– Я родила сорок семь детей от десяти мужей, – сказала она. – Так чем же ты можешь удивить меня?

– Если ты пойдешь со мной, то, как я полагаю, в один прекрасный день ты увидишь детей, которых тебе никогда не придется хоронить. – Он сделал паузу, заметив, что на этот раз полностью завладел ее вниманием. – Мать никогда не должна видеть, как стареют и умирают ее дети, – продолжил он. – Если ты жива, они тоже будут жить. Это всего лишь ошибка их отцов, что они умирают. Позволь мне подарить тебе детей, которые будут жить!

Она поднесла руки к лицу, и в какой-то момент ему показалось, что она вот-вот заплачет. Но ее глаза были абсолютно сухими, когда она взглянула на него.

– Детей вот от этого ворованного тела? – прошептала она.

– Нет, не от этого. – Он указал рукой на свое тело. – Этот человек был обычным мужчиной. Но я обещаю тебе, что если ты пойдешь со мной, то получишь от меня детей таких же, как ты сама.

Последовала долгая тишина. Она сидела, глядя в огонь, – возможно, собираясь с мыслями. Наконец она посмотрела на него долгим изучающим взглядом, от которого ему стало не по себе. Это ощущение неудобства в какой-то момент даже поразило его. Он привык к тому, что неудобство испытывали другие. И ему не понравился ее оценивающий взгляд. Она будто решала, покупать его или нет. Если ему удастся победить ее живую, он должен будет научить ее хорошим манерам!

Он не был уверен в своей победе до последнего момента, пока ее грудь не начала расти и набухать. Он поднялся, и когда превращение было полностью завершено, понес ее прямо к постели.

2.

На следующий день они встали еще до рассвета. Энинву вооружилась мачете и заставила Доро сделать то же самое. Казалось, она была вполне довольна происходящим, когда складывала вещи в длинную корзину, которую намеревалась взять с собой. Теперь, когда она приняла решение, она больше не задавала вопросов о жизни с ним, хотя и была озабочена судьбой собственных людей.

– Ты должен позволить мне быть твоим проводником, когда будем проходить через деревни, – сказала она. Теперь она вновь приняла облик молодого мужчины, и даже обернула свои одежды, как и положено, вокруг бедер и между ног. – Поблизости много деревень, так что никакой чужеземец не может добраться до меня, не заплатив денег местным жителям. Тебе очень повезло, что ты смог пройти и тебя никто не остановил по дороге. Или повезло моим людям. Поэтому я должна убедиться в том, что им повезет в очередной раз.

Он согласно кивнул. Пока она будет придерживаться нужного ему направления, она сможет вести его сколько захочет. Ночью она покормила его вареным бататом, а затем все оставшееся время изнуряла любовью его сильное молодое тело. – Ты хороший мужчина, – сказала она, удовлетворенно оглядывая его. – Я очень давно не встречала ничего подобного.

Он был даже удивлен, почувствовав, как сильно этот маленький комплимент его тронул, как вообще эта женщина смогла так сильно его порадовать. Она была весьма большой ценностью, во всех смыслах. Она бросила прощальный взгляд на свой дом, остающийся чистым и опрятным, на двор, такой изящный и милый, несмотря на небольшие размеры. Он наблюдал за ней и подумал о том, как много лет все это было ее домом.

– Мои сыновья помогали мне построить его, – тихо сказала она. – Я сказала им, что мне нужно отдельное место, где я без помех могла бы заниматься своими лекарствами. И все, кроме одного, пришли мне помогать. Тот, который не пришел, был самым старшим сыном из оставшихся в живых. Он хотел, чтобы я жила вместе с ним. И был очень удивлен, когда я не согласилась. Он очень богат и самонадеян и всегда слушает только себя, даже если говорит при этом сущий вздор, как это частенько бывает. Он ничего не знал и не понимал в том, что касается меня, так что я показала ему лишь малую часть того, что показывала тебе. Только самую малость. И это заткнуло ему рот.

– Так и должно быть, – рассмеялся Доро.

– Сейчас он очень старый человек. Я думаю, что он единственный из моих сыновей, кто не заметит моего отсутствия. Он даже будет рад, когда узнает, что я исчезла. Точно так же будут довольны и многие мои люди, несмотря на то, что я сделала их богатыми. Немногие из ныне живущих достаточно стары, чтобы помнить все мои превращения из женщины в леопарда, а затем в питона. Они сохранили только легенды и страх.

Она подхватила пару бататов и сунула их в свою корзину, затем взяла еще несколько и кинула своим козам Те в первый момент бросились испуганно в сторону от них, а потом подошли и принялись есть.

– Они еще никогда так хорошо не ели, – сказала она и рассмеялась. После этого, сделавшись чуть серьезней, она прошла в небольшой чулан, где глиняные фигурки образовывали нечто вроде священного алтаря.

– Это здесь для того, чтобы можно было показать моим людям, – сказала она Доро. – Эти и те, другие, там внутри. – Она махнула рукой в сторону дома.

– Но там я ничего не видел.

Казалось, что глаза ее смеются, несмотря на мрачное выражение лица.

– Да ты почти сидел на них.

Вздрогнув, он начал вспоминать. Обычно он не стремился походя нарушать религиозные пристрастия людей. Впрочем, у Энинву он не заметил особой религиозности. Но сама мысль о том, что он чуть ли не сидел на священных реликвиях, даже не опознав их… это его обеспокоило.

– Ты имеешь в виду те глиняные чурбаны, стоявшие в углу?

– Те самые, – просто ответила она. – Они остались еще от моей матери.

Символы родовых духов. Теперь он кое-что припомнил и покачал головой.

– Я становлюсь очень небрежным, – сказал он по-английски.

– Что ты сказал?

– Что мне очень жаль. Я слишком долго жил вдали от твоего народа.

– Это не имеет большого значения. Как я уже сказала, эти вещи находятся здесь только для того, чтобы их видели другие. Я должна всегда чуть-чуть лгать, даже здесь.

– Больше этого не будет, – сказал он.

– Весь этот город будет думать, что я наконец умерла, – сказала она, не сводя глаз с фигурок. – Возможно, они устроят здесь священное место и дадут ему мое имя. В других городах частенько поступают подобным образом. А по ночам, когда они будут видеть тени и слышать удары веток, сгибающихся под ветром, они смогут рассказывать друг другу, что им привиделся мой дух.

– Да, пожалуй. Священное место, посещаемое духами, будет пугать их гораздо меньше, чем живая женщина. Во всяком случае, мне так кажется, – сказал Доро.

Без малейшей улыбки Энинву провела его через проход в стене, и они начали длинный путь по раскинувшемуся среди высоких деревьев лабиринту тропинок, таких узких, что идти по ним можно было только друг за другом. Энинву несла свою корзину на голове, а мачете, убранное в ножны, было подвешено у нее на боку. Они шли босиком, и их голые ноги не издавали почти ни звука, во всяком случае такого, который помешал бы обостренному слуху Энинву. Несколько раз, когда они двигались в быстром темпе, который задавала она сама, ей приходилось сворачивать в сторону и бесшумно прятаться в кусты. В таких случаях Доро с не меньшим проворством следовал за ней, и каждый раз едва ли не перед самым носом проходивших мимо людей. Чаще всего это были женщины и дети, несшие на головах кувшины с водой или дрова для растопки. Но попадались и мужчины с мотыгами в руках, вооруженные мачете. Все было так, как и говорила Энинву. Они были в самом центре ее родного поселения, которое со всех сторон окружали другие деревни. Тем не менее ни один европеец не смог бы понять, где именно он находится в данный момент, поскольку вокруг довольно долгое время не было даже намека на жилье. Но на пути сюда Доро натыкался на деревни и на большие дома, стоявшие друг за другом и окруженные многочисленными постройками. Он либо обходил их стороной, либо самоуверенно проходил мимо, делая вид, что занят совершенно легальным делом. К счастью, никто не попытался его остановить. Зачастую люди не решались останавливать человека, который казался им очень важным и обремененным делами. Однако они без всяких колебаний задерживали чужеземцев, которые прятались от посторонних глаз или которые появлялись здесь для того, чтобы шпионить. Все время, пока Доро следовал за Энинву, его не покидала тревога, что его тело могло принадлежать одному из ее родственников, живших неподалеку. Это могло вовлечь и ее и его в большую беду. Он испытал настоящее облегчение, услышав, что они миновали территорию, где жили ее люди.

Энинву повела его хорошо знакомыми ей тропинками – по земле, которая была ей известна благодаря тому, что либо она сама здесь уже когда-то жила, либо здесь теперь жили ее дочери. В какой-то момент во время их путешествия она рассказала ему об одной из дочерей, которая вышла замуж за красивого, сильного, но ленивого молодого человека, а потом сбежала от него к менее представительному мужчине, но достаточно честолюбивому. Он слушал ее некоторое время, а затем спросил:

– А сколько твоих детей дожили до зрелого возраста, Энинву?

– Все до единого, – с чувством гордости ответила она. – Все они были сильными и здоровыми, и у них не было никаких природных недостатков.

К детям с природными недостатками относились близнецы, а также дети, родившиеся ногами вперед, родившиеся с зубами или с другими отклонениями. Такие дети обычно выбрасывались. Доро сталкивался с подобными обычаями и у самых лучших своих производителей – по той или иной причине они убивали младенцев.

– У тебя было сорок семь детей, – сказал он с недоверием, – и все из них выжили и были вполне совершенными людьми?

– По крайней мере, совершенными телом. Все они выжили.

– Наверняка это дети моих людей! Вполне возможно, некоторые из них или их потомки в конце концов присоединятся к нам.

Энинву остановилась так неожиданно, что он едва не налетел на нее.

– Ты не должен трогать моих детей, – тихо сказала она.

Он взглянул на нее сверху вниз – она все еще не решалась стать выше ростом, хотя и говорила ему, что может это сделать, – и попытался сдержать неожиданно подступившее раздражение. Она пыталась разговаривать с ним так, будто он был одним из ее детей. Она все еще не осознала его силы!

– Я здесь, – сказала она все тем же тихим голосом. – И ты уже имеешь меня.

– Действительно?

– Столько, сколько мог бы любой другой мужчина.

Эти слова остановили его. Ее голос не изменился, но он сразу понял, что именно она не сказала ему: она не признавала того, что стала его собственностью. Она заявила, что он может рассчитывать только на какую-то очень маленькую часть ее, которую она предоставляла своим мужчинам. Она не привыкла к мужчинам, которые требовали большего. Хотя она и вышла из общества, где жены в буквальном смысле принадлежали своим мужьям, она обладала слишком большой силой. Эта сила сделала ее независимой, приучила быть всегда самой собой. Она все еще не поняла, что потеряла эту независимость, когда ушла от своих людей вместе с ним.

– Идем, идем, – настаивал он.

Но она не двинулась с места.

– Ты должен что-то ответить мне, – сказала она.

Он только вздохнул.

– Твои дети будут в безопасности, Энинву, – сказал он. Возможно, он так думал лишь в этот момент.

Она повернулась и пошла вперед. Доро следовал за ней, раздумывая о самом лучшем, что может сделать для нее – наградить ее новым ребенком, и как можно скорее. Тогда ее независимость исчезнет без всякой борьбы. Она будет делать все, о чем он попросит, только бы сохранить своего ребенка. Она представляет слишком большую ценность, чтобы быть просто убитой. А если он сумеет похитить кого-нибудь из ее потомков, то она, без сомнения, может вынудить его расправиться с ней. Но если она будет изолирована в Америке, да еще с младенцем, о котором надо постоянно заботиться, ей придется научиться покорности.

Дороги неожиданно стали более узкими, когда путешественники вступили в незнакомую для Энинву страну. Все чаще и чаще им приходилось пользоваться мачете, чтобы прокладывать путь. Большую трудность представляли протоки и ручьи. Иногда они размывали землю, и такие промоины приходилось обходить стороной, иногда перерезали дорогу, и в этих местах местные жители клали бревна. Но там, где Доро и Энинву не находили ни обходных тропинок, ни мостов, им приходилось самим валить бревна для переправы. Путешествие становилось все более долгим и опасным. Разумеется, истощение не могло убить их до конца, но Доро знал, что если он упадет, то не сможет удержаться и не забрать тело Энинву. Она была слишком близко от него. Когда он шел на север, он пересек несколько рек, преодолев тяготы пути за счет того, что просто заменял свое тело на ближайшее в цепочке людей, идущих за ним. А поскольку сейчас он шел первым, собственным чутьем прокладывая путь к тому месту, где был его корабль вместе с экипажем, он не мог оставить ее ни впереди, ни позади себя. Он не должен был даже думать об этом. Сейчас они находились в стране, жители которой постоянно вели войны из-за рабов и продавали их в Европу. Эти люди немедленно разорвали бы ее на куски, если бы она начала совершать превращения прямо перед ними. У некоторых из них имелись даже европейские ружья и порох.

Однако их задержки в пути не стали пустой потерей времени. Доро он получил возможность достаточно узнать Энинву и многому научиться. Он обнаружил, что пока она находилась с ним, ему не пришлось воровать пищу. Когда взятые в дорогу бататы были очищены и съедены, она находила пищу в самых разных местах. Каждый день во время их путешествия она наполняла свою корзину фруктами, орехами, кореньями – и все, что она собирала, оказывалось вполне съедобным. Она метала камни с силой и скоростью пращи, добывая таким образом птиц и мелких животных. И когда день начинал клониться к концу, у них всегда была нормальная еда. Если вдруг какое-то растение было ей незнакомо, она пробовала его, пытаясь распознать внутри себя, ядовито оно или нет. Она даже съела несколько из них – они, как оказалось, были на самом деле ядовиты, однако ни одно из них не причинило ей вреда. Но ему она давала только здоровую пищу, и он съедал все это, уверенный в ее способностях. А однажды, когда на его руке начал воспаляться небольшой порез, у него появилось еще больше оснований ей доверять.

Воспалившаяся рука уже начала опухать, когда она заметила это, и Доро чувствовал себя больным. Он уже подумывал о том, как ему раздобыть новое тело, не подвергая опасности Энинву. И тут, к его удивлению, она предложила ему помощь в лечении.

– Ты должен был сам сказать мне об этом, – заметила она. – А так ты лишь подвергаешь себя ненужным страданиям.

Он с сомнением взглянул на нее.

– Ты можешь найти здесь все необходимые для лечения травы?

Она встретила его взгляд.

– Часто эти травы играли ту же роль для моих людей, что и глиняные фигурки богов во дворе. Если ты разрешишь, я помогу тебе без всех этих трав.

– Хорошо. – Он протянул ей опухшую воспаленную руку.

– Будет больно, – предупредила она.

– Не беспокойся, – ответил он.

Она чуть надкусила его руку.

Он перенес это, удерживая себя от собственной смертоносной реакции на возникшую боль. Она правильно поступила, заранее предупредив его. Это был уже второй раз, когда она находилась от смерти гораздо ближе, чем могла себе вообразить.

Некоторое время она не делала никаких движений. Казалось, все ее внимание обратилось куда-то внутрь, и она даже не ответила на его вопрос, когда он заговорил с ней. Наконец она вновь поднесла его руку ко рту, и на этот раз боль была еще сильнее. Но она больше не кусала его. Она сплюнула три раза, высасывая гной из раны на его руке, а затем, как ему показалось, зализала рану языком. Ее слюна обжигала его словно огонь. Продолжая разглядывать его руку, она еще два раза проделала то же самое, вызывая у него ощущение обжигающей боли. И почти сразу после этого опухоль и боль исчезли, рана начала заживать.