Текст книги "Склеп Хаоса"

– Я… – Маэль открыл было рот, чтобы доказать: он вовсе не боится трудностей, просто еще немного – и стараниями таких, как корсарский капитан, этих самых трудностей вообще не останется! Чем тогда прикажете заниматься благородным странствующим рыцарям? Никаких похищенных дев, никаких злобных чудовищ и магов-чернокнижников – повсюду сплошное благолепие и скука!

– Ой, – сказал за спиной Монброна чей-то очень знакомый ласковый голосок. – Добрый день, господа… Месьор Блайи, что с вами случилось?

Увлекшиеся спорщики разом оглянулись. Окружающая толпа шевелилась, раздвигаясь и образуя живой коридор, и сразу смыкалась, когда маленький кортеж проходил мимо. Живописную композицию, шествовавшую по проходу, составляли: донна Агнесса Вальехо, горделиво восседавшая на маленькой гнедой кобылке; сопровождавший ее капитан Конан (при виде которого Монброн непроизвольно потянулся к рукоятке эстока) и скромно державшийся позади Деррик вкупе со своей лошадью, ведомой под уздцы, и неизменной плоскомордой рыжей псиной. Судя по весело блестящим глазам госпожи Вальехо и ее непринужденной улыбке, она совершенно не считала общество прославленного корсара чем-то предосудительным. Наоборот, как с горечью убедился Монброн, госпожа графиня предпочла не показываться на церемонии ради прогулки по ярмарке в компании этого… этого… в общем, ясно кого!

Кроме того, внезапно обострившийся взор Маэля заметил в прическе донны Агнессы ярко блестящий золотой гребень, которого точно не было утром. Настроение гостя из Аквилонии окончательно испортилось.

Племянницу градоправителя приветствовали нестройным, но искренне восхищенным хором. Асторга и Сигурд даже догадались поклониться, кто-то из корсаров не слишком уверенно последовал их примеру. Донна Вальехо приветливо улыбнулась и повторила свой вопрос:

– И все-таки, Блайи, что стряслось?

Судя по лицу барда, ему очень хотелось провалиться сквозь землю, но, к сожалению, он не обладал способностями крота или землеройки.

– Э-э… – непозволительно замешкался с ответом Монброн, поняв, что из Ди Блайи сейчас не вытянешь ни слова. Происшествие с бардом было не того характера, чтобы живописать его прекрасным (и невинным!) девицам.

– Его ограбили, – пришел на выручку Сигурд. – Стукнули по голове и того… обобрали. Сразу смылись, он не заметил, кто это был.

– К сожалению, наша городская стража в самом деле никуда не годится, – с серьезным и сочувствующим видом кивнула Агнесса. – Поверьте, я очень сожалею, месьор Ди Блайи…

Послышалось еле сдерживаемое фырканье – это смеялся уткнувшийся в гриву своей кобылки Деррик. Кажется, доверенное лицо донны Вальехо быстро смекнуло, что на самом деле к чему. Собака недоуменно уставилась на своего хозяина, не понимая причин столь загадочного поведения.

Конан оценил разворачивающееся представление единственным взглядом – одновременно презрительным и слегка любопытствующим. Он подозревал, что виной неприятностей Блайи наверняка является какая-то юбка, и барду ужасно не хочется в этом признаваться. Особенно перед Агнессой. Ну и пусть себе молчит. Сумел влипнуть – сумей и выпутаться. Интересно, кто же додумался до такой мести? Наверняка муженек или приятель симпатии барда. В таком случае это весьма сообразительный и жестокий человек…

Киммериец уже прикидывал, кто из его людей может без особого ущерба расстаться с частью своей одежды в пользу обобранного Блайи (все-таки не стоит парню и дальше шататься по ярмарке в таком виде…), когда Агнесса расстегнула фибулу своего ярко-красного шелкового плаща и невозмутимо протянула его барду со словами:

– Это, конечно, не равноценная замена вашей потере, но лучше, чем ничего.

Ди Блайи рассыпался в благодарностях (большая часть которых была вполне искренними), поспешно сооружая из подарка донны Вальехо нечто вроде импровизированной тоги. Его слова заглушил внезапно грянувший рев медных труб. Сие означало, что время речей наконец завершилось и наступает давно ожидаемый момент – сейчас из-под помоста выкатят заранее приготовленные бочки, выбьют крышки, а дальше начнется настоящее веселье!

Толпа подалась назад, затем нетерпеливо качнулась вперед, смяв и поглотив в своем движении и маленькую группку корсаров вместе с их капитаном, и донну Вальехо с ее крохотной свитой.

Никому из нескольких сотен людей, толпившихся в этот погожий летний день на пологом берегу Флеммы, не пришло в голову посмотреть наверх. Там, черной тенью на фоне блекло-синего неба, целеустремленно летела со стороны моря к городу какая-то большая птица. Ей оставалось преодолеть еще около трети лиги, чтобы оказаться над речной долиной.

* * *

Конан и Деррик по молчаливому уговору остановились на небольшом пригорке, бездумно глазея на разноцветье ярмарки и привыкая к ее гомону. Собака немедленно отыскала жиденький лоскуток тени и растянулась там, вывалив длинный язык, а лошадь терпеливо ждала, когда хозяин снова тронется в путь.

Внизу шумело пестрое торжище, в точности уподобляясь морскому прибою с его приливами и отливами – приносимые ветром звуки становились то громче, то тише.

– Весело тут у вас, – заметил Конан, кивком указывая на цветастый круговорот.

– Угу, – согласился Деррик, прицельно запустив опустевшим кувшином в прогрохотавший мимо возок с тыквами. Как ни странно, попал – сосуд устойчиво качнулся на вершине ярко-желтой горки. Опаздывавший к открытию возница подхлестнул мулов и ничего не заметил. Деррик продолжал, раздражаясь от слова к слову: – Такое веселье, что дальше некуда. Дважды в год – в начале лета и в конце осени. Во все остальное время здесь милое, тихое, цветущее захолустье. Торговое сословие, как ему и положено, торгует, дворянство по большей части мается бездельем, перемежаемым редкими дуэлями и еще более редкими праздниками… Красота, правда?

– Тогда чего же ты не уедешь? – для самого киммерийца любое, сколь угодно краткое, но вынужденное пребывание на одном и том же месте превращалось в сущее наказание. И неважно, какими причинами оно было вызвано: его собственными делами, противодействием властей или (что случалось чаще всего) – наличием очередной сговорчивой подружки.

– Разве где-то мир устроен по-другому? – ответил вопросом на вопрос Деррик. – Из всех худших место это наилучшее. Так что я, пожалуй, задержусь здесь еще ненамного…

– Это что, из-за Агнессы? – чуть понизив голос, иронически спросил Конан. Конечно, подобное было не слишком вероятно, но сколько раз он уже сталкивался с такими историями – красивая госпожа и излишне преданный ей слуга…

– При чем здесь донна Вальехо? – Деррик, кажется, даже не обратил никакого внимания на недвусмысленный намек, крывшийся в словах корсара. – Она милейшая женщина… и мой друг, если можно так выразиться. Мы кое-чем взаимно обязаны друг другу, она предложила мне место в своей свите, я согласился… – Деррик поправил берет и небрежно осведомился: – Кстати, графиня наверняка захочет знать исход нашей небольшой беседы. Что ей передать?

– Я подумаю, – расплывчато ответил Конан. Он и в самом деле еще не решил, воспользоваться неожиданным предложением Деррика или разыскивать дракона самому. Кроме того, Конан всегда настораживался, если в его дела пытались вмешаться посторонние. От настороженности же всего один шаг до недоверия и подозрительности. – А ты на всякий случай будь наготове. Если сможешь указать, где прячется зверюга, то неплохо будет на днях наведаться к ней в гости.

– Хорошо, – кивнул Деррик. Было непонятно, что он имеет в виду – неопределенный ответ корсара или указание подготовиться к походу.

Два человека, за которыми следовали белая кобыла и рыжая бойцовая собака, спустились вниз по склону и прошли под легкой деревянной аркой, в изобилии украшенной лентами и уже начавшими вянуть цветами. Стражники на воротах, собиравшие плату за вход и разнообразные налоги на ведение торговли, обрадованно дернулись при виде запоздавших посетителей. Однако, переглянувшись, блюстители порядка на редкость единодушно решили, что мысль потребовать мзду с этих гостей не самая лучшая. Городская казна не обеднеет от потери нескольких медных монет, а связываться с грозным корсаром или совершенно не умеющим сдерживать свой язык Дерриком – себе дороже.

– Сейчас дон Карбальо будет долго и нудно распространяться о своих трудах на благо родного города, – сообщил Деррик, прислушиваясь к отдаленному гулу толпы. – Затем настоятель здешней митрианской обители благословит все это скопище и начнется дармовая пьянка. Спорю на дублон, почтенный капитан, что твои подчиненные окажутся у бочек первыми.

Конан с сожалением вспомнил, что сегодня утром он не собирался никуда идти. Чего ради он тащился по жаре – поглазеть на здешнюю толкотню, что ли? Бесплатная выпивка – наверняка самое дешевое и кислое пойло из имеющихся – его не прельщала. За командой, конечно, не помешает присмотреть, но там вполне справятся и без него…

– Вот и неизменное развлечение – спор между торгующими и власть имущими, – вполголоса заметил Деррик.

Где-то неподалеку в самом деле ссорились – шумно, с увлечением и несомненным знанием дела. Доносились визгливые голоса женщин, то причитавших, то начинавших на чем свет стоит крыть своих обидчиков. Иногда в эту трескотню вмешивались мужчины, пытавшиеся что-то указывать.

Деррик остановился на полушаге, став похожим на кулика, поджавшего лапу, и выжидательно посмотрел на своего спутника. Рыжая псина еле слышно заворчала, недовольно косясь в сторону источника громких звуков.

Еще со времен бесшабашной юности Конан на собственной шкуре усвоил одно хорошее правило: не лезь в драку, пока не узнаешь ее причин. Вмешательство же в семейные или торговые ссоры никогда не доводило до добра. Чаще всего ссорящиеся немедленно объединялись против того, кто дерзнул оторвать их от такого занимательного времяпровождения.

Всё решило имя Эвана, запальчиво выкрикнутое одной из женщин. Раз ссылаются на Плоскомордого, значит, имеют к нему какое-то отношение. Кроме того, Конан, прожив на свете почти три с половиной десятка беспокойных лет, так и не научился справляться со своим любопытством. Впрочем, он и не слишком старался. Человек, лишенный интереса к жизни – почти то же самое, что стоячее болото.

– Пошли, глянем, – проворчал киммериец. Деррик без единого слова последовал за ним. Собака, не дожидаясь приказа, тяжелыми прыжками понеслась вперед и юркнула в щель между двумя соседними навесами. Оттуда немедленно раздался истошный вопль и чей-то призыв о помощи.

Конан и Деррик обогнули закрытую лавку, над которой болтался деревянный сапожок, и вышли к месту происшествия. Ссора к тому моменту уже напоминала залитый водой, но все еще не погасший костер. Участниками ее были три или четыре женщины, в которых безошибочно узнавались местные вилланки, и столько же мужчин, подозрительно напоминавших обычных вышибал. На земле валялось несколько перевернутых корзин, содержимое которых частично рассыпалось или было втоптано в пыль. Посредине, нагнув голову, стояла глухо рычавшая Чинкуэда. Судя по тому, что один из нападавших держался за руку и непрерывно охал, любимица Деррика уже успела пустить в ход зубы.

– Чинка, – окликнул собаку Деррик. Рычание прекратилось, короткий обрубок хвоста заметался из стороны в сторону.

– Погром или грабеж? – осведомился Конан, и тут же пожалел об этом. Заговорили все одновременно. Особенно старалась одна из женщин – толстушка средних лет, наверняка почтенная мать семейства и первая сплетница на всю деревню. Из ее горячей, но маловразумительной речи следовало, что им разрешили встать здесь, а потом заявились эти грабители, забывшие всякий стыд, и начали требовать с бедных женщин плату за право торговли! А они уже заплатили, как и положено – господам солдатам на входе. Они же не дурочки и понимают – городской казне с ярмарки тоже свое получить нужно. А эти головорезы слушать ничего не желали и грозили весь товар перепортить, если с ними не расплатятся. Чем же платить, спрашивается, если ярмарка еще не начиналась? А их сам господин Эван заверил, что, мол, торгуйте все дни спокойно… Что ж творится на белом свете, люди добрые?

– Подумаешь, Плоскомордый, – пренебрежительно заметил кто-то из вымогателей. – Тоже мне, отыскали покровителя, курицы щипаные… Слушай, тетка, или гони монету, или проваливай отсюда вместе со всем своим барахлом.

Голосистая торговка и ее приятельницы онемели. Деррик хмыкнул. Чинка покосилась на хозяина и оглушительно гавкнула. Конан с сожалением подумал, что сегодняшнее утро точно ознаменуется дракой. Он еще мог понять вора или мошенника, но вот таких вымогателей – никогда.

Крестьянка растерянно оглянулась в поисках поддержки, набрала побольше воздуху, чтобы заголосить… И тут в настороженной тишине прозвучал новый голос – глуховатый и насмешливый:

– Тетушка Агата, зачем же так надрываться?

Прислонившись к стене лавки, стоял Эван Плоскомордый и грыз большое желтое яблоко. Он был один или его охрана умела хорошо прятаться. Увлеченные спорщики не заметили его появления, и теперь женщины обрадованно загалдели, а вышибалы, переглянувшись, как бы невзначай выстроились полукругом. Конана и Деррика никто в расчет не принял, сочтя, что чужаки не станут вмешиваться в дело, которое их не касается.

Плоскомордый небрежно выбросил огрызок яблока через плечо и поинтересовался:

– И как это понимать?

– Ну-у… – не слишком вразумительно начал вожак маленькой шайки.

– А мне казалось, мы договорились, – тем же невозмутимым голосом продолжал Эван. – Вы больше мне на глаза не показываетесь, а я оставляю вас в покое. Нехорошо как-то получается: я-то уверен, что вы сидите тихо, а вы, оказывается, пакостите, обижаете моих друзей… Что будем делать, Ваго?

Ответа не последовало. Вряд ли вымогатели сожалели о сделанном. Скорее о том, что сегодня удача от них отвернулась и нужно как-то убраться подальше, желательно без особого урона для кошельков и здоровья.

– Эван, тебе помочь? – деловито поинтересовался Конан, прикинув возможное развитие событий. Четверо против одного (если Плоскомордый в самом деле шляется в одиночестве) – еще не безнадежно, но совсем невесело…

– Благодарю, капитан, это лишнее, – по-прежнему безмятежно отозвался Эван. – Сейчас эти господа расплатятся за причиненный ущерб, извинятся перед почтенными женщинами и тихо покинут ярмарку. Так, Ваго? Или я не прав?

– Пошел ты… – уныло отозвался Ваго, поняв, что налет не удался и придется отвечать. Воспрявшая духом тетушка Агата и ее товарки немедленно затарахтели, перечисляя свои убытки. Мелкое серебро и несколько золотых дублонов перешло из рук в руки, после чего Ваго и его компания поспешно удалились, сопровождаемые насмешками торговок и безуспешно пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство. Эван пошептался о чем-то с заворковавшей тетушкой Агатой, заверяя ее в том, что подобного больше не повторится, и подошел к Конану.

– Так и живем, – хмыкнул Эван в ответ на молчаливый вопрос корсара, – эта шваль – люди покойного Зуги, все никак не угомонятся. Старикан считал, что Карташена его личная кормушка. Еще годик-другой таких порядков – и ярмарку пришлось бы закрывать. Кто захочет тащиться в такую даль, чтобы быть ограбленным?

– Какие, однако, мы стали мудрые и предусмотрительные, – неожиданно зло съязвил Деррик. Плоскомордый сделал вид, будто только что заметил спутника киммерийца. – Только не надейся, Карбальо этого не оценит…

– Тебя еще от собственного яда не тошнит? – любезно поинтересовался Эван. Деррик гордо промолчал. Плоскомордый вернулся к прерванному разговору: – А эти милейшие квочки, как ни странно прозвучит – мои землячки. Что до тетушки Агаты, то у нее половина Побережья в дальних родственниках.

– Мне говорили, ты карташенец, – припомнил Конан.

– Не совсем, – весело хмыкнул Эван. – Вверх по течению Флеммы через пять лиг будет деревня под названием Бальи, я оттуда.

– И в качестве фамильного герба тебе весьма подойдет золотой рыбий скелет на синем поле, усеянном кучками навоза, не находишь? – снова встрял Деррик. Плоскомордый остановился и очень внимательно посмотрел на доверенное лицо племянницы градоправителя.

– Помнится, я обещал кому-то укоротить язык и скормить его на обед? – осведомился у неба над головой Эван.

– Ты отвратительно готовишь, – скривился Деррик. – Кроме того, я не уверен, что тебе известен хоть один способ нормального приготовления пищи…

– Хватит! – не выдержал Конан. – Не знаю, чего вы там не поделили, но выясните это как-нибудь в другой раз!

– Прошу прощения, – церемонно сказал Деррик, слегка нагнув голову. Плоскомордый махнул рукой, что означало: «Горбатого могила исправит» и заявил:

– Не обращайте на него внимания, капитан, это самая большая карташенская злюка. Ладно, развлекайтесь, у меня еще дел полно.

Эван коротко кивнул на прощанье, сделал шаг в сторону и мгновенно растворился среди лавок, разгружаемых телег и суетящегося народа.

– Чего ты на него взъелся? – недовольно спросил Конан. И в самом деле, что может быть общего между процветающим контрабандистом, ныне заправляющим в городе, и человеком из свиты губернатора?

– Не люблю выскочек, – буркнул Деррик. – Этот нахал полагает, что, если он удачно сбегал до Мессантии и обратно, протащив с собой пару бочек не обложенного пошлиной вина и кусок купленного по дешевке шелка, то все должны уступать ему дорогу. Кроме того, он спит и видит, как бы заслужить дворянство. Вот чего он не дождется никогда, пока дон Карбальо будет градоправителем, а пробудет он в этой должности еще ой как долго!

– А кто в Зингаре имеет право раздавать титулы и за что? – Конан тщетно попытался вспомнить нужную статью в мудреных зингарских законах. – Король?

– В первую очередь король и министры двора, затем любой из герцогов, чья родословная насчитывает хотя бы десяток поколений, в редких случаях – градоправители или держатели больших наделов земли, – перечислил Деррик и злорадно добавил: – Но нашему красавчику ничего из этого не светит.

– Зачем Эвану понадобилось дворянство? – пожал плечами киммериец, никогда не разделявший стремления некоторых из своих знакомых к громкими титулам и званиям. – Он же и так здесь второй после губернатора. Ну, привесят ему на шею золотую цепочку, словно породистой шавке, и что дальше?

– Дальше… – Деррик загадочно прищурил зеленоватые глаза и вдруг совершенно другим, медовым голоском протянул: – Кого я вижу!

Впереди мелькнуло ярко-алое пятно. Спустя несколько шагов оно приобрело вид стройной молодой дамы, стоявшей у лотка ювелира и увлеченно перебиравшей разложенные украшения. Торговец – приезжий, то ли из Аргоса, то ли из Офира – заливался соловьем, извлекая откуда-то все новые и новые соблазнительно сверкающие безделушки. Деррик немедленно бросил поводья своей лошади, подкрался к Агнессе и грозно вопросил:

– Донна Вальехо, извольте немедля объяснить, почему вы не прибыли на церемонию открытия, как надлежало по этикету, и почему вы тратите выданные вам сбережения на всякую ерунду?

– Отвяжись, – не оборачиваясь, потребовала Агнесса. Сейчас она походила не на надменную благородную графиню, а на обычную девушку, улизнувшую из-под бдительного присмотра маменьки и тетушек. – Я зачем тебе дала свободный день? Чтобы ты не таскался повсюду за мной и не совал нос в мой кошелек. Вот и отправляйся на все четыре стороны.

– Фи, как невежливо, – обиделся Деррик. Наблюдавший за перепалкой госпожи и слуги Конан беззвучно рассмеялся. – Кто же, кроме меня, позаботится о твоей хрупкой нравственности и безопасности?

– Я отлично справлюсь сама, – заверила добровольного надзирателя Агнесса и обратилась к продавцу: – Я беру вот эту вещь. И вон ту тоже. И еще… да, еще вот это. На сколько я разорена?

Деррик схватился за голову и закатил глаза:

– Дражайшая донна, платить-то зачем? Для чего существует городская казна? Она не обеднеет от оплаты твоих игрушек!

– Казна – для нужд города, – строго перебила болтуна Агнесса. – Еще не хватало, чтобы на всех углах болтали, будто донна Вальехо промотала казенные денежки на свои украшения! Я пока достаточно богата.

Она вытащила из висевшего на поясе бархатного кошелька несколько тяжелых, тускло поблескивающих монет зингарийской чеканки, пересчитала их и с сожалением добавила:

– Уже недостаточно. Деррик, у тебя случайно нигде не завалялось десяти лишних дублонов?

Молодой человек ехидно ухмыльнулся и выразительно развел руками.

– Я заплачу, – вмешался Конан, прежде чем Агнесса или владелец лавки успели что-то сказать. Вслед за этим заявлением на прилавок увесисто шлепнулось лучшее из возможных подтверждений любых намерений. Торговец немедленно принялся на все лады благодарить щедрых покупателей; Агнесса обернулась, удивленно подняв тонкие дуги бровей; довольный собой Деррик скромненько отступил в тень, предоставляя хозяйке право самой решать, как поступить.

Что ж, она и решила. Даже не слишком раздумывая, чем заслужила молчаливое одобрение Конана.

Графиня Вальехо и господин корсарский капитан, любезно беседуя, направились в сторону виднеющегося вдалеке разукрашенного помоста. Прическу донны Агнессы украшал только что приобретенный гребень в виде бабочки, вспыхивавший под ярким солнцем Полуденного Побережья золотыми искрами.

Шагах в пяти этой парой следовал Деррик, насвистывая нечто легкомысленное и делая вид, что не подслушивает. Впрочем, он мог и не притворяться. Он выполнил порученное ему дело, а дальнейшие события пока не зависели от его усилий. Можно было наслаждаться прекрасным днем, пестротой ярмарки и размышлять о непредсказуемости жизни.

О драконах и прочих невиданных существах не прозвучало ни слова. Разговор племянницы градоправителя и ее спутника в основном касался последних новостей из Кордавы, сплетнях о жизни города, а также выяснению степени достоверности некоторых сведений о жизни самого Конана.

Это была обычная, ни к чему не обязывающая болтовня двух случайных знакомых, и, если бы не утреннее предложение Деррика, киммерийцу и в голову не пришло бы заподозрить прекрасную донну в каких-либо загадочных махинациях. Однако Деррик сказал, что его хозяйка готова заплатить за голову дракона, и Конан не мог найти вразумительного ответа на вопрос: «Зачем ей это понадобилось?»

Но раз понадобилось – должна иметься и причина такого странного желания. Надо лишь как следует подумать и отыскать ее.

* * *

К тому времени, когда все речи уже были сказаны, благословения розданы и получены, а клепки вместительных пятидесятиведерных бочек грозили вот-вот вылететь, огромная птица добралась до устья Флеммы. Она предусмотрительно свернула в сторону, оказавшись возле пределов города, и обогнула кварталы Карташены, держась над морем. Наконец, проплывающая внизу морская гладь поменяла свой цвет с голубовато-зеленого на мутно-желтый, и птица вновь направилась к берегу.

Теперь уже можно было разглядеть, что это существо слишком велико даже для самой крупной из местных птиц – белохвостой морской скопы. Да и двигалось оно не как подобает уважающему себя пернатому, то есть плавно взмахивая крыльями или паря в восходящих потоках теплого воздуха. Животное резко дергало парой длинных и узких крыльев, напоминая огромную летучую мышь, и рывком продвигалось вперед и одновременно немного вверх, влево или вправо. В этом способе было свое преимущество – вряд ли кто мог с уверенностью предсказать, где зверь окажется в следующий миг. Однако существо изрядно устало, вымоталось и мечтало только об одном – присесть на твердую и такую надежную землю, и немного передохнуть. Создатель, наверное, решил подшутить, даровав тварям, подобным ему, возможность полета. Никто не спорит, летать чудесно… но так утомительно!

«Если верить людям, я вообще не должен подниматься в воздух, – подумал зверь, в очередной раз поднимая ставшие такими тяжелыми крылья. – Мол, слишком большой. Ну ладно, сейчас вы все убедитесь, как я умею летать!»

Зазевавшаяся чайка, увидев приближающееся существо, разинула клюв, выронив пойманную рыбу, и провалилась куда-то вниз, даже забыв закричать от испуга. Животное насмешливо хрюкнуло и продолжило путь.

Узкие внимательные глаза, обшаривавшие побережье, вскоре замерли на широкой полосе понижающихся скал. Несомненно, это устье реки. Пестрое, шевелящееся пятно, над которым поднимается облако прозрачно-сероватой пыли, это, конечно, ярмарка. Что ж, раз его забыли позвать, он пригласит себя сам. Осталось немного, а там уж он вознаградит себя за все дни вынужденного сидения в неуютных и холодных пещерах, за весь испытанный голод и холод. Нет, он ни собирается никого убивать, но эту ярмарку горожане запомнят надолго!

Кроме того, животному не давало покоя странное ощущение присутствия в городе чего-то знакомого. Чего-то, необходимого ему и одновременно ненавидимого всей душой. Существо привыкло доверять своим предчувствиям, однако сейчас затруднялось определить, что именно его тревожит. Человек? Вещь? Надвигающаяся опасность? И почему оно уже полгода не может покинуть окрестностей этого ничем не примечательного города, точно что-то удерживает его на привязи?

Ладно, как только он будет на месте, он во всем разберется.

Подбодрив себя такой обнадеживающей мыслью, зверь глубоко вздохнул и попытался ускорить свое движение. Ноющие мускулы крыльев дружно запротестовали, но заветный берег начал приближаться гораздо скорее.

…Первоначальная толкотня у откупоренных бочек уже схлынула. По заведенному порядку вначале ковшиками местного молодого вина наделяли наиболее знатных торговцев, затем наставала очередь прочего разношерстого люда. Как и предсказывал Деррик, господа корсары непостижимым образом оказались в числе первых, и теперь с чистой совестью стояли неподалеку, обмениваясь язвительными замечаниями.

Маэль Монброн втихомолку догрызал второй из купленных пирожков и страдал. Коварная донна Агнесса не обращала на него никакого внимания, откровенно строя глазки ненавистному корсарскому капитану. Тот, мерзавец, воспринимал это как должное и говорил нечто такое, отчего госпожа графиня изволили весело хихикать.

Блайи размышлял, не удалиться ли ему потихоньку с ярмарки, пока все в прямом и переносном смыслах поглощены содержимым бочек.

Деррик трепался с Сигурдом, заключая пари – затопчут кого-нибудь в общей неразберихе или нет.

Благородные дворяне, предводительствуемые доном Карбальо, с шумом покидали возведенный для них помост. Дамы болтали и игриво смеялись, мужчины бряцали оружием и бросали друг на друга косые гордые взгляды.

Огромное животное взмахнуло крыльями и, описывая полукруг, начало медленно снижаться, облюбовав в качестве места приземления пустынный желтый круг арены для боя быков.

Осталось неизвестным, кто именно первым заметил кружащееся в небе существо. Но не подлежит никакому сомнению, что первым действием этого бедняги было – завопить во всю глотку, а вторым – броситься куда глаза глядят.

Оба действия были совершенно верными. Ибо что еще остается человеку, когда прямо над головой парит, распахнув перепончатые крылья, отливающий золотом и бронзой громадный дракон?..

Карташенская ярмарка подняла голову, зажмурилась, взвизгнула и кинулась наутек, сметая на своем пути все и всех. Затрещал ломаемый помост, с истерическим ржанием сорвались с привязи напуганные кони, взмахивая рвущимися пологами, опрокидывались лавки… Голосили сбиваемые с ног женщины, орали мужчины, кто-то начал громогласно причитать, утверждая, что настал конец света…

Дракон, завершив круг, вытянул передние лапы и удивительно мягко для такого крупного животного коснулся песка, сразу же взметнувшегося вокруг него маленьким смерчем. Утвердившись на земле, ящер аккуратно сложил крылья и огляделся, поворачивая украшенную тяжелыми рогами морду. Царившая вокруг паника явно пришлась ему под душе – зверь сузил янтарно блестевшие глаза и довольно заурчал. Потоптался на месте и решительно направился к выходу с арены, волоча за собой длинный чешуйчатый хвост с костяной кисточкой на конце.

Окованные железом ворота взлетели вверх, поддетые рогами и с легкостью отшвырнутые в сторону. Дракон торжественно вышел на широкий проход, по которому должны были гнать быков. Зрелище, открывшееся ему, весьма напоминало картину только что завершившегося боя, откуда поспешно бежали и победители, и побежденные, бросив трофеи на произвол судьбы.

Ящер втянул воздух широкими трепещущими ноздрями и, плавно развернувшись, осмотрел привлекший его внимание предмет. Это была бочка – еще не вскрытая пузатая бочка с вином, окольцованная тремя железными обручами.

Поразмыслив, зверь поднял лапу и движением, выдающим немалую сноровку, подцепил крышку изогнутым когтем. Сорвав ее с бочки, он еще раз принюхался, одобрительно кивнул… и принялся лакать, зачерпывая вино длинным сероватым языком, слегка раздвоенным на конце.

Вслед за вином в желудок дракона последовали полдесятка сорванных с крючьев мясной лавки разделанных бараньих туш, содержимое нескольких тележек с фруктами, а напоследок зверюга ловким движением языка смахнула себе в пасть горку омаров со специями. После чего ящер плотоядно облизнулся и посмотрел по сторонам, точно желая сказать: «Ну вот, немного закусили, теперь можно и порезвиться!»

…Увидев в небе пикирующую золотисто-коричневую тварь и поняв, что дракон ему не мерещится, Конан был вынужден признаться самому себе, что здорово растерялся. Ему в голову не приходило, что дракон настолько обнаглеет, что решится наведаться в город, да еще к открытию ярмарки. Однако зверюга спокойно приземлилась, скрывшись за тряпичными крышами лавок, после чего последовал долгий миг полнейшей неразберихи. Единственное, что осталось в памяти – взлетевшая на дыбы лошадь донны Вальехо и медленно-медленно разваливающийся помост.

Теперь же над ярмаркой висела тишина, изредка нарушаемая скрипом сорванных с петель дверей, хрустом клонящихся стен и еле различимым шепотом успевших спрятаться под развалинами людей. Большая часть торговцев и покупателей рванулась к городу, кто-то сделал попытку добежать до реки и спрятаться в прибрежных камышах, но изрядное количество народу просто затаилось там, куда их забросило повальное бегство.

Киммериец не беспокоился за свою команду – многократно тертый, битый, тонувший и горевший корсар уцелеет в любой заварушке. Его больше интересовала судьба Агнессы, вроде бы сумевшей удачно спрыгнуть со спины взбесившейся кобылки. Однако все обозримое пространство занимали торчавшие во все стороны балки, стены и неопределимые обломки бывших построек, а вот красного платья графини было не видать. Что ж, будем надеяться, что она уцелела и оказалась достаточно сообразительной, чтобы не высовываться из своего убежища.