Текст книги "Последние и первые люди: История близлежащего и далекого будущего"

После европейско-американской войны сначала миновало столетие с минимальным числом национальных конфликтов, а затем столетие напряженного мира, в течение которого Америка и Китай стали все больше и больше раздражать друг друга. Ближе к этому периоду большое количество людей теоретически были куда как большими космополитами, чем националистами, однако закоренелый племенной дух скрывался внутри каждого сознания и был готов возобладать. Теперь планета была тонко организованным экономическим союзом, и большой бизнес во всех странах был подчеркнуто пренебрежителен к патриотизму. Разумеется, все старшее поколение этого периода было сознательным и без всяких оговорок придерживалось интернационализма и пацифизма. Однако это логически непоколебимое состояние было подорвано биологическим стремлением к рискованным жизненным ситуациям. Длительный мир и улучшившиеся социальные условия значительно уменьшили опасности и трудности жизни, и не было социально безопасной замены войне для удовлетворения жажды примитивной смелости и животной ярости существ, приспособленных к дикому существованию. Сознательно люди желали мира, подсознательно они все еще нуждались в проявлении такой отваги, которую предоставляла лишь война.

И этот сдерживаемый боевой дух всякий раз находил самовыражение во вспышках неразумного племенного обособления.

И неминуемо, в конце концов, произошел серьезный конфликт. Как обычно, причина была как экономической, так и основанной на чувствах. Экономической причиной была потребность в топливе. Столетие назад очень серьезный недостаток нефти так отрезвил человечество, что Лига Наций была вынуждена навязать систему международного контроля над существующими залежами нефти и даже над запасами угля. Она также установила строгое регулирование использования этих бесценных ископаемых. Нефть, в особенности, должна была использоваться лишь для тех предприятий, где не мог бы применяться никакой другой источник энергии. Международный контроль за топливом был, возможно, высшим достижением Лиги, и он оставался одной из граней жесткой политики человечества и долгое время после того, как Лига была упразднена. Однако, по иронии судьбы, эта необычайно трезвая политика в большой степени способствовала падению цивилизации. Благодаря ей, как выяснится в дальнейшем, исчезновение угля пришлось на тот период, когда развитие человечества было в упадке, и оно не могло справиться с таким кризисом. Вместо того чтобы приспособить себя к новым условиям, оно просто погибло.

Но в этот период, о котором мы говорим, были недавно найдены дополнительные средства путем разработки больших месторождений топлива в Антарктике. К несчастью, этот обширный источник практически был недосягаем для юрисдикции Международного Контрольного Совета по топливу. Америка была первой, кто приступил к этим разработкам, и видела в арктических запасах топлива средства как для собственного прогресса, так и для добровольно взятой на себя задачи американизации планеты. Китай, страшившийся американизации, требовал, чтобы новые источники были подведены под юрисдикцию Совета. За несколько лет эмоции весьма сильно сконцентрировались вокруг этого вопроса, и оба народа вновь впали в старое националистическое настроение. Казалось, что война должна начаться неизбежно.

Практическим же основанием для конфликта, тем не менее, послужил, как обычно, инцидент. Достоянием гласности стал скандал по поводу детского труда на некоторых заводах в Индии. Мальчики и девочки двенадцати лет были подвержены жестокой эксплуатации, и при их тяжелом положении единственным доступным авантюрным приключением был преждевременный секс. Американское правительство заявило протест, в таких выражениях, которые предполагали, что Америка считает себя стражем мировой нравственности. Индия немедленно отложила реформу, которую начала было проводить в жизнь, и ответила Америке как стороне, сующейся в чужие дела. Америка пригрозила отправкой войск с целью наведения порядка, «поддержанная одобрением всего, придерживающегося морали, населения земли». Тогда вступился Китай, чтобы помирить своего соперника и своего партнера, и обязался отыскать способ устранения зла, если Америка откажется от своих экстравагантных оскорблений в сторону Восточной Конфедерации. Но было слишком поздно. Был совершен налет на американский банк в Китае, и голову его управляющего пиная гоняли по улице. Людские племена вновь почувствовали запах крови. Была объявлена война Запада против Востока.

Из воюющих сторон Азия вместе с Северной Африкой образовывала географически более сплоченную систему, но Америка и ее вассалы имели лучшую экономическую организацию. С началом войны ни одна из сторон не имела никакого грозного вооружения, потому что война уже долгое время была объявлена «вне закона». Это обстоятельство, тем не менее, имело небольшое значение, поскольку боевые действия в то время могли с большим успехом продолжаться с помощью огромного количества гражданских самолетов, нагруженных отравляющими веществами, высокоэффективной взрывчаткой, болезнетворными микробами или еще более смертоносными «подбиологическими организмами», которые современная наука иногда рассматривала как простейший живой материал, а временами как наиболее сложные молекулы.

Противостояние началось с физического насилия, затянувшегося на четверть столетия. К концу этого периода Африка большей частью была в руках Америки. Лишь Египет оставался непригодной для жизни людей землей, потому что южноафриканцы вполне успешно отравили истоки Нила. Европа находилась под военным правлением Китая. Это было обеспечено армиями крепких центрально-азиатских народов, уже начавших задумываться над тем, почему бы им не стать заодно и хозяевами самого Китая. Китайский язык, с европейским алфавитом, изучался во всех школах. Однако в Англии не было ни школ, ни населения; потому в самом начале войны в Ирландии была создана американская военно-воздушная база, и Англию очень быстро опустошили. Летчики, пролетая над тем, что когда-то было Лондоном, могли лишь догадываться об очертаниях Оксфорда и Стренда среди зелено-серой путаницы развалин. Дикая природа, когда-то столь ревностно оберегаемая в «национальных парках» от наступления городской цивилизации, теперь широко распространилась по всему острову. На другой стороне земного шара подобным же образом были опустошены японские острова в бесполезных попытках построить там военно-воздушную базу, с которой можно было бы добраться до сердца врага. До сих пор ни Китай, ни Америка не понесли сколько-нибудь серьезных разрушений, но в последнее время американские биологи открыли новый злокачественный микроб, еще более заразный и стойкий, чем какой-либо из известных в прошлом. Его действие было направлено на разложение верхнего уровня нервной системы, таким образом создающее расстройство умственной деятельности, а массированная атака вызывала паралич, а затем смерть. С этим оружием американская военщина уже превратила один из китайских городов в сущий бедлам, и бациллы распространились уже по всей провинции, делая поведение людей совершенно ненормальным. Появилась мода приписывать все чьи-либо грубые ошибки и промахи контакту с этим новым микробом. Не было открыто никаких эффективных средств борьбы с этим бедствием. А поскольку на ранних стадиях болезни пациент становился неуемно активным, предпринимая бесконечные и бесцельные действия под самыми неубедительными предлогами, казалось весьма вероятным, что «американское бешенство» распространилось на весь Китай.

В целом же к тому моменту военное преимущество было на стороне Америки, но, возможно, экономически ее жители были более потрясены, потому что их высший стандарт процветания сильно зависел от иностранного инвестирования и иностранной торговли. По всему американскому континенту распространилась самая настоящая нищета и серьезные симптомы классовой вражды, и, разумеется, не между отдельными рабочими и предпринимателями, а между рабочими и автократической военной правящей кастой, которая, естественно, и организовала эту войну. Первым поддался патриотической лихорадке большой бизнес, но вскоре вспомнил, что война является глупым и разрушительным действием для торговли. Разумеется, с обеих сторон пламя национализма горело только пару лет, после чего страсть к приключениям уступила место простому страху перед врагом. Потому что на каждой стороне простой народ был вскормлен верой в то, что его враг – злобное исчадие ада. Когда миновала четверть века с той поры, как между двумя народами существовали свободные связи, то реальная разница в менталитетах, которая всегда существовала между ними, стала многим настолько же очевидной, как разница между биологическими видами. Поэтому в Америке церковь проповедовала: китаец не имеет души. Заявлялось, что эволюцию китайской расы с недобрыми целями совершил Сатана, когда та впервые возникла из человекообразных животных. По его замыслу, эта раса должна быть очень хитрой и без малейшей доли совести. Он побудил ее к неутолимой похотливости и упрямой слепоте по отношению к божеству, к тому великолепному властному процессу воспроизводства капитала, который составляет славу Америки. Утверждалось, что точно так, как в доисторические времена молодая раса млекопитающих смела медлительных, тупых и устаревших рептилий, так и теперь молодая одухотворенная Америка была предназначена очистить планету от подлых монголоидов. В Китае, с другой стороны, официальный взгляд отражал представление о том, что американцы являли типичный случай биологической деградации. Подобно всем паразитирующим организмам, они преуспели благодаря специализации в одном низкопробном способе поведения, одной из издержек их высшей природы, и теперь «паразиты планеты» свое безумное стяжательство полагали высшей способностью человеческой расы.

Таковы были официальные доктрины. Но напряжение войны в итоге вызвало у каждой из сторон глубокое недоверие к их собственным правительствам и настойчивое стремление любой ценой добиться мира. Правительства ненавидели партии мира еще больше, чем друг друга, так как само их существование теперь зависело от войны. Они зашли даже так далеко, что информировали друг друга о тайных операциях пацифистов, раскрытых их собственными секретными службами на территории противника.

Поэтому, когда наконец большой бизнес и рабочие по каждую сторону океана решили остановить войну согласованными действиями, их уполномоченным представителям оказалось весьма трудно встретиться.

К этому времени все человечество, если не считать правительства, искренне желало мира; но общественное мнение в Америке балансировало между желанием просто завершить экономическое и политическое объединение и фанатичным стремлением навязать Востоку американскую культуру. Китай тоже балансировал между чисто коммерческим стремлением принести в жертву идеалы ради спасения мира и процветания и желанием сохранить китайскую культуру. Два лица, которые должны были тайно встретиться для обсуждения условий мира, были типичными представителями своих рас; для обеих из них были актуальны как коммерческие, так и культурные мотивы, хотя к этому периоду чаще доминировали коммерческие.

Был двадцать шестой год войны, когда два гидросамолета – один с Запада, другой с Востока – ночью направились к одному из островов в Тихом океане и опустились в небольшой уединенной бухте. От луны, которая в другое время должна была бы освещать всю акваторию своим потрескавшимся ноздреватым диском, в этот момент едва лишь искрились волны. С каждого из самолетов выбрался пассажир и направился на резиновой лодке прямо к суше. Два человека сошлись на берегу и пожали друг другу руки: один проделал это, соблюдая этикет, второй же – с чуть наигранным братским расположением. Тут уже и солнце выглянуло из-за морской глади, рассылая блеск и тепло. Китаец, сняв свой летный шлем, деловито расправил косу, сбросил грубую тяжелую одежду и предстал в костюме из небесно-голубого шелка, напоминавшем пижаму, и украшенном вышитыми золотыми драконами. Другой человек, поглядывавший с едва скрытой неприязнью на этот пышный наряд, торопливо отшвырнул в сторону плотную верхнюю одежду, открывая скромное серое пальто и брюки, которыми американские бизнесмены этого периода подсознательно символизировали их возвращение к пуританству. Закурив сигареты китайского посланника, эти двое уселись, чтобы заняться обустройством планеты.

Беседа была вполне дружелюбной и проходила без помех, потому что существовало соглашение относительно радикальности принимаемых мер. Правительства обеих стран должны быть немедленно свергнуты. Оба представителя были уверены, что это может быть сделано, если попытка будет произведена одновременно по обе стороны океана, потому что в обеих странах и финансам, и людям можно было доверять. Вместо национальных правительств должен быть создан Всемирный Финансовый Директорат, который должен состоять из ведущих торговых и промышленных магнатов всего мира, наряду с представителями от организаций рабочих. Первым Президентом Директората должен стать американский представитель, а первым вице-Президентом – представитель Китая. Директорат должен управлять всей экономической реорганизацией мира. В особенности – на Востоке: условия работы на промышленных предприятиях должны быть приведены в соответствие с аналогичными условиями в Америке, в то время как, с другой стороны, должна быть устранена американская монополия в Антарктике. Эта богатая и почти нетронутая земля должна быть подчинена контролю Директората.

Временами во время беседы вставал вопрос о больших культурных различиях между Востоком и Западом; но оба участника переговоров, как казалось, хотели верить, что это было незначительным делом, которое просто не имело права нарушать деловую беседу.

Тут произошла одна из тех случайностей, которые, будучи незначительными по своей сути, производят непропорционально большие эффекты. Неустойчивая натура Первых Людей сделала их особенно подверженными переживаниям из-за подобных инцидентов, особенно – в период их упадка.

Беседа была прервана появлением человеческой фигуры, выплывшей из-за мыса и направляющейся в этот небольшой залив. На мелководье она поднялась в полный рост, оказавшись женщиной, и направилась из воды прямо в сторону создателей Всемирного Государства. Молодая, улыбающаяся, с бронзовой кожей, абсолютно голая, с отяжелевшей после долгого плавания грудью, она в нерешительности остановилась перед ними. Отношения между двумя мужчинами тут же изменились, хотя ни один из них в первый момент не осознал этого.

«Очаровательная дочь Океана, – сказал китаец на том в некоторой степени устарелом и сознательно неамериканском английском, которым теперь пользовались азиаты при общении с иностранцами, – что могут сделать для тебя эти две презренные твари земные? Не могу ответить за своего приятеля, но я, во всяком случае с этого момента, твой раб». При этом его глаза с безупречной вежливостью нежно блуждали по всему ее телу. А она, с той особой грацией, что окружает женщин неким ореолом, когда они чувствуют прикосновение восхищенного взгляда, отжала морскую воду с волос и стояла, готовая заговорить.

Но тут запротестовал американец: «Кем бы ты ни была – пожалуйста, не прерывай нас. Мы на самом деле очень заняты обсуждением дел большой важности, и у нас просто нет времени, чтобы попусту тратить его. Пожалуйста, уходи. Твоя нагота неприятна каждому, кто привык к цивилизованным манерам. В стране современной культуры тебе бы не позволили купаться в таком виде. Мы становимся очень щепетильны в отношении этого».

Болезненный интенсивный багрянец проступил сквозь коричневатый цвет мокрой бронзы, и нарушительница спокойствия вроде сделала попытку уйти. Но китаец воскликнул: «Постой! Мы уже почти закончили нашу деловую беседу. Так взбодри нас своим присутствием. Позволь нам хоть мгновенье созерцать совершенство той амфоры, что образует твоя талия и твои бедра, и тем самым заставь забыть нас о реальностях нашей беседы. Кто ты? К какому народу ты принадлежишь? Мои познания в антропологии не позволяют мне определить это. Твоя кожа гораздо светлее, чем свойственно для этих мест, хотя и богата солнечным загаром. Твоя грудь говорит о греческой крови. Очертания твоих губ напоминают о Египте. Твои волосы, хотя и были темные, высыхая, проявляют удивительный золотистый оттенок. И твои глаза, позволь мне рассмотреть их... Удлиненные, нежные и проницательные, как у женщин моей страны, бездонные, как дух Индии, они, тем не менее, кажутся твоему новому рабу не совсем черными, а фиолетовыми, будто зенит небосвода перед рассветом. Разумеется, столь утонченное единство несовместимого покоряет как мое сердце, так и мой разум».

Во время этой страстной речи ее самообладание полностью восстановилось, хотя она изредка и поглядывала на американца, который продолжал старательно не смотреть в ее сторону.

Она ответила почти с той же дикцией, что и ее собеседник, но, к удивлению, со старинным английским акцентом: «На самом деле я полукровка. Ты можешь называть меня не дочерью Океана, а скорее дочерью Человечества, потому что на этом острове оставляли свое семя путники самых разных рас. Мое тело, и я знаю это, выдает свою столь разнообразную родословную в такой странной смеси людей и характеров. Возможно, что и мой разум также необычен, потому что я никогда не покидала этот остров. И хотя с моего рождения прошло меньше четверти века, прошлое столетие значило для меня гораздо больше, чем мрачные события сегодняшнего дня. Меня выучил отшельник. Лет двести назад он вел деятельную жизнь в Европе, но к концу своего долгого жизненного пути он перебрался на этот остров. Он любил меня, как это свойственно старикам. И день за днем давал мне возможность проникнуть в глубину духа прошлого; но о нашем веке он ничего не сообщил мне. Теперь, когда он умер, я стремлюсь ознакомиться с современным миром, но продолжаю видеть все под углом века иного. И поэтому, – заметила она, поворачиваясь к американцу, – если я и нарушаю современные нормы, то лишь потому, что мой отшельнический разум никогда не был приучен относиться к наготе как к чему-то неприличному. Я очень несведуща, почти как дикарь. Если бы я только смогла получить весь опыт вашего великого мира! Если когда-то эта война закончится, я отправлюсь в путешествие».

«Восхитительно, – заметил китаец, – какой изысканно пропорциональный, исключительно цивилизованный дикарь! Поедем со мной на праздник в современный Китай. Там ты сможешь плавать без костюма, поскольку ты так прекрасна».

Она пропустила его приглашение и, казалось, погрузилась в мечты. Затем продолжила с рассеянным видом: «Возможно, я и не страдала бы от этого беспокойства, от этой тяги увидеть мир, если бы вместо этого испытала опыт материнства. Многие островитяне время от времени награждали меня своими ухаживаниями. Но я не могла себе позволить забеременеть ни от одного из них. Все они очень милые; но в душе каждый из них не более чем ребенок».

Американец начал проявлять беспокойство. Но тут вновь вмешался китаец, заговорив своим тихим проникновенным голосом. «Я, – сказал он, – я, вице-Президент Всемирного Финансового Директората, буду счастлив предоставить тебе возможность материнства».

Она серьезно и внимательно посмотрела на него, затем улыбнулась, как ребенок, который просит больше, чем может получить. Но на этот раз американец торопливо поднялся на ноги. Адресуя свои слова к облаченному в шелк китайцу, он сказал: «Ты наверняка знаешь, что американское правительство собирается послать вторую воздушную эскадру с отравляющими веществами, чтобы превратить в безумцев всю твою нацию, вызвать безумство еще большее, чем то, в котором вы уже пребываете сейчас. Вы не сможете защитить себя от этого нового оружия; и для того чтобы я мог спасти тебя, мне не следует больше тратить время по пустякам. Не должен делать этого и ты, потому что нам следует действовать одновременно. Мы уже согласовали все свои действия. Но прежде чем покинуть это место, я должен сказать, что твое отношение к этой женщине весьма убедительно напоминает мне, что у китайцев что-то не в порядке и с образом мыслей, и с образом жизни. Тревожась за судьбы мира, я не забываю своих обязанностей относительно этого. И сейчас я должен заметить тебе, что когда установится Директорат, мы, американцы, постараемся повлиять на тебя, чтобы изменить эти недостатки, ради спасения всего мира и твоего собственного».

Китаец поднялся и возразил ему: «Этот вопрос должен иметь отдельное частное решение. Мы и не ожидали, что вы воспримите наши стандарты, как не ожидали и вы, что мы воспримем ваши». Он сделал шаг в сторону женщины и улыбнулся. И эта улыбка оскорбила американца.

Нам нет нужды следовать за всеми подробностями пререканий, возникших между двумя представителями, каждый из которых, хотя и был до некоторой степени космополитом по духу, при этом проявлял искреннее высокомерие по отношению к чужим ценностям. Вполне хватало того, что американец становился все более напорист и деспотичен, а противная ему сторона все более беспечна и иронична. Наконец американец повысил голос и предъявил ультиматум. «Наш договор о мировом содружестве, – сказал он, – будет считаться не заключенным, если ты не добавишь пункт, гарантирующий радикальные реформы, которые, на самом деле, были внесены моими коллегами как условие сотрудничества, а я решил отказаться от них в случае, если они будут нарушать наше соглашение; но теперь вижу, что они являются почти главными. Ты должен отучить своих людей от похотливых и праздных наклонностей и дать им современную научную религию. Учителя в ваших школах и университетах должны сами стать приверженцами современной фундаментальной физики и бихевиоризма и должны вводить в жизнь веру в Богоматерь. Перемены будут трудными, но мы поможем тебе. Вы нуждаетесь в строгом порядке Инквизиторов, достойном Директората. Они будут также присматривать за изменением сексуальной фривольности вашего народа, в которой вы безрассудно расточаете божественную энергию. До тех пор, пока ты не согласишься с этим, я не смогу остановить войну. Следует чтить законы Бога, и те, кто знает это, должны проводить это в жизнь».

Но тут его прервала женщина. «Скажите мне, что означает этот ваш „Бог“? Европейцы поклонялись любви, а не энергии. И что подразумеваете под энергией вы? Является ли это лишь средством убыстрять движение машин и возбуждать эфир?»

Он ответил ей без всякого выражения, как будто повторяя урок: «Бог есть всепроницающий дух движения, который пытается активизировать себя везде, где бы он ни проявлялся. Бог предначертал великому американскому народу механизировать вселенную». Он помолчал, пристально разглядывая четкие линии своего гидросамолета. Затем продолжил, с большей выразительностью: «Но давай действовать! Время дорого. Или ты служишь Богу, или мы сметем тебя с его пути».

Женщина приблизилась к нему, произнеся: «Несомненно, в этом энтузиазме есть нечто великое. Но так или иначе, хотя мое сердце и говорит мне, что вы правы, мой разум все еще сомневается. Где-то должна быть ошибка».

«Ошибка! – рассмеялся он, подавляя ее олицетворением силы и власти. – Когда человеческий дух приходит в движение, как может он ошибаться в том, что его действия не божественны? Я всю жизнь служил Энергии, этому великому Богу, начав работать мальчиком в гараже и став затем Президентом Мира. Разве не доказал весь американский народ свою веру своим успехом?»

С выражением восторга, но все еще в замешательстве, она во все глаза смотрела на него. «Есть что-то до ужаса ошибочное в вас, американцах, – сказала она, – но, безусловно, вы великие люди». Она посмотрела ему в глаза. Затем неожиданно дотронулась до него рукой и сказала с внутренним убеждением: «Будь тем, кто ты есть. Вероятно, ты прав. В любом случае, ты мужчина, настоящий мужчина. Обладай мной и будь отцом моего ребенка. Возьми меня в эти полные опасностей города Америки, чтобы я могла работать рядом с тобой».

Президент был удивлен неожиданной страстностью ее истосковавшегося по чувствам тела, и она видела это; но он повернулся к вице-Президенту и сказал: «Она увидела, где находится правда. А ты? Так война – или сотрудничество в божественных трудах?»

«Смерть нашего тела – или смерть нашего разума, – заметил китаец, но с примесью горечи, которой не хватало убежденности, потому что он не был фанатиком. – Ну хорошо, поскольку душа всего лишь гармония поведения тела, и поскольку, несмотря на это маленькое разногласие, мы пришли к соглашению, что координация деятельности является главной на сегодняшний день потребностью планеты, и поскольку в отношении наших различий эта дама сделала выбор в пользу Америки, и более того, если существует хоть какая-то добродетель в азиатском пути развития, она не уступит никакой мелкой пропаганде, а скорее лишь усилится от противостояния... поскольку все дела обстоят именно так, я принимаю ваши условия. Но было бы недостойно для Китая, чтобы столь великие перемены были навязаны ему извне. Вы должны дать мне время сформировать в Азии местную и добровольную партию, которая будет сама проповедовать ваши взгляды и, возможно, придаст им некоторое изящество и утонченность, если я могу так выразиться, которые в данный момент отсутствуют. Именно так нам следует поступить, чтобы обеспечить международный контроль над Антарктикой».

Вслед за этим соглашение было подписано, но было выдвинуто и также подписано новое секретное дополнение, и оба документа засвидетельствовала Дочь Человечества своим четким округлым старомодным почерком.

Затем, взяв каждого за руку, она сказала: «Итак, наконец мир объединен. Как надолго, хотелось бы мне знать? Кажется, будто я слышу брюзжащий голос моего старого учителя, что я до некоторой степени поступаю глупо. Но он покинул меня, и я выбрала нового учителя, Хозяина Мира».

Она отпустила руку азиата и сделала движение, как бы увлекая с собой американца. И он, хотя и был строгим почитателем моногамии, а в Нью-Йорке его поджидала лучшая половина рода человеческого, со всей страстью желал прижать ее разогретое солнцем тело к своей пуританской одежде. Она потянула его в сторону вдоль пальмовых деревьев.

Вице-Президент Мира вновь присел, закурил сигарету и задумался, продолжая улыбаться.