Текст книги "Небо, полное звезд"

– Отличный корабль, – сказал я. – Надеюсь, его ещё никому не отдали.

– До конца испытаний это не практикуют, – заметила Краснова. – Другое дело, если бы его построили взамен устаревшего и подлежащего списанию кораблю. Но нет – все суда Исследовательского Департамента находятся в хорошем состоянии.

– Мне это известно. Однако я говорю не об официальном назначении, а о неформальном обещании… гм… которое всегда можно взять обратно. Правда, тогда я наживу себе врага в лице несостоявшегося капитана.

Краснова фыркнула:

– Можно подумать, только ты один! Если нашу команду возьмут в Департамент, да ещё дадут новый крейсер, то нас возненавидят все, кто питал хоть малейшую надежду попасть на этот корабль. Уж я-то знаю, что такое зависть.

Мы обменялись улыбками. Хотя, надо признать, несколько натянутыми.

– Скажи, Ольга, только честно, – произнёс я после некоторых колебаний. – Ты до сих пор злишься? Где-то там, в глубине души?

– Нет, уже не злюсь, – ответила Краснова. – Даже в глубине души. Теперь я понимаю, что в то время ещё не была готова командовать кораблём. И вообще… – Пару секунд она помедлила. – Знаешь, я не до конца уверена, что готова к этому и сейчас. Вот ты, когда пришёл на «Кардифф», буквально сразу поладил со всем экипажем. Даже ко мне нашёл подход – даром что тогда я была готова выцарапать тебе глаза от досады. И ситуацию со Сьюзан, непростую, надо сказать, ситуацию, ты ловко сумел разрулить. Никто из нас не верил, что она останется на «Кардиффе», однако осталась. Или свежий пример – наши новички. Меня они просто уважают, слушаются моих советов, старательно исполняют мои приказы. И это всё. Зато тебя они обожают, особенно Марси и Симон. Из кожи вон лезут, чтобы добиться твоей похвалы.

– Это потому, что я их капитан.

– Да, верно, ты капитан. Ты – прирождённый капитан. А я… – Краснова снова вздохнула. – Похоже, я – прирождённый старпом.

Глава 6. Исследовательский Департамент

Я стоял на обзорной палубе орбитальной станции «Астра» и сквозь прозрачную стену-иллюминатор смотрел на плывшую среди звёзд бело-голубую планету.

Из космоса Земля по-прежнему выглядела прекрасной. Отсюда не было видно ни уродливых городов-муравейников, опоясанных кольцами пригородов-трущоб, ни бывших промышленных зон, которые даже через несколько столетий после их закрытия всё равно оставались кровоточащими язвами на теле планеты, а обширные территории суши, поражённые техногенными катастрофами второй половины XXI и начала XXII веков, казались всего лишь безобидными рыжими пятнами. Синева водоёмов создавала обманчивое впечатление, будто они чисты и полны жизни, хотя в действительности Мировой океан медленно умирал. Собственно, как и вся Земля. Люди всеми силами пытались остановить этот процесс, но удавалось лишь затормозить его. Наши предки чересчур усердно поработали, разрушая свой общий дом, а когда спохватились – было уже поздно…

Я любил Землю, но крайне редко бывал на ней, предпочитая не подвергать своё чувство слишком суровому испытанию. Это был как раз тот случай, когда расстояние только способствует любви – и чем оно больше, тем лучше. Вот и сейчас, вынужденно задержавшись на главной базе Звёздного Флота, я не воспользовался случаем навестить родных, а ограничился беседами с ними по видеофону. К слову сказать, так же поступили и все мои подчинённые, причём я сильно подозревал, что большинство из них даже не связывались со своими родственниками.

Зато Марс я собирался было посетить, даром что совсем не любил его – ни вблизи, ни издали. Но делать этого не понадобилось: адмирал Лопес, с которым я и хотел повидаться на Марсе, сам заявился ко мне в гости на третий день после того, как мы триумфально прибыли в Солнечную систему, доставив на буксире «Ковчег-1» – можно сказать, живого свидетеля первых шагов освоения человечеством звёзд.

Воспользовавшись ажиотажем вокруг этой сенсационной находки, все члены нашей команды оперативно подали в штаб Звёздного Флота рапорты о переводе в Исследовательский Департамент, и уже сам факт, что никому из нас не отказали в рассмотрении, был хорошим знаком. С этим согласился и Лопес, но вместе с тем весьма скептически оценил мои надежды на то, что все пятнадцать рапортов будут удовлетворены.

– Рассматривай это как программу-максимум, – убеждал меня он. – Получится – хорошо, а не получится – удовольствуйся меньшим. Причём «меньшее» будет не так уж мало: семь твоих подчинённых гарантированно получат одобрение штаба, ещё двое – вполне вероятно. А у остальных пятерых нет никаких шансов. Или почти никаких. Они понимают это и смирятся с отказом. Обидятся, конечно, но тем не менее смирятся.

– Однако я не смирюсь, – сказал я упрямо. – Мы все вместе нашли «Ковчег», это наша общая заслуга, и я не допущу, чтобы мою команду делили на более достойных и менее достойных.

Лопес покачал головой:

– Это неправильная позиция, Эрик. Крайне неправильная… Но, наверное, – добавил он после некоторых раздумий, – я на твоём месте поступил бы точно так же…

Рассмотрение наших рапортов затягивалось, и на пятый день, чтобы мы не маялись на базе без дела (а проводить отпуск на Земле мы категорически отказывались), начальство отправило «Кардифф» в рейс на Тауру. До планеты было лишь немногим более ста парсеков, поэтому мы справились с заданием за тринадцать дней, два из которых провели на самой Тауре, пока для нас готовили баржу с мороженой рыбой, а по возвращении в Солнечную систему ещё четыре дня с нетерпением ожидали ответа из штаба.

Эти проволочки меня здорово раздражали – но в то же время и обнадёживали. Такая медлительность свидетельствовала о том, что в штабе никак не могли прийти к решению по поводу нескольких проблемных кандидатур, которые Лопес считал непроходными. Тем не менее их рассматривали, причём довольно долго. А значит, реально допускали возможность их одобрения…

Коммуникатор в моём кармане слегка завибрировал. Это был не вызов на связь, а просто сигнал напоминателя. Я взглянул на свои наручные часы – сейчас было без трёх минут четыре. Ну всё, пора.

Я покинул обзорную палубу и спустился на третий ярус, в административный сектор. Не спеша пересёк из конца в конец длинный полукруглый коридор с многочисленными дверями кабинетов и ровно в 16:00 вошёл в просторную приёмную, где меня встретил молодой адъютант в серебристо-серой форме вспомогательных частей Звёздного Флота. Тёмно-синие мундиры, как у меня, носили исключительно астронавты, а подавляющее большинство штабных работников были обычными людьми, нерезистентными, которым не суждено совершить даже короткое межзвёздное путешествие. Только самые важные, ключевые должности в штабе занимали астронавты-отставники – и, надо сказать, такая работёнка не пользовалась в нашей среде особой популярностью. Тот же адмирал Лопес, например, предпочёл преподавать в школе, хотя ему наверняка предлагали высокий пост в руководстве Флота. Возможно, даже наивысший – ведь нынешнему начальнику штаба, адмиралу Горовицу, давно перевалило за восемьдесят.

– Здравствуйте, капитан Мальстрём, – поздоровался со мной адъютант. – Позвольте заметить, что вы удивительно пунктуальны. Пожалуйста, подождите секунду. Сейчас я доложу о вас адмиралу.

Активировав свой интерком, он сообщил о моём прибытии. Скрипучий голос, прозвучавший в ответ, пригласил меня войти в кабинет. Что я и сделал.

Адмирал Моше Горовиц руководил Звёздным Флотом почти пятнадцать лет, но за это время так и не удосужился поменять в своём кабинете мебель, доставшуюся ему от рослого предшественника. Небольшого роста, щуплый, лысый, он смотрелся довольно несуразно в широком кресле с высокой спинкой за массивным столом и казался ещё меньше, чем был на самом деле. А когда при моём появлении он привстал и протянул руку, мне пришлось чуть ли не перегнуться через стол, чтобы пожать её.

– Очень рад вас видеть, капитан, – сказал адмирал, хотя его прохладный тон и неприветливое выражение морщинистого лица заставляли усомниться в искренности произнесённых слов. – Прошу вас, присаживайтесь.

Устраиваясь в удобном мягком кресле, я не сводил взгляда с небольшой стопки бумажных документов в дальнем от меня конце стола. Когда мы с адмиралом здоровались, я успел рассмотреть, что сверху лежала распечатка моего рапорта с положительной резолюцией.

Впрочем, это не слишком обрадовало меня. За себя и других офицеров я не переживал – уже со слов Лопеса, который имел большие связи в штабе, было ясно, что наши кандидатуры возражений не вызывали. А вот что с остальными?.. Определённые надежды внушала неприветливость адмирала – весь его вид свидетельствовал о том, что происходящее ему совершенно не нравится, но он поневоле вынужден считаться со сложившимися обстоятельствами. Весь вопрос в том, насколько далеко он готов зайти в уступках…

– Итак, капитан, – сухо заговорил Горовиц, – сначала в общих чертах обрисую вам ситуацию. В течение двух последних десятилетий Звёздный Флот добивался от правительства согласия на увеличение исследовательской флотилии с двадцати трёх до двадцати четырёх кораблей. Нам постоянно отказывали, вернее, говорили, что корабли-то мы можем строить, но увеличивать численность личного состава Департамента хоть на одного человека нам не позволяли. Позицию чиновников можно понять: резистентных едва хватает для обеспечения бесперебойных грузовых перевозок между Землёй и колониями, а в космических исследованиях они не видят особенной пользы, поскольку смотрят в будущее не дальше следующей избирательной кампании. В конце концов, ценой невероятных усилий, нам удалось провести через Сенат резолюцию, которая вынудила правительство уступить нашим просьбам. Был построен новый корабль, вскоре мы планировали объявить по всему Флоту конкурс, хотели выбрать лучших из лучших… – Адмирал устремил на меня пронзительный взгляд. – Но тут появляетесь вы со своим «Ковчегом», и всё летит кувырком. За такую сенсационную находку, разумеется, положено крупное вознаграждение, с этим никто не спорит. Однако вы обнаглели до крайности и в качестве награды требуете ни много ни мало все пятнадцать вакантных мест в Исследовательском Департаменте, которые мы с таким трудом выбили. Не кажется ли вам, капитан Мальстрём, что это ни в какие ворота не лезет?

Я промолчал – но вовсе не потому, что затруднялся с ответом. Просто решил не ввязываться в спор по общим вопросам, а приберечь свои доводы до того момента, когда разговор перейдёт в практическую плоскость.

Горовиц понял, что я отвечать не собираюсь, и возобновил свой монолог:

– К моему огромному сожалению, мы не можем отказать вам всем. Такое решение не найдёт ни поддержки, ни понимания среди наших сослуживцев – кроме, возможно, тех пятнадцати человек, которым достанутся места на новом корабле. С другой же стороны, одобрить все ваши кандидатуры означает принять в Департамент самую слабую команду исследователей за всю историю Звёздного Флота. – С этими словами адмирал придвинул к себе стопку наших рапортов. – Что касается лично вас, капитан, тут претензий мы не имеем. У вас есть хорошая исследовательская специальность – астрофизика. Получили диплом магистра, теперь претендуете на степень доктора философии. Правда, ещё молоды для командира исследовательского корабля… Но ладно, время исправит этот недостаток. – Он отложил мой рапорт в сторону и взял следующий. – Главный инженер Теодор Штерн. Тоже астрофизик, к тому же доктор наук. Комментарии, как говорится, излишни. Кому-кому, а ему давно место в Департаменте. Теперь старший помощник Ольга Краснова – планетолог, магистр. Лейтенант Анна Гамбарини – то же самое плюс диплом бакалавра по химии. Лейтенант Жорже Оливейра – опять астрофизик, доктор философии. Старший техник Хуан Морено – биолог, магистр. Лейтенант Сергей Качур – доктор медицины, врач высокой квалификации, а значит, хорошо разбирается в химии и биологии. И, наконец, суб-лейтенант Хироши Йосидо – биолог, бакалавр, готовится к получению степени магистра. – Адмирал положил их рапорты поверх моего и хлопнул по ним ладонью. – Итого восемь человек. Всего восемь из пятнадцати членов экипажа имеют исследовательские специальности.

– Это немало, – заметил я.

– Для команды грузового судна – да, безусловно. Должен признать, что у вас подобралась неплохая компания интеллектуалов. Тем не менее для Исследовательского Департамента этого недостаточно. Ведь Департамент – элита Звёздного Флота, туда принимают только самых достойных и компетентных. И берут не целыми экипажами, а каждую кандидатуру рассматривают индивидуально. При обычных обстоятельствах не все из вас восьмерых прошли бы такой отбор, но сейчас отбросим излишнюю придирчивость и не станем вникать, у кого достаточная квалификация, а у кого – нет. Будем считать, что вся ваша восьмёрка годится для службы в Департаменте… Ах да, ещё и техник Симон Гарнье, – добавил адмирал. – Вы, конечно, в курсе, что для стюардов мы делаем исключение. Почему-то редко случается так, чтобы один человек совмещал в себе таланты кулинара и исследователя; а в дальних экспедициях без хорошего повара никак не обойтись. Мы учли ваши рекомендации, а также навели справки в Звёздной школе, и там нам сообщили, что Гарнье был лучшим по своей специальности за пять последних выпусков. А то, что он ещё юн, не страшно. На камбузе возраст не главное.

Горовиц достал из ящика стола лазерную печать, поставил на рапорте Симона штамп «Принять» и переложил его в нашу стопку.

– Так, идём дальше. Техник Сьюзан Грегори. Исследовательской специальности нет, хотя её школьные оценки по естественным дисциплинам были весьма высоки. Зато окончила заочно исторический факультет в университете Эсперо-Сити. – Адмирал пренебрежительно фыркнул. – Нечего сказать, очень полезная специальность в космосе! Ещё бы юриспруденцией занялась… Впрочем, у неё есть школьный диплом медсестры, а в конце восемьдесят первого года она изъявила желание выучиться на врача. Успешно прошла конкурсный отбор, но в последний момент передумала и отказалась. Своё решение объяснила тем, что хочет взяться за изучение планетологии и со временем претендовать на перевод в Исследовательский Департамент. Однако с тех пор в штабе ничего не слышали о её академических успехах. Каковых, я полагаю, попросту нет. Всё вышесказанное характеризует техника Грегори как весьма неорганизованную особу, которая не может определиться со своими приоритетами.

Слушая адмирала, я всеми силами старался сохранить невозмутимость и, не дай бог, не покраснеть. В том, что Сьюзан отказалась от врачебной карьеры, была немалая доля моей вины. Когда она сообщила, что отправляется на учёбу в Мюнхенский медицинский центр, я не смог скрыть своего огорчения и тем самым невольно дал понять, что испытываю к ней нечто большее, чем просто дружескую симпатию. Тогда-то и выяснилось, что Сьюзан полностью разделяет мои чувства. В результате она осталась на корабле, у нас начался роман, а Мюнхен был позабыт. Я убедил Сьюзан заняться одной из исследовательских специальностей, она выбрала планетологию и в течение следующего года практически подготовилась к сдаче экзаменов по ряду базовых предметов. Но потом между нами произошёл разрыв, Сьюзан забросила занятия (подозреваю, мне назло) и вернулась к ним только месяц назад, когда в связи с находкой «Ковчега» на горизонте замаячила реальная перспектива перевода в Департамент. Думаю, теперь она очень сожалела, что впустую потратила эти полтора года…

– Техник Грегори продолжает изучать планетологию, – сказал я, и формально это не было ложью. – Просто раньше она не видела смысла торопить события – в конце концов, ей только двадцать три. Однако с недавних пор ситуация изменилась, и я могу вам гарантировать, что максимум через два года Грегори получит степень бакалавра, а ещё через два – магистра. Что же касается её увлечения историей, то оно свидетельствует о широте и разносторонности интересов, что для исследователя отнюдь не лишне. Кроме того, готовясь стать врачом, она углублённо изучала химию и биологию…

– Ладно, ладно, убедили, – буркнул Горовиц и сердито проштамповал рапорт. – Под вашу личную ответственность.

Я понял, что положительное решение относительно Сьюзан было принято ещё до нашей встречи. Пока все прогнозы Лопеса сбывались – а значит, дальше меня ожидал тяжёлый, почти безнадёжный бой.

Адмирал разложил перед собой в ряд оставшиеся пять рапортов и смерил их угрюмым взглядом.

– Трое техников, – произнёс он. – Карла Беккер, Петер Нильсен и Мари Лакруа. Всем за тридцать, в школе учились откровенно слабо, а по её окончании не предпринимали ни малейших попыток продолжить своё образование. Ну, какая от них будет польза в исследовательских экспедициях? Даже если мы их возьмём, то через пять лет при переаттестации их отчислят из Департамента за профессиональную непригодность. Зачем нам этот пинг-понг, скажите на милость? – И, не позволив мне вставить ни слова, адмирал перешёл к последним двум. – Мичман Марша Хагривз и мичман Милош Саблич. Спору нет, талантливые ребята. Лучшая выпускница по пилотированию и навигации и лучший выпускник по инженерным дисциплинам. По логике, следовало бы ещё разобраться, как они двое (а если учесть и стюарда Гарнье, то трое) попали на один корабль. Но я этого делать не стану, так как рискую уличить в непотизме вице-адмирала Лопеса, к которому питаю глубокое уважение… Впрочем, речь сейчас не о том. Я уверен, что когда-нибудь и Хагривз, и Саблич заслужат перевод в Исследовательский Департамент. Но только не сейчас и не в ближайшем будущем. В дальних экспедициях нужны опытные пилоты и инженеры, а опыт приходит только с практикой, и никакой талант, никакие выдающиеся способности его не заменят. Так что, капитан, за этих двоих даже не просите. И за упомянутых техников тоже. Они категорически не годятся. Десять человек – тот максимум, на который мы согласны. На оставшиеся пять вакансий уже сегодня объявим конкурс, и я вам обещаю, что ни один из новых членов команды не будет утверждён без вашего одобрения.

Это было ещё хуже, чем я ожидал. После таких слов не имело ни малейшего смысла расхваливать Марси с Милошем и приводить аргументы (если честно, то притянутые за уши) в пользу Нильсена, Беккер и Лакруа. Адмирал не оставил мне никакого простора для манёвра, однозначно дав понять, что его вердикт окончателен и обжалованию не подлежит. Теперь мой выбор свёлся к двум возможным вариантам, причём один из них – согласиться с решением штаба – был для меня неприемлем.

Собравшись с духом, я произнёс:

– В таком случае, адмирал, я вынужден отозвать свой рапорт.

Как оказалось, моё заявление не стало для него сюрпризом. Похоже, он с самого начала догадывался, к чему приведёт наш разговор, и морально был готов к такому повороту событий. Поэтому не разозлился, не стукнул раздражённо кулаком по столу и даже не пробуравил меня гневным взглядом. Он просто вздохнул – устало и обречённо.

– Это шантаж, капитан Мальстрём. Бессовестный шантаж.

– Вовсе нет, сэр, – ответил я твёрдо. – Я поступаю так, как велит мне долг перед подчинёнными. Я обещал им, что буду добиваться перевода в Департамент всей нашей команды, а раз этого не получилось, то теперь у меня нет другого выхода, кроме как остаться на «Кардиффе» вместе с теми, чьи кандидатуры вы отклонили.

Горовиц откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня долгим взглядом.

– Надеюсь, капитан, вы осознаёте все последствия своего поступка? Если сейчас вы откажетесь, то можете позабыть об исследовательской карьере. Путь в Департамент для вас будет закрыт. Навсегда. Вы понимаете это?

– Да, адмирал, понимаю. И уверяю вас, для меня это непростое решение. Но я покину «Кардифф» только со всей командой – и никак иначе.

Следующие полчаса мы переливали из пустого в порожнее. Горовиц настойчиво уговаривал меня принять его предложение, а я с не меньшей настойчивостью отказывался. Наконец, убедившись в моей непоколебимости, адмирал снова вздохнул, взял печать и медленно, демонстрируя всем своим видом крайнее неодобрение, проштамповал оставшиеся рапорты.

– Только не вздумайте благодарить меня, – сварливо произнёс он, едва я раскрыл рот, собираясь заверить его, что наша команда оправдает оказанное доверие. – Такое решение приняла коллегия штаба с перевесом всего в один голос. И этот голос был не мой. Лично я выступал за то, чтобы отклонить ваш рапорт, если вы станете упираться из-за этих пятерых. Но я оказался в меньшинстве.

Горовиц придвинул к себе компьютерную консоль и проставил резолюции на электронных оригиналах наших рапортов. А бумажные копии вручил мне, добавив к ним тонкую папку и только что распечатанный приказ о зачислении всей команды «Кардиффа» в состав Исследовательского Департамента.

– Вот, держите. Можете поместить в рамочки и повесить в своих каютах. Гм-м, в своих новых каютах. – С этими словами он поднялся. – Пойдёмте, капитан. Уладим всё прямо сейчас.

Мы вместе вышли из кабинета и приёмной, поднялись на девятый ярус и направились к причальному сектору «F», где обычно швартовались исследовательские корабли. Сжимая в руках драгоценную папку с нашими рапортами и приказом о назначении, я время от времени искоса поглядывал на блестящую лысину адмирала, находившуюся на уровне моей груди. По какой-то непонятной причине он почти никогда не носил фуражку, хотя, по моему мнению, в ней выглядел бы более внушительно.

На полпути мы разминулись с двумя офицерами в светло-голубой форме Военно-Космических Сил Федерации. Оба были армейскими капитанами (то есть, по флотским меркам, лейтенантами) и при нашем приближении взяли под козырёк, приветствуя старших по званию. Хотя, можно не сомневаться, они с гораздо большим удовольствием запихнули бы нас в ближайший шлюз и вышвырнули в открытый космос. Если на свете и существовало что-нибудь чернее абсолютно чёрного тела, то это был цвет зависти, которую испытывали космонавты к нам, астронавтам. Не было никого, кто ненавидел бы нас так яростно и самозабвенно, как люди, бороздившие просторы Солнечной системы, но лишённые возможности слетать хотя бы к ближайшей звезде.

Вполне естественно, что из-за такого отношения к нам мы не жаловали космонавтов, однако не питали к ним ответной ненависти, а скорее жалели их. В конце концов, они были нашими братьями по профессии, которым просто не повезло родиться резистентными. При поступлении в космические училища, как военные, так и гражданские, абитуриенты проходили жесточайший отбор, и космонавтами становились лишь самые лучшие из них – с незаурядными умственными способностями и идеальным здоровьем, сильные, выносливые, психически устойчивые, обладающие молниеносной реакцией, несокрушимой силой воли и ещё многими другими достоинствами. Средний космонавт превосходил среднего астронавта по всем параметрам, кроме одного-единственного – сопротивляемости к гипердрайву…

В секторе «F» находилось пять причалов, и только один из них специально предназначался для исследовательских судов. Этого вполне хватало, поскольку корабли Департамента были редкими гостями в околоземном пространстве. Возвращаясь из очередной дальней экспедиции, они задерживались в Солнечной системе лишь для того, чтобы отчитаться о проделанной работе, передать материалы исследований и собранные образцы – в основном минерального и биологического происхождения, после чего следовали в порты постоянного базирования. Таковыми являлись четыре самые развитые звёздные колонии – Цефея, Таура, Эсперанса и Сагитария, которые могли обеспечить техническое обслуживание кораблей, включая их ремонт. Там члены экипажей проводили свои отпуска и обычно прямиком оттуда отправлялись в новые экспедиции.

К некоторой моей досаде, в секторе «F» не оказалось ни одного астронавта, который стал бы свидетелем моего триумфа, а был лишь пост охраны из двух рядовых и одного сержанта в серебристо-серых мундирах. Четыре причала из пяти пустовали, и только над терминалом «F-1» светилось табло, на котором вместо названия корабля фигурировал заветный серийный номер «SC-05132».

– Полагаю, капитан, – заговорил Горовиц, остановившись перед терминалом, – вы уже думали над тем, как назовёте свой новый корабль. А если воображение подвело вас, могу предложить несколько вариантов.

Я улыбнулся. Разумеется, последние слова были сказаны в шутку. По традиции Звёздного Флота, исследовательским кораблям давали имена персонажей античных мифов, а ввиду малочисленности флотилии Департамента вариантов было вдоволь. И свой выбор я сделал давно – ещё тогда, когда впервые услышал о строительстве этого крейсера и принялся мечтать (в то время безнадёжно), как стану его капитаном. Поэтому я сразу ответил:

– Спасибо за предложение, адмирал, но имя я уже подобрал. Удивляюсь, что оно до сих пор оставалось вакантным. Я хочу дать кораблю название «Гермес».

– Да будет так! – одобрил Горовиц, и его тон немного потеплел. Самую малость, на пару десятых градуса. – Кроме всего прочего, Гермес был покровителем путешественников. Когда-то давно у меня был шанс стать командиром нового корабля, и я хотел назвать его как раз «Гермесом». Но, увы, не сложилось. На тот крейсер был назначен более опытный капитан, а я получил под командование старенький «Пегас», на котором летал до самой отставки. Его потом списали в утиль.

«Так вот оно что!» – подумал я, шагая вместе с адмиралом по туннелю. Горовиц злился на меня ещё и потому, что в своё время ему по причине молодости не удалось получить новый корабль, зато я оказался более удачливым. Но, похоже, мой выбор названия для крейсера несколько смягчил его сердце.

Мы миновали два шлюза – станционный, а затем корабельный – и оказались в тамбуре, который астронавты обычно именовали «предбанником». Я ожидал, что здесь нас будет встречать командир последней группы испытателей, который символически передаст мне командование кораблём, но нет – в «предбаннике» никого не было. Судя по всему, корабль вообще был пуст.

– Вы уж простите, капитан, – сказал Горовиц, догадавшись о моих мыслях, – но сейчас я не расположен к церемониям. Испытатели покинули борт ещё вчера вечером, и я не стал вызывать их обратно. Надеюсь, вы не сильно огорчены?

– Нет, сэр, – ответил я совершенно искренне. – Ни в малейшей степени.

Заблаговременно отослав испытателей и не вызвав на причал мою команду, адмирал со всей очевидностью рассчитывал подпортить мне праздник. Но тут он здорово просчитался – ведь главным для меня был праздник в душе, и я совсем не возражал против того, чтобы совершить первый обход моего нового корабля, моего «Гермеса», в спокойной обстановке, тихо радуясь тому, как сбылась моя самая заветная мечта…

Мы вышли из тамбура в главный коридор второго яруса, который оказался почти на метр шире, чем аналогичный коридор на «Кардиффе», но при этом казался более уютным благодаря упругому ковровому покрытию пола, а также мягкой обивке стен и закруглённого потолка. При постройке исследовательских судов большое внимание уделялось интерьеру – с тем, чтобы обеспечить экипажу максимальный комфорт во время длительных многомесячных экспедиций. Если жилые отсеки межзвёздных грузовиков оснащались как гостиничные номера первого класса, то на кораблях Исследовательского Департамента всё было по категории «люкс».

– Как я понимаю, – произнёс Горовиц, когда мы направились в носовую часть корабля к штурманской рубке, – в качестве порта базирования «Гермеса» вы выберете Эсперансу?

– Да, сэр, – ответил я. – Мы считаем её своим домом.

Адмирал кивнул:

– Спору нет, прекрасная планета. Там уже обосновалось восемь исследовательских кораблей, ваш будет девятым. Нас, конечно, не очень устраивает, что более трети флотилии Департамента базируется у самой далёкой от Земли колонии, но тут ничего не поделаешь – выбор за экипажами. Впрочем, для обкатки сектор Эсперансы подходит как нельзя лучше – он гораздо меньше изучен, чем окрестности остальных трёх базовых планет.

Для новых исследовательских кораблей после обычного испытательного цикла полагалась ещё так называемая обкатка – серия коротких экспедиций длительностью в несколько дней. Основная цель обкатки заключалась в том, чтобы в реальных условиях проверить на работоспособность весь комплекс оборудования, предназначенного для проведения исследований различных космических объектов. Подобные мини-экспедиции не представляли особой научной ценности, поскольку все более или менее интересные звёзды вблизи колоний были хорошо изучены. Хотя, с другой стороны, грань между звёздами интересными и малоинтересными весьма размыта, а в радиусе пятидесяти парсеков вокруг той же Эсперансы их насчитывается свыше двадцати тысяч – цифра довольно внушительная. Так что эти короткие полёты, при надлежащем выборе объектов изучения, обещали быть не скучными и не рутинными. Тем более для нас, новичков в исследовательском деле.

– А какая будет норма обкатки? – спросил я.

– Стандартная, – ответил Горовиц. – Вы должны налетать не менее восьмисот парсеков и посетить не менее пятнадцати систем. Это займёт около месяца, а потом вам полагается три недели отпуска перед вашей первой настоящей экспедицией. К тому времени мы определимся с вашим заданием и пришлём вам все необходимые инструкции одним из попутных рейсов.

У меня были свои соображения по поводу нашего первого задания, но я повременил их высказывать, поскольку в этот момент мы как раз вошли в штурманскую рубку. Собственно, она мало чем отличалась от рубки на «Кардиффе», разве что была оснащена более совершенными системами наблюдения и дополнительными пультами для управления зондами, геосканерами, лазерными бурами и прочим исследовательским оборудованием. Ну и разумеется, всё в ней сверкало новизной – от приборных панелей и обзорных экранов до обтянутых натуральной кожей удобных кресел. Меня так и подмывало примериться к капитанскому креслу, но в присутствии адмирала я не решился, а вместо этого подошёл к пульту дежурного по мостику инженера, на который поступали все данные о состоянии корабельных систем.

Ходовая часть «Гермеса» бездействовала, реакторы были остановлены, а системы коммуникации, жизнеобеспечения и электроснабжения работали в нормальном режиме, получая энергию для своего функционирования не от бортовых аккумуляторов, а от станционного источника питания. Это была распространённая практика, которая позволяла во время стоянки экономить внутренние ресурсы судна.

– Замечательный корабль, – произнёс адмирал и посмотрел с тоскою на капитанское кресло. – Самое современное оборудование. Вот только… – Наверное, он собирался упомянуть о слабой подготовке экипажа, но потом передумал. – Да, и ещё, капитан Мальстрём. Мы намерены присвоить главному инженеру Штерну второй ранг. Вас не сильно смутит, что один из ваших подчинённых будет старше вас по званию?