Текст книги "Новый мир"

Бригада вызывала доверие с первого взгляда. Врач-вьетнамец, ростом мне по подбородок, со спины похожий на эльфа – спереди, разумеется, были видны и раскосые глаза, и многочисленные морщины. Лет ему было, по моим прикидкам, за сотню, но двигался живо, как двадцатилетний. С ним двое помощников – рослая негритянка и немолодой молчаливый индеец. Надо же, я впервые видела индейца – и похоже, что чистокровного – на такой должности. Ведь это означало, что у него в списке «образование» есть не только полная школа где-нибудь в колонии, не только армия, давшая ему гражданство, но и хорошие медицинские курсы – потому что после абы каких его в дорогой эдинбургский госпиталь не взяли бы.

Врач очень внимательно меня выслушал, не задал ни одного вопроса – подвела моя привычка четко рапортовать, а ведь так хотелось поговорить! – и кивнул своим помощникам. Негритянка, казалось, еще более неразговорчивая, чем врач, загрузила мои образцы в мобильный диагностический комплекс, индеец взял у меня и Нины кровь на анализ и пробирки отправил туда же. Ровно через пятнадцать секунд негритянка раскрыла рот и изрекла два латинских слова. Врач тяжело и сочувственно вздохнул:

– Ожидаемо.

После такого вердикта он долго и пространно объяснял нам с Ниной, что ничего фатального не произошло, это отравление летучими веществами, не заболевание, не симптом патологии внутренних органов. В госпитализации необходимости нет, яд превосходно выводится из организма буквально за сутки, но на всякий случай в течение трех дней следует соблюдать постельный режим, отказаться от физических, умственных и нервных нагрузок, а также от использования любых косметических средств, особенно тех, которые имеют парфюмерную отдушку (ага, вы еще отыщите такие средства, ведь даже патентованные «средства без запаха», якобы сохраняющие естественный аромат кожи, в действительности содержат навороченный комплекс отдушек, подобранный так, чтобы ароматы компенсировали друг друга и компоненты собственно средства).

Нина слушала, приоткрыв рот. А я, едва лишь прозвучал запрет на парфюмерию, насторожилась. Что-то показалось знакомым, где-то я уже встречалась с таким советом…

– Доктор, каким именно веществом мы отравились?

Нина даже вздрогнула – я перебила врача.

– Вам ничего не скажет это название, – уклончиво ответил врач.

– Вы уверены?

– Если… впрочем, почему бы и нет? Скажите, вы ведь с вашей подругой увлекаетесь составлением уникальных ароматов?

Мы с Ниной переглянулись.

– Ты увлекаешься? – спросила я.

– Не поверишь, – хмыкнула Нина, – у меня одно-единственное хобби, причем дурацкое: вяжу крючком. И строго когда меня никто не видит – потому что у меня в это время глупое выражение лица.

– У меня хобби попроще, – нашлась я. – Смотреть сны. Беда в том, что никак не удается выкроить время на такое увлечение.

– И какая связь между парфюмерией и рвотой? – удивилась Нина.

– Могут быть повторные приступы, – кротко ответил врач. – Это вещество таково, что само по себе нейтрально, но в сочетании с рядом других летучих веществ вызывает отравление.

До меня наконец дошло, на что он намекает.

– Доктор, простите, – мягко сказала я, – вы полагаете, что мы с мисс Осси пострадали по собственной вине? И вы из сочувствия к гостьям Маккинби пытаетесь закамуфлировать нашу оплошность? С тем, чтобы страховая компания не подняла для нас ставки в следующем году? – я даже засмеялась. – Доктор, не бойтесь. И ваш долг – сообщить об инциденте не только в страховую компанию, но и федеральному агенту, который должен прибыть с минуты на минуту.

– О мой бог, – только и сказал доктор. – Еще и федералы… Все серьезно? Леди Берг, но вам-то зачем знать?

– Просто из любопытства. Ведь это не врачебная тайна?

– Нет-нет, конечно… Хорошо: вы пострадали от некоего газа, в состав которого входили эфиры тангурской секвойи. Следов других компонентов я не обнаружил, а эфиры выводятся из организма в течение нескольких часов, редко когда больше суток.

Ну конечно. Эфирное масло тангурской секвойи. Тангурская секвойя растение интересное, на земную секвойю, естественно, лишь отдаленно походит внешне и вообще к кипарисам отношения не имеет. Ее смола обладает превосходным ранозаживляющим действием, а эфирное масло из листьев полностью лишено аромата. По крайней мере, нос человека с нормальным обонянием этот запах не слышит. Зато это масло при смешивании с практически любыми другими маслами дает удивительную стойкость и силу их аромата. Парфюмеры сначала радовались открытию, но почему-то быстро остыли и потеряли интерес к новинке, хотя вроде бы она позволяла создать идеальные с экологической точки зрения духи. Вскоре выяснилось, почему они отказались от этой идеи. Новость о чудесных свойствах масла тангурской секвойи стала широко известна, сам продукт был достаточно дешев, и естественно, многие провинциальные модницы решили: зачем тратиться на дорогие духи, когда то же самое легко сделать дома и за гроши? А маслице-то оказалось коварным. В чистом виде оно вело себя нейтрально, зато в составе практически любых смесей вызывало отравление, похожее на пищевое, с головокружением, слабостью, обмороками и рвотой. Как правило, на рвоте все и заканчивалось, поскольку люди быстро догадывались о причине. Однако это было справедливо лишь для изготовителей. При изготовлении духов реакция наступала через десять-пятнадцать минут: тут уж не захочешь, а сообразишь, чего нанюхался. Но люди, не подозревавшие о составе подаренной или купленной парфюмерии, не могли установить связь со злополучным маслом. При нанесении на кожу готовой субстанции, для которой требовалось не так уж много отравы, реакция порой развивалась через несколько часов или даже на следующий день. Невинные жертвы могли болеть неделю или дольше, что иной раз имело весьма неприятные и тяжелые последствия. К счастью для большинства, это же масло после нескольких дней применения давало заметную аллергию, и люди отказывались от любой парфюмерии, полагая, что иммунная система дала сбой.

Несколько лет по колониям ходила эпидемия отравлений. Где-то поддельные духи с ядовитым маслом даже стали модными – ага, в качестве подарка сопернице. Для мужчин они тоже подходили. Отличное средство изысканной мести, главное – точно рассчитать время и дозу. Подсунешь конкурентке грамотно – считай, ее с вечеринки вынесет. А если она успеет выпить, то и качественный позор обеспечен, поскольку алкоголь даже в малых дозах усиливал отравление. Шарлатаны наживались и на духах, и на средствах защиты от отравления… Кончилось, разумеется, печально: в госпитале на Ирби погиб совсем молодой парень. Сын губернатора, наследник, завидный жених. Поссорился с девушкой, сделал предложение другой. Отвергнутая дама проявила завидную хитрость и сумела всучить молодым традиционный порадок – парные духи. Разумеется, подарок отправила через ничего не подозревающего приятеля, марка была едва ли не самой дорогой из доступных, упаковка выглядела так, что обыватель в жизни не заподозрил бы подделку. Эти балбесы и воспользовались подношением, решив, что к шикарному венчанию – шикарный аромат. Ну и скопытились прямо у алтаря.

Невеста выжила. Жених умер. Поднялся адский шум, на расследование громкого убийства слетелись не только лучшие полицейские умы со всего штата, но и федералы с Земли. Разумеется, причину нашли – не иначе потому, что действительно искали. Виновницу осудили, а вместе с ней – и несчастное эфирное масло тангурской секвойи. Сначала второпях запретили оборот вообще всех препаратов этого безусловно целебного растения, потом в отношении некоторых смягчились.

Я о свойствах этого маслица знала задолго до того, как окончила школу. На Арканзасе была плантация тангурской секвойи – она превосходно росла за пределами родного ареала, могла использоваться на сильно заболоченных почвах, давала отличное целлюлозное сырье. Плантации обрабатывались строго роботами. Кроме того, несколько крупных деревьев были гордостью Арканзасского ботанического сада. Там я и увидела их впервые. Конечно, я восхитилась этими исполинами – издали. На примере этого дерева наш школьный учитель биологии объяснил, что в природе нет ничего однозначного. Нет только плохого, но нет и только хорошего. Взять хоть это прекрасное дерево: от него столько пользы, вот только гулять в лесу, где растет тангурская секвойя, особенно в жаркий летний день, – опасно для здоровья. Потому что выделяемые листвой и корой сложные эфиры совершенно не переносятся нашим организмом. Собственно, растение с их помощью защищается от вредителей.

А добрый доктор, видать, действительно остро сочувствовал нам с Ниной. Принял за двух молодых дур, которые где-то достали запрещенное к обороту – а на Земле и к провозу с хранением – вещество, ну и мигом поняли, за что его запретили. Понять-то поняли, только пять лет тюрьмы за баловство с ядом никто не отменял. Жалко ему стало двух дурех. Интересно, как бы он подделывал результаты моих анализов? Как-нибудь, раз действовал так уверенно.

Однако тангурская секвойя… Не травка какая незаметная. Если секта использует это масло, то у нее есть не только каналы провоза его на Землю. И не только производство – отнюдь не кустарное! И не только распространители. У нее еще и плантации. И значительные. Насколько я помнила рассказы нашего биолога, эфирное масло имело смысл добывать из деревьев не моложе пятидесяти лет. В этом возрасте они уже достигали восьмидесятиметровой высоты – и как раз переставали бурно расти, переходя к плодоношению. При этом на целлюлозу и смолу деревья спиливали раньше – в двадцать лет. Качество сырья у деревьев постарше заметно портилось.

Значит, можно поднять данные о старых и фактически заброшенных плантациях. Запрещенное производство – не бог весть что, но все-таки весомый повод для арестов и следствия. Интересно, какой урон понесет секта?

От сладких мыслей на тему секты меня отвлекло появление Скотта Маккинби-старшего. Завидев патриарха, я испытала некоторую неловкость: гостье негоже вести себя так вольно. Шум я подняла знатный – вчера полиция, сегодня вообще черт знает кто. Дождусь ведь, что меня вежливо попросят переехать, например, на тот берег Твида, там есть замечательный особнячок на самой окраине, соседи далеко, я никого не побеспокою.

Скотт поздоровался, ощупал медиков холодным голубым взглядом, потом спросил у меня непередаваемым тоном:

– Надеюсь, эти господа – настоящие?

Медики отчетливо напряглись.

– Да, Скотт, – ответила я как можно более беспечным тоном, краем глаза уловив, что Нина осторожно попятилась в угол за роялем. Странно, зачем бы ей бояться Скотта? – Мне жаль, что я причинила столько беспокойства…

Скотт едва заметно повел кистью:

– Пустое. Но я вижу, твое самочувствие не столь ужасное, как можно подумать.

– Да, всего лишь нанюхалась масла тангурской секвойи.

Скотт вежливо удивился:

– Откуда же ему взяться здесь? Оно запрещено. – Тут же спохватился: – Впрочем, тогда я понимаю, зачем приехала эта толпа федералов и полиции. Все желают увидеть тебя и людей, чьи имена мне ровным счетом ничего не говорят. Сначала я хотел позвонить Горди Макгрегору и спросить, что происходит, почему его люди рвутся в мой дом, но решил уточнить у тебя.

– Я вызывала агента Веру Харрис. Должно быть, с ней еще ее рабочая группа. Полицию – нет, я не вызывала.

– Вера Харрис, – задумчиво повторил Скотт. – Я слыхал о ней. Это ведь она вчера навестила тебя? – Покивал своим мыслям. – Она недурно воспитана. Передай ей, что я жду ее в своем кабинете к четырем часам.

Он повернулся и пошел к дверям. На пороге обернулся:

– Делла, я забрал Огги. Пока не уляжется шум, он побудет у меня. Малышу вредно столько впечатлений, будет плохо спать.

– Спасибо, Скотт, – только и сказала я.

Патриарх величественно удалился. Медики засобирались было, я напомнила, что вот-вот появится федеральный агент и им лучше не спешить. Кажется, они мысленно жалели себя, но виду не подавали. Негритянка отошла к среднему окну и застыла, глядя на сад. Индеец собрал диагностический комплекс, а доктор сел к большому столу и на наладоннике быстро составлял отчет для страховой – заодно и для федералов.

Ждать пришлось совсем недолго. Я как раз думала, не самое ли время позвать Лура и попросить подать чай, когда на веранде раздался топот, и в большой холл плечом к плечу, как заклятые соперники, ворвались Вера Харрис и Лоренс Хикати.

Отлично, едва не сказала я вслух, никому не придется звонить и приглашать отдельно.

Эти двое имели столь целеустремленный вид, словно намеревались пронестись через холл и выйти на улицу прямо сквозь стену. У них было совершенно одинаковое выражение лиц, глаза одинаково прищурены, губы одинаково сжаты. Господи, да ведь еще вчера Вера говорила мне, что опасается иметь что-то общее с Хикати, ей дорога репутация. А сегодня они выглядят как давно сработавшаяся команда, и единственное, что они позволяют себе – исключительно ради оживления отношений, ну так, чтоб эмоционального застоя не возникало, – это конкуренцию в охоте за преступниками и уликами. Честолюбие никто не отменял, да-да, и соревновательный дух помогает добиться большей эффективности. Все как доктор прописал. В учебнике по социальной психологии для учеников средней колониальной школы.

За дело они взялись так рьяно, словно ждали этой минуты всю жизнь. Словно настал их звездный час, когда наконец весь мир увидит, на что способна эта парочка. Вера арестовала лжеврачей, отправила их в Эдинбург под конвоем, мигом сняла с меня первичные показания, тут же опросила и отпустила медиков… Я поняла, что Лоренс Хикати пропал из моего поля зрения, повертела головой. Ага, он уже навис коршуном над сжавшейся Ниной – притом что та была на полголовы выше, – а она глядела на него сияющими от счастья глазами. Эй, хотела окликнуть я, Нина, что потом ты скажешь Йену? Но тут же сообразила, что Нина увидела в Хикати… папочку. Того самого отца, которого не знала и которого старалась найти буквально в каждом мужчине, который превосходил ее по возрасту или социально.

Улучив момент, когда рядом никто не крутился, я сказала Вере:

– Скотт-старший просил тебя зайти к нему. К четырем.

– «Просил» – это такой вежливый синоним слова «приказал»? – Вера чуть скосила глаза и усмехнулась. Она ни капельки не заблуждалась насчет нравов шотландской аристократии.

– Я бы сказала «распорядился». Есть подозрение, что приказывает он другим тоном и пользуется им редко.

– Да-да, – Вера позволила себе иронию, – и то исключительно от шока: не в состоянии поверить, что кто-то не прислушался к его «просьбе». – Вздохнула: – Информацией его могла снабдить и ты, для этого я не нужна. Значит, собирается обрушить на мою голову громы и молнии по поводу обстановки в городе. И чем ему Горди-Горди не угодил? Звонил бы ему… мог бы и в кабинет к себе пригласить.

– Говорит, что ты недурно воспитана.

– Плохи мои дела… – Вера картинно закатила глаза. – Делла, если он прочит меня на место Горди-Горди, который давно просится на пенсию… Я тебя очень прошу: разубеди его. Да, я понимаю, все будет честно, он просто выскажет свое драгоценное мнение на совете нобилей, а остальным наплевать, кто будет шефом бюро, поэтому они согласятся. Но, Делла: мне нравится та работа, которой я занимаюсь. Я не хочу другой. У меня и так остается слишком мало времени на семью и себя.

– Почему бы тебе не сказать об этом самой?

– Потому что он решит, будто я скромничаю. Утвердится в своем мнении о моем воспитании, соберет все отзывы о моей работе, внимательно их изучит, после чего снова пригласит к себе – и прочтет лекцию о долге перед человечеством.

И, скотина, прочтет таким тоном, что я устыжусь и соглашусь.

Я засмеялась.

– Делла, – с ноткой грусти заметила Вера, – эти люди потому и принцы, что умеют быть убедительными. Мне нечего противопоставить управленцу такого уровня. Потому и прошу тебя. Объективно я не лучшая кандидатура на это место.

– А кто лучшая? Согласись, если я предложу взамен тебя кого-то хорошего, меня услышат быстрей.

– Да хоть бы Йен Йоханссон.

– Неожиданно, – только и сказала я.

– Он молод и неопытен. Но, Делла, – у него есть талант организатора. Талант именно офицера. Кроме того, я заканчивала полицейскую академию, а он – Джорджийский университет. Это важно.

– Как хочешь. Скотту я скажу.

– Спасибо. Ты ведь не поедешь сейчас со мной?

– На допрос? – Я подумала. – Пожалуй, разочарую тебя. Поеду и буду висеть непосредственно у тебя над душой.

– Испугала ежа голой попой, – фыркнула Вера. – Поверь, на фоне Хикати ты не помеха вовсе.

– Такой активный?

– Я бы сказала, гиперактивный. Но вы оба в подметки не годитесь стажеру Кенту, который мало того что гиперактивен, еще и туп как плоскость.

Мы вежливо кивнули друг дружке, после чего Вера вернулась к работе, а я пошла переодеваться.

* * *

Можно было и не ездить.

Доктор Фройд, Алиса Фройд, была мелкой, но амбициозной сошкой. По образованию – медсестра. Родилась на Венере, в самой заурядной семье, с детства чувствовала себя обделенной, мечтала попасть в высшее общество и уж там развернуться. Поступила на филфак в Московском университете, где конкурс был поменьше, чем в Мадриде или Вене. Девушка наслушалась мифов о том, что гуманитарные факультеты университетов Первой Сотни – это в действительности социальная школа. Первая ступень, так сказать, в карьерной лестнице политика или властителя дум. Ну и выбирала себе колледж соответственно: с учетом вероятного окружения. Поэтому с ходу отвергла все азиатские и африканские университеты, а американские даже не рассматривала – кто-то ей сказал, что там готовят менеджеров и чиновников, а девушка мечтала миновать эти ступени. И никто ведь не предупредил дуру, что «гуманитарные науки» это вовсе не эвфемизм понятия «получишь все, что хочешь, за красивые глаза». На гуманитарных факультетах, особенно в престижных университетах, надо ого-го как учиться. Словом, девушку отчислили. Она не сдалась, на следующий год поступила в Пекинский университет – ага, планочку запросов снизила. Продержалась три месяца и бросила учебу. Пришла годом позже в Венский колледж искусств – отчислили. Впоследствии она поступала еще трижды, в разные университеты и на разные факультеты – социология, юриспруденция, финансы. Нигде не проучилась даже года. Потом родители отказались содержать великовозрастную зазнайку, она от обиды вышла замуж, быстро развелась, окончила колледж для медицинских сестер и все-таки закрепилась на Земле, найдя работу в госпитале.

История с работой в точности повторила историю с учебой: девушка нигде не задерживалась, постепенно снижая планку запросов, и в конце концов оказалась в доме престарелых. Для нее это был край, дальше уже только колониальные госпитали и клиники, а она любой ценой хотела удержаться на Земле.

Там-то, в этом доме престарелых, она и познакомилась с вербовщиком Ордена Евы. Вступила сразу и без колебаний, рассчитывая на быстрый взлет. Однако в секте ее «не замечали». Обиделась, хотела уйти – ее подвергли психологической обработке. С тех пор она не бунтовала, а подавленную агрессию срывала на безопасных объектах – животных или выживших из ума пациентах. Когда ее уличили в неподобающем поведении, то уволили. Могли и посадить, но секта пустила в ход свое влияние. Теперь Алисе Фройд предстояло отработать свою юридическую свободу.

По приказу наставника она соблазнила комиссара полиции Пиблс, завербовала его в секту. Дальше началась работа по одурманиванию населения. Метод простой: на любой вызов по частному адресу выезжает, помимо обязательных участников, «специально подготовленный сотрудник». Он устанавливает в доме газовую бомбу и простое устройство, включавшее в нужный момент запись вступительной лекции из вербовочного цикла. Обитатели дома, понервничавшие накануне, получившие дозу ядовитого газа, вызывали врача. Тут включалась передача, и внимание людей притуплялось – они были оглушены всем происходящим, не придавали значения нестыковкам вроде тех, что медики приехали слишком рано, не оттуда, откуда их вызывали, и к тому же городят чушь. Дальше пострадавшим делали инъекцию наркотика – либо первая бригада, либо вторая, если первая вызывала недоверие, – и на сутки увозили. Домой возвращали уже людей с качественно промытыми мозгами. В первой бригаде как раз и работала Алиса Фройд.

Иногда случались курьезы. Например, врача не вызывали. Тогда в ход шла тяжелая артиллерия – Алиса обращалась за помощью к любовнику, и «пациентов» увозили силой, имитируя полицейский рейд. Пару раз Алису пытались изнасиловать обалдевшие «пациенты»-мужчины и однажды – женщина. Это считалось издержками производства, и Алисе рекомендовалось не обращать внимания на чепуху. Она делала вид, что не обращает, но все ясней понимала: этим путем она карьеру не сделает. Она расходный материал для сектантов, а не ценность. Поэтому на допросе не запиралась, сдавала всех подряд, говорила охотно и с вызовом. Производила совершенно омерзительное впечатление, которым явно гордилась.

Федералы арестовали толпу народа – часть личного состава полиции Пиблс и Эдинбурга, два десятка сектантов, включая непосредственного руководителя Алисы Фройд, но я видела – это пустой шум. Взяли ячейку, которой из-за ее никчемности даже серьезной работы не поручали. Пусть, мол, забрасывают невод, вдруг попадется крупная рыбешка. А если попадутся сами – не жалко. К убийству Мигеля Баша, исчезновению его сестры и покушению на Лоренса Хикати все эти люди не имели никакого отношения. Случайность. Просто случайность.

Просидев в бюро практически до полуночи – и чудом разминувшись с легендарным стажером Кентом, – я наконец поехала в Пиблс. За мной прислали машину, я упала в темное, теплое нутро большого седана и отключилась. Лишь через несколько минут я поняла, что мои глаза открыты и я бездумно смотрю за окно, не осознавая и не узнавая пейзаж.

Я очень люблю Шотландию. И Эдинбург люблю. Даже в самый пасмурный день он всегда казался мне ярким, как дорогая игрушка. Аж лизнуть хочется. Чистые пешеходные улицы, мощенные брусчаткой, как в старину, – и тщательно вымытые, можно босиком ходить, ноги не сильно испачкаются. Высоко вознесенные транспортные эстакады, словно парящие над зданиями в ретростиле. Тщательно восстановленные руины замков на скалах вокруг бухты. Приглушенная, добрая вечерняя иллюминация. Мужчины, которые вот уже полтора тысячелетия носят килты. Когда-то они дополняли свои юбки рубашками и плащами, потом – мундирами и офисными пиджаками, а сейчас носят кто с чем хочет. Женщины в разноцветных платьях и смешных туфельках. Шпили древних соборов. Витражи. Крики наглых чаек. Запах моря, кофе, пирожков и чего-то еще, что есть только в Шотландии, но я не могу идентифицировать источник.

Я смотрела в окно машины и видела совсем другой Эдинбург. Словно нарисованный на мятой серой бумаге черной краской. Все статичное и все поношенное, словно товар в лавке средневекового старьевщика. Мертвое, холодное, ненужное. Чужое и затхлое. Я ехала сквозь мир, который не существует.

А может, я ошибаюсь?

Может, не существует как раз тот, другой мир?

И я впервые увидела то, что есть на самом деле? То, вместо чего сектанты предлагают свой новый мировой порядок – и неспроста люди так охотно соглашаются…

И лишь когда мы выехали из города, я выдохнула. Словно бы разжалась рука, державшая меня за горло.

Только сейчас я поняла: в этом черном, измятом и растоптанном мире за мной следили из каждого темного переулка.

* * *

Нина рыдала и тряслась крупной дрожью. Не знаю, что она пила, но несло от нее прямо-таки смертоносно – не спасало даже открытое настежь окно.

Как ни странно, я не почувствовала ничего. Ни радости от того, что она нашлась, ни презрения к ее срыву, ни ужаса от того, что она натворила.

Утром она внезапно исчезла. Никому не сказала ни слова. Я несколько часов пыталась пробиться на ее чип – счастливый голос Нины на автоответчике просил звонить позже. Ее сын почуял неладное и ударился в рев. Мой сын, услыхав плач, решил поддержать компанию.

Она пришла так же неожиданно, как и ушла. Просто вылезла из канавы, в буквальном смысле, перед самыми воротами поместья. Ума не приложу, как ее пропустили внутрь. Наверное, сказался аристократический инстинкт самосохранения – и тщательно вышколенной прислуги – любой ценой скрывать позор, в котором замешаны близкие.

Нина была пьяна в дым, по уши в грязи, в чужой куртке, джинсах на голое тело, босиком.

И в крови.

На воротах ей выдали дождевую накидку, тщательно закутали – сама она уже не могла попасть в рукава, – и боковыми тропками, через дальний сад провели ко мне. Где-то по дороге у Нины началась истерика. С криками, попытками поваляться по земле и прочей красотой. Первое, что она сказала, увидев меня: «Хочу сдохнуть». Эту же фразу она повторила еще раз двадцать в течение следующего часа. С разными интонациями.

А я смотрела и думала.

Кровь была не ее. Где-то в перерыве между суицидальными требованиями Нина сообщила, что убила кого-то. Где – не помнит. Да, свидетели остались. А еще она вдребезги разнесла какую-то забегаловку, ту самую, где убила.

В общем, все плохо.

Теперь ей не отмыться, и Йен все узнает, да и пусть, потому что она никогда уже не сможет выйти на люди, ей стыдно. Она вообще не знает, что делать. В тюрьму, наверное, даже неплохо бы попасть, но попадет она в клинику. Потому что все, это конец.

А потом явилась леди Памела, и я не успела задержать ее.

Нина уставилась на супругу патриарха клана Маккинби широко раскрытыми глазами. Я поняла, что произошла катастрофа. Нина тоже.

– Санта, – повелительно произнесла леди Памела, – горячую ванну. Немедленно. Делла, у тебя остались еще те волшебные таблетки, о которых все рассказывают шепотом, так, чтобы я не услышала? Принеси их, пожалуйста. Санта, грязную одежду уничтожить. И если кто-нибудь проболтается – мне тоже бывает стыдно. И я тоже от стыда делаюсь агрессивной. Очень агрессивной. Не советую провоцировать мою агрессию.

Я поняла, что теперь мы влипли по-настоящему.

И что у леди Памелы были совсем не те проблемы, о каких все думали.

– Пойду-ка я проблююсь, – пробормотала Нина, встала, пошатнулась и упала.

Леди Памела огляделась, выбрала себе кресло, села и расправила платье на коленях.

– Санта, помоги ей. И проследи, чтобы Нина не разбила голову на этот раз себе.

Санта бережно подняла Нину и увела ее. Я молча принесла таблетки. Леди Памела встала и нервно заходила по кабинету, сильно стиснув пальцы.

– Нет, – сказала она мне, – я не выпью. Делла, проследи, чтобы я не выпила. Тогда будет совсем плохо.

– Хорошо, леди Памела. Мне кажется, спиртное сейчас противопоказано всем.

– Да, безусловно. Безусловно. – Леди Памела подумала и еще раз сказала: – Безусловно!

Вернулась в кресло и попросила:

– Тогда давай чаю, что ли, попьем. Ведь нельзя же совсем ничего не пить!

Я прислушалась. Вроде бы дети спали. Позвонила Монике в надежде, что она не легла. Она никогда не ложилась, если Санта не спала. К счастью, индианки куда легче, чем люди, переносят частые пробуждения.

– Моника, сделай чаю, пожалуйста.

– Уже несу! – обрадовалась она. – Мне Санта сказала, что у вас гости и вы будете пить чай.

Леди Памела на миг прижала ко лбу тонкую, изящную руку. Именно в эту минуту я осознала, кого же она напоминает мне.

Валери ван ден Берг.

Моника и Санта явились одновременно. Моника с чайными принадлежностями, Санта с чистой и бледной Ниной. У Нины были красные, сильно опухшие глаза, взгляд она прятала, ее немного знобило. Она с готовностью выпила таблетки и схватила чашку с чаем, наклонилась к ней так, словно хотела спрятаться.

– Рассказывать готова? – спросила я, когда индианки ушли и закрыли дверь.

Нина поежилась:

– Дел, мне так стыдно…

– Нина, если ты расскажешь, будет легче, – твердо сказала леди Памела. – Не беспокойся. Мы поймем тебя.

– Да мне было бы легче, если бы осудили… – промямлила Нина.

– Надо – осудим, – заверила леди Памела. – Но мы же должны знать, за что?

Нина глубоко вдохнула и шумно выдохнула:

– Сейчас бы виски. А то меня трясет как-то.

– Перебьешься, – хором ответили мы с леди Памелой и переглянулись.

– Ну, короче, я всем врала. Когда я развелась с первым мужем, то легла в клинику. По наркоте. Но я там не долечилась. Сбежала. И понятно, сразу к старым друзьям. А кто еще меня поймет-то? Меня поняли. Выставили бутылку. Я напилась и кому-то морду набила. Даже не знаю, кому, сама не помню, мне потом рассказали. Меня пожалели. Через неделю повторилось. Короче, через месяц из компании попросили по-хорошему. Мне тут Макс Берг подвернулся, а он же тогда вообще не пил. И я как-то два месяца держалась. Потом он меня бросил, и я снова по проверенному рецепту нервишки лечить начала. Но удачно, без эксцессов. Пила дома, чтоб меня никто не видел. Потом мне подвернулись гастроли, и я в отеле чуть в ванне не утонула. Уснула. И к тому же не выключила воду. Мне наутро такой счет выкатили! Я, в общем, после этого забила на гастроли. Совсем. Потом ничего, стало полегче, но боялась высовываться. Студийный музыкант, живу тихо, подзабытая звезда. Но тут приходит очень выгодное предложение, я снова еду с концертами, встречаю Макса с Деллой и Йеном. На Эвересте. Стресс был чудовищный. Ну да, я опять поддала. И затащила Йена в постель. Слушайте, у меня пару раз такое случалось. Стыдно наутро было – не передать как. Хотя казалось бы, чего стесняться, я свободная женщина… А с Йеном стыдно не было. Хотя он тогда меня не любил. После этого я вообще бросила пить. Надолго. Я еще учиться поступила, а дружила с девчонками, которые не пили, удачно так получилось. Тут мою подругу убивают на концерте. Я и раньше одним вечером пьянки не ограничивалась, а тут ушла в конкретный запой, на месяц. Но скрывала все очень хорошо. Никто не догадался, что я квасила по-черному. Нервы у меня слабые, – жалобно сказала Нина. – Правда. А меня никто не щадит, совсем.

– Твой чай сейчас остынет, – очень ласково сказала леди Памела. – А тебе сейчас нужно горячее питье. И выговориться. Когда выговоришься, мы вместе подумаем, как тебе помочь. Да, Делла?

– Мы для этого тут и сидим, – поддакнула я.

– В общем, я вот так и жила. Черные промежутки запоя и светлые периоды трезвости. Последние все короче и короче. Я чего только не делала! Я завела собак, я усыновила ребенка. Я правда люблю и сына, и собак. Но меня это не спасало. Каждое утро я кляла себя последними словами. Я ругала себя за безответственность. Было только хуже. Потом была Кэрол… Как я пила в то время – не описать. Потом мы с Йеном поженились. И я выдохнула. Потому что он крепкий, сказала я себе, я выдержу. Я очень боялась, что меня положат в клинику, у меня ж тогда сына и собак отобрали бы. У меня такая хитрость проснулась на предмет того, как все скрывать! И я вцепилась в Йена. И снова Кэрол. Я правда не помню, что там было. Но я точно не пила. Пить я начала опять после развода. Потом я приехала сюда. Дел, но я ж держалась, правда? Я нормально держалась! Но как меня тянуло… Даже не выпить. Напиться. И тут мне бывший муж пишет. Не Йен, первый самый, засранец этот, с которым я научилась виски жрать и на наркоту подсела. Мол, давай встретимся. Я молчала, молчала. А он уговаривал. И чем больше уговаривал, тем сильней меня тянуло. В общем, я решила сходить на свидание, хоть узнать, чего ему надо. Но, понятно, я себе зарок дала: ни капли. Думала по берегу реки с ним походить, для того и ушла незаметно: не хочу никому ничего объяснять. А он меня у моста ждал, на машине. Повез в Эдинбург. И как мы с ним нахреначились… Мне так весело стало, захотелось компании. И мы поехали на его машине. Причем я была за рулем. Приехали черт знает куда. Я там никого не знала. Нормально веселились, вдруг мне один парень из той компании и напоминает про тот ролик, который с Кэрол сделали. И говорит этак – мол, поможешь в одном деле, и я сохраню твой позор в тайне. А дальше у меня только красная пелена в глазах. Я шарахнула его бутылкой по башке. Мой бывший меня оттуда увел. Я еще голышом по улице побегала. Потом нашла свои джинсы, взяла его куртку и поехала сюда. Такси автомат, а то б я дальше полиции не уехала. Я только в машине поняла, что по уши в кровище. Но в кармане куртки была фляжка вискаря, и я ее уговорила. Потому доехала нормально. Вот, собственно.