Текст книги "Вредная профессия (сборник)"

ООО «Психотроника» и АО «Психфак»

анонсируют профессиональный бюллетень «ВОПРОСЫ ЗОМБИРОВАНИЯ»

В текущем выпуске:

Наркокартели готовят потребителей

Почему детские игрушки так странно окрашены? Их «кислотная» цветовая гамма – результат заговора. Зеленые бегемоты, синие зайцы и красные слоны перенастраивают сознание детей. Вырастая, ребенок недоумевает: почему весь мир неправильного цвета? Теперь осталось дать ему попробовать «кислоту» – и он наконец-то попадет в комфортно окрашенное пространство. Стр. 10

Мобильные унификаторы

Излучение мобильных телефонов не вредно для мозга. Вредны сами мобильники. Полная открытость для контакта, которую принесла мобильная связь, резко повысила интенсивность общения. Но общение предполагает компромиссы. «Омобиленное» поколение договаривается и соглашается в десять раз чаще, чем их родители. Так стирается грань между отдельными личностями. Посмотрите: они едва различимы даже внешне. Что в перспективе? Общество единого мнения по всем вопросам? Общество одинаковых людей? Или единый всепланетный организм? Стр. 36

Кризис в ГТ-отрасли

«Гуманитарные технологии» влияют не только на сознание масс, но и на самих технологов. Опытный PR-консультант с одного взгляда определяет годовой доход собеседника, и если тот зарабатывает меньше $1 000 000, гуманитарный технолог просто не в состоянии с ним общаться. Лидеры ГТ-отрасли не могут нормально вызвать такси и сделать заказ официанту! Знаменитые политтехнологи отказываются от интервью! Известный методолог ушел из семьи! Вопрос дня: надо ли их спасать, и если да – то как?! Стр. 62

Музыкальная страничка: рок-н-ролл мертв?

Американская альтернатив-группа «Big Mistake!» закидала слушателей гнилыми помидорами и тухлыми яйцами. Результат превзошел все ожидания.

Новости спорта

Все привыкли к тому, что врачи конкурирующих команд «сдают» друг друга допинг-контролю. Теперь эта война вышла на новый уровень. Они травят чужих спортсменов! Обзор рынка антидопингов, дестимуляторов и депрессантов.

Также в номере: кроссворд, постер для взрослых, презерватив с алюминиевым напылением для защиты от излучения мобильных телефонов.

ООО «ПСИХОТРОНИКА»

БЬЮЩАЯ В ГЛАЗ РЕАЛЬНОСТЬ

Параноик Никанор

Он приходит ко мне на почту строго раз в полгода. Всегда с одной и той же репликой.

– Ну что, – говорит, – сетевик…

«Сетевик» он произносит с таким выражением лица, будто я минимум зоофил. Хотя мне по долгу службы положено, между прочим. Не зоофилить, конечно. Просто слегка онлайн. У отделения связи неограниченный доступ. А то чего я, спрашивается, забыл в родном селе, чтобы из города – да обратно?

– Ну что, сетевик… Подпиши-ка ты меня на какое-нибудь махрово-реакционное издание!

Только не подумайте, будто Ник шутит. Вовсе нет, он просто ставит задачу.

В последний раз я его обидел.

– Слыхал, – говорю, – про такой очень популярный интернет-журнал: «Русский Долдон»?

Ник без лишних слов – за костыль. Сам шутить не умеет и чужих шуток отродясь не понимал. Я ему:

– А ну, отставить порчу материальных ценностей имущества! Некоторым инвалидам такие развлечения не по карману.

Тут он малость поостыл. Действительно ведь инвалид, и пенсия крошечная. Стоит, костыль задравши, пошатывается – тяжело ему после второй контузии равновесие держать, – а на глазах почти что слезы. Мне даже стыдно немножко стало, я сразу в монитор уткнулся, дабы чувств своих не выказывать. А то подумает еще, мол, я его жалею, мол, все забыл.

– Что же ты, – бормочет, – Леха, так со мной?.. Знаешь же, мне нервничать вредно.

– Жить вообще, – отвечаю, – вредно. Особенно таким, как я, в одном селе с такими, как ты.

Поговорили, называется, родственнички.

* * *

Ник мой дядя, материн двоюродный брат. Мне почти тридцатник, ему полста, а впечатление такое, будто я старше его вдвое. То есть физически мы оба не в лучшей форме, но я сейчас про голову. С этим предметом у Ника давно проблемы. Сколько его помню: а это примерно столько же, сколько я помню себя. Уверен, все из-за имени. Вот я, например, просто Леха и живу себе, никого не трогаю. Нет в моем скромном типично русском имени скрытого замаха на рубль. Амбиций бессмысленных нет, ясно? А этот – Никанор. Вы только послушайте, как звучит: Ни-ка-нор-р… Тут вам и «никогда», и отдельно «ка» громко звенящее, и под конец рычание, причем тоже какое-то отрицательное, что ли. Не имя, а посыл всех окружающих далеко и надолго. Думаете, легко с таким имечком вырасти нормальным человеком? Это я не Ника оправдываю, а вам намекаю. Чтобы вы трижды подумали до того, как обозвать сына каким-нибудь Павсикакием.

У нас в Красной Сыти народ все больше по железу. Трактора, комбайны, сеялки-веялки разные, пилорама еще. Ну и развлечения традиционные – винище, телевизор, на танцах подраться, рыбки поудить, зверя или птицу добыть. В общем, нормальная спокойная жизнь для таких, кто не Ермолай Солженицын, а просто Леха. С трех сторон от села – поля бескрайние и озера бездонные, с четвертой лес глухой. От себя добавлю: настолько дикий, что в нем однажды городской экологический инспектор едва насмерть не заплутал. В лесу два очага цивилизации – крошечная деревня Большие Пырки и очень секретная военная база.

Пырки эти такая глухомань, что туда даже электричество пришло только при развитом социализме и за большую взятку в райком партии, а магазина как не было, так и нет. Охотхозяйство: лесники там и прочие егеря. Есть пара симпатичных девчонок. В целом население грубое, нетактичное, кормится лесом, сплошь потомственные стрелки-промысловики из разряда «белку в глаз, медведя в ухо», жмоты и кулачье. Раньше ходили к нам на танцы, а теперь мы с ними в состоянии холодной войны. Был один неприятный эпизод, после которого мы их деревню называем исключительно «Большие Дырки», а они нас – «Красная Сыпь». Что не совсем честно: наши-то хотя бы вылечились.

А военная база действительно очень секретная, мы про нее почти ничего не знаем. Да ее и не разглядишь толком. Вырезан кусок леса, и на его место встроена ракетная «точка». Из-за забора виднеются казармы, а между ними, говорят, площадка, на которой только пара домиков и несколько люков. Под самым большим люком – шахта с ракетой «Кипарис-М», нацеленной, по словам того же Ника, прямехонько на нью-йоркский Киберсити. Правда, согласно международным протоколам, все русские суперракеты чуть ли не себе под хвост целятся, но Ник говорит – у президентов на столе один протокол, а тут, в лесу, совсем другой. Чтобы юсеры много о себе не воображали.

Я так полагаю, девчонки из Пырок-Дырок заразу к нам на танцы прямиком от ракетчиков притащили. Видно, налажены там у них… тесные контакты третьего вида, хе-хе. В лесу-то откуда такой инфекции взяться? Во всяком случае, Ник уверял, что на его памяти ничего подобного не было. Он сам изначально пыркинский, Ник-то. Его оттуда невежливо попросили, когда из армии вернулся. Мама говорит, он был до этого нормальный. А в армии приучился читать слишком умные книги и домой пришел с ног до головы в идеях. Ну, и давай их пропагандировать. Соседи поначалу слушали и дивились, а потом говорят: вали-ка ты, мил-друг, от греха подальше в Красную Сыть. Мол, оттуда до города меньше сотни верст, и там, наверное, ко всякому привыкли.

А вот не ко всякому. Я хотя и просто Леха, но человек местами просвещенный. То есть знаю, допустим, что слово «жидомасон» пишется слитно. Но когда Ник задвигает про каких-то протославян и гиперборейцев, от которых пошла наша великая нация, мне становится кисло. Видите ли, сердце каждого русского должно переполняться гордостью при мысли о том, что это именно мы сокрушили Трою, растоптали богомерзкий Рим и поставили на уши Британские острова. М-да, суровая такая национальная специальность – всех крушить, топтать и ставить раком. Могуч славянин, глубокие следы в истории оставляет. Прямо как Годзилла. Вообще, конечно, здорово, что викинги тоже были русские. Я даже не против, чтобы атланты были русские. Да я в принципе ничего не против, только не надо со всем этим ко мне лезть. А Ника хлебом не корми, дай пристать к человеку насчет исторической роли нашего, видите ли, богоизбранного народа.

До меня одно не доходит. Пусть мы все из себя русские. То есть викинги, атланты и такое прочее. Это что, дает нам право со своим уставом переться в любые монастыри? Ладно, юсеры ко всем цепляются, потому что напечатали слишком много денег и возомнили о себе. А мы? Потому что знаем, как надо правильно жить? Или потому что тоже возомнили о себе – будто непобедимые? По мне все разговоры о нашем праве влиять на судьбы мира такая же муть, как Великая Юсеровская Мечта. И тот, кто считает русских выше других, сам уподобляется юсеру.

Ник в ответ на такие речи плюется. По нему выходит, что есть разница между нацией, которая избрана, дабы вести за собой народы, и нацией, которая жадно разевает хлебало на мировое господство. Поэтому наша задача всемерно противостоять врагам, и так уже скупившим пол-России. Ибо юсеры в отличие от русских давно поняли, кто именно предназначен в лидеры планеты велением свыше, а кто нет, и теперь работают на опережение.

В общем, по Нику получается, что кругом одни враги. Можете себе представить, как он с таким отношением к жизни устраивался в Красной Сыти. Он ведь хотя и деревенский, а даже машину водить толком не научился. Устроился было на пилораму, моментально что-то там сломал, да еще и со всеми переругался. С ружьишком в лес всегда пожалуйста, сеть в озеро закинуть для него тоже милое дело, а пахать-сеять – фиг. У всех огороды, у Ника заросли сорняков. Зато язык без костей. Родственники его сначала подкармливали, так он и их задолбал своими проповедями.

Ему бы тогда жениться, глядишь, все бы и наладилось. Девицы на Ника поначалу смотрели с интересом, парень-то он был видный. Идет по селу: волосы светлые назад зачесаны, глаза слегка навыкате, плечи развернуты, ноги расставлены, будто между ними что-то мешается, – не мужик, загляденье. Они все такие, эти лесовики пыркинские. Косая сажень в плечах и накачанная простата размером с кулак. Богатыри, короче. Только в отличие от Ника трепаться не любят и фантастики отродясь не читали. А этот по любому поводу шпарит цитатами из писателя Добрынина. Для сельской местности явный перебор. И вскорости начали барышни от нашего героя шарахаться.

Поболтался Ник в Красной Сыти с годик, видит: никому он здесь не нужен. Кинул в рюкзак пару любимых романов Добрынина и избранные номера журнала «Солдат удачи», да так и уехал. Оказалось – на какую-то войну. Потому что еще через год он вернулся. Все такой же нищий, слегка контуженный и окончательно сбрендивший. С наколкой «Русский Добровольческий Легион» на плече и пулевым шрамом на заднице. Красиво заливал про ковровые бомбардировки, снайперские поединки и ночные рейды в тыл врага. Вот, мол, где сейчас передний край противостояния русских и юсеров – в горячих точках планеты. И вот куда любой нормальный русский должен стремиться. Чтобы все знали: мы не сдаемся! Мы гордо несем гиперборейские знамена, и все такое. Тут ему кто-то и ляпнул: ты, Ник, это своему Добрынину расскажи, пусть он про тебя роман напишет.

Что бы вы думали: Ник с полуоборота завелся – и в Москву. Больной-больной, а пробивной оказался. И пролез к Добрынину.

Почтенный старец, послушав Ника пару минут, весьма оживился. По такому случаю даже с кровати встал. Нашарил костыль и ка-ак погонит гостя! Буквально с лестницы спустил. А потом и говорит:

– Меня иногда неправильно понимают, но я все свои книги от чистого сердца написал. Я хотел русским показать, какова их миссия. Только, блин, не до такой же степени! Ведь это чудовище – даже не пародия на моих героев, а просто издевательство. Ишь ты, выискался, понимаешь, Конан-варвар, вождь казаков…

После чего впал в депрессию, насилу откачали.

Я маленький был и не помню. Но говорят, в какой-то момент Ник до того раздухарился, что стал ведущей местной достопримечательностью. К нему даже из города журналист приезжал. Зашел в избу, а там целая стена в книжных полках. По правую руку сочинения фантаста и историка Добрынина, по левую – произведения философа и фантаста Курочкина. Посередине Ник сидит, улыбается приветливо, самогонку разливает, а за спиной у него андреевский флаг красуется да любимый карабин висит на гвозде.

Журналист после сказал:

– У нас в провинции чудаков хватает, я-то уж их повидал всяких, и за что они меня только ни агитировали… Но чтобы за первобытно-общинный строй – это, ребята, перебор!

* * *

А потом смешное кончилось, и началось… всякое.

Весной Ник, как обычно, в город смотался на рынке книжками по дешевке закупиться, привез целый рюкзак. Очень довольный приехал – я, говорит, в центральный книжный магазин зашел и там случайно с идейными противниками схлестнулся. Ну и толкнул речугу в защиту славянской фантастики. Да так, знаете ли, складно вышло – прямо жалею, что диктофона нет. Записал бы.

Буквально через пару дней является в Красную Сыть местный фээсбэшник Бруховец. Девяносто два километра по жутким нашим лесным колеям на машине отмахал – сам не поленился и тачку не пожалел. И прямиком к Нику.

– Слышь, – говорит, – Чеботаревич! А ведь ты у меня до…

В смысле «доболтаешься».

– Ты мне, – говорит, – кончай пропаганду русофашизма, антиамериканизма и мировой революции! Тоже, понимаешь, выискался… Осколок каменного века! Боевой мамонт Варшавского договора! Я тебе, зараза, хвост на хобот намотаю! В Сибирь загоню вечную мерзлоту бивнями распахивать!

Ну, про Сибирь он, допустим, вхолостую стрельнул. Наших Сибирью не запугаешь – и свой климат не подарок, а дороги так вообще.

Ник ему в ответ спокойно и рассудительно:

– Понятное дело, русского в России испокон веку чморили. Вам прямо так начальство и приказывает: мол, дави русских, Бруховец, затыкай им рты, не стесняйся? Мол, такая у нас государственная политика. А мы тебе за эту грязную работу долларами заплатим. Настоящими юсерскими, прямиком из Федерального резерва… Ага?

Бруховец весь позеленел, не хуже доллара, и вон из избы. К председателю зашел, стакан хлопнул, успокоился слегка и сказал:

– Увижу в городе этого… сектанта – посажу! Так и знайте!

Председатель:

– Вот ты мне объясни – почему ваша мафия городская снижает закупочные цены на лес, а электричество нам продает все дороже?

Бруховец (пока еще мирно):

– А у тебя прямо под носом реальный подрывной элемент жирует!

Председатель (наливая по второй):

– Не так давно вся Красная Сыть в едином порыве солидарно голосовала за кандидата в президенты – выходца из ФСБ. Опять. Прямо скажем, надоело уже. А результат? С какой стати газовые баллоны привозят раз в полгода? Чего мост на тридцатой версте, который еще при Брежневе завалился, так и не отремонтирован? Что вообще за бардак в государстве творится? Куда смотрят органы своими органами? И ты лично в их лице?

Бруховец (внушительно):

– Знаешь, дорогой… Ты сначала приструни своего левого экстремиста, ага? Вырастил, понимаешь, гнойного прыща на лице общественности!

Председатель (наливая по третьей):

– А вот я вспомнил! Ну-ка, ты мне доложи, куда пропал наш народный депутат? Что вы с ним у себя в городе сделали? Небось круглые сутки в ванне лежит и из горла пьет, а у него тут, между прочим, дети родятся…

Бруховец (подозрительно):

– Ты шантажируешь меня, что ли?!

Председатель (с тупым упорством):

– А милиция в этой стране жива еще? На той неделе трактор с комбайном столкнулись, задавили промеж себя двух курей и годовалого свина. Нужно же составить акт, нарисовать схему дорожно-транспортного происшествия, замеры необходимые произвести! Был вызван сотрудник – и где он?.. А кстати, на почту к нам протянут выделенный интернет в обозримом будущем или я так и сдохну с этим жутким телефонным коннектом?!

Бруховец (отодвигая стакан):

– Ну, до свидания!

Председатель (вслед):

– А почему резервной связи нету? Где положенная нам рация? Кто ее прикарманил? И если, допустим, стихийное бедствие – мне чего, до газопровода топать полсотни верст и по трубе с городом перестукиваться?!

Насчет стихийного бедствия – это он как в воду глядел. А может, накаркал.

* * *

Сначала месяц шли дожди. Посевная – та просто к черту отправилась, в полях грязи чуть не по колено, а дороги развезло ну совсем нечеловечески. Робинзоним, как на необитаемом острове. Курева ноль, выпивки нет, готовимся к переходу на натуральное хозяйство – в смысле мох и самогон. Мылим в город панические депеши, телефонограммы шлем. Власти отвечают: а мы что можем сделать, если даже «Уралы» в колее тонут? У вас там все здоровы? Медицинской помощи не надо? Вот и сидите по домам, телевизор смотрите. Нет, ну, если через недельку не подсохнет, мы, конечно, попробуем до вас добраться на какой-нибудь военной технике. Но честно говоря, вы тыщу лет в своем медвежьем углу без помощи извне нормально существовали, так что и теперь, наверное, не вымрете. И вообще, спасение утопающих – сами знаете чьих рук дело.

Председатель созывает общее собрание и говорит: конечно, водка в жизни не главное. Но есть еще такие приметы цивилизации, как туалетная бумага, стиральный порошок, семечки жареные фасованные, пиво бутылочное, а также картриджи к принтеру и листы форматов А3-А4 для распечатки периодических изданий подписчикам. Без этих ерундовых, в общем-то, вещиц русское село моментально обрушивается на свое привычное историческое место – в задницу! – и теряет всякую привлекательность для рядового пользователя. Он – то есть пользователь, чтоб его так и эдак, – испытывает нехватку элементарных удобств. И тут же в непутевой его голове возникает желание удрать из деревни в город, дабы там, подобно нашему пропавшему без вести народному депутату, нырнуть в пучину развращающего комфорта. Но, во-первых, лежа в ванне, пить из горла – чистой воды освинение и деградация. А во-вторых, если все трудоспособное население из Красной Сыти удерет – кто работать будет? Нет, уважаемые, это не государственный подход. Россия и так чуть пупок не надорвала, догоняя Португалию по уровню валового продукта на душу населения. И мы не позволим ни природным катаклизмам, ни городским бюрократам тормозить наше развитие. Тем более Португалия, чтоб ей повылазило, тоже не стояла на месте все эти годы. А посему – готовим спасательную экспедицию! Приказываю впрячь в одну телегу два гусеничных трактора и таким образом группе добровольцев из лиц малопьющих и ответственных проследовать на городскую оптовую базу для закупки алкогольных напитков, курева и далее по списку!

Ясен перец, Ник в добровольцы первым вызвался, и понятное дело, председатель тут же на него наложил вето. Сначала путем голосовой коммуникации, а потом вообще невербально. Руками. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, какая это была ошибка. Лучше бы Ник тогда сгинул вместе с доблестной нашей экспедицией – то есть отсидел пятнадцать суток за антиобщественное поведение в общественных местах. Здоровее бы остались мы оба, и дядя, и племянничек. Но экспедиция ушла без Ника, в пути совершенно озверела – а вы попробуйте целый день на гусеничнике по грязище! – отчего, прибыв к месту назначения, мгновенно ужралась до кроманьонского состояния и зачинила русскую народную забаву «погнали наши городских в сторону деревни». А Ник дома остался. Разобиженный, что не дали инициативу проявить.

Тут я еще сунулся – не понял тонкости момента. Подвалил со словарем иностранных слов.

– Слышь, – говорю, – дядя. Здесь про тебя статья. Вот, гляди: «Характеризуется подозрительностью и хорошо обоснованной системой сверхценных идей… Эта система была бы совершенно логична, если бы исходные патологические идеи были правильны…»

– Чего-чего? Какие-какие идеи?

– Да ты послушай! «Одержимый индивид навсегда посвящает себя агрессивности, борьбе с воображаемыми врагами и демонстрации подчеркнуто мужского поведения, граничащего с героизмом. Цикл никогда не приходит к концу: как только побежден один враг, появляется другой, еще более опасный».

Ник даже отвернулся. Он так делает, когда хочет дать человеку конкретно по голове, но сдерживается. Отвернулся, значит, и говорит тихонько в сторону:

– Там случайно, в этой статье про толкование истоков паранойи по Фройду не написано? О фиксации на педерастической стадии развития?

Он всегда так произносит – не Фрейд, а Фройд. Даже Фрёйд. Потому что принципиальный очень.

Мне прямо стыдно как-то стало и неловко.

– Не-а, про это нет.

– Значит, словарь хреновый. Популярный. Знание, разжеванное в жиденькую кашку для широких масс. А разжеванное знание, оно, Леха, хуже, чем никакого. Оно не учит думать. Ты получаешь догмы в готовом виде, забиваешь себе тыкву жесткими схемами и по этим схемам пытаешься жить. А потом удивляешься – отчего у меня ничего не выходит толком? Почему моя великая Родина, задрав штаны, бежит за какой-то драной Португалией? Тебе ответить, племяш, в чем загвоздка?

– Ну?

– Да в том, что над этим вопросом предметно работают минимум лет пятьсот. А некоторые специалисты уверяют, что всю тысячу, и я думаю, это тоже смахивает на правду.

– Э-э… Над каким вопросом?

– Чтобы у тебя, Леха, и у твоей великой Родины ни черта не получалось до конца. А если и получалось, так очень быстро разваливалось. Понял?

– Понял, – говорю, а сам бочком-бочком и на выход. Пошутить хотел, называется.

– Выпороть бы тебя как следует для вразумления, – Ник меня добрым словом провожает, – да уж больно ты здоровый, люди не поймут. А по морде дать – так не чужой вроде… И вообще, почтальон лицо неприкосновенное. До некоторой степени. Пока не задолбает!

Мне тогда двадцать три года было – служил в родном селе на почте и радовался, что есть интернет и молодых в армию больше не забирают. Весь мир на мониторе, друзья-приятели в разных странах, работа ответственная, кругом свои – что еще надо человеку? Типа лишь бы не было войны. А радости-то сколько, простой человеческой радости – наструячишь на принтере журналов и газет, сброшюруешь, сумку тяжеленную на плечо закинешь, и идешь по Красной Сыти, а тебя уже и в том доме ждут, и в этом, и каждый встречный почтальону улыбается, и ты всей душой ощущаешь, до чего же нужным делом занят – прямо здесь, прямо сейчас. А письма?! Которые иногда на почту из города привозят – настоящие, в конвертах? Не какие-то мыльные, которые у нас по старинке открытками зовут, будь они хоть на семь листов… Да нормальное письмо по адресу доставить – это ж целая история. Почтальона чуть ли не языческим ритуалом встречают. Прямо магия вуду. Трезвым не уйти.

Хорошая штука интернет все-таки. Не будь его, я бы наверняка после училища в городе застрял – и потерял себя. Об одном жалею: не попробовал, каково оно – в ванне лежать и из горла пить.

Ну, так вот. Дожди перешли в гнусно-моросящую фазу; спасательная экспедиция, пыхтя и тарахтя, скрылась в направлении города; утопающее село, прихлебывая самогонку, расселось перед телевизорами; Ник, ввиду отсутствия телевизора, налег на суровый коктейль из самогона с Добрыниным и Курочкиным; я на почте углубился в бета-тестинг седьмых «Героев». День проходит, другой, и вдруг у меня лампочка под потолком – бздынь! – гаснет. И главный компьютер включает себе питание от бэкапа. И в телефоне ватная тишина.

Я за дверь. На улице дождик противный еле капает и мат зверский стоит. Ник еще стоит. С трудом. За забор держится и, снисходительно кивая, наблюдает, как народ от дома к дому мечется.

– Доигрались, – Ник говорит. – Доцеловались с юсерами.

– Ты чего? – я ему. – Столбы небось подмыло, и все дела. Тоже юсеры виноваты?

– Газеты читать надо, племяш, – отвечает. – Только не как вы это обычно делаете, через пятую точку, а головой, аналитически. Все к тому и шло. Вот завтра – услышишь – «Геркулесы» за облаками полетят. Стадами. Табунами. Про…ли Россию дерьмократы. Ну да ладно. Видать, судьба. В партизаны-то со мной уйдешь, Леха?

– Сам, – говорю, – уйди. Баиньки уйди. Параноик!

Ник по привычке в сторону глянул – я, умный, назад отшатнулся, тут он и засветил кулачищем в то место, где секунду назад был мой лоб. А поскольку для замаха славному русскому воину пришлось отпустить забор, то уже в процессе удара Ник начал падать. Я сразу ушел, не стал глядеть, как он в лужу опрокинется, только плюх за спиной и услышал.

Дядя, чтоб его. Родственник. Помереть со стыда.

А назавтра, прямо с раннего утра, загудела по всему небу тяжелая авиация.

* * *

Я просыпаюсь, в залу выхожу, а там за столом папаня глазом в прицел уперся. Из ствола прибор для «холодной пристрелки» оптики торчит. И не знал, что есть у него. Всегда он прицел нормально пристреливает. А теперь – патроны экономит?

– Ты зачем это? – спрашиваю. А сам уже догадываюсь зачем.

– Да так, – говорит, – просто.

Ну, думаю, не завидую я юсерам. Ой, зальется слезами чья-то мама.

Пока что, правда, только наша мама на кухне плачет. Сдержанно и с достоинством. Одной рукой плачет, а другой завтрак стряпает.

И до того естественно, прямо нормально мне все это подумалось – аж оторопь взяла. Как будто я с раннего детства готовился к тому, что у России есть враги и рано или поздно тот из них, кто посильнее, возьмется нас завоевать.

Понятно кто.

Вышел на кухню, маму приобнял. Она стряпню бросила, хвать меня и так сжала, кости хрустнули.

– Мам, – успокаиваю, – не напрягайся. Это какая-то глупость. Дурацкое стечение обстоятельств. Сегодня наши пройдут по линии, упавший столб найдут, провода срастят, и мы все узнаем. Эти самолеты, которые гудят, наверняка учения или что-то вроде.

Сам говорю, а не верю.

– Господи, – мама шепчет, – как же хорошо, Лешенька, что ты такой взрослый. Они ведь дети малые, что отец твой, что Никанор. Да и все остальные…

И я понимаю: она тоже не верит. Для нее самое важное – чтобы я вел себя как большой рассудительный мужчина и без лишнего повода не лез на рожон.

А я и не собираюсь. И папаня, кстати, не собирается. Он за пушку схватился, потому что струхнул. Ему так спокойнее. Мужик со снайперкой – пусть и не боевой, а промысловой – уже полтора мужика.

– Ладно, мам, я выскочу на пару минут, узнаю, как и что.

По относительно сухой обочине бредет председатель.

– Когда поедем? – спрашиваю.

– Куда?

– Ну… Обрыв искать.

– На чем?!

Глаза у председателя белые, то ли от налитости, то ли по причине глубокого осатанения. Тут я вспоминаю: оба наших исправных гусеничника еще третьего дня ушли в город и бесследно в том направлении сгинули вместе с отважным экипажем. Так… Что мы сегодня имеем на ходу? Насколько мне известно, один-единственный трехосный «Урал». Правда, у него под капотом дизель от комбайна. Но «Урал» замучаешься переставлять на «сельхозрезину» – есть такие громадные широченные колеса. Они ему лезут еле-еле. А на штатных баллонах он по нынешней распутице далеко не уйдет, сядет.

Все-таки и правда хорошая вещь интернет – мелькает в голове. И как здорово, что он теперь повсюду. Ибо в противном случае покинул бы я Родину навеки. Не нравятся мне наши дороги. К дуракам притерпелся, а вот к дорогам… Как поглядишь на весенне-летне-осеннюю распутицу, и сразу неудержимо рвет в город.

– Значит, нужно идти пешком. Вы дайте команду электрикам. И я с ними.

– Леша, – говорит председатель, крепко хватая меня за грудки и слегка встряхивая, – дорогой ты мой почтмейстер! Очнись! Сейчас, когда вся Красная Сыть в едином порыве… О чем это я? Да! Ты что, вообще дурак?! Всё село готовится к войне с Соединенными Штатами. Все сидят в стельку трезвые и чистят оружие. Формально, как гендиректор акционерного общества «Красная Сыть», я могу им что-то приказать. Но чисто по-человечески – а, Леша? Не время сейчас приказывать. Пусть остынут слегка. Глядишь, и сами одумаются.

И ведь не скажешь ничего. Прав на сто процентов. Что называется – мудрый политический деятель.

Возвращаюсь домой и на пару с отцом разъедаю громадную вкуснющую яичницу с помидорами. Впервые в жизни замечаю, как мало по сравнению с нами, мужиками, ест мама. Что-то со мной происходит. Кажется, все чувства обострены до предела.

Может, и вправду война?

– Ладно, – вздыхаю, – пойду на службу. Не поработаю, хоть покараулю. Слышь, папаня, а ты меня лучину щепать научишь?

– Ага… И лыко драть. Зачем тебе лучина? Свечей целый ящик. И керосину две канистры. Эй, мамуля, помнишь, как мы с тобой при лампе-трехлинейке… А?

Мама улыбается.

– Чего, – спрашиваю, – тоже обрыв случился?

– Не-а. Молодые были, романтики захотелось. Самую малость сеновал не зажгли. Брыкалась очень, понимаешь.

– Тьфу на тебя! – мама почти смеется, и мне становится легче. Когда она плакала, я сам едва не разрыдался.

– Нигде больше, – говорит отец удивительно серьезно. – Я ведь объехал всю страну, ты в курсе. Но я вернулся. Нигде больше сено так охренительно не пахнет. И вообще ничего так не пахнет, как у нас. Знаешь, сына, я бы хотел, чтоб ты тоже поездил по миру. Чтобы вернуться. Эх, теперь уж не судьба…

– Только вот этого не надо. Без паники. Все скоро выяснится. Если председатель людей не найдет, я один по линии пойду обрыв искать. Сегодня же. И чем раньше, тем лучше.

– Как же ты, Леша… – мама прямо на глазах в лице меняется. – А если…

– Да не ударит меня током, не бойся.

– Каким током?! Да ведь… Ты что, не понимаешь? Не пущу!

– Спокойно, – отец в стол глядит, а сам чего-то соображает. – Только спокойно. Почему бы ему и не сходить, а? Связь восстанавливать надо по-любому. И если город на этот счет не чешется, значит, Лешкина очередь чесаться. Разрешаю. Я сказал. Пожевать ему собери. А ты, – это мне уже, – сделай вот как. Просто для страховки, на всякий случай, хорошо? Значит, во-первых, оденься по-человечески, чтоб за версту было видно: гражданское лицо. Во-вторых, паспорт возьми и удостоверение заведующего отделением связи. А вот ружье… не бери. Понял?

Я сижу, впитываю папашину мудрость и тихо злюсь. Хоть отец у меня и чудо, но, увы, на нем такая же печать «холодной войны», как и на всем его поколении. Более того, они и детей воспитали себе подобными. Вот я, вроде бы хомо сапиенс, а вынужден прилагать определенные усилия, отгоняя от себя мыслишку: до ракетной базы километров сорок, после бомбежки поднялись бы хоть какие, а дымы, и поскольку их нет – значит, ракетчиков накрыли десантом. Тьфу!

Тут в дверь – бумс!

– Заходи, Никанор! – мама через плечо кричит. И тихонько: – Именно тебя нам и не хватало для полного счастья…

– Как знать, – отец бормочет, – как знать…

Появляется Ник – трезвый, умытый, в чистеньком камуфляже. Вот что отец имел в виду, когда советовал одеться по-граждански, – у нас же все село в военном ходит. Дешево и практично. Вещички прочные, и грязь почти не видна. Чем реже стираешь, тем маскировочнее рисунок. Ник вчера когда в лужу падал, я еще подумал: он же такой напрочь закамуфлированный, что если там, в этой жиже, заснет – не найдут. Пока сапогом не наступят.