Текст книги "Дама с собачкой"

Олег Дивов
Дама с собачкой

© Дивов О., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

– Итак, коммандер, вы согласны.

– Да, сэр.

Генерал Мимору впервые видел этого человека. И человек ему сразу не глянулся.

Коммандер Максим Люкассен, выпускник Военного университета. Диплом – копия со штампом федеральной безопасности о смене фамилии, получена полгода назад. Справка из канцелярии военного министра, удостоверяющая офицерское звание. Блестяще сдал квалификационный экзамен на чин коммандера, получил назначение. Тридцать девять лет, не женат, детей нет, сведения о родственниках отсутствуют. Похоже, Люкассен порвал со всеми и начал новую жизнь под новым именем. Армия для этого вполне подходящее место. От чего только люди не прячутся в армии: финансовый крах, личные трагедии, семейные неурядицы… За Люкассеном не может быть ничего компрометирующего, иначе безопасность просто закрыла бы ему доступ в войска. Но все же неприятно иметь дело с человеком без прошлого.

Нареканий не имеет, но слывет излишне отчаянным, почти авантюристом. Нелюдим, друзей не заводит, любовных связей никаких. Последнее, учитывая внешние данные, наводило на подозрения. Коммандер Люкассен был высоким и прекрасно сложенным голубоглазым брюнетом, стригся по уставу, носил аккуратную черную бородку. Очень романтично. Женщины от таких млеют. Но женщин у коммандера не было. И мужчин тоже. Он не держал домашних животных, не разводил цветы на подоконнике, не делал взносы в благотворительные фонды, не посещал церковь, не играл в азартные игры. Не платил за подписку на политические и спортивные каналы. Он даже не имел дурных привычек: не курил, не пил, о наркотиках и речи нет. Он только служил.

Именно такого офицера генерал Мимору и искал. Робота. Функцию в коммандерском кителе, по которой никто не заскучает, не взгрустнет. Искал и готовился уже согласиться на компромисс, потому что понимал: таких людей не бывает. Нашел.

И как же ему не понравился найденный экземпляр!

По документам коммандер числился живым человеком, совершенно нормальным, пусть и напрочь лишенным каких-то слабостей, а воочию – ну действительно робот. Ему на все было наплевать. Он ничему не удивился, ничем не заинтересовался, вопросов к начальству не имел. Готов к выполнению задачи.

В какой-то миг генерал Мимору всерьез занервничал и почти уже отказался от идеи использовать Люкассена в экспедиции. Бесило его это равнодушие. Невольно возникало подозрение: либо коммандер все-таки псих, либо играет свою игру, затаился и чего-то ждет. А потом у него вдруг в голове щелкнет, и он такое учудит – снимай погоны и лезь в петлю.

Но тут генерал напомнил себе, что Люкассен серьезно навредить не сможет. Да, он будет командовать транспортом, но его главная роль – официальное прикрытие операции. А пойдут с ним люди проверенные и надежные. И успех экспедиции зависит только от них.

А от Люкассена можно избавиться, если поведет себя неправильно. В принципе он не обязан вернуться на базу, доберутся прекрасно и без него.

Благо искать коммандера никто не станет.

* * *

– Надеюсь, вы понимаете, почему розыск и возвращение этой рукописи так важны, – со значением говорила Кэрол Монро.

За пять часов она повторила эту фразу одиннадцать раз. Где-то между седьмым и восьмым разом я поняла, что сохраняю рабочее выражение лица только из-за плохого настроения.

Пожалуй, Кэрол Монро была красива. Рядом с ней я казалась простоватой. Кэрол, с ее ледяной горделивостью, с безупречной осанкой и неожиданной грацией, выглядела настоящей принцессой. Такой книжно-романтической. По происхождению она не могла претендовать на титул, хотя материально превосходила очень-очень многих женщин из младшей аристократии.

Но в каждой черте ее образа, какую ни возьми, сквозило легкое, едва уловимое безумие. Кэрол носила только черное и белое, всегда в сочетании. Она ненавидела меланж и серые оттенки, ее устраивала только геометрическая четкость рисунка ткани и аксессуаров. Август как-то упомянул, что на свадьбу она надела ослепительно белое платье, отделанное черным кружевом; по моему скромному мнению, человек с мало-мальски развитым воображением, увидав такую невесту, бежал бы со всех ног. Когда я увидела Кэрол впервые, на ней было узкое черное платье, украшенное каймой из белых треугольников. Любой психолог сказал бы, что у Кэрол пипец какие проблемы.

Иногда я спрашиваю себя, не связывает ли меня с этим семейством нечто большее, чем череда совпадений. В семнадцать лет я увлеклась Диком Монро, дедом Кэрол. Дик был прекрасным любовником и звал себя дьяволом во плоти. Собственно, на его вилле я встретилась с Кэрол первый раз. Она приехала, не предупредив, ситуация вышла до крайности неловкая. Дик не смутился: тщеславие у него было поистине дьявольское. А Кэрол поначалу вовсе не обратила внимания на меня. Она просто вошла и, даже не думая поздороваться, выпалила: «С сегодняшнего дня я в разводе!» Потом скользнула взглядом по мне и добавила: «Твоя новая любовница? Еще моложе прошлой». А Дик ответил: «Я вот думаю: не жениться ли на ней? Вы мне надоели, пора завести другую семью, а вас, неудачников, забыть как страшный сон. Ты не смогла удержать даже этого шотландского барана!» Мне его слова показались не только бестактными, но и жестокими. Когда Кэрол ушла, я сделала ему замечание. А Дик рассмеялся: «Делла, я не обязан любить людей потому, что они мои потомки. Не обязан уважать их на том основании, что они во мне нуждаются. Они не выбирали, где родиться, – так и я не выбирал, кто у меня родится. И я недоволен тем, что получилось». Два месяца спустя Дик выгнал меня в надежде, что я буду просить прощения, а я взяла и ушла. Говорили, Дик здорово разозлился, но, к счастью, я ему не дочь и не внучка, рычагов влияния на меня нет.

Когда я встретила Кэрол второй раз, многое переменилось. Я успела обрести статус бывшей жены Берга, а она – родить девочку. Я училась на втором курсе Военного университета, Кэрол – в магистратуре историко-архивного факультета Гуманитарки. Еще Кэрол успела прослыть жуткой стервой. Неудивительно: развод, рождение ребенка бог знает от кого, гибель отца и двух братьев (причем в их смерти шепотом подозревали дедушку) – тут есть от чего озлобиться. Меня она не забыла и люто ненавидела. Надо полагать, за то, что дедуля унизил ее в моем присутствии.

В дальнейшем жизнь подкинула ей новые поводы для ненависти. Только поработав с Августом, я узнала, что пресловутым шотландским бараном, которого Кэрол не сумела удержать, был он. И отец ребенка, как я подозреваю, он же. По крайней мере, девочку звали Августой, она была тихой и аутичной, а с лица – голубоглазым беленьким ягненочком. Август коллекционировал красные игрушечные машинки; девочка проявляла интерес к красным игрушечным велосипедикам… У Дика Монро была вилла на Танире, хотя он редко тут появлялся, но с полгода назад внезапно решил, что климат ему подходит. Вместе с ним на Танире поселилась внучка. Наверное, рассчитывала возобновить отношения с бывшим мужем, ведь наверняка дочка спрашивала, кто же ее папа. А вероятный папа на все вечеринки ходил со мной и глядел сквозь бывшую жену.

Месяц назад Августа обстреляли. Вместе со мной. Обстреляли виртуозно: машина в решето, у нас обоих ни царапины, только из волос пришлось вычесывать грязь и мелкие осколки. Насчет заказчика у меня сомнений не было. Кэрол давно проболталась, как бы случайно и в узком доверенном кругу, что готова свести счеты, если кое-кто не одумается. Август и бровью не повел.

И, когда сегодня она позвонила и повелительным тоном предложила мне приехать, я согласилась. У меня было отвратительное настроение. Уже давно. В таком состоянии лучше не браться за рискованные проекты: легко умереть. Но парадокс в том, что как раз смерть не пугает и даже чем-то притягивает.

Тяжелый год. Пустые, нелепые слова. Осенью я пообещала деду, что непременно приеду домой на православное Рождество. Давно не виделась с родными, совсем заработалась. Август взялся за сложное расследование на Сибири, планировал закончить его к католическому Рождеству. Все обернулось плохо: очень славный человек погиб, и мы не успели его спасти. И конечно, не уложились в срок, а для разнообразия еще и в русской тюрьме посидели. На Таниру мы вернулись лишь в конце января. На память о том деле нам осталась спецсобака Василиса – списанный киборг из космодромной охраны, натасканный на грузовых роботов. С виду она была обычной сибирской овчаркой: пушистый рыжий мех, умильная черная морда, роскошный хвост. Позитивная такая собачка, а что большая, так это прекрасно – будет кого обнять в минуту жизни трудную. Главное, не заглядывать в пасть… И вот это чудовище, не успев долететь до своего нового дома, взяло и радостно ощенилось. Как же собаки любят устраивать такие подляны! Нам пришлось здорово помучиться с перевозкой всего зверинца, потом – с его обустройством.

А когда я, освободившись, позвонила деду, то узнала: поздно. Дед умер двадцать второго января, так и не дождавшись меня. Меланома. Проклятье. Один из немногих видов рака, излечимых только на ранней стадии. Дед просто не обратил внимания на первые симптомы. Он никому не сказал, что умирает. Хотел на прощание собрать всех, кого любил. А мы не поняли, не почувствовали.

Не знаю, как сложились бы мои отношения с Максом, если бы не смерть деда. Прошлым летом мы помирились, вскоре я застукала его с другой женщиной, потом мы снова помирились… Он хотел реанимировать наш брак. Я взяла тайм-аут на размышление. Собиралась дать ответ, когда вернусь с Сибири. Естественно, мне донесли, что в мое отсутствие Макс не терял времени даром. Я и без того чувствовала себя покинутой, и теперь нелогично, зато от всей души, обиделась на Макса: он развлекался, наслаждался жизнью, а дед там умирал. Я потеряла одного из самых дорогих людей, а этот неисправимый бабник пристает со свадьбой, вцепился как клещ. Не до веселья мне, ясно? В конце концов, если Макс хотел снова жениться, мог бы и побольше интересоваться моей семьей! Словом, я сказала: хватит. Хватит мучить друг друга. Мы не пара и… и вообще. Возможно, наша любовь еще не умерла, но рассудок – особенно мой – твердил, что пора разбегаться. Да к черту рассудок! Я точно знала, что больше не надену фамильное кольцо княгини Сонно, а Макса не устраивали никакие другие отношения. Он хотел, чтобы я была его, а я хочу быть своей. И дьявол меня раздери, мое сердце рыдало кровью, но я сказала: ставим точку.

Макс… Макс принял мой ответ. И скорбно поклялся, что я больше никогда о нем не услышу. Слово сдержал. Мне перестала звонить его сестра Татьяна, меня не беспокоили репортеры светской хроники. Более того, имя Максимиллиана ван ден Берга вовсе исчезло из новостей, включая даже финансовые. Я подозревала, что он заперся в поместье и глубоко задумался, как теперь быть дальше. Что ж, ему надо многое переоценить. Одиночество – хорошая вещь, особенно в нашем положении. Я бы тоже так хотела. Но знала, что мне это не поможет. А Макс – он справится. Я нисколько не боялась, что он покончит с собой или сопьется. Тогда бы я точно услышала о нем, пусть и в контексте смерти, а он ведь обещал, что исчезнет. Берги упорные: если чего решили, сто раз пожалеют, но будут держать марку.

Я заставляла себя жить. Даже завела что-то вроде романа. Следователь Йен Йоханссон, талантище и симпатяга, на три года меня моложе. Мы встречались, он трогательно ухаживал, я смеялась его шуткам и поощряла его юношескую еще любовь. Увы, я ни капельки не любила его. Наш как-бы-роман сошел на нет без ссор, не успев дойти до близости. Как и предсказывал доктор Моррис, Йену предложили место в федеральной безопасности. Он колебался, но все дружно уговаривали его согласиться, даже инспектор Крюгер, а я – больше всех. Йен уехал на Землю, я осталась на Танире. Кажется, он все понял. Изредка писал, звонил, звал в гости и обещал приехать сам. Мы оба знаем, что это просто лишь вежливость.

К лету я стала оживать. «Время лечит все» – ужасно грустная фраза. Вылечило и меня.

А месяц назад мне вдруг приснился Макс. Я вообще-то уникум, редко вижу сны, и Макс до этого не появлялся в них никогда. Он был весел, держался будто старый друг, но с какой-то несвойственной ему мудростью. Я проснулась в слезах. Почему-то была уверена, что Макса больше нет. Он приходил ко мне из-за края. Да, я практически атеистка, но точно знаю: после смерти жизнь не заканчивается. И мертвые частенько навещают живых и стараются рассказать им нечто важное, чего не успели при жизни. Макс не рассказывал. Пока.

Сегодня он опять приснился. Говорил, что ужасно скучает. Это было уже отвратительной приметой – может быть, моей собственной близкой смерти. А когда он попросил меня приехать к нему, я даже во сне поняла, что это значит. Мертвец зовет к себе. Хуже всего, что такая перспектива не особенно пугала.

Наверное, поэтому я согласилась встретиться с Кэрол Монро, отлично зная, что стерва меня ненавидит и ни перед чем не остановится.

Почти угадала: Кэрол пять часов мучила меня семейной историей. Это было, пожалуй, страшнее, чем монологи Августа о машинках. Неподготовленного человека так и в гроб загнать можно.

– Надеюсь, вы понимаете… – начала Кэрол в двенадцатый раз.

– Да, мисс Монро, отлично понимаю. С вашего разрешения, я дам ответ завтра.

– Почему это завтра? – ледяным тоном осведомилась Кэрол. – Кажется, я не для того вас звала, чтобы вы размышляли!

– У меня есть незавершенное дело. Завтра я буду точно знать, когда смогу поступить в полное ваше распоряжение.

– Хорошо. – Она не скрывала недовольства. – Завтра в двенадцать тридцать жду вашего звонка.

Я вышла на улицу и с тоской посмотрела в небо. Собирался дождь. Почему-то с тех пор, как я поселилась на Танире, перед важным делом всегда собирается дождь.

Макс, чертов ты сукин сын, зачем же умирать?!

И только когда защипало глаза, я поняла, что по лицу текут не первые капли дождя, а слезы.

* * *

– Маккинби, ты найдешь его, – с нажимом произнес Дик Монро.

Август-Александер Пол Николас и еще двенадцать имен Маккинби, инквизитор первого класса, думал, что после визита к Монро надо зайти к хирургу. И дернул же черт подраться с Деллой! Какой смысл драться с противником, которого не способен ударить? Эта малявка прыгает, как фокстерьер: без разбега, со всех четырех лап – и сразу на плечи. Надо было выбросить ее в окно, благо там действительно невысоко, густой мягкий кустарник и недавно прошел дождь. Глядишь, остыла бы. А так вышло, что он закрывался и изредка отталкивал Деллу, а она разбила ему бровь. Кому скажешь – не поверят. Его бровь в двадцати сантиметрах над ее макушкой. И злиться не на кого, кроме себя: он и виноват. Мама права: это фрустрация. Он пытается забыться с другими девушками – не может, они мстят Делле, она срывает зло на нем, а он – на ней. Замкнутый круг. Она ненавидит титулованных, а он не может отказаться от титула. А еще она любит Берга, хотя жить с ним никогда не будет.

А Маккинби не находит сил сказать Делле, что Берга убили.

Просто боится причинить ей боль…

– Задета честь моей семьи, – дожимал Дик Монро. – Моя внучка – дура. Я знаю, ты и сам так думаешь. Это единственное, в чем я с тобой соглашусь. Я был против вашего брака. Но развод – это уже ни в какие ворота не лезло. Тем не менее я промолчал. И ты хочешь, чтобы я стерпел еще и это?! Какой-то ублюдок обрюхатил мою внучку и живет себе припеваючи, а Кэрол растит дочь без мужа! Ты найдешь его и привезешь сюда.

Дик Монро показал пальцем в пол у себя под ногами. Маккинби внимательно рассмотрел предложенное место. Он мечтал, чтобы Монро поскорей заткнулся. Искать Гая Верону, истинного отца ребенка, бессмысленно. Пропал без вести два года назад. Пропал где-то в Темном Лесу, на территории, которую наши не контролируют. Скорей всего, мертв. Если и жив – оттуда не выберется. Маккинби помнил этого тихого, слабого, но неглупого и приятного своей незлобивостью человека. Он не хотел привозить его к Дику Монро. Потому что Монро – старый напыщенный придурок. Считает себя дьявольски хитрым мафиозо. Видали мы таких… в гробу. У него мозгов не хватает понять, насколько Гай Верона идеальный муж для Кэрол. Гай будет терпеть все – и продолжать любить ее. И никогда не предаст. Жаль, что он пропал.

– Гонорар – так и быть, я забуду, что ты поступил с моей внучкой как последний подлец. Ты, говорят, гений. Понимаешь, чего стоит моя добрая воля.

Маккинби не слушал. Его занимала саднящая бровь. Две недели не заживает. Вроде бы Делла зашила как надо. Не заживает. Шрам останется. Пусть останется: Маккинби не стеснялся своих ран. Одной больше, одной меньше.

Надо сказать Делле про Берга. Взять и сказать. Сегодня же. Да, ей будет больно. Но она все равно узнает рано или поздно.

Из-за чего все-таки она развелась с ним? Маккинби верил, что она не помнит. Берги помнят, но выцарапывать из них информацию – занятие утомительное, а главное, розыски не удастся сохранить в секрете. Что, если Делле самой не хочется помнить? Истерическая амнезия. Однако что такого должен был натворить Берг, если у нее, разведчика, случилась амнезия?

Теоретически можно спросить Ника Берга. Он в стороне от семейных дел, но знает наверняка. Он журналист не только по профессии, но и по призванию.

Точно, Ник.

– Пришлите все, что у вас есть на этого человека, ко мне домой. – Маккинби поднялся. – Сейчас не возьму. Мне нужны свободные руки и чистая голова, я хочу пройтись.

Дик Монро выпрямился и смерил его взглядом:

– И кстати, с чего вы взяли, что он сбежал? Может, он давно умер?

– Его счастье, если так. Тогда ты привезешь мне его труп.

Маккинби никогда не обращался на «ты» к потенциальному клиенту, даже если знал его тысячу лет. А Дик Монро не говорил «вы» никому.

– Вот делать мне больше нечего, – сказал Маккинби спокойно, – как возить кости Гая Вероны. Мне надо Берга по-человечески похоронить, а ты тут со своим Вероной.

Дик Монро застыл и совершенно другим тоном спросил:

– Берг… всё?

– Да.

– Ч-черт… Когда?

– Неделю назад. Я узнал позавчера.

– Что-нибудь известно?

– Как обычно, почти ничего. Кроме того, что виноват сам. Посмертно обвинен в измене.

– О-о, любимая отмазка наших военных на все случаи жизни. Продался диссидентам, ага. Или кто-то там копает под Бергов в целом?

– Сомневаюсь, что они вообще поняли, с кем имеют дело. Он сменил имя и держался очень замкнуто. На репутации семьи это все не скажется. А что именно произошло… Думаю, он, как обычно, решил сыграть в свою игру на чужом поле.

– Передай мои соболезнования Делле.

– Она еще не знает. У меня духу не хватает сказать ей.

Дик Монро очень внимательно посмотрел на Маккинби:

– Думай обо мне что хочешь, я, разумеется, дьявол, но чего-то меня тоже не тянет быть черным вестником.

Маккинби промолчал.

– А теперь она еще и идеализирует его, – внезапно вздохнул Дик Монро. – Маккинби, что скажешь, если я заплачу тебе за компромат на Берга? Разумеется, Делла не узнает, кто собирал…

Маккинби приподнял здоровую бровь, показывая иронию.

– …а мне не впервой выступать в роли осквернителя святынь. – Дик хохотнул: – Зря она с ним связалась.

– Ты бы предпочел видеть на месте Берга кого-нибудь другого?

– Маккинби, не прикидывайся идиотом. Я предпочел бы видеть на этом месте себя. Единственная женщина, с которой мне нескучно. Но она слишком умна, на мой вкус.

– Поэтому ты предпочел бы Бергу меня.

– Как вариант, – согласился Дик. – Тебе этого не понять: ты слишком молод. Хотя с возрастом, наверное, поймешь. Худшее оскорбление твоих достоинств – когда женщина, к которой ты неравнодушен, уходит к мужику, который ногтя ее не стоит. Она меняет тебя на убожество.

– Да, мне этого не понять. Может быть, потому, что я не считаю Верону убожеством.

Дик поморщился:

– Я не про тебя и Кэрол. Я тоже не считаю Верону идиотом. По крайней мере, от него получилась красивая девочка. Да и сам он не претендует на титул пупа земли. Есть у него достоинства, есть. В общем, если мы с ним когда-нибудь увидимся, я сначала подумаю, не выгоднее ли сохранить ему жизнь. На моих условиях. Но я по крайней мере рассматриваю такой вариант! Значит, мужик уже не пустое место. – Подумал и добавил: – Если он сгодится хотя бы на то, чтобы Кэрол прекратила бегать по бабам, – уже хорошо.

– А что, опять? – удивился Маккинби.

– Да как с цепи сорвалась, – поморщился Дик. – Одна, другая, третья… Я даже боюсь, как бы она в Деллу не влюбилась. Впрочем, с этим я сам справлюсь. Маккинби, а то соберешь компромат на Берга?

– Нет.

– Не сомневался, что ты так ответишь. Ладно, тогда не мешай мне помочь Делле другим способом.

– Не советую.

Дик отмахнулся:

– Оставь ревность для другого случая. У тебя мудрости не хватит решить эту проблему. Делла все равно узнает и возненавидит тебя за то, что скрывал от нее. Все женщины в этом плане одинаковы. Никто не скажет тебе «спасибо» за то, что ты берег ее чувства и желал добра. Она возненавидит тебя, а из Берга сотворит памятник и икону. Ладно, ты свои шансы похоронишь, это лишь половина беды. Другая – ты похоронишь шансы Деллы. Со своими делай что хочешь, а портить жизнь Делле я не позволю. Имею право, – веско добавил он, – я все-таки был президентом попечительского совета, когда она училась в школе!

– У нее дед умер этой зимой, – невпопад сказал Маккинби.

– Я в курсе. Хороший человек был, кстати. А теперь еще и Берг. Она не будет разбираться, плох он или хорош. Она просто распространит на него недовысказанную любовь к деду. У меня крутится что-то в голове, где-то я слышал нечто подходящее для нашего случая… Ты можешь отвлечь Деллу на пару месяцев? Так, чтобы она точно не узнала про Берга?

– Отпуск. Ей давно пора в отпуск, – буркнул Маккинби.

– Превосходно. Мне нужно время, чтобы подготовиться.

– Только сначала со мной посоветуйся.

– Это само собой… А то, знаешь, всякое бывает. Ты не Господь Бог, чтобы справиться с любой задачей. Угораздит меня подкинуть ей неразрешимую загадку – еще хуже выйдет. Так что посоветуюсь, да. Чтобы ты этот орешек точно мог разгрызть.

Маккинби кивнул:

– Я наведу справки про Верону. Если вдруг будут новости, скажу. И, Дик, забудь ты про дурацкие счеты. Твоя правнучка вырастет, дождется, когда ты будешь ездить на инвалидной коляске, – и сдаст тебя в дом престарелых. Отомстит за отца.

– Без сопливых разберусь, – без всякой злости сказал Дик Монро.

Маккинби вышел на улицу, оглядел сгущавшиеся тучи.

Что-то назревает, подумал он.

* * *

Из нашего сада доносились разъяренные вопли, и я прибавила шаг.

Долгая прогулка под дождем не принесла мне облегчения, поэтому, вернувшись домой, я применила испытанное средство: пошла играть с собаками. А они, судя по крику, уже без меня поиграли – и доигрались.

– Скотина! – орал Тед. – Животное! Сколько можно?! Когда это кончится?!

Спецсобака Василиса сидела перед дворецким, трагически потупившись. Черная с рыжим морда изображала глубокое искреннее раскаяние. Не исключено, что Василисе действительно самую малость стыдно; кто их разберет, этих сибирских овчарок, они ведь не глупее некоторых людей.

Чугунная ножка садовой скамейки была обгрызена в мелкую стружку, будто по ней прошлись лазерным резаком.

– Ты – собака! – надрывался Тед. – На меня смотри! Ты – собака! Запоминай! Ты – собака! А ну повтори! Скажи: я – обычная собака! Я не жру ломы и лопаты, сволочь я такая! Я не ем скамейки! Зараза!

Завидев меня, Василиса дернулась было, но Тед как раз рявкнул: «Зараза!» – и «зараза» снова покорно уселась. Тед закрыл лицо руками.

– Не могу, – прогудел он сквозь ладони. – Я сейчас помру от хохота, и это будет непедагогично. Я кричу на эту дуру, а на самом деле хочу ее обнять.

– Ну ты ведь знаешь, что она не нарочно.

– Знаю. А делать-то что? Написать жалобу русскому царю? Приезжайте, ваше величество, научите свой подарочек хорошим манерам… Надерите ему рыжую задницу собственноручно, а то у нас не получается…

– Это нервное у нее. Это скоро пройдет.

– Пусть ветеринар пропишет ей таблетки от нервов!

– Вася, как тебе не стыдно! – сказала я.

Василиса в ответ сделала такую несчастную морду, что Тед застонал, безнадежно махнул рукой, повернулся и ушел. Бессовестная собака мигом ожила, вскочила и, молотя хвостом, бросилась ко мне здороваться.

Сибирских киборгов нельзя вывозить за пределы штата, они не продаются ни за какие деньги. Каждый из них – штучная работа и национальное достояние Сибири. На самом деле, как шепнули по секрету знающие люди, проблема не столько в национальной гордости великороссов – хотя не без этого, – сколько в конструктиве. Сибирь небогата редкоземельными металлами, львиную долю их сжирают аэрокосмическая промышленность, энергетика и оружейка. Поэтому инженерная философия русских: мы лучше истратим на каждую вещь немного больше сырья, она выйдет немного дороже, зато ее можно оставить внукам в наследство, а что насчет «морального старения», это сказочки для пижонов. Все высокотехнологичные продукты Сибири спроектированы и построены на века: кондово, надежно, ремонтопригодно. Ремонтопригодность – это вообще такой сибирский фетиш. Все должно переставляться, взаимозаменяться, перепрошиваться и работать, работать, работать. Минимум половина начинки каждого сибирского киборга прослужит нескольким поколениям. С учетом того, что киборги живут лет по тридцать-сорок, прикиньте, какой там запас прочности! И нашу бедную Ваську, у которой вылезли неустранимые системные неполадки, хотели разобрать на запчасти. Спасли ее от участи конструктора природная смекалка, редкая красота, а еще добродушие нашего повара Майка и счастливый случай. А починил собаку буквально на коленке Дима Павлов, одаренный инженер и вообще интересный человек, при одном упоминании которого невозмутимый Август Маккинби каменеет, а эмоциональный Алистер Торн лезет на стенку. Надеюсь, это у них тоже просто нервное и со временем пройдет.

А Василиса, если не обращать внимания на ее манеру иногда грызть железо, совершенно нормальная собака. Сверкающие зубы и блестящие когти очень ей идут.

Август постоянно ворчит, что в доме слишком много четвероногих, а они требуют внимания и отвлекают от важных занятий. Но я регулярно застаю его у вольеров. Да и первую нашу собаку, шикарного колли Брюса, вообще-то он сам подарил мне. Потом Василиса одарила нас аж одиннадцатью серыми щенками. Парочку мы удачно сплавили знаменитой в прошлом певице Нине Осси, ныне студентке Парижской консерватории Клементине Росси. Ужасно забавно она выглядела, держа в каждой руке по толстому пушистому щенку… Еще четверых у нас забрал общий друг, лорд Джеймс Рассел, которому они понадобились для охраны. Пятеро оставшихся засиделись, в результате по нашему недосмотру мамаша обучила их тому, что знает и умеет. Кончилось тем, что щенята попытались сгуртовать и загнать на нашу территорию парочку автоматических такси, а милый и безобидный Брюсик был у них заводилой. Гены пастушьи заговорили, ага. Пришлось срочно отправлять щенят на Кларион, и туда же за плохое поведение и дурной пример чуть не вернулся Брюсик, но его я отстояла.

Избавившись от детей, Василиса осознала себя красивой женщиной и снова захотела замуж. В принципе она была еще молодой – около шести лет, – и начинка киборга нисколько не угрожала ее плодородию. Август почесал в затылке и подыскал ей жениха. Громадного, величественного, почти черного сибирского кобеля. При знакомстве Василиса попыталась объяснить интервенту, что здесь ее дом и командовать станет она. Август поглядел и махнул рукой: мол, эти собаки при вязке без инструкторов справляются, лучше не подглядывать и не мешать. Мы оставили их вдвоем в вольере на ночь. Утром проверили. Василиса, не иначе на радостях, порвала сетки на всех вольерах, и на своем, и на пустом щенячьем, и даже на Брюсовом. Посреди газона красовались три свежие ямы, рядом дрых Брюсик с испачканными в земле мордой и лапами. Василиса спала на спине внутри вольера, а ее новоиспеченный супруг залез за будку – наверное, ему было жарко, а там всегда тенек. Через три дня кобеля пришлось отправить домой. Вообще-то мы арендовали его на полгода: для сибирских овчарок важно, чтобы папа принимал участие в воспитании потомства. Но Василиса так третировала бедного парня, что мы испугались за его здоровье. Несмотря на ярко выраженное женское начало и общую очаровательность, Васька может ненароком перекусить обычную сибирку пополам – не фигурально, а буквально. Мало ли что у нее радар с навигатором не работают – это все равно киборг со всеми, как говорится, вытекающими… Ладно, в конце концов, она уже вырастила один помет без отца, знает, что делает.

В положенный срок Василиса принесла шестерых ярко окрашенных плюшевых щенков. Сама она была рыжей с темными перьями, отец почти черный, а вот детки получились с белыми мордами и лапами, с четкими рыжими и черными пятнами. И чем-то неуловимо отличались от старших братьев и сестер. Впрочем, мы ничего не знали о породности первого мужа Василисы, Кощея. Возможно, он был нечистокровным, поэтому у нас сложилось неправильное мнение о внешнем виде сибирской овчарки в младенчестве…

Сегодня вольер выглядел так же, как вчера, позавчера и неделю назад. Опять в клочья порвана сетка, внутри валяется Брюсик, а по нему ползают щенки. За всем этим благосклонно наблюдает Василиса. Я поначалу беспокоилась: сибирские овчарки – очень суровые матери, потомство охраняют слепо и безрассудно. В первый раз Василиса не подпускала к щенкам никого, кроме Августа, и расслабилась, только когда им пошел второй месяц. А с этими подобрела. Подпускала и меня, и Теда, и Майка. И – Брюсика. Конечно, он не мог порвать сетку, это сделала Василиса, чтобы колли пролез. Ей-то, с ее керамическими зубами, раз плюнуть. Ну, раз сама его пускает, значит, он ей нужен. Может, она считает его приемным сыночком.

Я успела вычесать Брюсика и Василису, когда появился Август. Хмуро оглядел испорченную сетку, потом пустой вольер Брюса.

– Я сказала Теду, что сетка порвана.

Август кивнул.

– Надо снести перегородки между вольерами, – обронил он. – Нет смысла их разделять.

– Ага, а Брюсик опять научит детей чему не надо.

– Имеет право, это его дети.

Я застыла:

– Август, но…

– Делла, ты на щенков посмотри. Ну метисы же. И окрас, и морды у них вытягиваются, и структура шерсти другая.