Текст книги "Настоящие индейцы"

Есть! Мы пересекли храмовую границу.

Дорога делала петлю. Можно и срезать, хоть дух переведем. Но тогда есть риск, что подонки остановятся, рассыплются по лесу – искать нас. Лови их потом, ага, и тащи поодиночке на алтарь.

Темная громада Храма вынырнула из лесу внезапно. Вот еще густая, почти непроницаемая для глаза поросль – и уже поляна, скала, а к скале прилепился Храм, сам похожий на скалу. Не снижая скорости, мы нырнули под входную арку, в последний миг заметили, что вниз ведут ступеньки, сумели не скатиться кубарем. Тан громко прокричал что-то на своем языке и повел за собой. Лабиринт переходов, низких лазов, галереи и мостики над высоченными подземными залами, и передо мной открылся, видимо, алтарь. Круглая пустая комната, в сводчатом потолке – отверстие для дневного света. Черная от времени статуя, убей не видно кого. А храм-то, ребята, давно заброшенный. Нет здесь никаких служителей. Эхо подхватило наше шумное дыхание и отразило от стен многократно.

Я посмотрела на Тана.

– Дальше что?

– Жди.

– Будет какой-нибудь знак?

– Обязательно. Я сказал Духам, что мы привели для них плохих людей. Мы услышим, когда Духи их возьмут.

– Сдается мне, надо будет помочь Духам взять их.

– Не-ет. Но если плохие люди быстро бегают, они могут прибежать сюда раньше, чем Духи возьмут их. Тогда мы будем защищаться. Это можно.

Я огляделась. С двух сторон от входа были удобные ниши. Похоже, именно ими и пользовались стражники лет пятьдесят назад, прячась, чтобы убить путника. Повозила мыском ботинка по каменному полу. Грязно, и вполне возможно, что от крови.

– Первых берем по-тихому, ножами, остальных валим как получится. Но помни, что здесь кошмарное эхо.

Тан кивнул.

Мы встали в ниши, зажав ножи.

Было тихо.

Я закрыла глаза и сосредоточилась. Глупость, конечно, но что мы знаем о работе мозга? Духи, мысленно шептала я, отдайте Макса. Если надо, я вам приведу еще жратвы, там ее полным-полно.

В абсолютной, могильной тишине вдруг раздался вопль, второй, потом сочный чвак – и снова тихо. Только издали донеслось нежное «кап, кап». Я скосила глаза на Тана. Он стоял бледный, зажмурившись.

– Тан, – шепотом позвала я.

– Они взяли их.

– Духи?

– Да.

– Как?

– Там ловушка есть. Колодец. И плита над ним. Они вступили на плиту, она качнулась, кто-то закричал. Тогда плита опрокинулась и раздавила их. Это были настоящие мерзавцы. Только совсем плохих людей Духи берут так.

– Надеюсь, что стоили они как обычные подонки. А то сейчас выяснится, что они идут по шесть за одного и кого-то из нас не выпустят.

– Тогда я попрошу Духов подождать, а ты приведешь из лагеря еще таких. На машине съездишь. Это быстро.

Где-то высоко над головой грохнули два выстрела.

– Это снаружи, – сказал Тан. – Звук приходит через окно в потолке. Значит, в Храм вошли не все. Но Духи взяли и тех, кто остался снаружи. Я говорил тебе, что Духи не отпускают.

– Какие-то они у тебя слишком прогрессивные. Нет чтоб кровь высосать или отравить – стреляют!

– Может быть, они заставили двоих выстрелить в себя или друг в друга.

В зале внезапно стало темно. И я услышала чье-то дыхание. Шумное, глубокое. Жуть взяла такая, что я до боли сжала кулаки.

– Эй, вы! – крикнул потолок. – Живые есть? Двое, кто бежал от машины! Вы с Земли? Сейчас у алтаря? Ждите там, я вас выведу!

И опять стало светло. И тихо.

– Тан, по-моему, это не Духи. Это самый обычный человек, даже не индеец.

– Как знать.

– Да как ни знай. Он на федеральном говорит без акцента. Как бы это не была ловушка… Мы ж не знаем, сколько человек из погони погибло, а сколько выжило.

– Никто не выжил. Я… я слышал этот голос. Раньше.

Я заметила, что Тана трясет. Подумала, что надо бы как-то успокоить парня. А как успокоишь, если его охватил религиозный ужас?!

Шаги я услышала минуты через три, а Тан еще раньше. Потом по полу запрыгал светлый кружок – пятно от фонаря. У самого входа пятно застыло.

– Вы тут? – позвал голос. – Выходите.

У меня остановилось сердце. Я тоже слышала этот голос. Раньше.

– Да выходите же! Я с Земли. Застрял на этой чертовой планете. Мое имя – Максим Люкассен.

Тан глядел на меня, в его глазах сиял священный восторг. Чудо! Духи отдали мертвеца!

– Слушайте, парни, если боитесь – оставайтесь там. Выход завалило. Второй выход вы в жизни не найдете. Не верьте, оставайтесь. Вы сдохнете через несколько дней от жажды.

Я крепко зажмурилась. Наверное, я сплю наяву. Ну и хрен с ним, буду спать дальше.

Я отклеилась от стены и вышла в проход.

– Максимиллиан ван ден Берг, тебя когда в последний раз били по морде?

* * *

Он был похож на чудовище. На грязное, заросшее бородой до глаз чудовище. На басмача, какого-то душмана. Абрека. Душегуба. Только глаза остались прежними. Изумленные голубые глаза, сиявшие на медной от загара коже.

– Делла? – переспросил он хрипло. – Господи, Делла?!

Тан с ужасом поглядел на меня. Кто-то произнес мое настоящее имя! Быть беде.

Со всей любовью, какая была в моем сердце, со всей силой истосковавшейся души я заехала Максу по роже.

После третьей пощечины он попятился, закрылся свободной рукой – во второй был автомат.

– Ах ты мерзавец, – с невыразимой нежностью шипела я, оскалив зубы. – Ах ты скотина.

– Делла, прекрати, – бормотал Макс. – Делла, ну пожалуйста.

Ага, щаз, уже прекратила. Я, может, столько лет мечтала отлупить его как щенка. Сдачи он мне, конечно, не давал. И даже не отбивался. Только начал хохотать. А потом бросил автомат и сгреб меня в охапку, поднял и закружил. Наверное, смотрелось глупо – два человека, грязных и потрепанных, ликуют у подножия индейского алтаря…

– Делла. Делла, – повторял Макс. – Господи, Делла. Как я тосковал по тебе… Делла.

– Паршивец, ты хоть знаешь, что тебя уже похоронили?!

– Да наплевать…

– И в измене обвинили!

– А-ай, какое мне до всего этого дело…

В нише у входа стоял Тан, опустив руки и вытаращив фиолетовые индейские глаза. Молчал, боясь упустить хоть мгновение чуда. Подлинного чуда.

– Пойдем отсюда, – наконец сказал Макс.

– А то поедем? – предложила я. – Мы сюда десяток бандитов заманили, вроде все сдохли, надо бы стволы и машину забрать.

– Машину туда не подгонишь. Ничего, сюда все равно никто не сунется. Гиблое место, – Макс рассмеялся. – Как ты догадываешься, я позаботился, чтобы репутация гиблого места у этого храма укрепилась.

– Ты придурок, тебя ж индейцы порвут, если поймают здесь.

Макс отмахнулся:

– Они сюда даже носу не кажут. Сюда могут залезть только отморозки вроде твоего парня. Как его зовут?

– Тан.

– А отморозки нам лучшие друзья. Ну, идемте. Здесь два шага буквально. Если знать дорогу.

Макс повел нас в подземелье. Тан оглядывался и стискивал зубы, но вскоре заинтересовался: снизу было отлично видно устройство ловушек. Поплутав по подвалам, Макс в полной темноте безошибочно нащупал лесенку, поднялся и распахнул низкую дверь. В глаза ударило солнце.

Мы были на заднем дворе. У каждого храма есть задний двор – там жрецы размещают свое хозяйство, которое стоит прятать, чтобы оно не затмевало блеск религиозных церемоний. Двор окружала высокая каменная стена, что мне понравилось. Мы обогнули главное здание, и нашим глазам открылся домик. Деревянный, старый, чуть покосившийся, но достаточно просторный, чтобы принять под крышу несколько человек.

Нас уже ждали. Широкогрудый, казавшийся даже немного коренастым индеец лет сорока, белокожая и беловолосая индианка чуть помоложе. Совсем юная ярко-рыжая индианка, очень смущенная. Бородатый худой мужчина неопределимого возраста. И некрасивая, грубо сложенная, с тяжелым низом женщина.

– Делла, – коротко представил меня Макс. – И Тан, ее помощник.

Женщине я не понравилась сразу. Ну понятно почему: зачем ей соперница? Тут двое таких шикарных мужиков, а она единственная женщина их крови. В этих условиях многие думают: плевать на внешность, когда выбирать не из кого. Любая корова за красотку сойдет. И нате вам, появляюсь я.

Макс прошел в дом мимо нее, хлопнув по плечу чисто дружески, словно она была бесполая. Беловолосая индианка улыбнулась мне, по-земному протянула руку:

– Я Санта. Это Кер… – она показала на коренастого индейца, потом на юную девушку: – …и Моника. Кер мой муж, Моника – его младшая жена. У нас есть фамилии, нам помещик придумал, когда отпускал служить в армии. Если ты захочешь их знать, скажи.

– Гай Верона, – представился мужчина. – Адвокат.

Удивительный народ эти юристы. Ты его из навозной ямы достанешь, и он первым делом представится: здрасте, вы только что вытащили из дерьма не кого-нибудь, а целого адвоката.

– Наслышана, – кивнула я и пояснила: – Я знакома с Диком Монро.

– Да, неприятная история с ним вышла, – согласился Гай Верона.

– Не знаю, успокоит вас или взволнует, но Дик вас не забыл.

Мужчина ответил короткой улыбкой. В улыбке радости было больше, чем страха. Черт, а Дик отлично разбирается в людях…

В избе все выглядело обыденно – большой стол посередине, углы отгорожены занавесками, хлипкой стенкой из сплетенных прутьев выделена комнатушка. Готова спорить, что в комнатке спал Макс. Князь может жить в казарме, но – в офицерской. А от солдат он постарается дистанцироваться. Хотя бы символически.

Молчаливая Моника принялась таскать с уличной кухоньки горшки, пока Санта расставляла тарелки. Я с изумлением унюхала запах каши.

– У вас тут даже крупа есть?!

– А мы вообще неплохо ладим с местными, – ответил Макс. – Ты одна?

– С Таном, – удивилась я.

– Да нет, я не то имел в виду. Честно говоря, в храме ждал, что вот-вот из-под земли вырастет Маккинби и прочитает мне занудную нотацию.

Почему-то мне было неприятно упоминание Августа. Точней, неприятно, что Макс отозвался о нем так насмешливо.

– Я больше не работаю у него.

Макс поразился так, что несколько секунд молчал.

– Не понял. Погоди, он тебя выгнал? Или что? А-а… черт. Извини. Совсем забыл, что я оставил тебе доверенность. Конечно, ты ушла из-за этого.

– Нет. Княжеством занимается Скотт Маккинби-старший. А я вернулась в армию. Меня восстановили в звании.

– Ого… Ну, рад приветствовать вас, капитан Берг.

– И здесь я не сама по себе. Меня отправили искать твой труп, потому что две группы уже погибло.

– Ох ты черт… А они, наверное, сунулись на тот материк? Куда мы поначалу сели? Там больше часа находиться нельзя, если жить охота. Потом объясню.

– Макс, – я подалась вперед, – пока тебя не было, многое переменилось. Ты не поверишь, как мало тебе придется объяснять мне. И как много – мне объяснять тебе. Я не поняла одного: чего тебя понесло на Саттанг? Ты ведь еще на «Абигайль» понял, с кем – и чем – имеешь дело.

– Потому и понесло, – кивнул Макс. – Иначе я не смог бы предотвратить.

Санта разложила обед по тарелкам, все сели. Женщина, которую мне забыли представить, была той самой Идой Рафферти – навигатором со сложным характером. Характер она уже показывала, усевшись напротив Макса и сверля его взглядом.

– А я все понял даже не на «Абигайль», – рассказывал Макс. – Еще на Тору. Когда мне загрузили триста голов этого сектантского отребья. Я не знал всего задания. Привез груз на Тору, мне дали пакет. Ага, дозаправиться на «Абигайль». Там я получил второй пакет – рейд на Саттанг. Я взял список своих пассажиров и выяснил, что никто из них никогда не числился не то что в контингенте Тору, а в армии вообще. Шесть морд в федеральном розыске – после побега из тюрьмы. Еще за четверыми гоняются полиция с федералами – там убийства и грабежи. Я походил по базе, навел справки. И сообразил, на что меня подписывают. Ну так, примерно. Понятно, что будут брать груз, на котором еще кровь не обсохла. Ладно, думаю, выкрутимся. С Кером поговорил – он меня поддержал. Я на всякий случай систему бескосмодромной посадки вынес и прилетел сюда. И мне их вожак приносит очередной пакет. Я охренел, когда вскрыл. Мы не ведем войну с Саттангом. И я не собираюсь отвечать за гибель мирных жителей и грабеж. Сказал этому деятелю, что он никто, он левый, и с чего я должен верить, что приказ не поддельный? Он за пистолет, я тоже. Со мной были Ида, Кер и Санта. Когда пробивались к спаспалубам, нас обстреляли. Мы, правда, тоже не церемонились. Санта осталась на ногах, она нас вывезла. Еще и заложника взяли. Заложник нужен был, чтобы погоню со следа сбить. Сели на том материке. А я знал, где там лежит старый челнок. Заложнику по затылку дали, чтобы не отследил нас, и ушли. Эти звери, на крейсере, помыкались-помыкались на орбите, сесть не смогли. Улетели несолоно хлебавши. Я, понятно, уже в таком положении, что терять нечего, надо добывать доказательства, потому что Мимору на форменную государственную измену пошел. Теперь я охочусь за доказательствами, а они охотятся за мной.

Ида рассматривала меня очень хмуро.

– Самое лучшее доказательство – что ты живой. Ладно, Тан кинет сообщение по индейской почте, корабль за нами придет максимум через неделю.

– Не спеши, – осадил меня Макс. – Куда он сядет-то? Ты учти, что банда его собьет. У нее чего только нет в тамошних катакомбах.

– О как. Нет, я знаю, что у них зенитка, мой-то челнок сбили. Но корабль?..

– О чем и речь. Но у меня есть кое-что на такой случай. Наш челнок в порядке, просто горючки нет. Мы с Идой смотались в горы, там есть старый корабль. Его можно поднять. Уйдем на нем. Сбить его проблематично, горы загораживают. Надо только сообразить, как до него добраться, потому что пешком мы тысячу километров не пройдем.

– Не проще в город? Все-таки триста, не тысяча.

– К консулу? Он обязан сообщить патрулям, кого отправляет. А патрули доложат Мимору. И какая звезда станет нашим крематорием, я не возьмусь и гадать.

– Тоже верно. А тот пикап, что у храма остался, подойдет?

– Как минимум до середины пути – точно. О нем и подумал. Но лучше бы разжиться чем поудобней. Например, горючкой для челнока. Он маленький, но я в два приема всех перетащу.

– Если банда сбивает, может, лучше по земле?

– Да фиг они меня собьют. Тебя сбили, потому что ты не была готова. А я-то знаю. Я про этих ублюдков много чего знаю. Одного только не понял: что за груз я должен был забрать. Он там, в лагере, но что это – без малейшего понятия.

– Завтра помозгуем, – решила я. – Сегодня отдыхаем, завтра за дело.

После обеда Макс спросил:

– Ну что, ты же хочешь, чтобы я сбрил эту бороду?

Я рта не успела открыть, вместо меня ответила Ида:

– Кто тебе сказал? Ничего подобного я не хочу!

Макс удивился.

– Сбрей, конечно, – очень спокойно сказала я. – Хоть на человека похож будешь. И на кой черт ты постригся?!

Макс смерил меня гневным взглядом и ушел. Я отправилась проверять, что у них с удобствами. Помыться – только во дворе, зато есть теплая вода. Здесь же, во дворе, Макс пристроился бриться. Я нашла чистое ведро, сбросила одежду. А что? Это армия. На крыльце тенью застыла Ида.

– Ты похудела, – заметил Макс.

– Это рабочая форма.

– Ничего, вернемся – я тебя снова откормлю.

Он строил мне глазки с каждой секундой все откровеннее. А я была не против. Черт подери, он жив. Он жив и даже здоров. Он похож на чудовище, но быстренько сбрасывает с себя эту грязную шкуру.

– У нас проблема, – обронил Макс незначительным тоном, когда мы, чистые и влажные, сидели в избе, а за окном темнело. – Нет свободной постели.

Ида смертельно побледнела.

– Теоретически могу положить тебя с Идой или какой-нибудь женой Кера.

– А на практике я буду спать с тобой.

– Тогда чего мы ждем?

Макс распахнул дверь своей комнатушки:

– Прошу, княгиня!

– Макс, какая я княгиня? Я твой временный управляющий.

– В моей постели ты – всегда княгиня.

И я почему-то вспомнила, именно сейчас вспомнила, что точно так же Макс сказал в первую нашу ночь. Я не знала тогда, что он князь, и фраза выглядела как шутка. Такое чуть ироничное уважение к партнерше. А месяц спустя я стала княгиней уже без шуток.

Макс пропустил меня вперед, зашел сам и плотно притворил дверь. Опустил ладони мне на плечи, и я почувствовала себя маленькой. Он нежно гладил меня, целовал за ухом, а я мечтала сорвать с себя одежду и оседлать его. Даже без предварительных ласк. Хотела просто ощутить его в себе.

Он поймал мою волну. Я сдирала с себя куртку, пока Макс расправлялся со штанами. Потом он толкнул меня на кровать. Я села на край, широко разведя ноги. Макс встал на колени, одним мощным движением вошел в меня. Я ахнула, обвила его руками, потерлась сосками о заметно волосатую грудь.

– Дел, не спеши так, я же соскучился по тебе, – шептал Макс, – ну что ты, я же тоже хочу… я так мечтал… я нежности хочу, а ты как норманн в захваченной деревне…

– Я тоже хочу тебя, и прямо сию секунду, ну Макс, успеем еще понежничать…

Три часа спустя мы все еще не спали. Макс, опираясь на локти, скользил во мне – уже медленно, с глубокой чувственностью. Я ласкала его затылок с непривычно короткими волосами, обнимала бедрами, удерживая в себе на самых сильных толчках. Макс склонился над моим лицом, осыпая его мелкими, нежными поцелуями.

– Делла, милая, родная моя, – шептал он. – Дел… я люблю тебя…

Я отвечала. Конечно. Завтра наступит завтра. А сегодня мы вместе.

– Делла, какую же ошибку мы совершили, что разошлись… да черт с ним, с твоим Маккинби, мне надо было купить дом по соседству, и дело с концом, Господи, какой я был дурак, что отпустил тебя… Дел, я эгоист, но я просто умер в тот день…

Губы, его губы. Ласковые, требовательные. Его руки. Его горячее тело, к которому я старалась прижаться еще крепче. Его запах. Его шепот.

Уснула я прямо под ним – он, наскучавшись, никак не мог насытиться. И как мы к утру не склеились намертво, до сих пор не понимаю.

А утром идиллия кончилась, так и не начавшись.

* * *

Она рыдала всю ночь. Я ненавижу таких баб. Елки-палки, она ж навигатор, офицер. Она ударилась в слезы, едва за нами с Максом закрылась дверца его комнатушки. Пока мы занимались любовью, я ни на что не обращала внимания. Потом, уже засыпая, я дала себе волю понять, что это за звуки раздаются за перегородкой. Понятно, что слышала я их с самого начала, но имею я право хоть изредка становиться глухой?

Иде Рафферти было глубоко наплевать, что своими рыданиями она мешает спать всей группе. Она выставила свое мелкое женское горе напоказ. Ее бросили. Пусть теперь все увидят, как ей больно. И вот же наградил ее Господь здоровьем – проснувшись на рассвете, я опять услышала рыдания.

Я кое-как выползла из-под Макса, подобрала с пола одежду – свою и его. Прошла через избу, даже не оборачиваясь в сторону лавки, на которой ничком стенала Ида. На крыльце застыла, в очередной раз восхитившись красотой индейского рассвета. Потом слева послышался легкий шум, и я пошла на звук.

Индианка Санта стирала в корыте. Увидев меня, оценила сверток в руках, жестом показала на второе корыто. Я налила воды из колодца, нашла кусочек мыльного корня и принялась за стирку. Индианка искоса следила за мной.

– Я говорила ей, – обронила она без приветствий. – Говорила: если хочешь быть женой, возьми его рубашку и постирай. Так делают все женщины, которые хотят быть женами. Она ответила: так делают ваши самки, а я человек и офицер, коммандер сам отнесет свое барахло в прачечную, пусть стирают машины.

– Я тоже человек и офицер, – равнодушно уточнила я.

– Но ты стираешь. Поэтому ты – жена.

Я промолчала.

– Он часто смотрел на твою фотографию. Я спросила. Коммандер мало говорил с людьми, но с нами, индейцами, говорил больше. Он сказал – жена. Я вижу, что ты и вправду жена. Ида хотела, чтоб он на ней женился. Но она презирает нас. И что? Теперь она плачет, а ты стираешь рубашку мужа.

– Не думаю, что даже стирка спасла бы ее мечты.

– Кто знает? Если бы она была умной, она была бы другой. Почему бы тогда и коммандеру не глядеть на нее другими глазами?

– Санта, а ты ведь не перемещенная, как написано в твоем досье.

– Нет, – с гордостью ответила индианка. – У нас много имен, поэтому бывает, что нас путают. У меня есть сестра, двоюродная. Санта было ее имя. А я родилась в поместье. На Хорде. Наш помещик был хороший человек. Я ходила в школу одиннадцать лет.

– То есть у тебя еще и полное общее образование?

– О да. Я была завидная невеста. Лучшая в нашей деревне. Кер был лучшим женихом. Когда он объявил на празднике, что хочет взять жену, все девушки в деревне стали бегать за его рубашками. Так принято. Выбирает мужчина, но если девушка хочет, чтобы он не пропустил ее, надо прийти на рассвете, взять его рубашку с веревки у двери, постирать и повесить у своего дома. Он придет обязательно и рассмотрит, кто хочет быть его женой. Девушки в деревне вставали очень рано и бегали наперегонки – кто первая успеет взять его рубашку.

– Но женился он на тебе.

– Да. Он решил это до того, как объявил, что хочет жениться. Но я все равно стирала лучше всех. Я все умею, что должна уметь жена, хотя моему отцу говорили – зачем ты даешь дочери учиться, она загордится и перестанет делать то, что должна жена. Мой отец – умный. Он сказал: не загордится. Так и вышло. По обычаю, Кер мог отдать меня в жены своему дяде еще три года назад. А он не отдал. Я с ним восемь лет. У нас есть сын и дочь, оба ходят в школу. Кер уже дал клятву, что не отдаст меня другому мужу, мы вместе навсегда. Когда мы сюда прилетели, было трудно, и я сказала: Кер, нам нужна еще одна жена. Кер ответил – хорошо, выбирай. У нас принято, что если муж дал клятву не отдавать старшую жену, то она выбирает ему младших жен. Кер сказал: ты сама знаешь, как выбрать умницу, а я хочу, чтобы она была красивой, но не такой, как ты, потому что ты особенная. Я выбрала Монику. Моника – это ее новое имя, я сама придумала, на свадьбе. В деревне она считалась глупенькой, но я-то знаю: мы вернемся на Землю. На Земле Моника будет умненькой, ведь там от жены нужно другое. Моника должна уметь служить в доме вельможи. И я подумала: она красивая, но не похожа на меня – Керу понравится. Еще она умеет шить по-индейски, умеет как никто, и если Кера возьмут на службу, Моника станет шить для жены вельможи и его детей, и они будут особенные. Люди любят быть особенными. Еще Моника знает наши травы и умеет ухаживать за красотой. Она пригодится в богатом доме, где будет служить Кер. Да, она совсем не ходила в школу, потому что жила на Саттанге. Ну и что с того? У нее есть раб, ее приданое. Он научил ее языку, и все еще учит ее всему, что должна знать индианка на Земле. Моника говорит на федеральном, учится читать, считать и писать, а еще Гай объясняет ей законы. У нее есть ум. Она подрастет и будет славной женой. И вот поди ж ты: все подруги в деревне над ней смеялись, только Моника будет жить так, как им и не снилось. И ведь не в рабстве – а на службе за деньги. За деньги служить не стыдно. И почему? А потому, что послушала меня, а не своих подружек.

– Санта, а ревности у вас совсем нет?

– Как же нет? Конечно, есть. Она везде есть, где есть глупость. Ведь ревность – она от того, что ума недостает. Я умна, и я правильно выбрала младшую жену своему мужу. Ему жену, себе – сестру. Так умно. Поэтому между нами нет ревности. Вот Ида – та всегда ревнует. Даже к нам, индианкам, хотя все индианки видят – коммандер не женится на женщине другой крови. Я говорила Иде: ты все неправильно делаешь. Но разве она будет кого-то слушать? Она думает, что умная. А умный всех послушает. Глупец – нет. Она хороший пилот, но очень глупая женщина. Когда мы нашли этот дом, Ида стала говорить, что Духи хотят жертвы, и всем сказала, что пойдет к алтарю, пусть Духи возьмут ее и спасут коммандера. Она так громко говорила, что коммандер пришел в ее комнату ночью, лишь бы она успокоилась. Она и успокоилась. Коммандер был очень недоволен. Потом привык, но не женился. Я подумала: Ида просто не умеет стирать, но твердит, что это унижает ее, и ночью она тоже ничего не умеет. Она вообще ничего не умеет. Но чтобы над ней не посмеялись, она твердит, что всех презирает.

– Бывает, – согласилась я с прохладцей. Черт бы подрал индейскую этику, согласно которой мне выложили эту историю. Санта считала, что Макс не совершил ничего предосудительного, но я должна знать, кто набивается ему в младшие жены.

– Тебе надо это знать, – Санта словно мысли прочитала. – Потому что если ты не разрешишь, коммандеру нельзя взять Иду в младшие жены. Не разрешай. Пусть найдет другую. Ида не хочет работать. Зачем тебе такая? Она будет сидеть на лавке и говорить глупости, а все будут уважать ее как жену, хотя всю работу будешь делать ты.

Я успела развесить выстиранное на солнце, пока Санта бесхитростно вводила меня в курс событий. Индейское солнце жгучее, и когда пришло время завтракать, все уже высохло.

На крыльцо выползла опухшая Ида. Лицо уже и на лицо не похоже, но по-прежнему мокрое от слез. Шумно всхлипнув, она сообщила в пустоту:

– Как мне плохо… я, наверное, умру…

Если кому тут и было по-настоящему плохо, так это мне. Макс никогда не отличался верностью, мы несколько раз ссорились из-за того, что я заставала его с другой женщиной. Я привыкла воспринимать его невоздержанность как данность. Ну вот такой он человек, не способен ограничиться одной партнершей. Все бы ничего, но его любовницы и разовые подружки непременно пытались выяснить отношения со мной, а Макс обыкновенно самоустранялся, мол, бабы сами разберутся. И я, конечно, не ждала, что в армии он станет жить аскетом.

Но Ида Рафферти меня подрубила. Макс, как и все представители его сословия, имел какие-то предрассудки, которые заканчивались на пороге спальни. Макс мог склеить принцессу и нищую, причем в один день. Но прежние его подружки были привлекательны. Среди них встречались талантливые музыкантши и художницы, хваткие бизнес-леди и опытные брачные аферистки. Были милые простушки и дамы с учеными степенями. Не обязательно яркие красотки, но всегда, как говорится, с изюминкой. Со смыслом. А вот таких, как Ида – никаких, – извините, не было, Макс их просто не замечал. Да, по словам Санты, Макс спал с Идой вынужденно. Из-за ее шантажа и от общей безысходности. Но, простите, кому мы врем? Мужчина не сможет овладеть женщиной, если совсем не хочет ее. Значит, хотел.

И это открытие заставило меня иначе посмотреть на Макса. Любил ли он меня? Сомневаюсь. Если мужчине настолько безразлично, с кем спать, он не способен любить. А слова… я тоже их много знаю. И умею составлять в красивые фразы. Макс относился ко мне как к вещи. Как к своей собственности. Неважно, каковы ее свойства – лицо, характер, жизненные цели, – Максу важно держать ее при себе. И только. Потому что, как большинство мужчин такого типа, он больше всего боялся оказаться брошенным.

А я? Любила ли его? Сейчас я сомневалась уже и в этом. Мне было неполных девятнадцать, когда мы поженились. Макс был самым красивым и самым желанным из всех. Наверное, я была увлечена им, увлечена до слепоты. Но разве это любовь?

Почему-то мне подумалось, что даже Дик Монро, гордившийся своим бездушием, по-своему любит меня. Любил тогда, когда вчерашняя школьница оказалась в его постели, любит сейчас. Дорожит мною. Сочувствует, старается помочь. Мы долго не виделись, мне донесли, что Дик очень-очень мною недоволен, я ведь бросила его. Но при встрече он сказал: «Делла, у меня есть кое-что интересное для тебя». И то, что он поведал, было не просто интересно – крайне важно. Макс считал, что меня должны интересовать только наши отношения, причем в определенном ключе – когда мы снова обвенчаемся. Ругался, когда выяснялось, что у меня другие приоритеты. Но ничего не менял. А Дик твердил – Делла, я к тебе хорошо отношусь, мы были друзьями, это ценно, – но ни разу не заговорил о возобновлении романа. Притом давал понять, что я нужна и интересна ему. А ведь он знал сотни женщин, половина из которых была намного красивее меня. А что Макс? Ничего. Его не волновало, чем я дышу.

Зря я понеслась через всю галактику спасать его. Проклятье, когда ж я научусь слушать Августа… Мне стало больно, когда я вспомнила его. Очень больно. Наверное, Август с его гениальными мозгами с самого начала понял, что Макс жив и превосходно может выбраться сам. Не сказал мне – как обычно, потому что не было доказательств. Август терпеть не может делиться предположениями. И неважно, что его предположения, как правило, совпадают с истиной на сто процентов. Август не мог знать, что здесь есть старый, но исправный корабль. Но зато он знал, что мне здесь делать нечего. Мне нисколько не было обидно из-за того, что Август намного умнее меня. Мне было стыдно, что я так поступила с ним. Я ведь его предала. Вот его – предала. Я же знаю, как он зависим от ближайшего окружения, как тяжело переносит малейшие перемены. И пусть он не видит во мне женщину. Ей-богу, когда в тебе видят человека, совершенно неважно, хотят ли тебя.

Я дура, я просто дура. Рядом со мной был прекрасный человек. Очень сложный. Очень глубокий. Один из немногих, кто действительно заслуживал – быть понятым, принятым и одобренным. Если кто и стоил душевных усилий, так это Август Маккинби. А я променяла его на иллюзорную мечту. Обиделась, как школьница, что меня отвергли. Притом, что меня толком и не отвергли. Просто объяснили, что мной дорожат, но это не любовь. Это дружба. А я не умею дружить. Права была Мелви, сказав, что я слишком маленькая. Не умею еще понимать ценность дружбы. Верю в романтические сказки. Ищу какой-то неземной страстной любви. И того не понимаю, что любовь определяю по словам и позам. А ведь истинные чувства очень негромкие. Зато сильные и надежные. Как Август…

Из-за угла, куда потащилась Ида, донеслись странные звуки. Кажется, ее рвало. Но как-то натужно, неестественно. Санта подняла голову, прислушалась, потом вернулась к домашним хлопотам.

– На ранчо у моего деда служил объездчик, – ровным тоном сказала я. – Старый и мудрый. Он в таких случаях говорил: не хочешь срать – не мучай жопу.

Санта согласилась.

Ида, придерживаясь за стену, вышла к крыльцу. Выглядела она еще хуже, чем пять минут назад. Но на лице появилось странное выражение – то ли злорадства, то ли торжества.

– Мне было плохо, – объявила она. – И вчера тоже. И позавчера. Просто я ничего не говорила, не хотела беспокоить. Я поняла: наверное, я беременна. От коммандера. Он благородный человек и не бросит женщину, которая носит его ребенка. Пойду, скажу ему об этом.

И быстренько шмыгнула в дом. Мы с Сантой переглянулись.

– Не повезло тебе, – только и сказала индианка. – Если беременна, ей надо замуж. Коммандер должен найти ей мужа или жениться сам.

– Она не захочет другого мужа, ты же слышала.

– Да мало ли чего хочет она? Ты можешь запретить своему мужу жениться на ней.

Я пожала плечами:

– Санта, у нас другая мораль. И в ней я – его бывшая жена. Мы развелись много лет назад. Он вправе жениться на ком захочет.