Текст книги "Там, на Угрюм-реке"

Проплыли с час – начал барахлить мотор, работать с перебоями, а потом и совсем заглох. Василий заматерился, снял крышку с мотора, начал копаться, а мне говорит – возьми шест, толкайся, хоть потихоньку будем продвигаться, вдруг мотор не заработает? Я взял шест, перешёл на нос. Лодка плывёт по течению, но течение слабое, и я немного помогаю ей, толкаясь шестом и не давая крутиться.

Как только мотор замолчал и скорость упала, на нас набросились пауты – большие кусучие мухи, их ещё называют слепни или оводы. Целое облако этих тварей образовалось вокруг меня и носятся в разных направлениях, как молекулы в броуновском движении. После каждого толчка шестом я шлёпаю ладонью по шее, по щеке, по носу – где почувствую укус, и очередной труп падает к моим ногам на дно лодки. Пока Василий наладил мотор и тот заурчал, погнал наш шитик вперёд, у ног моих образовалась приличная кучка этих кровопийц. Я сгрёб их в кучку и выбросил за борт, пусть рыбы порадуются.

А мы между тем приплыли к зимовью. Оно стоит на высоком берегу, рядом в Непу впадает речка Иришка, просто большой ручей. Василий не стал задерживаться и поплыл назад в Токму, теперь ему плыть против течения, это дольше, а хочется вернуться засветло. Ну а мы с Афоней пошли к зимовью. С нами ещё его собака, молодой кобелёк Серко, для тунгуса собака и олень – это члены семьи, самые близкие товарищи. Зимовье добротное, большое, в нём порядок. Есть печка, запас дров, к потолку подвешены мешочки с крупой. Всё, о чём читал в книгах, подтверждается.

Мы с Афоней посидели покурили, намазались мазью от комаров и пошли смотреть, где лошади. Недалеко от зимовья сделана загородка (загон) из жердей, один пролёт на петлях и может открываться, как ворота. Афоня внимательно смотрит на землю, ищет следы. Нашёл, ходил по ним, щупал, потом сказал, что лошади приходили вчера. Мы с ним поправили некоторые жерди на загоне (в зимовье нашлись гвозди), принесли в загон полмешка овса, для приманки. Я внимательно наблюдаю за Афоней, пытаюсь понять все его действия, так сказать, учусь таёжной жизни.

Потом пошли на рыбалку, только вместо удочки Афоня взял «Белку», это такое ружьё, двустволка: верхний ствол – мелкашка, нижний гладкий – двадцать восьмой калибр. Ушли по тропе вверх по Иришке, дошли до запруды, где ручей перегорожен прутьями. Подошли осторожно, смотрим – перед загородкой стоят несколько рыбин. Афоня прицелился в самую крупную и выстрелил пулькой из мелкашки. Щелчок был чуть слышен, но все рыбы разбежались, кроме одной, нашей добычи. Это был язь, около килограмма весом. На ужин мы его сварили, получилась хорошая уха. Ужинали в зимовье, там комаров поменьше – мы их выкурили дымом, а на улице от них не продохнуть, к вечеру совсем озверели. Спать улеглись на нарах, на них есть матрацы, одеяла, уснули быстро. Так закончился мой первый день в тайге.

Утром мы с Афоней встали с рассветом, солнце только выползает из-за макушек деревьев. Афоня вышел из зимовья первым и быстро вернулся, схватил «Белку» и снова выскочил. Я следом за ним – кого он там надыбал? Смотрю, он целится, прислонил ружьё к дереву, чтобы опора была понадёжней, и выцеливает кого-то. Проследил взглядом – на самой верхушке сушины сидит глухарь, весь освещённый солнцем, перья аж переливаются. До него неблизко, но Афоня молодец, выстрел щёлкнул – и глухарь камнем ударился о землю. Сушина голая, без веток, поэтому глухарь не задержался, долбанулся крепко у самого комля. Я побежал принёс птицу – хороший петух, тяжёлый, и всего одна ранка на шее – Афоня стрелял пулей из мелкашки. Впервые держу в руках дичь, но азарта охотника не испытываю, мне этого красавца с красными бровями даже жалко. Афоня засунул его в рюкзак, повезёт домой, здесь нам им заниматься (ощипывать, варить) некогда, надо ловить лошадей и ехать домой.

Пока варили чай, перекусывали, услышали лай. Наш Серко – умная собака, разыскал в тайге лошадей и пригнал их к загону. Те, увидев овёс, набросились на него, для них это, как конфетка для ребёнка, нам осталось только закрыть ворота, теперь они никуда не денутся.

Позавтракав, мы пошли к лошадям. Они раньше работали в промхозе – и под седлом, и в упряжи, но в тайге прожили больше месяца, немного одичали. Я-то в жизни с лошадьми дела не имел, вырос в городе, а Афоня всю жизнь провёл в тайге, полагаю, справится. Он взял с собой уздечку, зашёл в загон и начал пытаться надеть её на какую-нибудь лошадь. Но они не даются, бегают от него по кругу, всхрапывают, взбрыкивают ногами. К одной, поспокойней, он всё-таки приблизился, приобнял её за шею, погладил, сунул ей в рот кусок хлеба, поговорил ей что-то приятное и надел на неё уздечку, вывел из загона и привязал к дереву. Одна есть! Таким же образом он «захомутал» ещё двух лошадей, и в загоне остался один гнедой жеребец – молодой, сильный, даже близко не подпускает к себе: фыркает, брыкается, не подступись! Но и Афоня мужик не промах: взял пеньковую верёвку, на конце завязал петлю, смотал верёвку кольцами и ловко, с первого раза, метнул её на голову нашего «мустанга». Куда там американским ковбоям! Конь рванулся, взвился на дыбы, но петля затянулась, и ему стало больно. Афоня маленький, лёгкий, упирается ичигами в землю, но коня не может пересилить, я тоже схватился за верёвку, стал ему помогать. Общими усилиями притянули мы норовистого жеребца к лиственнице и привязали мордой к самому дереву, пусть стоит успокаивается, привыкает.

Ну всё, теперь можно собираться в путь. Мы перекурили, погрузили свои вещи на одну из лошадей – можно трогаться. Афоня предложил мне ехать на жеребце, он на него водрузил седло, как тот ни возмущался. Я, конечно, никогда на коне не ездил, но в кино видел, как лихо, поставив одну ногу в стремя, вскакивают всадники в седло. Афоня держал коня за повод, и я так же, по-киношному, вскочил в седло (не зря же занимался спортивной гимнастикой). И не успел я даже взять повод из рук Афони, наш «мустанг» взвился на дыбы, чтобы меня сбросить. Я успел только припасть к его спине и обхватить руками шею, думаю: «Хрен ты меня сбросишь!» – вцепился мёртвой хваткой. Тогда он стал взбрыкивать то задом, то передом, явно не намереваясь меня везти. Попрыгав так и ничего не добившись (я слился с ним воедино), конь с размаху рухнул набок. У меня потемнело в глазах! Всей своей тушей он придавил мою ногу, коленку, хорошо ещё, что нога не попала на какой-нибудь корень или деревяшку, а вдавилась в землю, иначе я просто остался бы без ноги. Вскочив, я попрыгал на одной ноге, перетерпел боль, которая постепенно стала стихать, осмотрел свою ногу – вроде целая. Попробовал идти – больно, но получается, хромаю потихоньку. Гори они огнём, эти лошади, лучше пешком пойду. И мы тронулись.

Взяли в повод по одной лошади и двинулись цепочкой по тропе, две другие лошади идут сзади, в том числе и наш норовистый «мустанг», Афоня говорит, что они сзади так и будут идти, никуда не денутся.

Впервые я увидел, что такое таёжная тропа. Тропа идёт вдоль Непы, то удаляясь, то приближаясь, срезает самые большие загогулины реки. То она идёт по тайге, среди обвешанных мхом деревьев, то выходит на пойму, на моховые болота, которые я созерцал из иллюминатора кукурузника. Болота нетопкие, бугристые, покрыты толстым слоем мха, кое-где торчат чахлые сосёнки. Тропа на болоте – как канава с грязью, идёшь проваливаешься чуть не до колен. А лошадям ещё хуже: у них вес большой, а площадь опоры копыт маленькая, так они проваливаются чуть ли не по брюхо. Хорошо, что здесь край вечной мерзлоты, и она ещё не оттаяла до конца, это даёт какую-то опору. Вот так и шли целый день – чавкали по марям, пробирались через тёмную дремучую тайгу, редко-редко попадётся хороший участок, это когда тропа поднимется на какую-нибудь гривку с соснячком. Мы с Афоней идём пешком, он тропу знает, идёт впереди, а за нами лошади. Наш «мустанг», сволочь, идёт под седлом и налегке, доволен, что не стал меня везти. Нога моя прихрамывает, но идти можно, думаю, что пройдёт, просто ушиб.

До Токмы в этот день не дошли, осталось километров десять – увидели зимовье и заночевали. Зимовье стоит на берегу Непы, рядом поляна с хорошей травой, так что лошадям есть чего пощипать. Афоня их стреножил, чтобы не ушли далеко, и пустил пастись, а мы поужинали и завалились спать. Перед сном развели хороший дымокур – набросали в костёр всякой зелени: веток, травы, гнилушек, лошади подошли, залезли в самый дым и стояли наслаждались, их за день мошка да комары накусали больше, чем нас, мы-то хоть мазью мажемся, а они только хвостом могут отмахиваться, а он не везде достаёт. Вот так закончился второй мой день в тайге.

Утром встали вместе с солнцем, быстро собрались и двинулись в путь. До «дома» недалеко, ноги сами просятся скорее дойти. Теперь под «домом» подразумевается любое что-то постоянное: деревня, общага, база партии и даже палатка, в которой ты будешь ночевать. Не доходя до Токмы, уже почувствовали близость жилья: пеньки от порубок, полянки с покосами, да и тропа стала более торной. В самой деревне ничего не изменилось, всё то же сонное царство, зато на другом берегу, где аэродром, стало заметно оживлённее: добавились палатки на поляне, народ снуёт туда-сюда. Я сразу догадался, да и в конторе подтвердили – вышли из тайги сразу несколько отрядов рубщиков просек, теперь и мы пойдём в работу.

– 5 —

В конторе у меня сразу состоялся разговор с Зуевским о моей работе. Он меня сразу приметил, что с образованием (техникум закончил, хоть и авиационный), после армии, вроде серьёзный товарищ, да и с интересом ко всему отношусь, опять же турист, ориентироваться, значит, умею. К тому же у нас с ним был разговор, я делился, что буду зимой поступать на геологический факультет, то есть хочу связать свою жизнь с геологией. Так вот, он предложил мне поработать не рабочим, а техником-геодезистом, их остро не хватает. Один техник, Валентин Иванович Остроумов, заболел, отказывают ноги. Он уже в годах, лет под 50 (для меня глубокий старик), еле-еле закончил нивелировку своей просеки и вывел отряд на базу, его отправят в Иркутск. Остался один техник – Виль Биглов, вот под его началом мне и предстоит работать. Зуевский меня успокоил, что не боги горшки обжигают, разберёшься, Виль тебя постажирует – в один маршрут сходишь с ним в качестве рабочего, а дальше сам уже пойдёшь, самостоятельно, рабочего мне дадут поопытней. Так решилась моя судьба.

Выйдя из конторы, я переплавился на другой берег Непы, где уже вовсю кипит жизнь: горят костры, варятся обеды, шум и гам разговоров, смех, веселье. Народ вышел шумный, заросший, обтрёпанный тайгой, все счастливы, что вышли в «жилуху» – отдохнут, расслабятся немного.

Своего «шефа», Виля Биглова, я сразу узнал по описанию Зуевского: он татарин, небольшого роста, сам чернявый и во всём чёрном, худощавый и резкий в движениях. Лет ему двадцать восемь (это я позднее узнал), в партии этой работает сразу после окончания топографического техникума, давно. Я к нему подошёл, познакомились, договорились попозже встретиться и подробно поговорить. А пока я пошёл к своей палатке, надо подзаправиться да поделиться своими впечатлениями. Пока я гнал лошадей, нас распределили по отрядам: меня, Валерку и Альберта – в геодезисты, к Вилю Биглову, а Саню Пушкина – к геофизикам, к гравикам. Скоро нам предстоит уйти в тайгу: затаримся продуктами, соберёмся сами – и двинем.

После обеда я и Альберт встретились с Вилем, стали знакомиться с прибором, с которым мы будем работать, Альберта тоже хотят обучить обращению с ним. Естественно, этот прибор мы видим впервые: небольшой металлический ящичек с ремнями, как у рюкзака, чтобы носить за спиной, и с откидной крышкой, под которой клеммы, рукоятки, шкала. При помощи этого прибора мы будем определять высоту над уровнем моря каждой точки наблюдения (пикета). Прибор называется «Оптический микробаронивелир ОМБ-1» и, между прочим, изготовлен на моей родине, в Новосибирске, это я прочитал на шильдике сбоку. Виль нам продемонстрировал, как с ним работать: в два гнезда вставляешь проводки от обычной плоской батарейки для фонарика и смотришь в окуляр внутрь аппарата. Там высвечивается подвижная плоская шкала с цифрами и неподвижная риска, по которой и считывается отсчёт. Очень просто! Поставили прибор на землю – один отсчёт, приподняли на полметра – уже другой, ещё приподняли – ещё изменился. Так он чувствует высоту. Оказывается, внутри прибора расположен очень чувствительный анероидный блок, обычный барометр, который при изменении давления сжимается или разжимается и через систему рычагов сдвигает шкалу, отсчёт меняется. Это мы с Альбертом освоили очень быстро, даже сходили на другой высокий берег, убедились, как изменились показания. Вот и вся наука на сегодня, Альберту больше не нужно, он в маршруты ходить не будет, а будет сидеть на баростанции, то есть в лагере около палатки и периодически наблюдать изменение давления по прибору, а оно в течение дня меняется, и бывает очень сильно. А я-то буду ходить в маршруты, мне ещё много чего надо узнать, но это я буду осваивать, когда пойду с Вилем в качестве рабочего.

Попросил я у Виля карты на район, где мы будем работать, он достал их из своей офицерской кожаной сумки через плечо, предупредил, чтобы обращался осторожно, они все секретные, и за утерю спрашивают очень строго. Впервые я держал в руках настоящие топографические карты: вот бы у нас в турпоходах такие были! Масштаб 1: 100000, в одном сантиметре – один километр, рельеф изображён изолиниями; реки, ручьи, тропы – всё нанесено; где лес, где болото – всё понятно, и даже какие породы деревьев и каких размеров лес – всё обозначено. Каждый лист карты (их называют планшеты) охватывает участок примерно 30 на 40 километров, планшеты точно стыкуются между собой, так что по мере продвижения мы их будем менять, переходить с одного на другой. Посмотрел я на эти планшеты: почти сплошная зелёная краска – это тайга, рельефа крутого нету – пологие увалы, равнины, заболоченные поймы рек. Скоро я всё это увижу вживую.

А на нашей поляне жизнь кипит вовсю, хотя всех постигла большая неприятность – в магазине нет ничего спиртного, не завезли весной по воде. Но наш народ всё-таки пытается найти какой-то выход. Зинкин жених, Генка (он тоже вышел из тайги), умудрился поставить бражку, укутал флягу спальниками и ждёт не дождётся, когда появится градус. Ещё один колоритный кадр – Саня Заболоцкий, заросший, как Миклухо-Маклай, и с густым басом, ходит громко возмущается отсутствием водки:

– Ну, почему нас не обеспечивают винно-водочными изделиями?

Слово «изделия» у него самое любимое, он его вставляет, где надо и не надо, его так все и называют – «Изделия», вроде клички. То и дело на поляне слышен его бас:

– Я пошёл за макаронными изделиями!

– А как у нас обстоят дела с кондитерскими изделиями?

Выпить ему очень уж сильно хочется, пошёл со своим напарником Димой в магазин, может, какой лосьон или одеколон найдётся. Обшарил все прилавки – ничего подходящего, потом увидел пятновыводитель, взял два флакона – может есть в его составе спирт? Уселись они с Димой около палатки, приготовили воду, чтобы запить, предвкушают кайф. Остальные за ними наблюдают, чем всё это кончится, кони не отбросят ли? Саня первый вылил пятновыводитель в кружку, жахнул залпом и сразу запил водой, сидит глазами моргает, ждёт прихода. Дима пока не рискует, выжидает, что будет с товарищем. Минут через десять и он решился, но, видно, его организм не такой проспиртованный, его сразу вырвало, не пошла. А Саня посидел-посидел, говорит:

– Кажется, приход есть, надо добавить!

И попёрся опять в магазин. А здесь ведь деревня, уже разнеслось по всей: «Саня Заболоцкий пятновыводитель пьёт, пошёл за добавкой». До продавщицы как дошло, она сразу все эти флаконы смахнула под прилавок – сдохнет ещё, отвечай потом! Саня, уже поддатый, ввалился в магазин и сразу к продавщице:

– Дайте мне ещё флакон этой штуки, что я брал.

Продавщица на прилавок показала:

– Нету, кончились!

Саня аж взревел с досады своим диким басом:

– Да как же так, у меня ещё два пятна осталось. Что я буду с ними делать?

Но продавщица так и не дала, пришлось уйти ни с чем.

– 6 —

На следующий день наш отряд уже начал готовиться к выходу в тайгу. Погода стоит хорошая, нельзя терять тёплые дни. Здесь, конечно, основные заботы легли на Виля. У него план работ, заход продлится около трёх недель, вот на этот срок он и рассчитал продукты. У нас будет две лошади, чтобы везти груз, но и на лошадях столько груза не увезти, поэтому мы разделили его на три кучки: одну возьмём сразу с собой, а две другие закинем по ходу нашего движения, будем подбирать, двигаясь с работой.

Теперь нам самое главное – вертолёт, чтобы забросить продукты, и в этот раз нам повезло. На следующий день прилетел с утра Ми‑1, этакая стрекоза трёхместная: впереди лётчик и сзади за ним ещё сиденье на двоих, но можно втиснуться и втроём. Кроме нас, ещё два отряда будут забрасывать продукты, но они ещё не подготовились, и нам достался первый рейс. Мы бегом подтаскивали ящики и мешки к вертолёту, а Виль с пилотом как-то умудрялись всё это затолкать в кабину да ещё в небольшой отсек сбоку. Когда всё загрузили, в кабину ещё как-то сумел втиснуться Виль, дверку кое-как закрыли, и вертолёт завёлся, лопасти завращались. Сначала вертолёт потрясло, а потом обороты увеличились, винт превратился в серебряный диск, тряска исчезла, вертолёт вертикально оторвался от земли, опустил нос и, набирая скорость, помчался вперёд и взмыл в конце поляны, чуть не задев верхушки деревьев. Мы, конечно, стояли в стороне под напором ветра, придерживая на голове фуражки и только проводили его взглядом. Опять такая романтика! Как в песне: «А ты, улетающий вдаль самолёт, в сердце своём сбереги…» Романтика романтикой, а нам надо работать, Виль сказал, что как прилетит – будем отправляться в тайгу.

На поляне нашей вовсю шум и гам, бичи проснулись, бродят от палатки к палатке. Они вчера вечером начали пробовать бражку (ей ещё трёх дней нету), ну и, конечно, испробовали до донышка, теперь шарахаются, ищут, не осталось ли у кого случайно. А мы начали сворачивать свою палатку, спальники, укладывать продукты во вьючные сумы, готовиться в поход. Где-то через час прилетел Виль, выскочил из вертолёта – бодрый, подтянутый – приятный у нас командир! Команды отдаёт резко, чётко:

– Ну, что, любители костра и солнца, готовы? Сейчас едим, быстро складываемся и выступаем, чтобы засветло быть на месте.

Каша с тушёнкой у нас уже почти готова, подзаправились мы перед дорогой основательно, чтобы в пути не останавливаться, стали седлать лошадей. Каюром (коноводом) у нас Олег Митрохин, мой тёзка, взрослый мужик, весь чёрный, заросший дремучей бородой. Он в основном всё делает, мы только на подхвате, ведь никогда лошадиными делами не занимались. На каждую лошадь водрузили вьючное седло, повесили по две вьючные сумы да сверху ещё водрузили по три спальника. Всё это утянули верёвками, получилось внушительно, лошади стоят покачиваются под грузом – тяжело.

Вот и всё, собрались, можно отправляться. Народ обступил нас, жмут руки на прощанье, что-то говорят. Из начальства, правда, никого нет, для них отправление отряда – обычное дело, задание и все указания Виль получил в конторе. 29 июля около часа дня мы покинули наш лагерь, прошли всю аэродромную поляну и скрылись в лесу.

Накануне Виль мне показал на карте, куда мы пойдём. Сначала километра два вдоль Непы по тропе, дойдём до 7‑й магистрали (просеки) и по ней на юг до пересечения с 10‑м профилем (это тоже просека). Где-то около этого перекрёстка мы выберем место для ночёвки и поставим палатку. Всего нам предстоит пройти около семи километров, не так уж много. И вот мы идём. Мы – это шесть человек и две лошади. Впереди, конечно, Виль, за ним каюр Олег ведёт за повод Буланку, следом Славка Суворов ведёт Чалого и сзади мы, новички – я, Альберт и Валерка. Нормальный турпоход. Единственно, напрягает гнус – мошка и комары, да ещё, когда жарко, пауты, большие полосатые мухи, появляются, те вонзают свой хобот глубоко, кажется, до кости прокусывают. Периодически мажемся от них мазью да бьём ладонями по самым наглым.

Прошли мы свой путь часа за четыре, по тайге быстро не разгонишься. Много колодника – давно упавших деревьев, заросших зелёным мхом, лошадям тяжело через них перебираться. Да и название «просека» – это только название, на самом деле это цепочка затёсов на деревьях, чтобы не сбиться с пути. Кое-где лошадям приходилось буквально продираться через заросли, вьюки по бокам сильно увеличивают габариты, но ничего, как-то протискивались. Больших преград не было, болот нам в первый день не попалось, и задолго до темноты мы дошли до «своего» перекрёстка просек, обозначенного столбиком с надписью: «ПК-112» (пикет № 112).

Глухая тайга во все стороны, зелёный мох под ногами, серый мох космами свисает с веток деревьев. Виль повёл нас по профилю на запад, с полкилометра отсюда обозначена река Большая Ямная, на ней будем ночевать. Там есть вода, и найдётся хоть немного травы для лошадей, овса для них мы не везём, и так нагружены под завязку. Дошли до речки, вернее, до болотины, среди которой она течёт, и остановились. Всё, ночуем здесь. С выбором места под палатку особо не мудрствовали, разбросали всякие сучки и коряги среди деревьев и растянули свою шестиместку. Я вызвался сходить за водой, взял два ведра и пошёл дальше по профилю по болотине. Думал увидеть речку, ведь на карте написано «река Бол. Ямная», а увидел ручей с метр шириной, вяло текущий среди кочек. Но вода есть, и это самое главное, принёс я и на кашу, и на чай. На таборе уже горит костёр, это первым делом, чтобы разогнать комаров, каюр таганок соорудил, повесил сразу мои вёдра на огонь. Коней отвели поближе к речке и стреножили, там кое-какая травка попадается, а в тайге, кроме мха, ничего на земле не растёт, лошади его не едят, это олени мхом питаются, да и то не всяким, а только ягелем, белым мхом, который тоже не везде растёт.

Мы между тем готовимся к ночи: стелим спальники в палатке, потом ужинаем – макароны по-флотски и чай с сахаром; наевшись, сидим у костра, курим, разговариваем. Мы с Вилем просмотрели по карте завтрашний маршрут, он кольцевой: от пикета «112» по магистрали № 7 – четыре километра на север, потом по профилю № 11 – шесть километров на запад, далее по магистрали № 8 – четыре километра на юг и по профилю № 10 вернёмся к своему пикету «112». Вот и всё, набирается двадцать километров, препятствий больших по карте не просматривается, попадаются небольшие ручьи, распадки, это нам не страшно.

Между тем начинает темнеть, мы полезли в палатку спать, вставать будем вместе с солнцем, в рейс надо уходить как можно раньше, чтобы иметь запас светлого времени: мало ли какие задержки могут произойти в пути? Костёр наш догорает, он выжег порядочную яму во мху, углубился до земли. Я на ночь свои кирзачи поставил недалеко от костра: может подсохнут хоть чуть-чуть, за день всё равно приходилось ходить по сырости, намокли немного. Уснули все быстро.

– 7 —

Утром я проснулся – уже светло. Посмотрел – Виля и каюра в спальниках уже нет, остальные ещё спят. Слышу, Олег говорит Вилю, что сапоги чьи-то сгорели. Жалко, конечно, но слава богу не мои, я свои далеко от костра поставил, почти на метр, не достанет. Оделся, вылез из палатки, поздоровался с мужиками, подошёл к своим сапогам: Ё-моё! Оказывается, это мой сапог погорел! Какой-то корень подо мхом тлел-тлел потихоньку и подобрался точно под мой сапог, выжег дыру в подошве. Надо же такое невезение! Виль сказал, что запасных сапог у нас нету, придётся в этих ходить. Дыра не сильно большая, я взял свой берет, свернул его вдвое и засунул в сапог, перекрыл дыру. Попробовал надеть – наделся, идти можно, только ноги, конечно, теперь будут всё время мокрые, но это ничего, переживём.

Между тем Олег уже сварил гречку с тушёнкой, мы поели и стали собираться в рейс. Взяли с собой поесть – банку тушёнки и сухарей (хлеб мы не берём, он черствеет, плесневеет, да и намного тяжелее, чем сухари). Рюкзак с продуктами взял Виль, а я понесу на своих плечах прибор – микробаронивелир, небольшой чемоданчик. Альберт остаётся на баростанции, он установил свой прибор недалеко от палатки, натянул над ним плащ, чтобы был тенёк, и начал наблюдения за полчаса до нашего отхода, каждые 15 минут берёт отсчёты и записывает в журнал. Перед отходом Виль одновременно с ним взял контрольный отсчёт на нашем приборе, вернёмся – сверимся снова. И всё – в путь!

Начало нашего маршрута – пикет № 112, до него недалеко. Около пикета провели первое наблюдение: я встаю к Вилю спиной, он открывает крышку прибора и берёт три отсчёта через 30 секунд, то есть в течение одной минуты. Эти показания могут отличаться, особенно если дует ветер, поэтому при обработке материала выведут средние значения. Я всё, что делает Виль, впитываю, запоминаю, завтра мне всё это придётся делать самостоятельно, подсказать будет некому.

Здесь, у пикета, я познакомился ещё с одним хитрым прибором, который будет нас сопровождать – спидометром. Кроме как по высоте, мы должны каждый пикет «привязать» и в плане, то есть определить его координаты, а для этого надо измерять расстояния до каждого пикета. Для этого существуют стальные мерные ленты, но таскаться с ними по тайге трудно и противно, так наши «Кулибины» изобрели свой способ, простой и удобный. Взяли обычный автомобильный спидометр, в месте привода установили шкив с канавкой, а рядом на оси установили катушку с нитками. Если нитку обернуть вокруг шкива и потянуть за неё, то вал спидометра начнёт вращаться и приводить в движение механизм, который покажет скорость и расстояние. Диаметр шкива рассчитан так, что показания прибора надо разделить на десять, это очень просто: если счётчик расстояния показал 1,5 километра, значит, ты прошёл 150 метров. Вот в такой прибор Виль вставил большую шпульку ниток (2500 метров), обернул нитку вокруг шкива, вывел её через отверстие из коробки, а конец нитки привязал к пикету. Мы пошли, нитка стала разматываться и вращать шкив, прибор заработал. Начальное показание спидометра Виль записал в пикетажный журнал, есть у нас такой, в который будем записывать все показания расстояний, наш план маршрута, чтобы потом это всё можно было точно нанести на карту.

Вот так мы и идём: Виль пропустил меня вперёд, а сам идёт со спидометром следом. Попался ручей поперёк – Виль остановился, отметил в пикетажке, записал показание счётчика. Встретился распадок – отметил и его.

Прошли два километра – надо ставить пикет, по магистралям они через 2000 метров (счётчик показал ровно 20 километров). Я обтесал со всех сторон ёлку (топор несу я), сделал столбик из неё и на ровной вертикальной площадке написал «ПК-113», так по схеме. Для надписей у нас есть тюбики с масляной краской, какими пользуются художники, очень удобно ими писать. Виль между тем сделал наблюдения на приборе, всё записал, и мы двинулись дальше – первый пикет есть! Я всё так подробно пишу, потому что тогда для меня всё это было впервые и так интересно, мне сразу всё это втемяшилось в голову на всю жизнь. Потом этих пикетов я наустанавливаю тысячи, но этот первый запомнился навсегда.

Ещё через два километра мы дошли до профиля № 11, обозначили пикет «ПК-114» и от него пошли на восток по профилю. По профилям пикеты ставятся почаще, через пятьсот метров, и мы каждые пятьсот метров останавливаемся, я делаю большой затёс на дереве, пишу номер пикета по схеме, а Виль ведёт наблюдения и записи. Мне всё ясно и понятно, завтра и я так буду делать.

Пройдя шесть километров, мы дошли до магистрали № 8, по ней нам надо идти на юг до следующего профиля, полмаршрута уже прошли. Солнце между тем уже палит вовсю, разгар дня, аппетит появился, надо бы перекусить. Попался ручеёк небольшой на пути, мы и тормознулись, уселись на поваленное дерево. Я разулся, посмотрел на свой дырявый сапог – держится. Хорошо, что дыра сбоку, подошву задела немного. Но нога, конечно, вся мокрая, сырые места на пути попадаются постоянно. Мы размочили сухари в воде, вскрыли банку с тушёнкой (у Виля на поясе в ножнах висит приличный тесак, он лихо с банкой расправился) и умяли свой обед в пять минут, даже разогревать не стали. Рассиживаться нам некогда, пообедали – и пошли дальше. Через четыре километра по магистрали должен быть профиль, мы внимательно смотрим, чтобы не проскочить его. Но прошли четыре, потом ещё полкилометра – профиля нету. Виль говорит:

– Наверно, проскочили, видимо, он был немного раньше, давай вернёмся.

Пошли назад, смотрим ещё внимательней, чтобы не пропустить затёсы. А местность здесь какая-то неприятная – много кустов, болотин с кочками, ноги выворачиваюся. Вернулись на целый километр от предполагаемого места, где должен быть профиль – нету. Выходит, мы до него не дошли в первый раз, хоть и прошли лишних полкилометра. Развернулись, пошли снова на юг, искать профиль – должен же он где-то выйти на магистраль, у нас ведь палатка стоит на этом самом профиле № 10, мы его своими глазами видели. На второй раз мы ушли от теоретической точки на целый километр дальше, но опять никаких признаков просеки не увидели.

Шарахаемся мы по тайге в поисках исчезнувшего профиля, а солнышко между тем начинает склоняться к западу, надо что-то решать. Вернулись опять на то место, где должен быть профиль, и решили идти напрямик к палатке, по компасу, по пути ставить затёсы и обозначать пикеты, чтобы закончить рейс.

Решили – и пошли! И не прошли даже ста метров, выскочили на просеку поперёк – ещё одна магистраль, рядом с предыдущей. И профиль наш виден совсем недалеко, уходят затёсы на восток. Вот так фокус!

Уже позднее, выйдя на базу, мы узнали, в чём дело. Рубщики магистрали были неопытные, прорубив семь километров просеки, они определили, что отклонились на один градус в сторону и, вместо того чтобы подвернуть просеку, они вернулись в начальную точку и погнали новую, получился семикилометровый брошенный «ус», на который и вывели профиль уже другие рубщики. Мы, конечно, подправили это дело, пробили профиль до «правильной» магистрали, установили пикет и зашагали по профилю к «дому», к своей палатке, осталось последних шесть километров. Больше никаких непоняток нам не встретилось: шли, разматывали свои нитки, ставили пикеты, записывали показания.

А солнце всё ниже и ниже, уже готовится спрятаться за макушки деревьев – много времени мы потеряли с поисками этого профиля! Времени и сил! Я иду и чувствую, что ноги мои становятся всё более ватными, всё труднее их передвигать, просто нет сил. Закончилась энергия, полученная от пищи, как у автомобиля, когда закончится бензин. За весь день съел миску каши да полбанки тушёнки, всё внутри давно сгорело. Я иду, не показываю вида, не говорю ничего Вилю, думаю – дотяну! Но наступил момент, когда я почувствовал, что не смогу сделать следующий шаг, или, если я его сделаю, то просто умру. Я остановился у дерева и сказал Вилю, что мне надо хоть бы сухарик зажевать, сил нету. Он мужик опытный, всякое видел, забрал у меня прибор и топор, сказал: «Жди» и пошёл заканчивать рейс, до нашей палатки оставалось 1,5 километра. Я постоял, потом лёг полежал – вроде какие-то силы появились, встал, пошёл потихоньку. А через какое-то время, уже смеркалось, вижу – идёт навстречу Славка Суворов, несёт сухарей и банку тушёнки. Мы с ним присели, я немного подзаправился, ноги сразу зашагали, и мы быстренько дошли до палатки.