Текст книги "Бомба vs. Чудо"

Олег Фомин
Бомба vs. Чудо

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

– Дилетанты! – Нососуев хватает голову загипсованной рукой, ботинки грохочут как пули из минигана, хоть осколки ступенек не брызжут. – Отошел на денек, и на тебе! Изуродовали сайт в какой-то музей древности, скосили рейтинг, убью на хрен!

Из дверей подъезда Нососуев летит как снаряд.

– Ой, Тузик! – повизгивает Анжелочка, новая подстилка соседа Вали, смазливый юнец пользуется спросом у бизнес-ледей, дочек магнатов, а у Вали пользуются спросом их кредитки. Анжелочка вся в мехах, юбочка словно поясок, ножки голые.

– Мой холесий, ути-пути! Тузечка, масечка!

Рядом с Анжелочкой скачет как Майкл Джордан лохматый недопородистый пес. Вроде солидный, а посмотришь – то не то, ухо висит, хвост как веник, метет грязь, пыль, мусор, точь-в-точь новогодняя елка бомжей. А глазищи – брильянты: чистые, блестят, манят, язык свисает вареной сарделькой, парует, нос в небо, к богине Анжелочке, вдруг что с меховых облаков да упадет.

– Красавец, милашка! – Каблучки цокают, золотые ключики звенят на пути к пятнистому «Ягуару». – Совсем как мой Валечка – лохматый, грязный, но такой очаровашка!

Блондинка складывает ладошки как в церкви, нежный взгляд летит в окно многоэтажки, из трепетной груди вместе с сердечком сладкий вздох.

Пес радостно тявкает, пружинит.

– Хочешь крекер? – Анжелочка достает из сумочки печенюшку. – Диетический, попка будет как виноград. Ви-и-ижу, что хочешь, только не так быстр… Ой! Аааха-ха-ха!.. Фуу, Шарик, тебе срочно надо в спа!

Печенька исчезает в пасти как планетка в черной дыре. Псу сносит крышу, в порыве нежности и верности пытается лизать Анжелочке лицо, та отмахивается, смеется.

Ярче пса сияет от счастья Нососуев. Мобильник в руках дрожит, хорошо, что там стабилизатор, флешку заливают мегабайты кадров. Нососуев блаженно созерцает дисплей, грезится поэтическая строка: «Дочку олигарха изнасиловал пес!».

Улыбка растекается на полморды, будто умял жирный сэндвич.

Всюду обломки солнечных лучей, на рекламных щитах красномордый лысый мужик в майке держит бутылку и соленый огурец, надпись вопит: «Гаврила Петухов – наш человек! Голосуй!»

В автобусе ритуальная давка, остатки воздуха припечатаны к потолку, между телами как масло в шпротах булькает пот, носы героически обороняются, в том числе от дивного букета духов, одеколонов, антипрес… перс… пиратов и прочей дряни, в которую наши превращают любое волшебное зелье из-за вывиха в чувстве меры.

Мысли Нососуева мечутся как икра из лосося, глаза таращатся, сами готовы фоткать ускользающую сенсацию. Зубы ловят в кармане рубашки мобилу, из мясного омута погибающим кальмаром всплывает гипс, пальцы судорожно врубают камеру. Успевает на кульминацию – парень в кепке, тощий как спица, тянет кошелек из сумочки жвачной особи, та пялится в новый смартфон, кажет бохатство.

«Смартфон – зомбомашина чужих! – плетется в мозгу паутинка. – Пришельцы чистят наши карманы!»

Нососуев бежит через дорогу, спотыкается, под ногами жалобный писк, в решетку канализации падает крошечное тельце с крыльями, наверное, мышь. С крыльями? Летучая что ли?.. Да к черту, некогда думать о мелочах.

Взлетая по лестнице в офис, Нососуев липнет к окну, мобила как ствол из кобуры, три «выстрела» в соседнюю крышу.

Раз – пацанята лет десяти пчелами жужжат у самопальной катапульты из металлических труб, веревок, бутылок и прочих бахметьевских артефактов.

Два – поджигают ядро с арбуз.

Три – шар огня виляет рыжим хвостом, падает на школу.

Взрывается грохот, Нососуев ядром таранит офис, чуть не пробив дверь насквозь. Все замирают, три пары глаз вертятся в орбитах, следят за шефом, тот носится по офису как вихрь, сея разрушение и хаос.

– Дилетанты! – Нососуев хватает голову загипсованной рукой, ботинки грохочут как пули из минигана, хоть обломки паркета не брызжут. – Отошел на денек, и на тебе! Изуродовали сайт в какой-то музей древности, скосили рейтинг, убью на хрен!

В прицеле Нососуева бледный как мел парень, отрешенное лицо дворецкого, глаза в черном тумане.

– Кирилл, что за муть?! – Нососуев пикирует, коготь тычет в экран компа. – Банкет в честь дня рождения вампира, изысканная кровь двухсотлетней выдержки, бокалы, платья, тосты, поздравления, светские беседы… Насмотрелся «Сумерек»! Где море крови, горы трупов, оргии, пламя, дым? Где шабаш кровососов, упырей?!

– Э-э… вампиров. – Палец Кирилла как восклицательный знак.

– Молчать! – Нососуев замахивается, вот-вот врежет, но рука обрушивает на стол папку. – Вот! Настоящая бомба, целуй мне ботинки. Громадный дикий пес, красавица-богачка, соитие прямо на капоте «Ягуара», стоны, страсть, и все посреди двора! – Кулак будто ставит на папке священную печать. – Теперь обыватель будет глазеть из окна во двор в надежде узреть!..

Миг – и Нососуев нависает грозной тучей над Юлечкой, бедняжка ойкает, сжимается в комочек, стрекозиные глаза испуганно хлопают ресницами, в руке замирает как сердце надкушенный беляш. На столе простирается пицца с ветчиной, мясом, грибами…

– Юлечка! – Нососуев руки в боки, сверкает молниями.

– Д-да, Андрей Викторович?

– Ну ладно этот, – Нососуев машет гипсом на Кирилла, – вечно в Австралии…

– Э-э… астрале. – Кирилл поднимает палец.

– …но ты-то, Юлечка! Что с тобой?

– Что?! – Рука Юлечки скачет солнечным зайчиком по стройной фигурке: грудь, талия, бедра… на месте!

– Что за халтура? – Палец шефа как луч прожигает дисплей ноута. – «Бывшая мегазвезда Борис Талый зарабатывает частным извозом». Этой новости уже полгода!

– Нет, Андрей Викторович! – Юлечка размахивает беляшом. – Полгода назад Борис Талый торговал на трассе картошкой!

– Тем более!!! Новости каждый день острее, «Бывшая мегазвезда Борис Талый бомжует на свалке!». Хотя… Бориса Талова стереть, бывшую тоже. «Мегазвезда бомжует на свалке!». Краткость сестра пиара!

Нососуев становится выше, грудь как баллиста на взводе, голова огненным ядром, вот-вот обрушится, раздавит.

– Юлечка! Еще раз такой вывих – зарплату получишь сахаром!

Юлечка вскрикивает, глаза вздуваются, дрожат как студни, беляш стиснут гранатой загнанного в угол смертника. Она пуще огня боится сладкого, кофе пьет без сахара, крепчайший, таким бы конкурентов травить.

– Эх, Юлечка, – Нососуев отечески вздыхает, ни дать ни взять падре исповедует куртизанку, – работаем год, а ты как в первый день. Помню слово в слово: «Колония высокоразвитых пришельцев высадилась на Землю для изучения социальных аспектов цивилизации людей, в целях безопасности и чистоты эксперимента колония использует голографическую маскировку, бла-бла…» Кошмар! Вместо фоток какие-то таблицы, формулы, схемы…

– Ну что плохо?! – Губки Юлечки дрожат. – Необычно же…

– Твой бы опус, Юлечка, на сайт «Сплетни академиков». Мы пишем для простых! Рейтинг нам делает обыватель. А обыватель – это вот!

Нососуев тычет в окно, с плаката победно лыбится Гаврила Петухов.

– Обывателю надо проще. Кто с кем спит, кто кому в морду, кровь, трупы, интриги, заговоры!

Стол божественной дланью накрывает папка.

– Бомба! – шепчет Нососуев как заговорщик. – Пришельцы-карманники разоряют экономику планеты! Грядет война миров!.. Элла, боги все еще с нами?

– Да, Андрей Викторович, рекламодатели спокойны, – сияет улыбкой Элла. – Рейтинг упал не так уж заметно, главное – вы с нами, все наладится быстро.

Губы шефа блаженно расплываются, лапа чешет пузо.

– Хоть кто-то здесь нормальный!

Разворачивается к двери своего кабинета, офис пожирает мгла, тень стелится у ног словно плащ, лицо за скалами плеч.

– Всем работать! Займусь метеором…

– Каким метеором?

– Который рухнул на город! – Нососуев машет руками как дирижер на пике симфонии. – Тысячи погибли в завалах, сгорели, десятки тысяч заражены инопланетным вирусом! Эвакуация, люди гибнут в давках, войска отстреливают граждан! Бомба, а не метеор!

– Э-э… метеорит.

К вечеру метеориты, пришельцы, псы-извращенцы красуются на сайте, баннеры пестрят заголовками. Нососуев расплывается будто кот в сметане, довольно жмурится, мурлычет. Счетчик рейтинга радует каждую секунду, заваливают звонками рекламщики, у Нососуева оргазм, потолок освещает идиотская улыбка.

Разомлел по-барски, ехать домой в одном автобусе с челядью – да ну их к лешему! Поймал ямщика на жигуле.

Водила как на диване у телека, педали – домашние тапочки, руль сковородкой, лапа мусолит рычаг коробки словно пульт, динамик хрипит Борисом Талым.

В зеркало заднего вида не влезает довольная рожа Нососуева.

– Шо, – рычит водила, – день удался? А мне паршиво. Ворье жирует, а честные лапу сосут. Утром читаю: банкет на лимон рублев! Честному человеку год жить не тужить, по бабам, кабакам, а они все за ночь пропили, буржуи! Свечи, бирюльки, все расфуфыренные, в хряках, факах… или как их там… фраках, во! Мол, вампиры отмечают семьсот лет. Ясен пень, вампиры – деньги у честных людев высосали. Какой там семьсот – еще до Христа, гады, жировали, грабили нас, простых и честных! Сам знаю, шо об ентом писакать-то! В жись на ентот сайтик не зайду, кровососы его и купили!

– Нет-нет! – Нососуев подпрыгивает, голова бьет крышу. – Там директор тоже из простых и честных, узнал, что без его ведома натворили, всех уволил, взял новых, таких же… э-э… простых и честных! Уже сегодня все по-честному. Дворовый пес изнасиловал дочку олигарха, прям на ее же тачке!

– О-о-о, ха-ха! Наш человек пес, так этих сучек богатеньких! Ободрали честных, теперь получи за все хорошее. Я б эту стерву еще и загрыз!

– Уверен, так в следующий раз и будет! – Нососуев самозабвенно пишет в заметки. – А еще…

…Жигуль ныряет во двор Нососуева, они с водилой уже закадычные дружки, почти братаны.

– А ты голосуй за Гаврилу, – хрюкает водила, – заживут тогда простые и честные, по бабам, по кабакам!

В кровати Нососуев посапывает сладко, на губах лопаются слюнки. Уши ласкает застенная истерика Анжелочки: Валя бросает. Скандалы – хлеб насущный, дай Бог каждому…

Утром Нососуев порхает над лестницей, машет гипсом и ногами вместо крыльев. На губах пляшет мотивчик из Бориса Талова, в мозгах – цифра рейтинга.

Вылетает из подъезда.

Глаза выпрыгивают, тело липнет к стене, хочет слиться с тенью мусорного бака. Рука дрожит, но уже стискивает мобильник, врубает камеру.

На экране пятится Анжелочка, прячет голову в мех, из пушистых холмов выглядывают круглые от страха глаза. На девушку блатной походкой идут три мужские особи тупиковой ветви эволюции.

– Ну че, киса, давай сюды сумочку, шубочку, – хрипит засаленная кепка с щербинами и бычком в зубах. Анжелочка жмется к дверце «Ягуара».

– Машинка тож твоя? – трет ладони горбатая лысая горилла. – Дай ключиками побренчать, гы-гы!

– Че встала?! – вякает пацан лет семнадцати, в фингалах, наколках, с банкой пива. – Прыгай в задницу, прокатимся!

Из-за угла мчится, клацает челюстями пес, воздух рвет рычание, горят бешенством глаза. Туча шерсти растет, превращается, сверкают тройные линии когтей.

Гопники скулят, воют, зовут мам, брызжет кровь и еще что-то вонючее, желто-коричневое. Один бежит с разодранной задницей, другой волочит оторванную руку, третий ползет с огрызками вместо ног, вырубается.

Посреди двора высится мускулистый волколак, черная шерсть лоснится, на Анжелочку смотрит нежно.

– Шарик! – ахает Анжелочка, глаза блестят. – Ты чудо!

– Я Рауль, – степенно басит оборотень.

– Ах! – Анжелочка вешается на шею гиганта, личико тонет в шерсти. – Рауль! Я тебя так люблю!

– Я люблю тебя, хозяйка! – Лапы заключают девушку в объятия. – Ты самая добрая!

Камера Нососуева трясется как в тракторе, ноги живут отдельной червячной жизнью, спешно ползут прочь, вдоль стен, в тенях мусорных баков, глаза примагничены к этой… волшебной сцене… Брр! Прочь, прочь!

Не помнит, как летит до остановки, сознание приходит в автобусе – едва ощущает жару и давку, вновь тонет в мутном беспамятстве, на дне сияет сцена: красавица и чудовище…

«Глюки, глюки…», – вьется мысль. Сейчас придет в офис, включит запись, а там пустой двор, чего только от нервов ни примерещится, надо бы к врачу…

– Остановка «Психдиспансер»! – поет динамик.

Дверь в паре метров, Нососуев замурован горячими потными телами. Чем пролезть, легче киркой пробить танк.

Кондуктор трогает пальцем браслет, над запястьем вспыхивает размером с игрушку для «Киндер-сюрприза» голограмма автобуса. Нососуев изловчается достать камеру, объектив снайперским прицелом ловит сенсацию. Глаза кондуктора наливаются светом, разбухают как у пришельца. На голограмме средние двери чуть сдвигаются, настоящие двери тут же возникают напротив Нососуева. Глазастый пришелец озаряет его улыбкой.

Нососуев пулей наружу, камера прижата к сердцу.

Бомба! И никто ничего не заметил, как ослепли! Это хорошо – узнают на сайте. «Пришельцы тайно помогают людям в час-пик!» Такого еще не было!

В голове все вверх дном, дрожит, трясется: оборотень, пришелец… ходят бок о бок, никто не замечает, а они есть, есть! Сколько еще таких загадок на видном месте, всего-то дел – глаза разуть!

Взлетая по лестнице в офис, Нососуев липнет к окну, камера из рук падает…

Над крышей искрится вихрь волшебной энергии, завитки белоснежного света кружат в танце, мелькают крылатые фигурки фей. От вихря растекаются белые искристые кометки, будто смесь молний и тополиного пуха.

Кометка медленно пролетает сквозь стекло, обволакивает гипс, по руке разливаются волны тепла и прохлады, приятные мурашки. Гипс исчезает, вихрь рассеивается как сон в миг пробуждения, феи бабочками кто куда, прячутся, будто и не было ничего…

Рука движется свободно, пальцы сжимаются и разжимаются.

Плечи Нососуева вздрагивают, в душе проклевывается что-то давно забытое, погребенное суетой, бытовухой, инстинктом выжить в мире денег и цифр, на подоконник сыпятся слезы…

Взрывается грохот, Нососуев ядром таранит офис, чуть не пробив дверь насквозь. Все замирают, три пары глаз вертятся в орбитах, следят за шефом, тот носится по офису как вихрь, сея разрушение и хаос.

– Бомба! – Нососуев хватает голову исцеленной рукой, ботинки грохочут как пули из минигана, хоть обломки паркета не брызжут. – Нет, к черту это слово! Чудо! Оборотни, пришельцы, феи – существуют! Своими глазами видел! Сейчас! А сколько их еще!.. Волшебники, дриады, призраки, посланцы из будущего, коньтавры…

– Э-э… кентавры, – Кирилл пальцем вверх.

– Молчать! – Нососуев замахивается, вот-вот врежет, но исцеленная рука обрушивает в мусорную корзину папку со скандалами, интригами, маньяками…

– Что с вами, Андрей Викторович?! – Юлечка прячет бифштекс как ребенка от бешеного пса.

– Со мной?.. – Нососуев рвет в клочья календарь с Гаврилой Петуховым. – С вами что?! Вы, мелочные людишки, по уши в этой грязи! Кто кого трахнул, кто что украл… Пришли, поковырялись, получили деньги, обратно в норы, вперились в ящики, аськи, контакты, ходят по всяким кафешкам, суши-барам, жрут, срут, пьют пиво, гы-гы на всю улицу, а утром опять – на «работу». Лень прочесть книжку, задуматься о вечном: о чести, благородстве, чудесах! Тупые бездушные скоты! Вокруг море чудес, прекрасного, доброго, а мы… вы!..

– Андрей Викторович, успокойтесь!

– У него нервный срыв. Что-то мерещится…

– От нервного срыва? Или от… м-м… лекарств?

– Передоз? А чем лечился?

– Перегаром не пахнет. Таблетки, успокоительные.

– Ага, ЛСД. Глянь, какой спокойный. Пришельцы, феи…

– Тоже мне, чудо! Я после бутылки коньяка разговаривал с Дартом Вейдером о галактической монархии.

– А я съездила в Париж. На лыжах. Одела лыжи – и в соседнюю комнату, а там Париж, Эльфиева башня.

– Э-э… Эйфелева.

– Молчааааать!!! – Нососуев как свистящий с горы вареный рак, стекла выгибаются, дрожат мыльными пузырями, с потолка сыпется штукатурка.

– Андрей Викторович, я щас валерьяночки…

– Вон!!! – Нососуев пинком распахивает дверь, тычет в лестницу. – Прочь с глаз моих!

Офис будто окидывает взором Горгона, все застывают: палец Кирилла уточняюще поднят, у рта Юлечки капает жирком ломоть бифштекса, Элла, будто спасая Халис и Урай от полчищ зергов, тянет шефу валерьянку и стакан.

– Считайте, что у вас выходной!

– А сайт?..

– Сам все сделаю!

Всех сдувает, Элла на бегу красит ресницы, Кирилл как призрак, странно, что через дверь, а не сквозь стену, Юлечка сгребает в сумку котлеты, ливер, в зубках мясной блинчик…

Нососуев ныряет в кабинет, жаль нет гвоздей и досок – забить окно, дверь. Прочь все мысли, только флешка с алмазами и комп – чтобы сделать бриллианты. Кипит жажда волшебной правды, красоты, вытащить всех из рутины, вернуть чудеса. Время испаряется, в кабинете накипью вечер, клава дымится, плавится, кофеварка молит о пощаде, Нососуев будто кочегар, пот ручьем, рубаха настежь.

Последний клик – и материал на сайте. Истина сияет в киберкосмосе новорожденной звездой, скоро все узнают, все!..

Свинцовые глаза слепнут в лучах фраз. «Волк-оборотень спас девушку от гопников», «Пришельцы помогают людям в час-пик добраться до работы», «Феи бескорыстно лечат болезни»… Ну где же отзывы? Нососуев жмет «Обновить» снова и снова, мышь исходит щелчками, будто грызет камень… Вот-вот, сейчас напишут… Сейчас…

Утром Нососуев жалеет солнце: это ж как такой громадине подыматься тяжко! Он и голову-то поднимает стиснув зубы. Взгляд сквозь туман нащупывает экран.

«Че за хрень, еперный тятр? Че за сопли? Хде срач, трахи, блевалово?!»

«Тоска смертная, блиииин! Лажа!!! Админ, удавись!»

«Оборотни-герои, добренькие пришельцы, феи-целители… У мочегонов почки отказали, энурез, моча кристально чистая пошла, аж сластит!»

«Ага, желтую не жди, испИсались! Гы-гы!»

«Че т не але… Пойду в другой сортир…»

Мир уплывает далеко-далеко, за горы, леса, прочь от звонков гневных рекламодателей, внутри все шатается, крошится, тает… Сунуть бы нос в платок, высморкать слезы, но платки у тех, на чьих слезах Нососуев делает деньги.

Роняет отяжелевшее тело на стену, рядом с дверью, по ту сторону возня, голоса…

– Элла, родная, пожалуйста…

– Ох, Кирилл… А вдруг зайдет шеф? Ты же знаешь, влетит как бомба, аж волосы дыбом.

– Еще рано, Элли, он в автобусе, я быстро.

– Ну хорошо…

Элла отворачивает рукав, на запястье две ямочки, словно от укуса. Кирилл заботливо берет ее руку. Черные глаза вспыхивают алым огнем, губы обнажают белоснежные клыки, Кирилл осторожно впивается в ямочки, звенят капельки крови…

Кирилл аккуратно отстраняется, слизывает кровь. Тело падает в кресло, грудь силится придавить раздраконенное дыхание.

– Вот что значит быть девушкой вампира, – улыбается виновато.

– Кирилл, ты же позавчера праздновал свои семьсот лет. – Элла вытирает руку салфеткой, наклеивает пластырь. – Съехались все вампиры, столько бутылок с древней кровью, распечатали даже кровь Коперника! А ты и не пригубил…

– Закалял выдержку. – Кирилл сдувает со лба челку как после бурной ночи. – Когда еще выпадет такой экзамен? Надо уметь сдерживаться, а то еще на тебя брошусь…

– Потому и бросишься, что чересчур себя сдерживаешь. Когда есть возможность насытиться без вреда для людей, надо это делать. Это твоя суть, Кирилл, как вот Юлечка не может без мяса, не противься. Ты сильный, но не надо себя накручивать…

– Ой!

Под ногами Юлечки разбитая чашка, ладошка зажимает рот, в глазах ужас.

– Чашку перепутала! Из твоей глотнула, Элла! Там же сахар!

Силуэт Юлечки рябит как помехи в телевизоре, то прозрачный, то размытый, вдоль тела бегут волны, вспыхивает белым…

– Ядерний ти рьяктор! Хрикс, чтоб тебя! Ти снова перепутать кнопка!

Посреди офиса парит нечто похожее на макет космической станции, модули и шарниры непрерывно движутся. Всюду пестрые огоньки, иллюминаторы, шлюзы… Станция, словно термитник, кишит механическими тараканами. Мельтешат, шевелят усами…

– Хрикс, клянусь Галактический Колония! Еще раз перепутать, и я назначить диспетчером Фрикса! А ти опять ползти вниз, таскать белковий шлак!

– Я все исправить, хозяин!

– Шевелись, безмозглий личинка!

Все поворачиваются к шефу. Из-за верхней губы Кирилла торчат кровавые клыки, глаза горят красным. Тараканы замирают, усики как копья целят в Нососуева.

– Хрикс, включить завеса!

Элла, потупив взор, оправляет костюм, волосы. Кирилл чистит горло, лижет клыки, через пару секунд их уже не видно, красный свет меркнет, глаза как глаза. Тараканы бешено суетятся, исчезают внутри станции. Снова вспышка, дворец окутывает знакомый силуэт, прозрачный, с рябью. Пара секунд – и прежняя Юлечка пятится к шкафу, берет савок, швабру, возится с разбитой чашкой, глаза настигнутой львом антилопы, прикованы к шефу.

Нососуев будто шарахнут молнией, ладно хоть волосы не дымятся, но дыбом стоят как наэлектризованные. Глаза – бильярдные шары, руки трясутся.

– У-у-упырь! – тычет в Кирилла.

– Э-э… вампи…

– Молчать! – Нососуев замахивается, вот-вот врежет, но палец тычет в Юлечку: – Пы-пи-п…ришельцы?

Юлечка отпрыгивает, глаза как у лемура, савок и швабра – копье и щит.

– А ты?! – Нососуев волчком к Элле.

– Человек, – с выдохом кивает та. – Самый настоящий.

Нососуев прячется за Эллу, выглядывает как из-за крепостной стены.

– Вы скрыли от меня! – Тычет в Кирилла и Юлечку. – Предатели! У нас вся работа держится на фикции, недомолвках, сплетнях, скрытых смыслах! Коллектив должен стоять на доверии! А вы… вы!. Ты с ними заодно, Элла!

– Успокойтесь, Андрей Викторович! – Юлечка вот-вот метнет швабру.

– Э ж надо, а! Год работаю с кровососом и колонией пришельцев, а они молчат! Мы перемесили столько дерьма, выуживали каждую вшивую бомбочку. А настоящие бомбы под носом! Да если б вы признались, мы бы уже отдыхали на виллах!

– Я признался, – пожимает плечами Кирилл. – Банкет в честь дня рождения вампира, изысканная кровь двухсотлетней выдержки, бокалы, платья, тосты, поздравления, светские беседы… Были все вампиры города, оборотень Рауль, еще Валя-инкуб – жаловался на новую пассию Анжелочку, мол, надоела…

– Я же вам сразу открылась! – Юлечка бросает швабру и савок на пол. – «Колония высокоразвитых пришельцев высадилась на Землю для изучения социальных аспектов цивилизации людей, в целях безопасности и чистоты эксперимента колония использует голографическую маскировку…» А вы – бла-бла!..

Юлечка оседает на стул, голова падает на руки, плечи дрожат.

– Я, между прочим, – хныкает, – ультрасовременная программа, меня тысячи колонистов писали, я вам схемы, таблицы, программный код на блюдечке, а вы… Вам бы только сиськи!

Юлечка душит беляш как восставшая из мертвых Дездемона, литр кофе залпом, в ладонь упирается мокрая от слез щека.

– Указала даже баги! Мне сахар нельзя – зависаю. А белков побольше, я… мы из них делаем личинки, станцию, энергию. Зарплата вся на мясо, никакой личной жизни!

Нососуев хватает голову, его шатает. В зеркале сталкивается лоб в лоб с отражением, страшная рожа опрокидывает на край офиса, в горле застревает крик. Потом доходит: это не зеркало – за окном плакат Гаврилы Петухова.

– Ну какая из меня бомба? – Кирилл поднимает, отряхивает шефа. – Киношные вампиры круче, такое вытворяют – спецэффекты, графика, трюки, – нам, настоящим, и не снится. Подумаешь, семьсот лет. Бледный, худой – как будто из онкологии. Клыки сейчас продаются в магазинах, даже делают стоматологи. И красные линзы в моде. Гаврила Петухов вина пьет больше, чем я крови, бьется в авариях, дебоширит, насилует, убивает. А я – тихий мирный обыватель, кровь пью медицинскую, иногда Элла угощает, ей полезно для костного мозга.

– Кому нужны инопланетные тараканы. – Юлечка кидает в мусор фарфоровые осколки. – По кухням своих тьма. А голограммы скоро будут на каждом смартфоне, и не надо мяса.

– Вы настоящие, – мямлит Нососуев. – О вас должны узнать!

– Ну узнают, ну разрежут на кусочки. – Кирилл похож на заботливого санитара. – Ничего интересного не найдут, погонят на «Фабрику звезд», «Вампиры на льду»… Но не узнают.

– Почему?! – рычит Нососуев как вампир.

– Все ускоряется, люди вливаются в суету, времени не хватает, надо успеть контракт подписать, с тем-то встретиться, это купить, то продать, выяснить, просчитать, сделать отчет, органайзер от напоминаний с ума сходит, телефон вопит постоянно. Нас если и заметят – пройдут мимо, некогда думать о мелочах. А кто просто ходит на работу, спивается, жиреет, если и задумается – быстро надоест. То ли дело: изнасиловали, избили, опозорили, кинули. А герои и чудеса нафиг, побольше бы грязных свиней – ощущать превосходство, ну или хотя бы равенство.

– Андрей Викторович, езжайте домой.

Нососуева ведут к двери под руки, как инвалида, которому сделали операцию и учат ходить заново, ноги подгибаются, глаза в тумане…

– Считайте, что у вас выходной.

– А сайт?..

– Сами все сделаем.

Нососуев очухивается в такси, на заднем сиденье знакомого потертого салона. И водила знакомый, валяется как на диване, по лобовому стеклу весь день одна и та же унылая передача.

– О-о, братуха! – лыбится небритая морда. – Вот жеж мир, елы, тесен!

Что-то в ней узнается чересчур, за жиром, красными пятнами, щетиной… видел эту рожу среди материалов сайта…

Борис Талый.

– Че кислый, братуха? Давай Борю Талого включу! – Жирный палец тычет в сидишник, оттуда льется блатноватый мотивчик. – Боря Талый рулит, слушай почаще, диск подарю! А остальных не слушай, они говно!

Боря звучно пускает ветры, едва не взлетает на реактивной тяге.

– Гы-гы, пырдон! А у тебя ж рука была в гипсе, говорил, носить еще месяц. Че, уже срослась?

– Феи…

– Шо?

– Феи. – Нососуев открывает окно за глотком воздуха. – Красивые такие, как птички. Раз – и вылечили… Чудо.

– Тоже мне, чудо! – ворчит Боря. – Жигуль в минус сорок завести – вот чудо! Глюки у тебя стремные! Какими таблетками закидывался? Щас дам таблеточки, так вставят, уууу… со всех дыр голые феи полетят!

Стекло под дождем словно тает, рыдает. Люди мелькают как буквы, вроде бы разные, но вмещаются в алфавит: Академик, Бизнесмен, Водила, Дворник… А читаешь – так и вовсе черно-белая линия, смысл теряется, фразы тянутся как резина, повычеркивать бы…

– Как руку-то вылечил?! – ревет Боря. – Отрезали, всунули протез? Гы-гы!

– Я ж говорю, феи. Приходят в палату медсестрички, молодые, с формами, раздеваются и давай пациента ублажать. Сиськи, задницы… Так тянет пощупать, рука вмиг заживает.

Из решетки канализации на проезжую часть вылезает фея. Платьице в грязи, крылья помяты, сломаны, ладошки отчаянно вытирают слезы. Машина рычит, колеса вот-вот раздавят…

– Ха-ххха! – Из Бори брызжет серая, будто с ошметками мозгов, слюна. – Меня бы в ту больничку!

Нососуев бросается, дергает руль.

В грохоте города крик феи словно писк мыши. Крохотное тельце всмятку, растекается уродливым бордовым месивом… в мыслях испуганной феи. Она открывает глазки.

Куски машины горят, пламя бросается на разбитый плакат Гаврилы Петухова.