Текст книги "Смех Again"

Окси & Fuck & Death Part 1

Я не совсем уж бестолочь и знаю примерный курс анатомии. В пределах школьной программы и трешевых ужастиков. Я знаю: у всех нас более или менее одинаковый скелет. Скелет, на который как-то там хитро крепятся мышцы с одними и теми же названиями. Ну, там, бицепс, трицепс, квадрицепс… неважно, короче. Главное, мы все одинаковые. Мужчины и женщины. Женщины и мужчины. Мы все – мясо и кости. Кости и мясо. Ок?

Теперь так. Отсекаем Африку, Штаты, Австралию и Англию с прочая. И Европу на всякий случай. Ну ладно, и Азию тоже. Ок?

Теперь так. Статистика говорит, что все мы – Большинство. То есть из Большинства же выводится этот самый «средний» фактор? В смысле, когда диктор по TV говорит: «в среднем по статистике на одного мужчину приходится…» или «в среднем одна женщина за свою жизнь…», или «в среднем количество книг, прочитанных человеком…» – это означает, что статистики взяли какую-то достаточно многочисленную, в чём-то одинаковую группу людей и вывели «средний» показатель. Группу людей, рождённую и воспитанную в одной географической плоскости. С похожими климатическими условиями. С примерно одинаковым рационом питания. С одним и тем же количеством часов для физических упражнений в детсаде, школе, техникуме, ВУЗе. Так ведь? На этом же базируется Статистика?

А теперь объясните мне: откуда при одинаковых условиях жизни, одинаковых температурном режиме и питании, при одинаковом скелете и абсолютно одинаковых мышцах появляется ЭТО.

Геометрически Правильная,

Безукоризненная,

Созданная по чертежу Господа Бога и Матушки Природы

Красивая женская ПОПА.

Вы понимаете, о чём я?

Не о «Неплохой», «Ничего так» или «Клёвой».

О ПОПЕ с большой буквы.

О Член-Стоит-Башка-Не-Работает-Руки-Тянутся ПОПЕ.

О Роллс-Ройсах и Каддилаках среди женских ПОП.

О ПОПАХ настолько идеальных, что они могут существовать отдельно от хозяек. Улыбаться и кокетничать. Открыть свой счёт в банке и баллотироваться в президенты.

Понимаете, о чём я?

ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж

Я делал татуировки на шеях и животах. На спинах и предплечьях. Я татуировал уши, бёдра, бицепсы и лодыжки. Я видел туеву хучу женских гладко выбритых лобков, клёвых сисек и просто офигенных задниц.

ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж

Но такой Красивенной Женской Попы – никогда. Не видел. Не трогал. Не татуировал.

ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж

Я вообще-то работаю в перчатках. Но сегодня я их не надел. Надо же такое попробовать на ощупь, хе-хе…

– Не больно?

– Не-а… Даже прикольно.

Её зовут Окси. В смысле Оксана. В смысле девушку. Лежит на животе в моём чудо-кресле (цвет: белый&хром; 5 стандартных положений; гарантия; качество; Германия). Листает каталог за этот год. Мурлычет себе под нос слова песни, которую транслирует местная станция. Когда отвечает на мои вопросы, голову не поворачивает.

Вопросы, которые она слышит чаще других:

а) девушка, а что вы делаете сегодня вечером?

б) Вас подвезти?

в) почему «нет»?

ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж

Рисунок, который она выбрала, я придумал сам. Псевдо трайбл. Родовой знак несуществующего племени. Он вьётся по пояснице и лёгкой паутиной касается ягодиц. Замечательных ягодиц. Офигезных ягодиц.

В чём тут секрет? В пропорциях? В идеальном сочетании именно этого объёма талии и толщины бёдер? В особенном изгибе линий?

ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж

Вы же понимаете, что для того, чтобы нанести татуировку на поясницу и ягодицы, нужно снять бельё?

Она понимает.

– В смысле, совсем снять?

Она понимает.

Умница… хе-хе…

– Окси?

– Да?

– Ты без купальника, что ли, загораешь?

– Ага. А чё?

Шелестят страницы каталога.

– Я тоже обычно.

– Да? – она скашивает взгляд на меня.

– Да.

По радио новая песня.

– Клёво…

– Ага, – я протираю рисунок салфеткой. Она снова утыкается в каталог. Потом

спрашивает:

– А ты где обычно?

– Я? – окунаю иглу в краску. – Я в Крыму. Раз в год.

– А я на крыше. На девятиэтажке, когда захочу. У меня ключи от чердака…

– Хм… Ты поаккуратнее с тату… – говорю я, – обычно на солнце она немного бледнеет…

– Да? – опять оторвалась от созерцания страниц.

– Но ты не пугайся. Это просто оптический эффект… Ну просто кожа становится темнее, и тушь из-за этого выглядит не так ярко… А плохая вообще, нах, выгорает…

– А у тебя хорошая?

– У меня самая лучшая.

Я объясняю Окси, как ухаживать за татуировкой. Я говорю, что ей нужно делать обязательно, а чего ни в коем случае, и она внимательно слушает. Я рассказываю ей анекдоты про татуировщиков, и она улыбается. Я слегка приукрашиваю пару реальных историй про тупых клиентов, и она смеётся. В тот момент, когда я выключаю машинку, она говорит:

– Ты прикольный.

– Да? – я достаю свой фотоаппарат и показываю ей. – Можно?

Она откладывает каталог в сторону:

– Зачем?

– Фотографирую интересные тату… – вру я, —…собираю свою коллекцию… для выставки.

Она кивает. Можно.

Пару раз щёлкаю её попу перед тем, как она осторожно натягивает на неё джинсы. С тщательно скрытым сожалением наблюдаю за этой процедурой. Говорю:

– Не забывай смазывать кремом.

Она кивает:

– Ты, прям, как личный тренер.

– Ага…

Я вставляю иглы в стерилизатор.

– Слушай, личный тренер…

Я поднимаю голову. Она улыбается. Она говорит:

– Хочешь, как-нибудь позагораем вместе?

Парни. Кажется, я только что выиграл «Кадиллак».

Кое– что об Окси:

Голубые глаза в пол-лица. Короткая растрёпанная стрижка. Ямочки на щеках.

Выглядит и ведёт себя на людях, как послушная мамина дочка.

Не на людях: датское пиво ОБЯЗАТЕЛЬНО в «маленьких» бутылках по 0.33; солёные бочковые огурцы руками прямо из бочки; голой стоять перед зеркалом и часами рассматривать себя.

Когда говорит по телефону, мурлычет слова, как кошка. Это один из её Голосов. Голос Послушной Девочки. Есть ещё: Голос Развратной Сучки. Голос Тупой Секретарши, Дающей За Деньги. Голос Хорошей Девочки, Мечтающей Быть Нехорошей. Плюс Собственный голос Окси.

По её теории, человек, никогда специально не занимавшийся актёрским мастерством, в состоянии освоить, как минимум пять Голосов, кроме своего собственного. Окси пока смогла овладеть четырьмя.

Всё это она рассказала мне, когда мы в первый раз влезли на её девятиэтажку и, раздевшись, улеглись на расстеленные одеяла. Я вообще с некоторых пор не стремаюсь раздеваться перед людьми. Ей, судя по тому, что я увидел, тоже стесняться нечего. Природа постаралась. Лёжа на животе, болтая пятками в воздухе и хихикая в паузах, она продемонстрировала мне все свои Голоса.

– А ты? – спросила она. – У тебя есть Голоса?

– Тут главное не ЧТО ты говоришь, а КАК ты это говоришь, – предупредила она.

Я взял тайм-аут. И через две минуты выдал Голос Кучерявого Чмо с Усами, Думающего, Что он Мачо; Голос Очкастого Диктора, Похожего На Пингвина И Возомнившего Себя Гением; и голос Похотливого Старикашки С Липкими Ладошками. Хихиканье Окси по мере приближения к Пингвину в Очках переросло в смех, а на Старикашке она уже колотила руками и ногами по гудрону и задыхалась от хохота.

– Как? – переспрашивала она раз в десятый. – Как там?»…я тебя накажу»?..

– Я тебя накажу, дрянная девчонка… – в десятый раз гнусавил я, —…я заставлю тебя сидеть у меня на коленях и делать уроки… я отшлёпаю тебя по…

– Ха-ха-ха!!!..

Потом, изредка похихикивая, она открыла два пива и протянула одну бутылку мне.

– Чин-чин! – она приподняла свою и отхлебнула из горлышка. – Я уже говорила, что ты прикольный?

– Да… – я помолчал, —…а у тебя офигенная улыбка.

– Знаю. Я её каждый день перед зеркалом репетирую.

И безо всякого перехода:

– Ты только не останавливайся, даже если я скажу «хватит». И постарайся не кончать подольше, ладно?

За 3 дня и 1500 киллометров до (…)

– См++?

– Да.

– Этот мальчик… мой сосед Сергей… Когда ты уходишь куда-нибудь, он идёт за тобой. Я в окно видела.

– Это не важно. Он бестолковый мальчишка. Но я кое-что подправил. Может, теперь он не будет таким бестолковым.

Подарок его маме на день рождения. Подарок ему самому – этому безграмотному мальчишке.

– Поэтому у них сломался телевизор?

– Да. Так иногда бывает. Нельзя улыбаться попусту.

Соседи. Глаза и уши вокруг. Не враждебное любопытство. Врождённое любопытство? Не важно. Не мешает. Пока не мешает.

– Анна?

– Да?

– Сегодня мы будем ужинать омлетом с чёрной икрой. Ты пробовала чёрную икру?

– Нет… а что это?

– Это маленькие нерождённые рыбки.

– А их разве можно есть? Мне их жалко…

Лучше не говорить, что омлет – маленькие нерождённые птички. Ужин из не успевших обзавестись перьями и чешуёй трупов.

– Есть можно. Тебе понравится. Я схожу в большой магазин и принесу всё, что нужно.

Некоторые дают еде имена. Выращивают поросёнка Борьку. Умиляются его мокрому пятаку. Чешут за ухом. Перерезают ему горло и съедают его сердце. Жрут его лёгкие, печень.

Пицца по имени Светлана? Суп Виктор? Плов по имени Пётр?

Омлет с чёрной икрой.

Просто омлет с самой обыкновенной чёрной икрой.

– Анна?

– Да?

– Закрой дверь. Я скоро вернусь.

– Чем это пахнет?

– Это тётя Зоя приходила, пока тебя не было. Блинчиков с творогом принесла. Тебе нравятся блинчики с творогом? Она вкусно умеет.

– Нравятся. Это мы с чаем съедим. А сейчас доставай сковородку.

Вот они. Блинчики. Ещё тёплой горкой возвышаются на промасленном листе газеты посередине стола.

– Это и есть нерождённые рыбки?

– Да.

– А почему их не видно?

– Они очень маленькие

Оторвалась от открытой банки. Смотрит. Говорит:

– А ты меня не обманываешь?

– Нет.

Снова глаза в банку.

– Бедненькие. Не родились.

Шипит на сковородке масло.

– А знаешь, когда у меня день рождения?

– Нет.

– Через три дня. Я уже старая. Мне будет сорок лет.

– Ты не старая.

– Не старая?

– Нет.

Молчание. Смотрит в банку. Потом

– Если я не старая, я смогу родить ребёночка?

Глаза. У неё хорошие глаза. Она Умеет ими Смотреть. Смотрит. Снизу вверх. Не мигая.

– Зачем ты меня об этом спрашиваешь?

– Хочу знать.

Снизу. Вверх. Не мигая.

– Больше не спрашивай. Подай мне икру, пожалуйста.

Вздохнула. Передала.

– А теперь пусть постоит на медленном огне.

– А быстрый огонь бывает?

Хороший вопрос.

– Бывает.

Блинчики остывают на газетной странице, очертив вокруг себя промасленную полупрозрачную границу: слова и предложения словно отпечатаны прямо на столешнице.

– Тётя Зоя сегодня меня научила пуговицы пришивать…

Слова и предложения. Виден только кусок теста, пахнущего подсолнечным маслом. Начало фразы уходит куда-то под блинный Арарат. Конец – в скомканный низ листа.

– Хочешь, я пришью тебе пуговицу?

Только кусок текста.

…стали причиной смерти, а также следы изнасилования. Пока не подтвердилась информация о наличии на коже жертвы знака в виде пятиконечной звезды…

Что?

Начало в блинной горе. Пальцы теперь в масле. Как и сдвинувшийся на пару сантиметров Арарат. Как слова и предложения, открывшиеся взору.

…тело шестилетнего Жени Иванченко, пропавшего три дня назад. Его обнаружил машинисттепловоза, возвращавшийся после ночной смены с ж/д станции Мануиловка. Анонимный источник в УВД области сообщил нам, что на теле и лице ребёнка имеются несколько колотых ран, которые вероятно и стали…

Что-что?!

– Я теперь умею пришивать… сними рубашку…

Конец текста в скомканном низу листа. Вот он.

…пятиконечной звезды. Но, скорее всего, мальчик – очереднаяя, двеннадцатая по счёту, жертва жестокого убийцы. За последние три месяца были обнаружены тела одиннадцати пропавших ранее детей, которым маньяк выколол глаза и вырезал на спинах именно такой символ. Родительский комитет при управлении…

ЧТО???

– Вот смотри… я нитку в иголку сама вдеваю… Что с тобой?

Огненная смесь – жидким напалмом по венам. Вот что. Гигантский кусок чёрного льда в горле. Вот что. Мозг в ослепительной вспышке – на атомы.

– Что с тобой? Тебе плохо?

У неё испуганный голос. И глаза.

Слова лезут из глотки, как перекрученные гвозди:

– В этом городе есть парк… парк аттракционов?

– Есть…

Как бесконечная колючая проволока:

– Там есть колесо обозрения… Чёртово колесо?

– Есть… там много чего…

Чёртово колесо. Мельница, перемалывающая облака и ветер.

Мне плохо??? Это кое-кому сейчас будет плохо. Очень плохо. Совсем плохо. Плохее не бывает.

Нюра?

Только что она сидела и вдевала нитку в иголку такими непослушными раньше пальцами. Такими послушными сейчас.

А Он сидел напротив. На другом конце стола. Смотрел в газету, на которой лежали тёти Зоины блинчики. Вкусно пахли. И вкусно лежали.

Мысли. Такие непослушные раньше. Такие послушные сейчас. Разные. Тёплые, как пуховое одеяло. Холодные, как сосульки. Разные. Свои. И одна – тёплая-притёплая. Хорошая. Щекотится. Сама просится на язык. Нужно сказать Ему. Он поймёт. Он…

Он поднял глаза, и Нюра испугалась.

Испугалась по-настоящему впервые в жизни.

Страшное лицо. Нехорошее.

Вместо глаз – чёрные провалы.

Страшные глаза. Не хорошие.

– Что с тобой? Тебе плохо?

Он не ответил на вопросы. Он сам задавал вопросы. Странные вопросы. Странным голосом. Нехорошим. Как будто Ему трудно говорить. Нюра хотела что-то сказать, но Он вдруг:

– Замолчи.

Так, что забыла все слова. Всё перепуталось, как… Как что?

Испугалась. Слышала, как хлопнула дверь. И теперь – Тишина. Словно вата в ушах.

Что с Ним? Куда Он?

Сидеть? Не сидится. Стоять? Тоже. Лучше сидеть.

Сидела. Сколько? Долго? Много?

Часы: тик-так. Стрелки движутся. Что они показывают? Время. Смотрела в циферблат. Где оно там спряталось, время это? Не видно его…

Потом запах: горелым. Вскочила, выключила газ. Открыла крышку: сгорели нерождённые рыбки.

Потом дверь – ЩЁЛК. Шаги по коридору.

Он.

Бледный. Страшный. Глаза такие же. Смотреть в них невозможно, даже рукой прикрылась: так страшно. Стоял, молчал. Потом чёрные провалы исчезли. Сказал:

– Собирайся, Анна. Мы уезжаем. Сейчас.

Окси & Fuck & Death Part 2

Сегодня все сговорились, да?

Или жара на людей так действует? Дождя не было с начала мая, асфальт плавится, кондиционер перегрелся, и ещё Эти… мне мозги трахают.

Сначала пришли менты. Какие-то пряники в чёрных масках бомбанули сберкассу и подстрелили охранника. Лиц их, понятно, никто не видел, но кассирша заметила у одного из гангстеров на шее тату – скорпион. Братки в погонах минут сорок меня мурыжили: кому я сделал скорпиона на шее? Имя? Адрес?

Я все эти сорок минут пытался вдолбить, что никому скорпионов не бил, что паспортов у клиентов не спрашиваю и вежливо намекал, что им пора идти в жопу.

Потом припёрлась какая-то молодящаяся, крашенная перекисью тётка, спросила, сколько стоит татуаж бровей, и начала ругаться, что это дорого.

– А в салоне «Юлия» дешевле парень делает! – гневно заявила она в конце длиннющей тирады.

– Да, – согласился я, – а потом, после этого мутанта, все приходят переделывать ко мне.

– Но у него дешевле! – тупо повторила она.

– Ну так и идите… в «Юлию»! – сказал я, имея в виду, конечно, не «Юлию», а совсем другое место.

После неё зарулил какой-то малолетний панк в майке «Sex Pistols» и с баяном без чехла, висящим на спине вместо рюкзака. Он восторженно уставился на мою машинку, сказал «круто» и протянул мне бумажку.

– «Висмут», – прочёл я, – это ещё что такое?

– Это моя группа! Я в ней играю! – радостно сообщил он.

– На баяне? – на всякий случай уточнил я.

– Нет! – так же радостно сообщил он. – На гитаре! А баян я только что на мусорке нашёл!

Я подумал, как чудесно, что при нашем разговоре не присутствуют работники санэпидемстанции, выпившие литры моей крови.

– Итак, – я отдал бумажку ему, – отлично. Что дальше?

– Хочу такую мастюху себе набить!

– Без проблем… – сказал я. – Куда?

– Сюда! – сияя глазами, сообщил он и ткнул себя в центр лба.

Я примерно с минуту молча смотрел на его прыщавое чело.

– Мальчик… – сказал наконец я, – иди домой.

Имея в виду, конечно, не дом, а совсем другое место.

– Зачем? – удивился он.

Я вздохнул.

– Принесёшь записку от мамы. А лучше приходи с мамой. Пусть она сама мне скажет, что разрешает своему сыну ходить с висмутом на лбу.

Сговорились все, да?

Звонит мой мобильник. На заставке улыбающаяся Окси показывает средний палец. В трубке её голос.

– Здравствуй, папочка, – мурлыкает она.

Сегодня у нас Голос Послушной Девочки.

– Кто бы это мог быть?

– Ты не узнаёшь свою доцю?

– Не мешай папе работать… уроки сделала? – я улыбаюсь.

– Сейчас же каникулы, па…

– Я тебя накажу, дрянная девчонка… – говорю я.

Окси хихикает:

– Скажи это Тем голосом.

– Каким из?

– Ну ТЕМ…

– Голосом Похотливого Старикашки? С мокрыми ладошками, слюнявым ртом и маленьким розовым членом?

– Фу-у-у-у… Да!

– Я тебя накажу, дрянная девчонка… Я задеру твою юбку и отшлёпаю тебя по попке… по твоей розовой сладкой попке…

Хихиканье в трубке:

– Ну, пожалуйста, не надо, па…

–…А потом заставлю сидеть у меня на коленях без трусиков и делать уроки, мерзавка…

Хихиканье в трубке перерастает в хохот. Потом:

– Ты такой прикольный…

Я улыбаюсь:

– Посидишь на моих коленях?

– Я подумаю… – мурлычет она.

Точно так же она мурлыкала, когда я привязал её к своей кровати и прошёлся губами от пальчиков на её ногах до кошачьих местечек за аккуратными розовыми ушками. Я спросил тогда – чем от неё так хорошо пахнет? Kenzo?

– Нет, – сказала она в подушку, – я не пользуюсь духами. Это я так пахну.

Еле уловимый, сладкий и одновременно терпкий запах. Так пахнет её гладкая, как шёлк, кожа. И если зарыться носом, в её растрёпанную причёску – корни волос тоже будут источать этот запах. Она вся так пахнет. Когда я говорю «вся», я имею в виду «везде». Она везде сладкая и терпкая. Одновременно. Когда я вспоминаю это, то сразу чувствую шевеление в паху. И когда она говорит в трубку:

– Какого цвета на мне трусики? С трёх раз? – мои шорты цвета хаки уже оттопыриваются по полной программе. Это очередная ежедневная игра Окси. Если я угадаю цвет трусиков, вечером меня ждёт нечто особенное.

– М-м-м… – я слушаю её дыхание —…чёрные?

– Я сегодня в белом, па…

– Белые?

– Не-а…

– М-м-м…

– Последняя попытка… – я слышу звон посуды: она сидит в какой-то кафешке.

– Ты совсем без трусиков, да?

– Умница, – по её голосу я чувствую, что она улыбается, – я уже думала, что сегодня ты пропустишь приватное pornoparty…

Pornoparty – это она меня наслушалась. Коза такая…

– Ты сильно занят, па?

– А что такое?

– Мне уже тут надоело… Один усатый дядя, уже второй раз шампанское с официантом присылает… Вкусное…

– Я щас приеду и твоему шампанскому яйца, нах, оторву! – говорю я голосом «Отсидел И Только Что Вышел».

Хихиканье в трубке. Потом:

– Поторопись, па… а то пока мы с тобой разговариваем, у меня весь стул мокрый стал… сидеть неудобно.

– Уже лечу, – говорю я и улыбаюсь: коза такая…

В кафе я чмокаю её в щёку и вешаю рюкзак на спинку своего стула. Она блестит глазами с той стороны стола, на котором стоит полупустой бокал с золотистым содержимым.

– Это уже третий.

– Где этот дядя? – спрашиваю я и тут же замечаю его в углу: с усами, в рубашке с пальмами и рыжих сандалях. Не сандалиях – именно Сандалях. Да ещё в белых носках. Я посылаю ему воздушный поцелуй. Он отворачивается.

– Стул ещё мокрый? – спрашиваю я.

– Я вся мокрая. Хочешь потрогать? – она берёт бокал, делает глоток и смотрит на меня поверх стеклянного краешка.

– Позже.

Кое-что об Окси.

Она ненавидит органную музыку.

– Кто её может по-настоящему любить? – вещала она, валяясь голышом на моём диване и как всегда болтая пятками в воздухе. – Наверное, те, которые в «Что? Где? Когда?» участвуют. Ненавижу всех этих мерзких усатых очкариков. Им, по-моему, даже за деньги никто не даст… Только какая-нибудь оплывшая бесформенная интеллектуалка средних лет в бабушкиных трусах… (её передёрнуло)… ф-ф-фу!!!

Я бросил взгляд в угол: сбрей усы, чувак, и вставь линзы, хе-хе…

Окси допила шампанское, поставила пустой бокал на центр стола и сообщила:

– Ой… Кажется, уже пьяная… А я за рулём…

На входе в кафе я видел её маленький, но мощный итальянский мотороллер с семью красными звёздами на борту. Когда я спросил, что они означают, она махнула рукой:

– А… это я шесть котов задавила… и одного ёжика.

Потом ткнула в меня указательным пальцем:

– Не специально.

У меня в рюкзаке сейчас лежит небольшой презент для неё. Я лезу рукой за спину и, порывшись, извлекаю его на свет.

– Спокойно, сеньорита… у вас сегодня личный пилот, – говорю я и надеваю презент на свою голову, – comprendez?

– Waw! – глаза Окси заискрились. – А он настоящий?!

Настоящий. Кожаный лётный шлем. Чёрный. Внутри на подкладке надпись маркером на испанском «лейтенант Наваз». Подвернулся как-то в военном сэконде, в Москве.

– Ага. Настоящий, – я протягиваю шлем ей, – он твой.

– Мой?! – она натягивает его на голову. – Спасибо, па! Поехали кататься?!

– Поехали.

На выходе из кафе я посылаю очкарику ещё один воздушный поцелуй.

Позже, выкатав почти полный бак бензина, мы тормозим у большого фонтана на проспекте. Я сижу на мотороллере с бутылкой колы в руке и смотрю, как босая Окси бродит в прозрачной воде, доходящей ей до колен, среди бултыхающейся ребятни: жара.

Свои белые теннисные туфли она оставила на бортике. В левой руке – фруктовый лёд на палочке. Он подтаивает, и она слизывает липкие розовые капли с тыльной стороны ладони. Короткая белая юбка и маечка на два размера меньше. Бюстгальтера, судя по всему, она сегодня тоже не удосужилась надеть. Я делаю глоток из бутылки. Лётный шлем висит на руле мотороллера. Она три раза сегодня просила остановиться возле витрин и рассматривала своё отражение, спрашивая: «Я испанская лётчица, да?». Но сейчас сняла его: жарко.

Фруктовый лёд уничтожен. Окси смывает его остатки, опустив руки в воду. Распрямившись, стряхивает с кистей веер прозрачных капель.

Кричит мне:

– Смотри, па!

И прикладывает мокрые ладошки к своей груди. Когда она убирает руки – я вижу её тёмные соски сквозь влажные пятна. Как будто маечки и нет вовсе. Она хихикает.

Па…

В наш первый раз там, на крыше. Когда я, распластав её на одеяле вниз животом, наблюдая за плавным движением ещё не зажившей тату над её чудесной попой и чувствуя, что не могу больше сдерживаться, спросил задыхаясь:

– В тебя… можно?..

Она вдруг перестала поскуливать, сказала:

– Да… можно, па…

И так завертела своими ягодицами, задавая бешенный темп, что член мой выскользнул из неё на свет божий. Поэтому «в неё» всё равно не получилось.

Па… Она меня этим своим «Па» приводит в космическое состояние. Вот именно: Член-Стоит-Башка-Не-Работает-Руки-Тянутся.

Я допиваю колу и ставлю бутылку на асфальт. Окси, взяв по туфле в каждую руку, босиком подходит ко мне:

– Надоело… Поехали, а?

– Куда? – я поворачиваю ключ в стартере. Она садится сзади, прижимаясь к моей спине и скрестив руки с обувью в районе моего паха.

– Ого! – хихикает она мне в ухо. – Что случилось?

– Мой друг ждёт pornoparty. Куда ехать?

– Трогай, шеф, – говорит она, – я покажу…

Тормозим возле пятиэтажки в противоположном конце города.

– Это здесь, – говорит она. Слезает с мотороллера и пристёгивает его двумя противоугонными тросами к невысокому заборчику.

– Что «это»? – спрашиваю я.

Она достаёт ключ из крошечного карманчика на юбке:

– Мой брат в прошлые выходные женился… – говорит она, помахивая ключом перед моим носом, а сегодня утром уехал с женой в свадебное путешествие… а я тут цветы поливаю…

Она поиграла бровями:

– И ещё две недели буду поливать.

– Гут. Карашо, – говорю я.

– А я о чём? – улыбается Окси.

Поднимаемся по лестнице. Она впереди. Я протягиваю руку и приподнимаю край юбки.

– Дурак… – говорит она Голосом Послушной Девочки, не поворачивая головы, —… всё маме расскажу…

В квартире она усаживает меня на диван в зале, приносит из холодильника бутылку пива, а сама исчезает в одной из комнат. Я слышу, как хлопает дверца шкафа.

– Не заходи! – кричит она из-за двери.

– И не подумаю! – кричу я в ответ и прихлёбываю ледяное пиво. На журнальном столике рядом с диваном пухлый фотоальбом. Я беру его в руки и листаю: а-а-а… это, наверное, и есть счастливая молодая семья. На фотках брат Окси и его жена – симпотная блонди в офигезном подвенечном платье: сзади пышный шлейф до земли, а спереди такое короткое, что видны ажурные белые чулки до середины бедра. Ничё так ножки у девочки…

– Ты там не скучаешь? – кричит Окси сквозь дверь.

– Не-а, – отвечаю я и кидаю альбом обратно. Беру пульт.

Включаю ящик. По «Дискавери» несколько аллигаторов прогоняют двух молодых львов от туши буйвола. Диктор за кадром комментирует происходящее. Я смотрю на крупный план: ну, нах! Один такой крокодил Гена – и капец Чебурашке… Львы в конце концов обламываются и сваливают. Не аллигаторы, а толпа гопников.

Телефон в кармане начинает вибрировать. Я прикладываю его к уху.

– Ахтунг, – говорит он голосом Окси и в ту же секунду дверь распахивается.

– Оху!.. – говорю я в трубку, – еее!!!

Окси бросает свой телефон на пол и останавливается посреди комнаты.

– Ты когда-нибудь трахал невесту? – спрашивает она.

На ней то самое – длинный шлейф, короткое спереди – платье. Даже чулки те же.

– Я точно не сплю? – говорю я в пространство, уже где-то потеряв свой мобильник.

Окси проводит руками по бёдрам и поднимает подол.

– Злые бандиты похитили невесту… – говорит она Голосом.

Каким-то незнакомым мне Голосом. Голосом, от которого я, кажется, начинаю покрываться мурашками.

– Молодую невинную невесту прямо из-под венца…

Она расставляет руки и кружится передо мной:

–…Бандиты требуют выкуп, но её жених не успевает собрать деньги вовремя…

Окси останавливается и смотрит мне в глаза:

– Поэтому бандиты злятся. Они насилуют её по очереди, а потом убивают…

Я встаю с дивана. Я спрашиваю:

– Бандиты очень злые?

Она склоняет голову набок:

– Очень… Они связывают ей руки и затыкают ей рот одним из чулков…

Я начинаю вытаскивать свой ремень.

– И ещё они всё время ругаются матом… – говорит она, —…всё время…

Я наматываю ремень на свой кулак. Я подхожу к ней ближе. Я говорю:

– Х*ли ты смотришь, бл*дь *баная???

Она закрывается руками и шепчет:

– Пожалуйста… не надо… я прошу вас… пожалуйста…

– Заткнись на х*й!!! – ору я и, схватив её за волосы, швыряю на диван. – Заткнись!!! А то щас зах*ярю до смерти, шлюха!!!

– Нет… – скулит она, – пожалуйста… не надо…

Я стаскиваю с неё один чулок и запихиваю его в её рот. Я затягиваю свой ремень на её хрупких запястьях. Она начинает глухо кричать в кляп.

– Ну всё! – говорю я, судорожно задирая шлейф платья и доставая член. – Всё, сука тупая!!! Ты допросилась!!!

Полчаса спустя мы лежим на полу, и Окси поглаживает мой полностью готовый для «третьего бандита» инструмент.

– Сколько человек в банде? – спрашиваю я.

– Достаточное количество… – отвечает она, – а что? Надоело?

– Дули-пердули, – говорю я, – мне материться надоело… Язык уже болит…

– Ты это брось! – строго говорит она. – Язык твой мне сегодня нужен! Попозже…

Она целует меня в живот. Потом говорит:

– Ладно… можешь не ругаться…

Проводит ладошкой, словно стирая след от поцелуя:

– Что это означает?

Я понимаю, о чём она. Чуть ниже пупка у меня готическим шрифтом красуется PsychoStarFucker.

– Ты же знаешь английский… – говорю я в потолок.

– Ну то, что ты «звездоёб», я поняла… а почему «психованный»?

– Потому что психованный.

– Что-то не замечала…

– И не надо, – я протягиваю руку и щипаю её за ушко.

– А я, значит, звезда?

– А то… – я улыбаюсь, —…ещё какая…

Она какое-то время молчит. Потом берётся за мой член двумя руками:

– Блин. Мне бы такую бандуру.

– Не такая уж и бандура… – я поднимаю голову и смотрю на неё.

– Хо-хо… – она чуть сжимает пальцы. – Скромничать не надо, здесь все свои… Он у меня в два кулака не помещается. Вот…

Она измеряет моё хозяйство:

– Три кулака и ещё чуть-чуть выглядывает…

– Это у тебя кулачки маленькие… – улыбаюсь я.

– Не такие уж и маленькие…

Я подвигаю под голову подушку, свалившуюся с дивана. Спрашиваю:

– Зачем тебе член?

Она кладёт голову мне на грудь.

– Мне сон как-то приснился, – говорит она, устраиваясь поудобнее, – будто у меня есть член, и я с какими-то людьми в чёрных масках и с автоматами захожу в какой-то ДК. Там народу полно, музыка… Концерт, в общем, какой-то… а на сцене пляшет и кривляется бывший муж нашей обер-певицы…

– Чемпион по караоке?

– Ага… – Окси шмыгает носом. – Вот… Мы заходим на сцену и стреляем в потолок. Публика в шоке… Этот красавец перестаёт петь, и все видят, что он рот не открывает, а в динамиках фонограмма с голосом продолжается…

– А член тут причём?

– Это дальше… Я, в общем, подошла к нему и ударила прикладом прямо в нос…

Вот… А потом я перерезала ему горло и оттрахала его в эту рану…

– Фуяссе, сны девочкам сейчас снятся! – совершенно искренне удивился я.

– А потом мы отрезали ему голову и повезли в Ростов… той журналистке, которую он назвал «пи*дой» на пресс-конференции…

– А журналистка чё?

– Не знаю… Я не доехала… Проснулась…

– И часто тебе такой трэш снится?

– Бывает…

– Расскажи ещё чё-нибудь.

– Не отмазывайся! – она шлёпнула меня ладошкой по животу. – Третий бандит ещё невесту не насиловал!

– Он с удовольствием, – заверил я её, – расскажи ещё… ну хоть один трэшняк…

– Не трэшняк… Мне вот приснилось, что ты меня рисовал в своём альбоме… ну в pin-down… а в промежутках бил плёткой… Чтобы не расслаблялась…

Как-то у меня в гостях Окси залезла в шкаф и нашла мои рисунки. Я рисую pin-up для одного хулиганского сайта. Ну такой современный вариант. Шикарных таких, сексапильных тёток… ну из своей головы… А в отдельном альбоме я изображаю тех же тёток, сующих в свои влагалища гигантские дилдо, отбойные молотки и всё такое… Я называю это pin-down. Окси хватает этот альбом, как только переступает порог моего жилища. Даже выпросила пару рисунков в подарок.

– Это намёк? – говорю я, приподняв голову.

– А чё? – она посмотрела мне в глаза.

– А то…

– А на день рождения, Па?..

– Я не понял, какой сон тебя интересует больше?

– А они сбываются?

– Легко.

– А какой можно?

– Любой. На выбор. Только ты не заслужила ещё.

– Нахал! – она сверкнула глазами.

– Ага… – я ухмыльнулся.

– Что я должна сделать? – она сморщила нос.

– Удиви меня.

– Хам… – она смочила указательный палец слюной. – Сейчас ты у меня так кончишь, что тебе по любому придётся учиться делать сны явью…

Она сместилась ниже и раздвинула мои ноги.

– Приготовься, Па… – сказала она и сунула палец в… Ооофааак!!!

Больше она ничего не говорила. Потому что разговаривать с этой штукой во рту ещё никому не удавалось.

Утром я выглянул во двор из окна кухни, пока Окси, врубив музыку на полную и бегая голышом с лейкой по дому, поливала цветы, я хлебал чай из огромной кружки. Там, где вчера стоял мотороллер, уже сидели на лавочках старушки. На небе ни облачка. Опять жара. Двухколёсный убийца котов и ёжиков припаркован сейчас в прихожей. Вчера после того, как моим криком «Бинго!!!» завершилось высасывание мозгов через член, Окси попросила меня внести Ital-jet в дом: