Текст книги "Москва, которую мы потеряли"

3 декабря 1865 г. Петровская земледельческая и лесная академия открылась для всех желающих получить сельскохозяйственное образование. Домовая Петропавловская церковь графов Разумовских стала домовым храмом Петровской академии. Он вновь обрел важное практическое назначение. Первым настоятелем академического Петропавловского храма и преподавателем богословия в академии стал профессор о. Яков Головин. Своими усилиями отец Яков обустроил собственный деревянный дом с мезонином на Вязовой улице в Петровско-Разумовском, получивший обиходное название «дома священника». Его сын, Александр Яковлевич Головин, избравший тропу изящных искусств, стал впоследствии известным русским художником. В Третьяковской галерее есть картина «Грот в старом парке», созданная Головиным под впечатлениями детства. А в 1907 г. директором института стал профессор-почвовед В.Р. Вильямс – памятник ему и теперь стоит на месте Петропавловской церкви. Довольно мирная страница открылась и в истории Петровско-Разумовского парка. Москвичи обожали приезжать сюда «на природу», на народные гулянья с невинными увеселениями – кататься на лодках, отдыхать на траве с плетеной корзиночкой снеди у самовара. Здесь же с удовольствием селились дачники. И потому в 1886 г. сюда специально был проведен маленький рельсовый путь, соединивший Академию и дачников Петровско-Разумовского с городской сетью конной железной дороги. Однако конный трамвай не полюбился Академии: он был очень медленным, лошади вязли в грязи среди полей, холодные вагоны на открытом пространстве пронизывал ветер, и администрация настояла на «паровичке» – вагоне на паровой тяге. За проезд от Академии до Бутырской заставы платили 10 коп., но академия договорилась с руководством дороги о льготной плате для студентов и преподавателей. Кондуктором на этой «самой дачной линии» одно время был писатель К.Г. Паустовский, разжалованный из вагоновожатых за аварию. Он тоже оценил красоту природы Петровско-Разумовского, громаду его лип и кленов, лимонную бледность его осин…

В местном парке любили гулять А.Н. Островский, М. Ермолова, М. Пришвин, здесь впервые встретились русские «короли репортеров» В. Гиляровский и В. Дорошевич. Лев Толстой ходил сюда пешком из Хамовников – дочь директора Академии была женой старшего сына писателя, Сергея Львовича. Андрей Белый вдохновлялся в парке Петровско-Разумовского для романа «Петербург», вживаясь в былую память о Нечаеве и Иванове. А.П. Чехов любил ездить сюда не только на пикники, но и ловить бабочек, в то время как очарованные видом знаменитого писателя студенты периодически устраивали на него вылазки: Чехов сердился и уходил, бросая сачок. Художник И.И. Шишкин написал здесь картину «Пруд в старом парке», о котором сказано потом у Ходасевича: «Снег на дворике московском // Иль в Петровском-Разумовском // Пар над зеркалом пруда».

В 1911 г. настоятелем Петропавловского храма и преподавателем богословия в Московском сельскохозяйственном институте, то есть в бывшей Петровской академии, стал выдающийся пастырь, священномученик о. Иоанн Артоболевский. Родом из Пензы, из семьи священника, он окончил Московскую духовную академию, одно время занимался историей в Московском археологическом институте, посещал лекции В.О. Ключевского, а в 1905 г. принял священнический сан. Через несколько лет о. Иоанна избрали профессором и заведующим кафедрой богословия в Московском сельскохозяйственном институте – вопреки желанию министра просвещения, который не соглашался с его кандидатурой, считая его «либералом». О. Иоанну суждено было стать последним настоятелем этой церкви. После указа Совнаркома «об отделении церкви от государства и школы от церкви» кафедра богословия в Московском сельскохозяйственном институте была упразднена. Домовая церковь, согласно большевистскому декрету, была отделена от института и превратилась в обыкновенный приходской храм, в котором продолжал служение о. Иоанн, в 1919 г. возведенный в сан протоиерея. Первым разрушительным ударом Петропавловской церкви стало изъятие церковных ценностей – акция, подобно урагану пронесшаяся по апрельской Москве 1922 года. Тогда произошло примерно 1414 кровавых столкновений прихожан и представителей власти и красноармейцев, призванных подавлять сопротивление возмущенного народа. После изъятия ценностей московские власти откликнулись массовыми уголовными процессами по делам об изъятии церковных ценностей. По 231 возбужденному уголовному делу было привлечено 732 человека. Им инкриминировалось неповиновение власти, вооруженное сопротивление, хулиганство и т. п.

Патриарх Московский и всея Руси Тихон

Представители богоборческой власти вынесли изо всех приделов Петропавловского храма чуть более пуда драгоценностей, в том числе богослужебные сосуды. В августе того же года о. Иоанн был арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации». Это было довольно стандартным обвинением, применявшимся к священнослужителям. Их проповеди могли быть всегда превратно истолкованы заинтересованными лицами, а возможность обратиться к пастве могла легко приравниваться к агитации «с использованием своего положения священнослужителя». О. Иоанн был также обвинен в организации кружка христианской молодежи при Петровской сельскохозяйственной академии, а также в распространении «провокационного» послания патриарха Тихона по поводу изъятия церковных ценностей. Оно гласило: «…Желая усилить возможную помощь вымирающему от голода населению Поволжья, Мы нашли возможным разрешить церковно-приходским Советам и общинам жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления, о чем оповестили Православное население 6 (19) февраля с. г. особым воззванием, которое было разрешено Правительством к напечатанию и распространению среди населения. Но вслед за этим, после резких выпадов в правительственных газетах по отношению к духовным руководителям Церкви, 10 (3) февраля ВЦИК для оказания помощи голодающим постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды, и прочие богослужебные церковные предметы. С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства, и Мы священным Нашим долгом почли выяснить взгляд Церкви на этот акт, а также оповестить о сем верных духовных чад Наших. Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжелых обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но Мы не можем одобрить изъятие из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство – миряне отлучением от Нее, священнослужители – извержением из сана (Апостольское правило 73, Двухкратного Вселенского Собора, Правило 10)».

В 1934 г. церковь Петра и Павла начали преображать снаружи…

… а внутри открыли винный магазин

Допрошенный следователем ГПУ, о. Иоанн отвечал первому, что на собраниях христианской молодежи он, конечно, бывал, но «не руководительствовал», на воскресной службе в Петропавловском храме действительно читал послание патриарха Тихона, не комментируя его, и вообще не касался в проповедях политических тем, кроме слов о тяжелом положении страны и о голоде. Явной вины за всем этим не усматривалось, и следователь, возможно, объяснил священнику, что по совокупности своих «прегрешений» перед советской властью он может быть лишь выслан за границу. О. Иоанн сам написал заявление с просьбой отпустить его в Ригу. За это следователь решил выпустить его из-под стражи с обязательством уехать в семидневный срок. Однако пастыря отпустили всего на два дня: другой следователь ревтрибунала, усмотрев в предъявленном священнику обвинении недосмотр коллеги, приказал снова арестовать священника и отправить в Таганскую тюрьму, где тот пробыл до осени. В октябре 1922 г. было подготовлено обвинительное заключение, где протоиерею о. Иоанну вменялось в вину зачитывание с амвона послания патриарха Тихона. Священника приговорили к 3 годам заключения, но в январе 1923 г. постановлением ВЦИК он был освобожден. В 1924 г. отец Иоанн был награжден митрой и включен в состав членов Высшего церковного совета при святейшем патриархе Тихоне. Протоиерей Артоболевский даже вернулся в Петропавловский храм и служил в нем вплоть до его закрытия в 1927 г., а затем был назначен настоятелем Введенского храма в старинном московском уголке Черкизово. В январе 1933 года о. Иоанн был снова арестован вместе с другими пастырями по обвинению в беседах на религиозные темы и «антисоветской пропаганде». После трехлетней ссылки он вернулся в Москву, но в январе 1938 г. был опять арестован, на этот раз по поводу «академического дня». Этот повод имел отношение не к Петровской, а к Московской духовной академии, в которой учился отец Иоанн и которая была давно уже закрыта властями. Ее выпускники приходили на молитвенные собрания, вспоминая о своем пребывании в стенах «у Троицы». По все тому же характерному обвинению в «контрреволюционной агитации» о. Иоанна приговорили к смертной казни. Он был расстрелян 14 февраля 1938 г. и похоронен в общей могиле на полигоне в Бутово. На Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 г. протоиерей Артоболевский был канонизирован как священномученик. Сын последнего настоятеля Петропавловского храма Иван Иванович Артоболевский стал советским академиком, крупнейшим специалистом по теории машин и механизмов.

Церковь Петра и Павла окончательно закрыли в 1927 г. В ее здании открыли винный магазин, на стене которого, если судить по фотографии, тайно сделанной для зарубежного издания о разрушенных российских храмах, висел портрет Сталина. Через семь лет после закрытия храма он был снесен для «спрямления трамвайной линии», а на его месте поставили монумент первому советскому ректору академии В. Вильямсу. Академик И.Э. Грабарь считал эту церковь выдающимся архитектурным памятником, но даже он, признанный и обласканный советской властью художник, не стал рисковать утратой советских привилегий для защиты благолепного храма. В наши дни эта местность, как и само Петровское, приобрело (еще с советских времен) довольно унылый вид; оно хаотично застраивается убогими по стилю высотными домами для желающих стать москвичами. Иглы этих башен то тут, то там неуклюже выпирают из-за пока что зеленого Тимирязевского парка; по улицам, проходящим мимо храма, снуют грязные автомобили, порой образующие безнадежную «пробку», и ничто не напоминает о существовавшем здесь некогда домовом институтском храме. В отношении Петровского в наши дни как нельзя лучше подходит выражение: «Богом забытое место…» Впрочем, в меньшей степени эта «богозабытость» относится к знаменитому Петровскому парку, о котором упомянем отдельно.

Князь Московский Иван Калита

История Петровского парка неразрывно связана с историей местности, на которой он расположен вот уже много веков. Издавна здесь проходила важная транспортная артерия – дорога на Тверь, связывавшая столицу с Волгой. После основания в 1703 г. второй столицы России – Санкт-Петербурга – эта трасса приобрела особый статус, превратившись в Петербургское шоссе. Земли, находившиеся за границей Москвы, принадлежали ямщикам Тверской-Ямской слободы, являясь их пахотными полями. Они были пустынны – только несколько сел стояло у истоков рек Ходынки и Пресни. Напротив огромного Ходынского поля находилось село Петровское-Зыково, основанное в конце XVII в. Оно принадлежало Высокопетровскому монастырю, основанному, по преданию, еще при Иване Калите в 1326 г.

Высокопетровский монастырь стоит того, чтобы рассказать о нем как можно подробнее. Это был мужской необщежительный монастырь 2-го класса. Упоминается он с 1377 г., когда его будущий настоятель архимандрит Иоанн сопровождал посланца Русской Православной Церкви Митяя (Михаила) в Константинополь для положения сана митрополита. Согласно легенде и записи в Степенной книге в 1326 г., великий князь Московский Иван Данилович Калита, проезжая по берегу реки Неглинной мимо Высокой слободы, принадлежавшей, по преданию, боярину Кучко, вдруг увидел перед собой высокую гору, покрытую белым искрящимся снегом. Через мгновение снег исчез, а затем исчезла и гора. Когда князь поделился увиденным с митрополитом Петром, то последний рассудил так: гора – это князь, снег – митрополит Петр, и, поскольку снег мгновенно растаял, то, стало быть, митрополит уйдет из жизни раньше князя. Считают, что в память о видении Иван Данилович Калита повелел поставить на этом месте церковь Боголюбской Иконы Божией Матери, строительство которой завершили в 1379 г. Она и стала зачином для создания монастыря, основание которого принадлежит внуку Ивана Даниловича Калиты, Дмитрию Донскому, по возвращении его с Куликова поля в 1380 г. В 1493 г., после Никольского пожара, монастырь был сильно разорен и долгое время не мог привести свое хозяйство в порядок. Но вот в 1505 г. по велению князя Московского Василия Ивановича, с его восшествием на престол, монастырь перестроили. Как указывает Амвросий в «Истории российской иерархии», его назвали Петровским на Высоком в честь митрополита Московского Петра. После смерти митрополит был причислен к лику святых, а мощи его навечно положили в церковь Боголюбской иконы Божией Матери. Однако через девять лет после переименования обители эту маленькую церквушку разобрали за ветхостью, а на ее месте итальянский архитектор Алевиз Новый построил восьмилепестковый каменный храм (1514–1517), но уже с престолом во имя св. Петра Митрополита.

Царица Мария Ильинична, урожденная Милославская

В 1612 г. монастырь был оплотом борьбы с польской шляхтой. Как только Москва освободилась от польско-литовских интервентов, вокруг обители возвели каменные стены с восточными и западными воротами, а в 1634 г. – по всей вероятности, с согласия митрополита Филарета – севернее храма святого Петра поставили маленькую деревянную церковь Покрова Пресвятой Богородицы (надо полагать, в честь возведения его сына Михаила Федоровича на царский трон). С обретением единовластия в 1689 г. Петр I уделял монастырю особое внимание. После завершения строительства Боголюбского собора начались большие работы по обновлению монастыря. Правда, еще продолжалась постройка собора Св. Петра Митрополита, которую царица Наталья Кирилловна затеяла в ознаменование победы ее сына Петра I над его старшей сестрой Софьей (дочерью первой жены царя Алексея Марии Ильиничны Милославской). В процессе работ вокруг собора возвели галерею – гульбище, огражденную парапетом, придавшую зданию особую стройность. Открытие собора состоялось 8 мая 1690 г. В 1744 г. по желанию статс-дамы Анастасии Александровны Нарышкиной и по проекту архитектора И.Ф. Мичурина заложили церковь Толгской иконы Божией Матери. Небольшой храм, строительство которого завершилось через 11 лет, дожил до наших дней и стоит между колокольней и Братскими кельями, встроенный западной стороной в прясло стены.

Спустя десятилетие (1753–1755) над южными воротами, выходящими в Крапивенский переулок, рядом с Братскими кельями поставлена церковь Св. Пахомия Великого. После пожара 1812 г. ее упразднили и передали под хранилище фондов епархиальной библиотеки. 13 сентября 1914 г. на средства некой Ф.В. Лесковой ее восстановили, но освятили уже во имя святых апостолов Петра и Павла. В конце XIX в. художник М.В. Нестеров в одной из церквей обители написал портрет архиепископа Антония Волынского (Храповицкого) – потомка знаменитого статс-секретаря Екатерины II, автора известных записок об отделении церкви от государства. Он был изображен стоящим на амвоне перед царскими вратами и произносящим проповедь. Очевидцы свидетельствуют, что портрет был очень красив по колориту: цвета церковного облачения – черный и белый – перекликались со сверкающим окладом иконостаса.

Монастырь принадлежал к числу богатых, особенно в XVII– XVIII вв. В его подчинении находились земельные вотчины и мелкие загородные монастыри. Если в 1678 г. за ним числилось 519 крестьянских дворов, то через 22 года их было уже 612. К 1744 г. монастырь владел 5998 крестьянами. Правда, после реформы Екатерины II за ним к началу XX в. оставалось всего 50 гектаров пахотной земли. Губернская реформа 1775 г. и «Грамота на право вольности и преимущества благородного российского дворянства» представили этому сословию монопольное право на владение крестьянами и землей. В то же время государственная казна ежегодно выплачивала на содержание обители жалованье в сумме 1249 руб. 37 коп. Какой-то доход приносили также вклады и пожертвования прихожан. Во второй половине XVII в. Петровская обитель получила архимандрию с правом участия в деятельности церковных соборов. Во времена секуляризации в 1764 г. ее причисляли ко второму классу с возведением в степень ставрогиального монастыря (то есть находящегося в прямом ведении патриарха или Синода), а с 1775 г. он стал епархиальным. В его помещениях разместили духовный цензурный комитет и склады, а позднее и епархиальную библиотеку Московского общества любителей духовного просвещения.

К концу XIX в. в соборе было 18 памятников-гробниц, не сохранившихся до наших дней. Тогда они располагались в трапезной по три в ряд – девять мужских справа и девять женских слева. На надгробных камнях – черные дощечки с надписями. После 1771 г. здесь уже не хоронили. Согласно решению Моссовета, монастырь закрыли в 1926 г. Церкви же его закрывали поочередно: в 1921 г. – Сергия Радонежского, в 1926 г. – Покрова Пресвятой Богородицы, а где-то ближе к осени 1927 г. – Боголюбской Божией Матери. Последнюю вечерню в ней отслужил владыка Варфоломей. Самой последней в 1928 г. прекратила существование часовня Казанской иконы Божией Матери.

В 1498 г. в Межевой грамоте появилось первое упоминание нового монастырского владения с деревнями у Тверской дороги и верховьев речки Ходынки. Границы этого владения простирались от дороги до современной линии Московско-Рижской дороги; к северу они доходили до границ села Всехсвятского, к югу – до выгонных земель Ямского поля. Названия более ранних деревень, находившихся на этих землях, до нас не дошли. Постепенно владения монастыря сокращались. В 1764 г. земли и крестьяне перешли в государственное владение. В 1800 г. в «Экономических примечаниях» значилось, что в селе 10 дворов, пруд с карасями и каменный дом с деревянными службами, принадлежащий Высокопетровскому монастырю. Крестьяне были на оброке, работая в Москве извозчиками, а «женщины упражняются в вязании на продажу бумажных колпаков». К этому времени название села уже было известно благодаря появившемуся рядом с ним Петровскому путевому дворцу, одному из выдающихся памятников русского зодчества XVIII в.

В 1774 г. Россия заключила блестящий Кючук-Кайнарджийский мир, принесший ей выход к Черному морю и протекторат над Крымом. России переходили города Керчь, Еникале, Кинбурн, Кабарда. Кроме того, она получила право строительства военно-морского флота на Черном море, и ее торговые корабли могли беспрепятственно проходить через проливы. Этой славной победе русского оружия и были посвящены гулянья на Ходынском поле или, как его тогда называли, Ходынском лугу. Императрица Екатерина II осталась довольна гуляньями, заказав после их окончания М.Ф. Казакову «каменную дачу» по Санкт-Петербургской дороге. Архитектор составил проект будущего Петровского подъездного дворца, в котором процитировал многие детали из убранства ходынских увеселительных строений. Сразу после завершения строительства дворца начала меняться и окружавшая его местность. Со стороны Ходынского поля к дворцу подступали пахотные и выгонные земли казенных крестьян деревни Шелепиха. Со стороны Тверской заставы находилась Маслова пустошь с протекавшей по ней речкой Пресней. Далее тянулись земли ямщиков Тверской-Ямской слободы, а за ними – деревня Зыково. Дачные строения вокруг дворца и территорию Масловой пустоши в соответствии с планом восстановления Москвы решено было выкупить и превратить в парк. В 1827 г. архитектор А.А. Менелас составил смету и план работ; проведение их было поручено И.Т. Таманскому, под наблюдением директора Комиссии от строений сенатора А.А. Башилова.

Современный вид села Зыкова

Александр Александрович Башилов (умерший в Москве в 40-х гг. XIX в. сенатором) был пажем при императрице Екатерине II и затем камер-пажем и одним из довереннейших флигель-адьютантов императора Павла I; таким образом, он мог видеть вблизи русскую придворную жизнь конца прошлого века (с 1793 по 1800 г.). В своих воспоминаниях об этом времени (несмотря на то, что они записаны лишь в 1841 г.), Башилов набросал чрезвычайно живую картину того переворота, который произвело в жизни русского двора и общества восшествие на престол Павла I. Кроме того, Башилов был не только современником, но отчасти и свидетелем революционных войн, посетив Париж в составе первого русского посольства, отправленного в республиканскую Францию. Адам Менелас (1749–1831) был более популярен среди современников как архитектор, открывший «эпоху псевдоготики» в Российской империи. В 1784 г. он был приглашен из Англии в Россию, где при дворе Екатерины Великой высоко ценили английскую строительную технику. Первоначально в Царском Селе А. Менелас работал с Ч. Камероном. В середине 1785 г. А. Менелас перешел под начало Н.А. Львова и в течение почти 18 лет строил по его проектам. В лице Н.А. Львова он нашел покровителя, наставника, учителя. С 1794 г. А. Менелас уже числился архитектором. В 1798 г. А. Менелас был архитектором Практической школы земледелия в Царском Селе, а после смерти Н.А. Львова в 1803 г. вел частное строительство по собственным проектам на Украине, в Подмосковье и в Москве. С 1819 г. архитектор занимался строительством в готическом стиле, нередко совмещая в одной постройке два противоположных направления – готику и классицизм. К таким постройкам относятся сооруженные на Царскосельской ферме павильон, молочня, коровник, а также другие павильоны: Белая башня, Ламской, Арсенал. Готический характер построек А. Менеласа отчетливо обозначился в сооруженных в Царском Селе при императоре Николае I павильонах: Пенсионерских конюшнях, Шапель и смотрительском домике на Ферме. Наряду с произведениями, выполненными в готическом стиле и стиле строгого классицизма, А. Менелас оставил ряд построек, насыщенных ампирным декором. Чугунные фигуры орлов возвышались на выполненных в виде связки пушечных стволов устоях Александровских ворот, первоначально находившихся у Ламского павильона.

В 1824 г. А. Менелас спроектировал для ворот «Любезным моим сослуживцам» звенья ограды, орнаментальные детали и створы ворот. В парке были вырыты пруд и специальная канава для подачи воды из «бутырского болота», возведены две плотины, высажены первые деревья (дубы, лиственницы, клены, липы). У пруда сделали мостики, к которым подвели пешеходные дорожки. Для инвалидов Отечественной войны 1812 г. построили специальные павильоны в готическом стиле. Стараниями Башилова была проложена дорога к Камер-Коллежскому валу, отремонтировано Петербургское шоссе. В 1836 г. началась активная раздача земель вокруг дворца под дачные участки. Правила для покупающих дачи предусматривали постройку домиков «хорошей архитектуры» с фасадом в сторону шоссе. Разрешалось строить и двухэтажные особняки, но с обязательным утверждением их фасадов в Комиссии от строений. На землях парка разрешалось открывать кофейные домики и овощные лавки; строительство трактиров и постоялых дворов запрещалось. Постепенно парк начал играть заметную роль в культурной жизни города. Здесь появились увеселительные заведения для отдыхающей публики. В 1845 г. в парке построили масленичные балаганы. Среди москвичей стало модным приобретать дачи в Петровском парке. Сказалось и то, что исторически эта местность была «освящена» пребыванием на ней домов родовитой русской аристократии. Мемуаристка пишет: «Когда после первой холеры в 1832 и 1833 годах стали разводить парк в том виде, как он теперь, там были дачи Настасьи Николаевны Хитровой, княгини Натальи Сергеевны Трубецкой. Стали раздавать от казны земли, кто желал, и по пяти тысяч рублей на отстройку. Тогда сестра Анна Николаевна Неклюдова взяла себе участок на самом шоссе, Озеров Семен Николаевич, Иван Александрович Нарышкин и очень многие; и сделалось модным иметь дачу в Петровском». Повлияла и близость местности к знаменитому Екатерининскому дворцу. Именно этот дворец определил создание и Петровского парка, и всей окружающей престижной местности, где требовалось парадное единообразие, соответствующее императорскому дворцу. Около дворца уже в конце XVIII в. стали строиться загородные дома знати – князей Голицыных, Волконских, Апраксиных. Здесь в 1827 г. в одном из домов, принадлежавших Соболевскому, провожали в Петербург Пушкина.

Но время знаменитых дач в Петровском парке было еще впереди. А пока, в 1826 г., здесь ждали на коронацию государя Николая I. Осмотрев дворец, Николай Павлович приказал восстановить его и устроить здесь роскошный регулярный парк, московский Версаль для гуляний и для облагораживания территории вокруг дворца; указ об этом вышел в 1827 г. В 1836 г. вышел новый указ государя императора Николая I о раздаче земель от Тверской заставы до Петровского парка для загородных дач – с уже упоминавшимся нами требованием, чтобы домики имели хороший архитектурный вид и стояли фасадом на дорогу; фасады следовало предварительно утверждать в Комиссии для строений. М.Д. Быковский разработал типовые проекты дачных домиков Петровского парка, но в самых разнообразных вариантах – от готики до мавританского стиля. Домики в Петровском парке строились на «дачу льготных ссуд», то есть в поощрение казна давала 5 тыс. руб. на отстройку. Имя архитектора Быковского служило гарантией качества предлагаемых им проектов. Дачи в Петровском парке были самыми модными в старой Москве, нечто вроде современного Рублево-Успенского шоссе. Было здесь и огромное владение самого Башилова, который потом отдал его Транквилю Яру под ресторан. Здесь находились дачи писателя М. Загоскина, актера Малого театра Михаила Щепкина, а также дачи князей Щербатовых, Трубецких, Барятинских, Голицыных, Волконских, Оболенских, графов Апраксиных, Толстых, а также нетитулованных Талызиных и Нарышкиных. Нужно отметить, что описываемая нами местность около дворца была под особым контролем дворцового ведомства. При Николае I Петровский дворец стал не только путевым, но и загородной императорской резиденцией с соответствующим статусом. Любая мелочь должна была долго согласовываться и зачастую получать разрешение самого императора.

Император Николай I

Петровский дворец был любимым местом пребывания Александра II Освободителя. Как обычно, он каждое утро совершал без охраны прогулки с собакой по аллеям Петровского парка. При нем, кстати, было разрешено допускать во дворец всех желающих осмотреть его (кроме тех дней, когда здесь пребывала императорская семья), причем экскурсии эти были бесплатными. Петровский парк все еще предназначался для воскресных гуляний, с катаниями в экипажах и чаепитиями. Даже аэронавты плавали на воздушных шарах над просторами Петровского парка и прыгали с парашютами, развлекая народ. В дореформенную эпоху здесь все еще гуляла «элегантная публика» – по вечерам, когда было меньше пыли, катались на лошадях и в экипажах, показывали наряды и убранство, вплоть до одежды кучера. Однако аристократов уже стала заметно теснить публика иных сословий – мещане, крестьяне и, главное, разнообразное по своим доходам купечество. Летом в Петровский парк ездили линейки, зимой – сани с кондуктором, а в 1899 г. сюда отправился со Страстной площади первый электрический трамвай, полностью заполненный пассажирами – столько желающих было гулять в Петровском парке. С приходом лета здесь расцветала дачная жизнь – желающих жить на дачах все прибывало. Незадолго до большевистского переворота 1917 г. у городских властей даже появился проект провести сюда ветку наземного метро. Помимо гуляний и рестораций, московскую публику все еще притягивал театр: здесь впервые выступил на публике пианист Антон Рубинштейн, здесь музицировал гастролирующий по Европе Ференц Лист. В 1863 г. на его сцене появился актер А.Ф. Писарев – он сыграл роль персонажа Анания в собственной драме «Горькая судьбина». На дачах гостеприимных хозяев, случалось, проживали и публицист А.Ф. Писемский, и даже Иван Сергеевич Тургенев. Та м же находили кров «прощеные» декабристы, вернувшиеся из сибирской ссылки в конце 1850-х гг. В Москве им было жить запрещено, а на «подмосковных» дачах в Петровском парке – не возбранялось. Одним из таких гонимых судьбой странников стал в конце своего жизненного пути пушкинский «друг бесценный», некогда румяный Ванечка, а впоследствии Иван Иванович Пущин.

Парк потихоньку приходил в запустение; не высаживались деревья, не поддерживались аллеи, не было освещения, поскольку Дворцовое ведомство не уделяло ему должного внимания. Однако местное население росло. До наших дней дожила и знаменитая вилла Николая Рябушинского «Черный лебедь», построенная для него модными архитекторами-современниками Г. Адамовичем и В. Маяновым: в будке на территории виллы, по рассказам старых москвичей, вместо собаки сидел ручной леопард, а по саду разгуливали павлины и фазаны. Владелец леопарда был один из восьми братьев Рябушинских, собственников ряда банков и текстильных предприятий. Род Рябушинских интересен не только тем, что они формально занимались текстильной промышленностью и банковским делом, но и тем, что объективно играли важную общественную роль в жизни России. Например, Владимир Павлович Рябушинский был гласным Городской думы. Павел Павлович выпускал газету «Утро России», в которой допускалась нелицеприятная критика должностных лиц империи, и в отличие от газеты другого брата, Николая Павловича, была даже прибыльной. Степан Павлович Рябушинский имел одну из лучших московскую коллекцию икон. Многие из братьев Рябушинских увлекались коллекционированием икон, а в эмиграции даже создали общество «Икона», которое много сделало для популяризации русской иконописи за границей. Дмитрий Павлович Рябушинский был профессором и являлся член-корреспондентом Французской академии наук, прославившись научными работами в области аэродинамики. У него в имении была создана первая в России лаборатория аэродинамики. В самом доме Рябушинского устраивались в те времена большие приемы для самых богатых и знатных людей Москвы. Организуя пышные приемы и издавая заведомо убыточную газету «Золотое руно», он промотал все свое состояние, так что большевистский переворот не сильно отразился на его объеме. Кстати, еще задолго до этого общероссийского катаклизма, в сравнительно стабильные времена, в журнале «Золотое руно» сотрудничали лучшие перья России – В.Я. Брюсов, А.А. Блок, И.А. Бунин. В те славные времена в саду усадьбы Рябушинского любили бывать многие известные художники и писатели. Дорожки на территории виллы были обсажены пальмами, на клумбах цвели орхидеи. В саду у собачьей будки сидел леопард. У входа в сад был приготовлен саркофаг, как последнее пристанище Н. Рябушинского. Однако в 1918 г. владельцу пришлось эмигрировать, и умер он вдалеке от России.