Текст книги "Просветленные рассказывают сказки. 9 уроков, чтобы избавиться от долгов и иллюзий и найти себя"

– Значит, бога Индры не существует? Есть только Пустота?

– Именно так, – отозвался брат Пон.

Мораль у сегодняшней истории была, на мой вкус, странной, неочевидной и самое главное – беспокоящей: какой смысл к чему-то стремиться, куда-то рваться, идти к свободе, если в конечном итоге тебя ждет только лишь некая «пустота», отсутствие всего? Мысли о ней вызывали раздражение, желание сменить тему, заговорить о чем-то ином.

Но в этот момент мы как раз добрались до деревни, на окраине нас встретили собаки. И брат Пон, к моему облегчению, забыл об Индре, с которым так круто обошелся Татхагата.

* * *

К теме он вернулся тем же вечером, когда стемнело и мы уселись под навесом.

– Мой сегодняшний рассказ оказал именно тот эффект, на который я рассчитывал, – сообщил брат Пон, улыбаясь совсем не по-буддийски, а с немалой долей ехидства, – расстроил тебя.

– Ну нет, – возразил я. – Хотя вызвал беспокойство, не понравился…

Не хотелось признаваться, но монах в очередной раз все рассчитал точно: сказка об отшельнике и Индре меня действительно расстроила, хотя я не мог понять отчего.

– Все просто – ты привык считать многие вещи, начиная с тебя самого, незыблемыми, практически вечными, реально существующими, – проговорил брат Пон. – Только одна мысль о том, что это может оказаться не так, пугает тебя до мокрых штанов. Однако ты состоишь из атомов, так?

Истинно мудрый знает, что не существует ни бродячих жрецов, ни небожителей…

– Ну да, – с подобным утверждением стал бы спорить только идиот.

– А вспомни, что такое атомы, – мой собеседник мог казаться простым тайским монахом, который ничего не видел в жизни, кроме монастырей, ступ и священных книг, но идеальный английский язык и речи, ведшиеся на этом языке, выдавали, что он наверняка учился где-то, и скорее всего не в Азии. – По большей части та же пустота. Центральное ядро мало, вращающиеся вокруг него электроны – еще меньше, а все остальное?

Я задумчиво почесал макушку и с радостью отметил, что та уже не так болит.

Учебник физики я помнил не очень хорошо, но нечто похожее там содержалось: если ядро как вишня, то сам атом размером с комнату.

– То есть ты состоишь большей частью из пустоты в простом физическом смысле, – сказал брат Пон.

– Ну так то в физическом… – проворчал я. – И что с того толку?

– Ты прав в том, что знание, собранное вашими мудрецами, бесполезно для тебя, – кивнул монах. – Оно ничем не поможет тому, кто жаждет добиться освобождения. Мудрецы же, более практично настроенные, выделяли тридцать три разновидности пустоты, а нас с тобой в данный момент интересует только одна.

– И какая же?

– Та, которой ты можешь воспользоваться для разрушения твоего иллюзорного «я». Для уничтожения тех корней-привязанностей, список коих ты в данный момент составляешь.

Да, подобным заданием брат Пон меня озадачил, и я выполнял его по мере сил. Только вот пока не понимал, чем мне может помочь совершенно абстрактная и совершенно непонятная концепция Пустоты.

– К чему сводится эта «наша» разновидность? – все же поинтересовался я.

– К тому, что человек привык опираться на то, что на самом деле пусто, нереально. Он пытается хвататься за радугу над водопадом, за клочья тумана, за отражение того, чего нет.

– Например?

– Лучший пример – это вера в бога, в того, кто создал вселенную и присматривает за каждым твоим шагом. Она позволяет ощутить некий комфорт, но в то же время заключает тебя в пелену иллюзии, служит причиной бесконечного страдания, о котором мы с тобой говорили.

Человек привык опираться на то, что на самом деле пусто, нереально…

– А бога нет? – спросил я, чувствуя себя полным идиотом: спросить такое у монаха, у служителя культа, у того, кто по определению должен поддерживать концепцию некоего верховного существа.

– Давай во всем разберемся, – брат Пон хлопнул в ладоши. – У всего есть причина. Так?

Я кивнул.

– Причина мира – Бог. Так?

Мне ничего не оставалось, кроме как еще раз согласиться.

– Но в таком случае и Бог обязан иметь причину. Отчего цепь причин должна заканчиваться на нем? – брат Пон смотрел на меня с кроткой улыбкой, я же мог лишь оторопело моргать. – Ну а кроме того, любое действие предполагает цель, а наличие этой цели означает несовершенство того, кто совершает действие. Если Бог творит мир, то, значит, ему чего-то не хватает, а следовательно, он не может быть совершенным и самодостаточным. Может ли быть таким всемогущий единый Бог? Нет. Значит, либо Бог не творит мир, – монах сделал паузу, – либо он не совершенен, не является Богом в том смысле слова, который в него вкладывают.

– Ну а вдруг он творит мир без цели? – влез я.

Мне стало как-то даже обидно за старого доброго Бога, в которого я, родившийся в атеистической стране, не то чтобы верил, но все же хотел иногда, чтобы нечто подобное существовало: могущественная отцовская фигура, прощающая грехи, тот, к кому всегда можно воззвать о помощи.

– Тогда он подобен маленькому ребенку, не отдающему себе отчета в том, что делает, – брат Пон развел руками. – Как в таком случае он может быть истинным, разумным Богом?

Вопрос был откровенно риторическим.

– Вот, теперь ты видишь, что сама идея Бога пустотна, на нее нельзя опереться, – продолжил монах, удовлетворенно потирая ладони. – Так же пустотно и все остальное. Давай, приведи мне пример того, что реально существует в твоей жизни, назови нечто такое, на что ты можешь опереться.

– Нуу… – я заморгал, взгляд мой упал на мои колени. – Вот оно, мое тело!

– Твое? – улыбка брата Пона стала еще шире. – Живущие в нем существа считают это скопление мяса, костей, слизи и жидкости своим домом и источником пищи. Разнообразные черви пируют внутри тебя в данное мгновение, миллионы крошечных организмов размножаются и процветают, а если к ним в компанию добавится всего один враждебный… то «твое» прекрасное и надежное тело погибнет, станет грудой падали. Мгновение – и нет его.

Нарисованная монахом картина заставила меня содрогнуться.

– Но если нет тела, то нет ничего! – воскликнул я.

– Вот, ты начинаешь понимать, – сказал брат Пон. – Но забудем пока о твоем теле. Какие другие опоры выдумывают себе люди?

– Деньги, – предположил я.

– Да, многие верят, что тот, кто обретает богатство, получает надежность и безопасность. Но это само по себе не так, поскольку у богатого забот больше, чем у того, у кого ничего нет, – ему есть что терять, и это тоже источник волнения, страданий и печали. А кроме того, как можно наслаждаться достатком, если у тебя нет тела? Зачем он?

Ну да, яхты, гоночные автомобили, изысканные яства и вина, роскошные женщины – всем этим трудно наслаждаться, если ты не располагаешь упомянутым выше мешком из кожи, куда сложены куски мяса и кости, а также налиты многие виды слизи и жидкости.

– Любовь? – высказал я новую версию.

– Трудно найти что-то более эфемерное, чем нездоровая привязанность, которую обычно называют этим словом, – сказал брат Пон, и я не мог с ним не согласиться: в вечную любовь веришь лет в шестнадцать, потом обычно умнеешь. – Она проходит. Рассеивается, как дым на ветру. Истинной же любви привязанный к «я» человек, замкнутый на свое эго, не видящий ничего, кроме себя самого, знать не в состоянии. Материнский инстинкт, половое влечение, подсознательная жажда выгоды, привычка – вот что скрывается за «любовью», а чего стоят все эти вещи без того же тела, о котором мы говорили?

– Но тогда… – я помолчал, пытаясь сформулировать мысль как можно понятнее. – Неужели все, за что мы цепляемся – деньги, любовь, власть, семья – опирается на тело?

– Да, – подтвердил монах, – все это опирается на пустоту и само по себе пусто. Только осознание этого позволит тебе двигаться по пути к свободе, без этого ты не сделаешь и шага. Логично при этом начать с основы, с того, на чем покоится все остальное, а именно с тела. Теперь при всяком удобном случае ты будешь созерцать его.

Я заворочался, прокашлялся, недовольство коснулось сердца мохнатой холодной лапкой. Я приехал сюда для того, чтобы заниматься духовными делами, а не для того, чтобы таращиться на себя любимого… И вообще, как я это сделаю, мне что, предоставят ростовое зеркало?

Трудно найти что-то более эфемерное, чем нездоровая привязанность…

Сомневаюсь, что подобные вещи есть в хозяйстве у обитателей Тхам Пу.

– Всему свое время, когда-нибудь ты осознаешь Пустоту двух видов, то есть пустоту индивидуального «я» или чего-либо; затем – Пустоту четырех видов, формула которой такова: я не пребываю где-нибудь, я не являюсь чем-нибудь кому-нибудь, не существует моего где-нибудь, не существует моего чего-нибудь в чем-нибудь.

Мозг мой вскипел в попытке осознать, что мне такое сказали, но брат Пон на этом не остановился.

– Затем ты доберешься до пяти способов осознания Пустоты, в которую включается пустота способности видеть индивидуальное «я», пустота способности видеть что-либо, принадлежащее индивидуальному «я», неизменность, устойчивость и вечность, – продолжил он тем же речитативом, не погружавшим в дремоту, а наоборот, вызывавшим беспокойное, даже тревожное состояние. – Потом до восьми способов осознания Пустоты, до десяти, до двенадцати и в конечном итоге до осознания Пустоты сорока двумя способами, выше которого нет и не может быть ничего.

К моему облегчению, перечислять эти способы он не стал.

* * *

К практике «созерцания тела» мы приступили следующим же утром.

Брат Пон нашел меня после того, как я натаскал воды от источника, помог на кухне и посидел некоторое время над банками с цветком и многоножкой, расшатывая привязанность к абсолютным качествам.

– Это упражнение позволит тебе избавиться от привязанности к тому, что ты считаешь собой, – сказал он, когда мы устроились в тенечке на берегу Меконга, над крутым откосом, – а заодно облегчит задачу выявления и ликвидации корней-привязанностей, что буквально сосут соки из твоего тела.

Я вздохнул, понимая, что снова деваться некуда.

– Подними руку, положи ее на колени так, чтобы удобно было смотреть на кисть, – начал инструктировать меня брат Пон. – Лучше тыльной стороной вверх… Что видишь?

– Пять пальцев, – сказал я. – Ногти надо бы подстричь.

– Твои?

– А чьи же еще? – удивился я.

– Так вот, ты будешь смотреть на этот предмет до тех пор, пока он не перестанет быть твоим, – указывая на мою кисть, сообщил брат Пон голосом таким сладким, будто пообещал мне бочку меда. – И пока ты не увидишь его тем, чем он является на самом деле – набором мелких косточек, скрепленных с помощью сухожилий, обернутых пористой кожей, из которой там и сям торчат волосы и ногти.

– И как этого добиться? – уныло вопросил я.

– Практикой, упорной и ежедневной, – сказал монах. – Вовсе не разговорами. Попробуй отследить мысли и чувства, что возникают у тебя, когда ты смотришь на этот предмет, который считаешь своим.

Я послушно уставился на руку и снова осознал, что ногти последний раз стриг еще в Паттайе, почти неделю назад, что они грязные. Обнаружил, что на указательном пальце неведомо откуда взялась свежая царапина, а у основания большого виден шрам, который я заполучил еще в детстве, на рыбалке (столько лет, даже десятилетий прошло, а он так и не исчез полностью). Подумал, что кисть у меня достаточно изящная, хотя мизинец немного кривой, но ничего страшного.

– Вот видишь, все твои мысли и чувства о том, что это все – ты, это твое, – возвестил брат Пон, выслушав меня. – Нужно, чтобы подобное исчезло, осталось только реальное восприятие, чистое, беспристрастное. Необходимо забыть, что это часть тебя, что это вообще часть любого человеческого организма, ведь даже изображение кисти вызывает так много мыслей.

Я попробовал сделать то, чего он от меня добивался, но ничего не получилось. Если с цветком и многоножкой я увидел изменения с первого раза, то тут я после часа усилий лишь взопрел, да еще и укрепился в мысли, что занимаюсь полной ерундой.

– Пустота, – буркнул я, когда брат Пон разрешил сделать перерыв. – И что толку? Мне кажется, что если я добьюсь всего, чего вы от меня хотите, то стану тупым, скучным и равнодушным!

– О, по этому поводу не беспокойся! – воскликнул монах. – Станешь!

– Что?! – изумился я. – Вы издеваетесь!

– Ты можешь стать таким для глупца, не видящего далее собственного носа. Как говорится в одном из трактатов – «держит мудрый колесо Дхармы в беспрерывном вращении. Обладающий великим знанием, сосредоточенный, он подобен воде, земле и огню. Как и они, этот мудрый ни к чему не привязан и ничему не противостоит. Награжденный очищенным сознанием и всепроникающей мыслью, он разумеет все, но кажется тупым и ничего не понимающим. Так он бродит успокоенный, потушивший огонь ощущений и чувств, вырвавший корни аффектов».

Обычный фаранг если чем-то и превосходит тайца, так это ослиным упорством.

– Ну да, ну да, – проворчал я. – Что-то мне кажется, что таким мне никогда не быть. Он-то выглядит «тупым и ничего не понимающим», а я на самом деле ничего не понимаю!

В этот момент мне искренне казалось, что я запутался совершенно, утонул в изобилии обрушившихся на меня знаний и техник, обязанностей и странных реалий. Несколько дней всего провел я в храме на берегу реки, а узнал столько нового, сколько не узнавал за многие годы!

Чтобы освоить все это, надо быть гением!

– Быстро ты сдался, – брат Пон осуждающе покачал головой. – Очень странно. Обычный фаранг если чем-то и превосходит тайца, так это ослиным упорством и настойчивостью. Там, где мой земляк решит, что лучше полежит в тенечке и поленится, европеец будет вкалывать, пока не добьется успеха или не отбросит копыта. Хотя… ты можешь отказаться и уйти… – он поднял руку, указывая в сторону Нонгхая. – Никто тебя здесь не держит.

Я засопел, будто учуявшая след охотничья собака.

– Что, не хочешь уходить? – тон монаха стал проказливым. – Тогда работай!

Я снова уставился на свою руку и на этот раз постарался вспомнить, как добился прогресса при работе с цветком, попытался увидеть не хорошо знакомый предмет, а нечто странное, необычное, разложить кисть на части. Но вновь меня ждало разочарование – ни старание, ни отказ от старания не принесли мне успеха, я видел все те же пять пальцев, выступающие под кожей сосуды на тыльной стороне кисти, округлые костяшки и плоские ногти с полосками грязи под ними.

– Почему именно кисть? – спросил я с отчаянием в голосе, вытирая лоб и макушку.

Пот лил градом, хотя я вроде бы не делал ничего особенного.

– Ты предпочел бы другую часть тела? – брови брата Пона взлетели к волосам. – Интересно какую? Спину увидеть трудно, брюхо твое не стоит упоминания, то, что ниже брюха… хм, разглядывание этого предмета вызовет слишком неприличные ассоциации.

– Созерцают же аскеты собственный пуп?

– Наверное, – монах пожал плечами. – У кого он велик, мясист и наделен смыслом. Твой же не подходит. И кроме того, чтобы добраться до пупа, нужно снимать одежду, завершив же медитацию – надевать ее, а это не очень удобно… Ступня? Ее нужно мыть. Хотя если хочешь, то попробуй созерцать ее, я не против.

Я попробовал, но снова не преуспел, так что забыл про ступню и вернулся к кисти. Потом мы оставили это упражнение, я отправился полоть крохотный огород позади храма. Новую попытку мне удалось предпринять только вечером, но и там я не показал никаких результатов и лишь утвердился в мысли о своей никчемности, укрепился во мнении, что ничего у меня не выйдет.

* * *

После этого случился перерыв в пару дней, на протяжении которых брат Пон не вспоминал о «созерцании тела». Имей я дело с обычным человеком, я бы решил, что монах просто забыл, но тут я заподозрил, что наставник выдержал паузу нарочно, давая мне возможность слегка отойти от собственной неудачи.

– Взял ли ты с собой свою руку? – спросил он, когда я закончил развешивать только что выстиранное и отжатое вручную белье: от усталости ныли предплечья и запястья, и я с радостью на время отстегнул бы верхние конечности.

– Неужели смотреть на нее? – спросил я.

Мигом вернулись безрадостные мысли и невеселые чувства, посетившие меня в день знакомства с «созерцанием тела»; ощущение полной бесполезности того, чем я занимаюсь, принялось сосать сердце.

– А как же! – брат Пон заулыбался, словно растаманский Дед Мороз, принесший на Ямайку полный мешок вязаных шапочек.

– Но зачем? – воскликнул я, и тут мысль, беспокоившая меня с самого первого упоминания «Пустоты», оформилась до конца. – Если все вокруг пусто, как вы говорите мне не первый день, то вообще есть ли смысл в каких-то там медитациях и созерцаниях? Ведь в этом случае все совершенно бесполезно!

Реакция монаха меня удивила, он обрадовался еще сильнее, просто засиял!

– Отличный вопрос, доказательство того, что ты на верном пути, – сообщил он. – Мне стоило бы испугаться, не задай ты его. На самом деле ты сделал неверный вывод. Перепутал ценность получаемого нашим сознанием опыта, которая неоспорима, с истинным существованием бытия, на которое опирается сознание, получая этот опыт. Сознание тоже пустотно, нестабильно и переменчиво, но при этом наделено колоссальным значением, ведь только в нем мы находим освобождение.

– Но как может быть наделено значением что-то несуществующее?! – вскричал я.

– Ты меня спрашиваешь? – в черных глазах блеснуло ехидство. – Обычное дело. Человек частенько наделяет значением всякие иллюзорные вещи, поклоняется им годами, а когда выясняется, что все это тлен и прах, начинает страдать. Вспомни! Давай!

И память подсунула мне не один пример.

Да, «поиск любви», которым одержимы отдельные женщины, да и мужчины тоже, попытка обнаружить идеального партнера, что затягивается порой на долгие годы и заканчивается ничем… Странные хобби – от собирания коллекций до фан-клубов рок-звезд, – отжирающие прорву времени и денег, оставляющие тех, кто погрузился в них с головой, у разбитого корыта… И это не говоря о сектах вроде кришнаитов или свидетелей Иеговы, после вступления в которые ты лишаешься одновременно и имущества, и разума…

Такое произошло с одной из моих одноклассниц, дамой сильной, решительной и успешной.

– Ну да… но это же… – я хотел сказать, что это совсем другое, но тут что-то щелкнуло даже не в моем сознании, а где-то глубже или выше, я не мог толком понять, и резко изменилась перспектива, как бывает, когда смотришь на картинку-головоломку и из хаоса пятен возникает изображение.

Я понял, что имел в виду брат Пон, заявляя, что сознание пусто, но в то же время имеет колоссальную ценность, поскольку кроме него, если задуматься, у нас по-настоящему ничего и нет!

Человек частенько наделяет значением всякие иллюзорные вещи.

– Вот и молодец, – сказал монах. – Пробуй.

На этот раз моя рука сразу, при первом взгляде показалась мне странной, возникло ощущение, что я созерцаю кисть другого человека, каким-то образом привинченную к моему предплечью. А потом я вовсе забыл, что этот предмет может кому-нибудь принадлежать, поскольку кожа и плоть словно растворились, и я понял, что смотрю на голые кости, желтоватые, словно дешевое сливочное масло, покрытые крохотными ямками и бороздками.

Картина эта меня не напугала и не удивила, а когда внимание мое рассеялось и она исчезла, то я смог вернуть ее простым усилием воли, даже не особенно напрягаясь, в считанные мгновения.

– Ух ты! Это! Ну! – воскликнул я, от возбуждения потеряв слова. – Получилось!

Впервые я осознал, что способен добиться хоть чего-то из того, чему учит меня брат Пон. Опыт с цветком и многоножкой меня не убедил – остались подозрения, что монах меня то ли загипнотизировал, то ли еще каким-то образом подтолкнул к тому, чтобы получить необходимый эффект.

Сегодня же он не сделал ничего, большую часть времени просто сидел и молчал. Изменения – это я почувствовал очень остро – произошли во мне, в моем сознании, и это оказалось на удивление приятно!

– Прекрасно, просто прекрасно, – сказал брат Пон. – Но это только начало. Приступай ко второму этапу…

Ну да, он не был бы самим собой, если бы дал мне почивать на лаврах.

Второй этап свелся к тому, чтобы увидеть руку с закрытыми глазами, точно так же как и с открытыми, во всех деталях и подробностях – с кожей и без, покрытую мясом или в виде костяка, но в любом случае как нечто чужое, никак не связанное с моим опытом. Успех пришел тем же вечером, или, скорее, ночью – я даже не сразу поверил, что глаза мои закрыты, настолько четкое им предстало изображение.

Я поморгал и убедился, что с открытыми глазами действительно ничего не вижу, поскольку уже темно.

– Принцип ты уловил, дальше будешь практиковаться сам, – сообщил брат Пон, когда я поведал ему о собственных победах. – А затем тебе предстоит увидеть все тело. Добавляешь к кисти руку, затем плечо, грудь и спину, на шее проклевывается голова, лицо, из противоположного плеча вырастает вторая рука, ну и так далее, пока не увидишь себя целиком, сидящего или стоящего, но в любом случае неподвижного… А то некоторые начинают воображать всякие глупости, когда добираются до этого места… – монах хмыкнул. – Времени у нас с тобой мало, поэтому потрать на упражнение ночь. Ситуация исключительная, обычно такое не поощряется, но я буду присматривать за тобой, и если что-то пойдет не так, то обязательно вмешаюсь.

Что удивительно, спать я не хотел совершенно, первый успех наполнил меня такой энергией, что я готов был не то что предаваться созерцанию, а корчевать деревья, носить воду и рубить дрова до самого утра.

Поэтому я даже обрадовался.

Сонливость явилась позже, наверняка за полночь, когда визг и крики ночных джунглей стали немного тише. Но к этому времени я многого добился, сумел породить целостный образ собственного тела, размытый, без деталей, но узнаваемый от голой макушки до плоских ступней.

Помня наставления брата Пона, я временно прекратил упражнение и сполоснул лицо холодной водой.

Посидел некоторое время, считая вдохи-выдохи, и снова нырнул в созерцание.

К тому моменту, когда над ватом Тхам Пу начал заниматься рассвет, я потерял ощущение реальности, перестал понимать, сплю я или бодрствую, две картинки сменялись перед моими глазами: внутренности хижины, служившей мне жилищем, стены в щелях, тюфяк, одеяло… и обнаженное человеческое тело, смутно знакомое, очевидно мужское, временами превращавшееся в иллюстрацию из учебника анатомии, поскольку отдельные его части лишались кожи, обнажались сухожилия и суставы. Исчезло ощущение реальности, на которое я опирался всю жизнь, убежденность в том, что вокруг надежный и стабильный мир, что сила тяжести притягивает тебя к земле, об угол можно больно удариться, а сквозь закрытую дверь не пройти.

Первый успех наполнил меня такой энергией, что я готов был корчевать деревья.

То ли от недосыпа, то ли от беспрерывной медитации все вокруг казалось призрачным, ненастоящим – все, начиная с меня самого, лишилось плотности, вещности. Это было странно, но в то же время приятно, я ощущал себя легким, невесомым, свободным.

– Доброе утро, – сказал брат Пон, постучав в дверь. – Ну, ты молодец. Все сделал. Теперь возвращайся.

Я заморгал, пытаясь понять, о чем он ведет речь, и все стало как обычно.

Картинка моего тела, которую я видел с закрытыми глазами, исчезла без следа. Навалилась телесная тяжесть, забурчал пустой живот, мочевой пузырь намекнул, что пора бы его опустошить.

Но эта перемена состояния меня не расстроила, поскольку я знал теперь, что волшебство рядом и что я всегда смогу добраться до него, причем исключительно собственными усилиями.

– Только не зарывайся, – предостерег меня брат Пон, заглядывая в мое обиталище. – Сегодня ты мобилизовал все силы… напрягся так, как можно иногда лишь раз в жизни… и все получилось. Но тебе еще практиковать и практиковать, не один день, и очень упорно.

Я знал, что он прав, но это меня ничуть не беспокоило.

ЗАМЕЧАНИЯПО ПРАКТИКЕ

Все мы в той или иной степени (обычно в очень значительной) привязаны к собственному телу. В большинстве случаев мы отождествляем себя с ним, то есть с предметом, который нами не является и нам не принадлежит. Можно вспомнить, что он дан нам в пользование на сравнительно небольшой срок, что в нем обитает огромное количество живых существ, начиная с симбиотических микроорганизмов, которых мы носим в себе несколько килограммов, и заканчивая разнообразными паразитами, и что для них для всех наше тело – и кров, и стол, и вообще окружающая среда.

«Созерцание тела» помогает ослабить эту фиксацию, осознать преходящий, ненадежный и в конечном итоге пустотный характер тела, тот факт, что на него нельзя опереться. Опора же на тело на самом теле служит фундаментом всем прочим иллюзорным опорам, которые мы так трудолюбиво вбиваем в ненадежную почву реальности, чтобы построить на ней красивое, уютное и безопасное здание для своего «я». Если расшатать опору на тело, то закачаются и ослабеют все остальные, и работать с ними станет намного проще.

То же помогает увидеть и ликвидировать корни-привязанности, которые так жестко держат нас в одном состоянии, на одном месте, не дают ни расти, ни развиваться.

Самый распространенный вариант упражнения – когда начинают с кисти руки, установив ее так, чтобы она не затекала и смотреть на нее можно было без утомления. Добиться необходимо того, чтобы она воспринималась, во-первых, объективно (то есть без оценок, которые мы обычно даем частям тела, как структура из костей, связанных сухожилиями, снабженная мышцами, покрытая кожей, поросшая мелкими волосками и костными образованиями в виде ногтей); и, во-вторых, воспринималась как нечто чуждое, нам не принадлежащее.

Если кисть по каким-то причинам не подходит, можно созерцать ступню, локоть, коленку, но все эти варианты хуже в том смысле, что наше сознание куда слабее вычленяет эти фрагменты организма из целого, и поэтому на них несколько сложнее сосредоточиться. Использование зеркала не рекомендуется, поскольку данный предмет несет четкую социальную функцию, о которой мы всегда помним, даже если не осознаем, и это будет рассеивать внимание.

Можно применять тот же подход, что и при работе с абсолютными качествами, то есть разлагать фрагмент тела на элементы, можно использовать другой – понять, как выглядит созерцаемая часть тела анатомически и начать процесс, воображая очищенные от плоти кости, потом наращивая слой за слоем, пока не возникнет целостная картина. Можно придумать собственную методу – главное, чтобы она возымела успех.

В моем случае упражнение занимало не более десяти-пятнадцати минут в день (после первого этапа, когда я просто не мог практиковать и мне приходилось тратить на это часы). Выполнял я его примерно две недели, прежде чем результаты стали устойчивыми и появилась возможность расширять созерцание: сначала перенести кисть внутрь сознания, а потом достроить ее до тела. На этот этап мне также понадобилось чуть более двух недель. Стоит помнить, что сроки в данном случае сильно зависят от особенностей психики практикующего и от того, есть ли рядом наставник: одному может потребоваться месяц, другому – год, третьему это упражнение вообще противопоказано.

После того как удается воспринимать кисть объективно и как чуждый предмет, нужно пытаться видеть ее с закрытыми глазами, представлять как можно более ярко. Когда это достигнуто, к кисти необходимо пририсовывать собственное тело, видеть его точно таким же объективным образом – как груду сложно организованной плоти, на которую вы не имеете никаких прав.

Когда это получается и образ удается удерживать в сознании, не скатываясь на эгоистичные мысли и чувства по его поводу, до десяти минут – все, результат достигнут. Одновременно проявится тот эффект, который и должно принести упражнение – ослабление корней-привязанностей, сущностное, а не поверхностное осознание их иллюзорного характера.

Как и в любом другом случае противопоказан фанатизм в исполнении упражнения. Если вы практикуете месяц (имеется в виду, регулярно, не пропуская ни одного дня, не менее десяти минут) и эффекта не наблюдается вообще, то тогда, может быть, вам стоит отложить данный вид медитации.

Есть шанс, что она лучше получится через некоторое время.

Или, может быть, она просто не для вас, и в этом случае не нужно печалиться – никакая техника из этой книги не является на сто процентов обязательной – и использовать другие методики.