Текст книги "Рижский ноктюрн мечты"

Рижский ноктюрн мечты
Олег Лебедев

Это произведение – первое в моем цикле «Рижские истории»

Я посвящаю его маме, Нине Ивановне Никольской,

своему самому большому другу,

без чьего тепла не появилось бы

ни одной строчки этого произведения.

Олег Лебедев.

© Олег Лебедев, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Не знаю, в чем заключается для меня притягательная магия старой Риги – шпилей и стен церкви святого Петра и Домского собора, узких улочек старых зданий, собранных вокруг этих доминант. Может, брусчатка мостовых, монументальные стены храмов, вся атмосфера этого места вобрали в себя мудрость, суровую доброту по-особенному прекрасной, манящей к себе древней Балтики. Город был создан и развивался рядом с этим морем, жил с ним одной жизнью веками. И так же море было главным в жизни всех прошедших за века поколений рижан, каждый из которых оставил после себя в городе кусочек своей души…

Возможно, оттого Рига мистически похожа на огромный корабль, мачты которого – шпили ее могучих древностью минувших эпох кирх. Корабль, плывущий сквозь века к таинственному и притягательному своей неизвестностью будущему. Эту пленительную атмосферу ожидания будущего и ощущаю я в этом городе, построенном сильными и умеющими мечтать людьми. Людьми, жившими Балтикой и обязательно бывшими не только торговцами и военными моряками, но и мечтателями, ибо таковыми их сделало море.

Плавание – это всегда встреча, и оттого, приезжая в Ригу, я ловлю себя на том, что всегда жду этих встреч. Может, с человеком, который станет другом, может, с женщиной, которую полюбишь… Во всяком случае, у меня в этом городе возникает предчувствие такой встречи. Я надеюсь на нее. Жду ее каждую свою прогулку по улицам, каждый раз, когда иду мимо шпиля святого Петра, когда смотрю на старинные амбары и дерево возле них на улице Алксная, когда здороваюсь с Черным котом – фигуркой на крыше дома возле зданий Малой и Большой гильдий.

Я жду встречу необычную, ведь каждая извилистая улочка здесь – словно сказка. В нее хочется войти, ощутить, проникнуться ею, а, может, и пожить в ней…

Когда я этот раз приехал в Ригу, то был, как говорится, никакой: родители в Москве были в больнице, и я переживал за них, хотя они, собственно, и уговорили меня съездить отдохнуть на три дня в Латвию. Не улучшили настроение и постоянные ссоры с давней любовницей, с которой на «три дня» я предпочел не ехать.

А тут еще бессонная ночь в поезде. После нее болели виски. Не спасли ситуацию даже три чашки кофе: первая – в гостинице, вторая – по пути в старый город, а третья – уже в нем самом.

И все-таки в теплый, почти безветренный, что редко для Риги, летний вечер, даже несмотря на грустные мысли и больную в прямом смысле голову, мне было хорошо здесь. Проходил по знакомым местам. В удивительно мягком закате августа гулял возле Домского собора, домов Трех братьев, Пороховой башни. Передал привет от мамы Черному коту. Прежде приезжал сюда с родителями, теперь, когда они состарились, – обычно один…

Когда-то давно я плохо знал старый город, и, отправляясь в путешествие по его кружеву, нарочно шел наугад, запутывался и, возвращаясь, открывал для себя новые и новые уголки, узнавая тем самым Ригу. Теперь я неплохо знаю эти места. При всем желании мне трудно потеряться здесь, хотя иногда… Иногда я очень хочу этого.

Мне хорошо знаком этот город, но все равно каждый раз красота его причудливых линий очаровывает все сильнее. Каждый день особенный и город, каждый его уголок в каждый новый день выглядит по-особенному. Я вглядываюсь в дома, древние церкви, и порой взгляд падает на то, что сегодня видится необычно, не так, как всегда. И оно, это необычное, откладывается в памяти, становится деталью повести и рассказа, а бывает, и импульсом к его созданию.

Я сочинитель, стараюсь писать прозу, хотя и работаю журналистом. Последний в Риге всегда спит, копит силы, а сочинитель господствует во мне, созерцая и принимая душой красоту. Этот сочинитель еще и мечтатель. Именно он ждет встречи. Обязательно необычной, которая может произойти только здесь.

В этот день сочинителю не повезло. Не было во мне той тонкости восприятия, из которой может родиться что-нибудь настоящее. И встреча не выпала на его долю.

Тем не менее картины города, подкрепленные бокальчиком белого вина, слегка развеяли печальные мысли, привезенные из Москвы, и уходил я вечером из старой Риги уже совсем не таком настроении, в котором утром сошел с поезда.

Я шел через парк, за которым останавливался троллейбус, шедший к гостинице,

Рижские парки… На месте части из них когда-то стояли крепостные стены, потом, в XIX веке, их разрушили – город-корабль рос. И теперь полукольцо парков замыкает старую Ригу возле берега Даугавы и отделяет ее от построенных в начале двадцатого столетия проспектов и улиц, почти каждый второй дом на которых уникален, украшен красивой башенкой (читателю: будете в Риге – потратьте несколько часов, обязательно пройдитесь по улицам Бривибас, Барона, Александра Чака). К сожалению, об этих улицах мало пишут путеводители.

Об этой вопиющей несправедливости я и размышлял, когда миновал Бастионную горку, и шел по мостику в парке к остановке.

Встреча

На мостике остановился, оглянулся – еще раз посмотреть на древние шпили кирх. И тут заметил ее. Она шла со стороны старого города, была в фиолетовой футболке, узких рваных джинсах с небольшими фигурными вырезами и шлепках. Одета с некоторым вызовом, но совершенно невульгарно, что так часто режет глаза в нашей Москве.

И еще одно… Походка! Какая-то легкая, совершенно необычная… Может, благодаря длинным стройным ногам (их-то я сразу разглядел благодаря облегающим джинсам). Честно сказать, сначала я обратил внимание именно на ноги. Господь очень хорошо потрудился, когда создавал Женщину, и ноги – одно из того, что получилось при этом лучше всего.

Не буду подробно описывать ее. Скажу лишь, что вот тут мгновенно возникло это чувство долгожданной встречи. Будто магнит к ней сильнющий притягивает…

Она вступила на мостик. Может, идет к той же остановке, что и я. Господи, ну что же сказать, как завязать разговор, никогда не умел этого делать…

Она прошла мимо, я двинулся слегка сзади. У нее длинные темные волосы, они собраны в хвост. Чуть ускоряю шаг, иду почти вровень с ней. Так и прошел, посматривая на нее – высокую, худенькую, почти без косметики и почти без обуви – весь мостик.

Наконец, «осенило»:

– Скажите, сударыня (я всегда так обращаюсь к женщинам – есть в этом что-то уважительно и приятное – почти дореволюционное), – а как мне пройти к троллейбусной остановке?

– Да вот она за музеем, неподалеку, я иду туда, – ответила она, мельком взглянув на меня.

Ответила и продолжает идти. Не остановилась, даже не замедлила шаг… Но все-таки начало положено. Я, конечно, знаю, где остановка, до музея, похожего на старинный замок, осталось идти метров триста по парку. Время у меня есть. Решаю, что попробую еще поговорить.

– Знаете ли, я приезжий, не очень хорошо знаю город, – неуклюже продолжаю разговор.

– Откуда вы? – спрашивает она и, кажется, впервые внимательно смотрит на меня.

Во взгляде интерес, но не только. Неужели это страх? Не боится ли она меня?

А глаза светло-голубые, цвета Балтийского моря, каким оно бывает чистым июньским утром, когда на небе почти нет облаков. Черты лица – тонкие.

– Я из Москвы, иногда здесь отдыхаю.

– А я здесь родилась и выросла.

Она слегка напряжена.

– Вот возвращаюсь из старого города, а где остановка, – добросовестно вру, – как-то подзабыл, в последний раз был здесь зимой, а летом все по-другому.

– Каждый день отличается от предыдущего, а уж время года и подавно.

У нее легкий, но характерный акцент. Слегка растягивает гласные. Такой бывает у местных русских, которые давно живут в Латвии или у латышей, очень хорошо говорящих по-русски.

Мы сказали друг другу лишь первые слова, но я чувствую, что мне легко разговаривать с ней, а ей – со мной. Я сразу понимаю это. И не сомневаюсь – она чувствует то же самое. Не знаю, откуда эта уверенность, но я не ошибаюсь.

Сначала мне показалось, что она испугалась меня. Теперь я этого не ощущаю. И напряженность ее прошла. Может, думала о своем, а тут я со своим вопросом.

Как-то само собой получается, что мы уже идем к остановке вдвоем. Меня не смущает, что она, это хорошо видно, намного младше меня. Мне вообще стало очень легко, все тяжелые мысли, привезенные из Москвы, ушли прочь, и кажется, во всей вселенной остались только я и она, и эта парковая дорожка, по которой мы идем к готическому замку, почти касаясь плечами в теплом тихом вечере.

Мы продолжаем разговаривать. Я узнаю, что зовут ее Анита, ей тридцать один год – значит, я на двенадцать лет старше, это нестрашно, – она заканчивает учиться на терапевта – в институт пошла не сразу, до этого работала медсестрой в Латвийском центре морской медицины, и еще она пишет стихи и сейчас как раз направляется в свой литературный кружок. Подрабатывает экскурсоводом, но не часто, времени почти нет.

Я что-то говорю ей о себе, делюсь сегодняшними рижскими впечатлениями. Но вот мы уже на остановке… Что, так и поедем в разные стороны, если нам нужны разные троллейбусы? Я всегда был стеснительным, до сих пор удивляюсь, как это не помешало мне жениться два раза, но тут решил проявить твердость.

– Анита, а давайте, вернемся, погуляем еще по «старушке» (читателю: рижане так называют старый город), не хочу с вами расставаться, и вечер такой хороший, – произнес я с решимостью солдата, поднимающегося в штыковую атаку.

После этой фразы решимость мгновенно пропала.

– Только не подумайте ничего плохого, – зачем-то сказал я.

– А я пока о вас только хорошее думаю, – Анита улыбнулась одними глазами.

Вдруг она высокомерно посмотрела на меня. Это было очень неожиданно, тем более что и высокомерие было не вполне понятным. Я уловил в нем какой-то совершенно незнакомый оттенок. Это высокомерие было намного сильнее, чем, скажем у девочки из разбогатевшей семьи, но оно казалось не злым, скорее изучающим.

Впрочем, она снова улыбнулась и коротко ответила:

– Хорошо.

Накопленной за последние дни усталости как не бывало.

Это было как чудо – мы вдвоем вернулись в центр города, гуляли по этому причудливому сплетению улиц и переулков. По пути беседовали почти как уже давно знакомые люди. Анита рассказала мне о своей семье. Оказывается, она полукровка – вот откуда такое произношение!

Отец Аниты, латыш, в юности, как и почти все тогда, был призван в советскую армию и, как многие в самом конце семидесятых, попал в Афганистан. Он получил там тяжелое ранение, инвалид. Мама – русская, коренная рижанка, учитель в школе. Она – их единственная их дочь.

– Расскажи мне о себе, – просит она. Мы уже перешли на «ты».

И я говорю о себе, своих родителях, даже про прадеда-священника, и про дворянку-прабабушку, ловлю себя на том, что как можно больше хочу рассказать ей о том, кто я и откуда взялся такой…

– А ты сам ходишь в церковь? – вдруг интересуется она.

Несколько неожиданный вопрос в начале первого свидания, а именно оно, кажется, у нас и есть…

– Не так часто, как надо, но, конечно, да, – отвечаю я. – Наша семья не из тех, кто стал посещать храмы в конце восьмидесятых, когда это стало можно делать. Мы из Церкви не уходили.

Звучит несколько высокопарно, но так оно все и было. Я вижу, что это очень нравится Аните. Сердца наши с самого начала влекут друг друга, но мой ответ располагает ко мне ее душу. Изучающее высокомерие в ее взгляде больше не появляется.

Анита узнает, что я много читаю, иногда пишу прозу, исторические очерки. Совпадение – оказывается, у нас любимые книги. И их много. Может, кажется, но она более ласково смотрит на меня. Потом речь снова заходит о ней.

Семья, у Аниты, мягко говоря, небогатая, ей уже надоела бедность, и она думает после института уехать отсюда… Не навсегда. Из Латвии, к сожалению, сейчас уезжает много молодежи.

– Даже про Россию думала, – говорит она.

– К нам точно не стоит, – отрезаю я вполне искренне.

Она с недоумением смотрит на меня. Тогда я читаю Аните стихотворение Лермонтова «Жалобы турка» (читателю: оно про Россию, прочтите обязательно, пересказывать Лермонтова не буду!). Похоже, она понимает меня, снова улыбается, уже по-другому, в ее балтийских глазах веселые искорки.

Анита берет меня под руку, я не очень люблю так ходить. С легкостью ловеласа – и откуда только взялась! – делаю непринужденное движение, и ее рука оказывается в моей. Она не против.

Скоро мы заходим в бар. Он располагается в подвале старого дома, просторный, в интерьере преобладают желтый и зеленый цвета. Много людей – есть и рижане, и туристы, в основном почему-то английские пенсионеры, хотя заведение, судя по интерьеру, рассчитано на молодежь. Здесь мы пьем Бауское пиво, здесь звучит удивительно приятная – я не слышал ее в России – мелодия Паулса.

Я смотрю на руки Аниты – пальцы длинные, такие бывают у одаренных музыкантов, на ногтях нет маникюра, этим породистым пальцам он просто не нужен.

На Аните почти нет украшений. Только на шее длинные деревянные бусы с изящной подвеской.

Чувствую ее взгляд. Мы долго смотрим друг на друга. Я гляжу на нее и чувствую, что теперь все изменилось, все не так, как до нашей встречи. Любуясь ей, каждой черточкой ее лица, я понимаю, что в ней нашел свое, мне предназначенное, что уже и не чаял обрести. Раньше в отношениях с женщинами я всегда прятал, скрывал от них часть себя. Ей же я хочу открыть каждый уголок своей души, хочу быть полностью открытым для нее. И тела наши должны открыться друг другу, слиться. Может, ошибаюсь, но в ее глазах – те же самые чувства.

Мы сидим за столиком, кружки с пивом отставлены в сторону и забыты. Наши руки встречаются и ласкают друг друга.

– Пойдем танцевать, – зовет Анита.

Вообще-то я плохо танцую, но с ней, кажется, буду делать все, что ей захочется. В баре есть небольшой танцпол, мы встаем, она скидывает свои шлепки и, опередив меня, босиком устремляется в его центр.

Латышскую музыку сменяли европейские мелодии, мы танцевали медленные и быстрые танцы. Трудно сказать, какие мне нравились больше в тот вечер. То ли те, когда в медленных ритмах музыки я обнимал Аниту и чувствовал ее тело, то ли когда смотрел на каждое ее стремительное и вместе с тем удивительное пластичное движение в быстрых композициях.

Не знаю, сколько было времени, когда мы вышли теперь уже на ночную улицу города…

В городе почти безлюдно. Несколько молодых, весело галдящих людей быстро проходят мимо нас: неподалеку один из дорогих ночных клубов.

На улице Гречниеку встречаем пожилую пару. Они идут медленно, держась за руки, неторопливая прогулка по ночной Риге, судя по всему, – одна из традиций их долгой общей жизни. На улице Алксная видим модно одетого солидного господина средних лет. Он не отрывает глаз от старинных амбаров, просто любуется ими. Они красиво освещены ночью.

Вот, пожалуй, и все люди, которых мы увидели на своей первой прогулке. Если не считать их, мы остались одни, наедине с этим городом.

Была удивительная гармония между Ригой и нами. Мы были счастливы, и, казалось, городу тоже было хорошо. Я и Анита ощущали пронизывающие все вокруг токи доброты. Доброты, созданной поколениями людей, вошедшей в древнюю причудливую ткань улиц. По-особенному смотрели на нас редкие светящиеся окна узких старинных домов, над которыми возвышались ярусы полуспрятанного темнотой шпиля кирхи святого Петра.

Я обнял Аниту за плечи, мы очень медленно шли по площадям, улочкам…

Каждый поцелуй имеет свой вкус, дает свою неповторимую гамму ощущений. Так вот ничего подобного тому, что подарили мне губы Аниты, у меня никогда не было. Я обрел нечто такое, чего был лишен всю жизнь.

Вдруг на нашем пути возникла какая-то темная фигура. К нам приближался человек с лицом в пятнах грязи, в темной одежде. В руке у него была длинная щетка необычной формы.

– Трубочист! – радостно воскликнула моя спутница, устремившись к нему. Несколько раз потрогала его одежду – говорят, это приносит счастье. Затем радостно помахала мне рукой, предлагая последовать ее примеру.

Гуляя и целуясь, мы прошли через всю «старушку», наконец, миновав Англиканскую церковь, вышли к набережной, к тому ее месту, где находится памятник мифическому гиганту Кристапсу, который, как гласит предание, давным-давно, когда мосты еще не построили, переносил людей через Даугаву. В нескольких сотнях метров от места, где мы стояли, находится терминал. Отсюда каждый день отплывают паромы в Стокгольм.

– Разберусь с делами в Москве, возьму отпуск, приеду – и давай побудем сначала здесь вместе, а потом поплывем куда-нибудь, – говорю я Аните.

– Я хочу этого, – отвечает она, и, помолчав, продолжает, – я часто смотрю на отходящий паром. До этого дня мне было не с кем уплыть на нем.

Мне очень хочется прямо сейчас сделать ей предложение быть всегда со мной. Я верю своим чувствам, знаю, что это серьезно, но решаю промолчать. Не хочу, чтобы Анита сочла меня легкомысленным.

На обратном пути – это произошло возле Домского собора – Анита сняла с плеча мою руку, замедлила шаг. Она вдруг стала очень сосредоточенной. Остановилась прямо напротив входа в храм. Какое-то время молча стояла. Я не мешал ей, подумав о том, что она, наверняка, молится.

Это действительно было похоже на обращение к Всевышнему. Анита сложила руки на груди, слегка подалась вперед, не отрывая взгляда от громады собора. Она долго стояла так, будто чего-то ждала.

Затем повернулась ко мне. Я поразился перемене, произошедшей в ней. Она выглядела потрясенной, как человек, получивший горестное известие. Кажется, даже слегка прикусила губу, чтобы не заплакать.

– Анита, что с тобой?

– Все в порядке.

Я понял, что она почему-то не хочет разделить со мной то, что сейчас чувствует. Ничего, сказал себе, всему свое время, все тяжелое в ее жизни мы будем нести вдвоем.

Да… Тут мне и самому стало не по себе. Я весь вечер не думал об этом, слишком все было хорошо. Просто забыл о том, что если Анита захочет быть со мной, мне обязательно предстоит провести с ней нелегкий разговор. Она должна все знать обо мне. И захочет ли она делить это со мной всю жизнь?

Неожиданно подул невесть откуда взявшийся холодный ветер. На меня навалилась отступившая после встречи на мостике усталость.

– Холодно, – говорит Анита.

Она действительно легко одета для прохладной ночи.

– Ты сегодня усталый, на себя не похож, – произносит она.

Гладит меня по щеке, а я думаю о том, что она необычайно хорошо ощущает меня. Впрочем, она уже знает и про трудные дни в Москве, и про бессонную ночь в поезде. Я гляжу на нее, мне удивительно хорошо. Тягостные мысли куда-то уходят.

Несмотря на мою настойчивость, Анита отклонила все предложения проводить ее до дома. Я записал цифры ее телефона в свой мобильный. Мы снова, уже ночью, шли к троллейбусной остановке через парк. Начался и тут же закончился небольшой дождик, мы переждали его под деревом. Светили фонари, дорожка в парке с блестящими в их свете лужами была сказочно красива. Весь мир казался мне прекрасным.

Но Анита… Она уже была не такой, как в баре, в начале прогулки. Изменилась после того, как остановилась у собора. Может, мне показалось, но она старалась не смотреть мне в глаза.

Но вот мы уже на остановке. Фары подходящего троллейбуса становятся все ярче и ярче.

– До свидания, завтра днем позвоню, – говорю я, – мы обязательно увидимся завтра.

– Да, – коротко отвечает она.

Я смотрю на ее силуэт в уходящем троллейбусе, а она подходит к его задней стенке и глядит на меня. Светлое окно, в котором стоит она, становится все меньше. Снова начинает накрапывать дождь.

Мне становится очень грустно, но я утешаю себя тем, что каждая минута приближает следующую встречу.

Исчезновение

Я обычно просыпаюсь по утрам в плохом настроении. Сегодня было совсем по-другому. Ведь накануне я встретил Аниту, мы договорились, что я позвоню ей. Я сделаю это, мы непременно встретимся. Может быть, я расскажу ей то, что ей следует знать про меня. Как она прореагирует? Что-то подсказывает мне, что все будет хорошо… Если она примет меня таким какой есть, то я сделаю все, чтобы она не пожалела об этом. И уже сегодня мы снова пойдем в старый город, а, может, отправимся гулять по пляжу и дюнам Юрмалы, вечером посмотрим закат на море. После чего, я уверен, – она согласится, – проведем ночь вместе. И затем будет еще один день, правда потом придется уезжать…

Но сейчас, в эти часы, это «потом» казалось таким далеким. К тому же я знал: обязательно вернусь к ней.

После завтрака я отправился на цветочный рынок, что напротив православного кафедрального собора, прошелся вдоль стоящих прямо на тротуаре и на лотках букетов (читателю: красота букетов, которые продают на этом рынке – тема отдельного разговора!) и наконец подобрал самый на мой взгляд подходящий – в красно-бело-розовой гамме. Цвета любви, верности и нежности. Все то, что я хочу ей дать.

Затем, бережно защищая букет от ветра, пошел к собору святого Екаба… Очень люблю улицу, которая идет от него вдоль Сейма к домам Трех братьев. Но сегодня я не смог любоваться этим уголком города – безумно хотелось, чтобы время шло быстрее! Я прогулялся к Пороховой башне, походил по лавочкам, где торгуют янтарем, ловя себя на одной-единственной мысли: думаю лишь о том, как то или иное украшение будет смотреться на Аните.

Купил ей кулон из желтого янтаря. Немного поговорил с мастером, разложившим свои изделия на лотке на площади Ливов. Оказывается, в их семье уже семь поколений делают янтарные украшения. Мастер, худой латыш с длинным утиным носом и большими желтоватыми глазами, разговаривал будто нехотя, с сильным акцентом, я чувствовал, что мало интересен ему. Как, впрочем, и весь остальной мир. Что ж, подумал я, такие люди с настоящим вниманием смотрят лишь внутрь себя и на янтарь, с которым работают. Оттого и видят его красоту.

Наконец, уже можно позвонить, я нахожу в адресной книжке московского мобильного ее номер, набираю. Соединения нет. Пробую снова и снова. Результат тот же. Черт возьми, в чем дело, что происходит?.. Смотрю на ряд цифр – код страны, потом собственно номер, вроде все правильно…

И вдруг – прошибает, как это ни банально звучит, холодным потом: записанный у меня номер состоит из семи цифр. Да, из семи, всего из семи, а рижские мобильные номера – восьмизначные! Получается, вчера, когда набирал на мобильном ее номер, пропустил, сам не знаю, как это вышло, одну единственную цифру. Теперь эта цифра отрезала меня от Аниты…

Следующие два часа я занимался тем, что набирал на мобильном разные номера – дополняя семь имеющихся цифр восьмой в разных комбинациях. Тщетно… Большинство абонентов, к которым я попадал, просто говорили, что я ошибся. Но такими лояльными были не все – четыре раза меня обругали на русском и шесть – на латышском.

Я перебрал все комбинации цифр, для экономии денег купил местную телефон-карту, но до Аниты так и не дозвонился…. Получается, я сделал не одну, а еще больше ошибок, когда записывал номер – сказалась все-таки накопленная в московской гонке усталость…

Холодало, тепло первого дня сменил холодный, порывистый ветер.

Город-корабль попал в небольшой шторм. А я шел в этом ветре мимо готики Риги, не замечая ее, и искал Аниту. К вечеру ветер набрал силу, стал таким, что приходилось наклоняться вперед, чтобы продолжать путь. Я искал ее везде, зашел и в рижское бюро информации для туристов. Спрашивал про Аниту, описывал ее, пожилая, еще красивая элегантной осенью латышка, выслушав мое описание, слегка пожала плечами, и, как мне показалось, с сожалением ответила, что экскурсовод, подпадающий под это описание, здесь не работает.

Я так и не встретил ее в те два дня, которые оставались от моего отдыха в Риге. «Зато два дня я жил в городе мечтаний, стремясь к мечте. А это, может быть, лучше, чем осуществление мечты», – успокаивал я себя, отправляясь на вечерний поезд. Жалкая попытка отнестись к произошедшему философски. «Еще неизвестно, что она скажет, когда узнает от меня то, что собираюсь сказать о нашем будущем», – говорил я себе. Но и это не помогало.

Сначала я думал, что скоро забуду ее, как бывало с другими женщинами. Этого не происходило. Непроходящая тоска по ней жила во мне… Эта тоска обессиливала, я будто лишился части себя самого. Чувствовал – уже никогда не стану таким, как до встречи с ней.

Я пытался найти Аниту, через интернет, оказываясь снова в Риге, – к сожалению, приезжать сюда удавалось нечасто, – искал ее в каждой идущей навстречу женщине.