Текст книги "История Тамбовской Епархии. Курс лекций"

Насколько хождение по домам было тяжелым трудом, понимаешь, когда читаешь признание одного священника, сделанное им на страницах тамбовской церковной прессы в 1909 г. Он пишет следующее: «Хождения по приходу вошли в обычай давно, сотни лет тому назад, когда в каждом приходе было не более 50—100 домов, когда не было сокращений штатов; тогда легко было управиться, не спеша. А теперь, когда 300—400 домов нужно обойти в три-четыре дня (после этого срока прихожане встречают батюшек с упреками и недовольством), теперь можно еще удивляться, как это еще у батюшек движется язык выговорить: «тара-бара» [42].

Следующим по значимости в церковно-приходской жизни шли поминания умерших родственников прихожанами разного вида: панихиды, заупокойные литургии, сорокоусты, годовые, вечные и прочее. В основной своей массе жители Тамбовской епархии чтили своих умерших родственников. Чин отпевания всегда проходил в присутствии всех родственников и без сокращений. Причем священник с причтом обязан был сопроводить гроб с телом покойного, до кладбища не зависимо от его материального достатка. Насколько обременительной была эта обязанность видно из того, что зачастую сопровождать процессию приходской священник поручал диакону или, даже псаломщику, что вызывало нарекания и жалобы прихожан. По этому поводу в 1901 г. епископ Тамбовский Георгий (Орлов) издал специальный указ, по которому: «Без участия священника не может совершаться ни одна треба, если же они не участвуют, то это преступление против должности» [39].

В Тамбовской епархии весьма распространенным был обычай заказывать так называемые заупокойные литургии, которые служились в будничные дни. Весьма часто служились панихиды, был распространено служение проскомидных поминаний и сорокоустов. Кроме того, практически в каждом храме существовал синодик, в который были записаны имена «вечно поминаемых». Услуга эта стоила весьма дорого, но деньги с вечного помина как раз и составляли основную часть причтового капитала, шедшего на обеспечение недееспособного духовенства и членов семей духовенства.

Жизнь священника в дореволюционной России была не из легких, вот как описывает один свой стандартный день священник в 1909 г.: «Встал я в 4 ч. утра; прочитал правило; остлужил утреню и Литургию; было погребение младенца; домой зашел переодеться и в приход; обошел с молебнами 47 домов, как раз до вечерни; отслужил вечерню; съездил причастить за 3¹/₂ версты по грязи, на трехного буланке и на деревенском „велосипеде“, хромающем на все четыре стороны света белого… Спасибо, матушка выслала за мной в деревню свою лошадь, и я вернулся домой за 9 ч. вечера. 17 часов работы!». И так каждый день.

С проповедованием Слова Божия в Тамбовской епархии дело всегда обстояло плохо. Для XVIII начала и первой половине XIX в. всерьез говорить о проповеди со стороны духовенства и не приходится. Например, духовенство Кирсановского округа в 1812 г. произносило по одной проповеди в год, да и то не своего сочинения, а по книгам. В это время произнесение проповедей было уделом архиереев и некоторых образованных настоятелей монастырей, таких как архимандрит Иннокентий из Трегуляева монастыря, который сочинил две проповеди и считал это особым своим достижением. Причем проповеди читались в торжественных случаях, а не за каждой праздничной или воскресной службой.

Со второй половины 1850-х гг. у нас появилось несколько архиереев, которые немало внимания уделяли своим собственным проповедям. Среди этих архиереев, конечно же, стоит выделить епископа Николая (Доброхотова). Его проповеди публиковались в «Тамбовских епархиальный ведомостях», а затем вышли отдельным изданием. Много проповедей произнесли епископ Феофан (Говоров), епископ (в будущем митрополит Московский) Макарий (Булгаков). С началом издания Тамбовских епархиальных ведомостей (1861 г.), почти в каждом номере публиковались лучшие проповеди тамбовских священников, как образец для других, а в 1870 – 1880-х гг. изданы первые сборники проповедей приходских священников, наиболее заметными среди них был сборник проповедей протоиерея Иоанна Кобякова

С конца XIX в. проповеди стали уделять все большее внимание. Теперь духовенство просто обязывалось проповедывать за каждым богослужением, но по-прежнему среди читаемого: «Проповеди собственного сочинения произносило сравнительное меньшинство духовенства и притом градским, большинство же духовенства произносят проповеди готовые, по печатным книгам» [41]. Кроме обычного чтения проповедей стали внедрять и некоторые другие формы: катехизические поучения, которые обычно для желающих читались после службы или священником или диаконом по сборникам протоиерея Нардова, профессора Царевского, прот. Путятина, священника Стратилатова; внебогослужебные собеседования, которые предполагали не только чтение поучений, но и простую беседу священника с прихожанами в где он отвечал на вопросы касающиеся вероучения. Внебогослужебные собеседования часто сопровождались чтением акафиста и общим пением причем: «Народ в свободное время посещает внебогослужебные собеседования охотно и в немалом количестве, слушают их внимательно и особенно усердно принимают участие в общем пение» [42].

По указанию епископа Иеронима 21 августа 1896 г. в каждом городе были созданы из компетентных протоиереев и священников уездные комиссии для рассмотрения проповедей собственного сочинения. Необходимость в этом была очень острая, так как вызовы времени требовали теперь, чтобы пастырь говорил с народом не посредством книги, а сам. Но те проповеди, которые сочинялись, отличались, по большей части сухостью, отвлеченностью, отсутствием примеров из жизни, неприспособленностью к современным событиям жизни, нелогичностью. Все эти недостатки комиссии были призваны исправлять [43]. Но в целом комиссии эти не оправдали надежд, возлагаемых на них епархиальным начальством, и были 9 сентября 1904 г. упразднены. Функции их передали Тамбовскому миссионерскому Казанскому Богородичному братству [39]. Чтобы как-то способствовать усилению проповеди 18 сентября 1904 г. указом Св. Синода было разрешено проповедовать в церквах учителям церковно-приходских школ, если на то будет у них желание [39]. И в тоже время запрещено священнослужителям, которые не получили полного богословского образования читать проповеди собственного сочинения, а только по книгам.

В 1908 г. благочинные отмечали, что в городах проповеди и катехизические поучения произносятся регулярно. В Тамбове за архиерейским богослужением в кафедральном соборе проповеди произносили все священники города по списку. В селах же хотя и произносили проповеди, но все больше по книгам, а не собственного сочинения, а среди сельского духовенства существовали и такие мнения: «Церковное проповедничество не вполне достигает своей цели – религиозного и нравственного исправления прихожан. Церковная кафедра такое место, с которого не обо всем удобно говорить (…) и самый способ церковного проповедничества не соответствует понятиям простого народа» [44]. В целом народ положительно воспринимал проповедь, но по замечанию многих священников: «Народ любит больше живое слово о предметах веры и благочестия и о совершенной жизни и понятно почему: вера – это его жизнь, современные вопросы – болезнь его души». А в 1-м Моршанском округе наблюдалось такое явление: «Что при появлении на кафедре проповедника народ спешил выйти из храма» [44]. В чрезвычайно политизированном обществе все больше сельских священников: «Отнекивается от официального проповедничества, разумно остерегаясь разных черных, красных и всевозможных цветов сотен, для которых «не доделаешь, – бьют, переделаешь, – бьют и прекрасно сделаешь – не угодишь». Кроме того, один из сельских священников резонно замечал по поводу слабой проповеднической деятельности сельского духовенства по сравнению с городским: «В городе, понятно, можно вести такие беседы; там на 40—50 проповедников три, кажется, проповеднических пункта, а на каждого проповедника придется вести две-три беседы; там есть и школьные просторные залы, и голосистые диаконы, и регенты и певцы». Однако в городе в отличие от села: «Можно бы и требовать и ожидать более лучших результатов, но религиозность и нравственность там хромают на оба колена… во всяком случае, намного неудовлетворительнее, чем в деревне» [45].

Долгое время священник мало чем выделялся из среды обычных прихожан, даже одежда его в повседневной жизни, во всяком случае, в сельской местности, не отличала его от простых крестьян. Единственное, что оставалось неизменным это длинные волосы и таковая же борода. А так жили в таких же, как крестьяне избах, пахали землю, вели хозяйство. В конце и начале века духовенства и по уровню образования не стояло выше своей паствы. Епископ Феофил в свое время сетовал на то, что получает прошения от священнослужителей, которые они не могут подписать по своей неграмотности. И вот уже он ставит задачу в одном из своих указов, чтобы духовенство: «Не только по душе, но и по телу должно быть отлично от другого, простого народа и тем приобретать себе почтение и уважение» [19]. Эта мысль епископа стала определяющей в последующее время. Постепенно рос образовательный уровень духовенства, менялись его взгляды, священнослужители со второй половины века уже почти не занимались крестьянским трудом, сдавая свою землю в аренду чаще всего тем же крестьянам. Они уже и внешне выглядели иначе, и быт их отличался от быта крестьян и условия жизни. Духовенство на селе при фактическом отсутствии интеллигенции к концу века и было единственным представителем интеллигенции на селе, заменяя часто и врача, и агронома. Уровень ответственности и обязанности пастыря увеличились. Он теперь не только исполнитель треб, но и общественный деятель, организатор школьного просвещения и христианской благотворительности.

В сельской местности слово священника долгое время оставалось высшим авторитетом. Пастыря уважали и часто прощали ему какие-то мелкие слабости. Но в течение века отношения пастырей и его паствы все больше портил вопрос материального обеспечения. Сельские пастыри фактически отказались от ведения натурального хозяйства, а полугородской образ жизни требовал больших средств, кроме того, дети духовенства получали образование куда более высокого уровня, чем крестьянские детишки, а оно не было бесплатным. Год обучения в Шацком духовном училище в 1907 г. стоил 80 руб. (с общежитием и питанием), а это достаточно крупная сумма, если учесть, что казенное жалование псаломщика составляло 100 руб. в год. Из учащихся духовных школ едва ли 20% обучалось за казенный счет, все остальные, так или иначе, платно. Крестьяне стремились сократить те суммы, которые они традиционно платили за требы, священнослужители наоборот оставить их прежними или даже повысить. Отсюда частые конфликты с прихожанами, взаимные обвинения и недовольство. К началу века практически во всех селах Тамбовской епархии крестьяне перестали давать духовенству ругу – традиционное ежегодное приношение в виде продуктов питания.

В городе, где священнослужители были более обеспечены и имели возможность подработать, преподавая Закон Божий (а это был обязательный предмет) в различных светских учебных заведениях, имелись несколько иные проблемы и главная из них отсутствие крепкой связи между паствой и духовенством. Вот как об этом писал в своем отчете тамбовский благочинный в 1911 г.: «Нет и особой тесной близости. Заметна обособленность между ними. Духовенство живет само по себе, паства сама по себе. Причина этого заключается в том, главным образом, что мало точек соприкосновения в деятельности приходской между паствой и духовенством. Все ограничивается почти лишь исправлением треб и совершения богослужений. Единение между ними оживает на почве приходской благотворительности, которая начинает развиваться».

Но, тем не менее, жизнь городского священника была не в пример лучше, чем у сельского. Протоиерей Виктор Певницкий на заре своей жизни вспоминал, как тяжело ему было в бытность его приходским священником Покровской церкви и ему как молодому священнику поручили окормлять так называемые Покровские выселки (ныне Покрово-Пригородное), когда крестьяне: «Одолевали меня частыми тасканиями к ним безвременно, причащать больных, и ехать к ним на их тощих лошаденках в деревенской телеге или санях в непогоду; да и в городе много было бедноты в самых захолустных и грязных местах по окраинам города; по их хижинам приходилось ходить пешком в грязь и непогоду. В это время я опытно узнал, как тяжела жизнь приходского священника» [21].

Не просты были отношения духовенства и с дворянским сословием или как еще говорили образованным классом. Общее отношение к духовенству со стороны этого самого сословия было если не пренебрежительным, то равнодушное. Едва ли духовенство пользовалось каким-то большим авторитетом среди дворян, скорее за ними признавалось некая важная функция по обузданию низменных инстинктов толпы. Иногда в них могли видеть равных партнеров, когда священник участвовал наравне со всеми в карточной игре (такие случаи были), но редко видели в них именно пастырей, к которым можно обратиться для разрешения духовных и жизненных вопросов. Показателен случай, произошедший в с. Верхнее Чуево Борисоглебского уезда. Когда в 1897 г. крестьяне избрали церковным старостой местного землевладельца дворянина Александра Александровича Колчака, то тот повел дело по церковным делам сообразно своим взглядам, ничуть не прислушиваясь к мнению священника Ивана Антоновского. Последний начал жаловаться на старосту в консисторию и обвиняя его в том, что он уклоняется от принятия присяги, вынимает деньги из кружки, церковные вещи продает без согласия причта, сам почти не бывает в храме, а церковь доверяет своему прикащику человеку сомнительного поведения. Как это не удивительно Колчак по всем пунктам оправдался, хотя формально и была признана их справедливость, и в данном случае Консистория приняла сторону старосты-дворянина удовлетворившись его объяснениями и оштрафовав священника на 15 рублей [46]. Впрочем, многое зависело от архиерея в таких делах. В бытность управляющим Тамбовской епархией епископом Николаем (Доброхотовым) нам известно, по крайней мере, два дела, когда помещики-дворяне пытались обвинить священника в подстрекательстве крестьян к бунту. В с. Павловском Усманского уезда в 1850 г. помещик Скуратов обвинил местного священника Якова Орлова в подстрекательстве крестьян к бунту. Суть дела заключалась в следующем: 30 июля 1850 г. по окончании литургии при выходе священника с причтом из церкви крестьяне объявили им, что управляющий г. Скуратова обременяет их работами в воскресенье и праздничные дни и даже Светлую неделю. Священник смело стал говорить, чтобы они в праздник не работали. Все решили на работы не выходить. После чего прямо от церкви священник пошел к помещику Скуратову в дом и объявил ему о таковом решении его крестьян. Скуратов пожаловался Губернатору, тот 20 сентября 1850 г. обратился в ТДК и просил: «Для устранения сомнительного влияния священника имения г. Скуратова на крестьян, могущего иметь весьма важные последствия, перевести его в другой приход». Но Консистории без сомнения не без влияния епископа приняло следующее решение: «Оставить его на месте. Не имея к тому переводу причин и законного основания. Прихожанами своими одобряется с весьма хорошей стороны и даже никто решительно из прихожан его и самих помещиков не желает вывода его Орлова из прихода» [47].

В городе ситуация, когда: «Некоторые интеллигенты совершенно не принимают духовенство, а некоторые, чтобы духовенство не беспокоило их своими посещениями пересылают заранее с прислугой свои подачки с тем, чтобы оно уже в дом не являлось». Стало не исключением, а типичной картиной.

Внутрипричтовые конфликты в среде духовенства существовали всегда. Суть чаще всего лежит в области психологической, чем материальной. Ведь причт, особенно многоштатный, это всегда коллектив разных характеров и если они слишком противоположны, то конфликты неизбежны. Кроме того, священнослужители носители тех же страстей, что и все люди и в духовной среде такие страсти как тщеславие, честолюбие, непомерные амбиции, властолюбие, порой принимали поистине гротескные черты. В 1898 г. в с. Росляи Борисоглебского уезда активный священник Петр Благонадеждин: «Постоянно помогает бедным, в голодные годы кормил всех прихожан, состоял председателем попечительства, один из лучших деятелей и честнейший священник. Он перестроил и украсил церковь, улучшил службу в храме, дал прихожанам понять, что такое пьянство, учредил общество трезвости, открыл попечительство, помогает бедным погорельцам, в голодные годы многих спас от смерти» [46]. Это в свою очередь вызывает зависть у второго священника Василия Архангельского, который, объединившись с церковным старостой, тоже недовольным деятельностью Благонадеждина, начинает писать жалобы на своего собрата. Наврядли тихий отец Василий решился бы на такое, наверняка можно было как-то умиротворить его, но на беду у отца Петра властный характер и он: «Не только поставляет себя авторитетом выше всех авторитетов, отец Петр счел для себя неудобным жить с собственной матерью выстроив для нее маленькую избенку, где она терпит горе и плачется на него». В результате отец Благонадеждин вынужден был искать себе другой приход.

В начале XX в. страна и русское общество оказалось в совершенно новой политической ситуации. Государь решил ввести в империи некие элементы парламентаризма. Духовенство поначалу очень активно включилось в новую политическую жизнь. И высшее духовное уководство пыталось контролировать этот процесс. При выборах в 4-ю Государственную Думу собрание представителей от уездных комитетов разослало всем благочинным специальную инструкцию по поводу выборов утвержденную архиепископом Тамбовским Кириллом следующего содержания: «1) рекомендовать духовенству подавать голоса только за тех лиц, которые действительно преданы Церкви, Царю и родине; 2) без особого благословения Его Преосвященства никому из духовенства не выставлять свои кандидатуры в члены ГД; 3) просить отцов Председателей комитетов сообщить настоящим о предвыборном собрании 15 сентября по выборам уполномоченных от духовенства; 4) устроить предвыборное собрание духовенства и перед выборами гражданских выборов 5 октября; 5) такое же собрание произвести и перед выборами в ГД; 6) просить Его Преосвященство возместить все расходы по выборам» [48]. Т. е. решение это свидетельствовало о том, что прилагалось максимум усилий, чтобы хотя бы духовенство голосовало как надо и за кого надо. Но едва ли это было возможно, так как в среде духовенства по политическим вопросам был полный разброд и шатание, кто-то сочувствовал кадетам, кто-то октябристам, а кто и эсерам. По поводу единства священник И. Лавров 11 сентября 1912 г. писал благочинному 1-го Моршанского округа священнику И. Моршанскому: «Все наши силы должны быть направлены к тому, чтобы нам объединить духовенство (…) Я только боюсь, что мы будем действовать вразброд и из нашей внушительной силы образуется мыльный пузырь» [48].

Общественная сила в виде Союза Русского Народа, которая, казалось бы должна была объединить все духовенство также вызвала неоднозначную реакцию священнослужителей. Многие из них откровенно не разделяли взглядов союзников и иной раз саботировали их мероприятия, то, не приняв участие в каком-нибудь молебне, то знамена не освятив. В 1914 г. глава Кадомского отделения СРН В. В. Петров-Чурмонтеев активно пытался привлечь к работе в отделении Союза местное духовенство чему-то противилось и на своем общем собрании 4 февраля 1914 г. постановило, что: «Жители г. Кадома исключительно православные и монархисты, твердо держащиеся своей веры. Отдел СРН существует только на бумаге, а активной деятельности не проявляет, ибо к таковой деятельности до сих пор не предоставлялось поводов» [49]. В целом можно сказать, что духовенство оказалось не готовым к тому, что общество стремительно политизируется, не смогло выработать какой-то единой позиции по насущным вопросам современной жизни, а поэтому и не могло на них ответить или предпринять какие-то правильные шаги. В будущем это сыграло свою отрицательную роль в тот момент, когда разные революционные идеологии (типа обновленчества) проникли в церковную среду.

Лекция 11. Духовное образование в Тамбовской епархии в XVIII – нач. XX вв.

Духовное образование в России проделало сложный и долгий путь. В допетровской Руси духовенство в основном училось само, перенимая основы веры и грамоты от отцов и дедов (в этом и была одна из причин раскола – отсутствие нормального духовного образования, как следствие духовное невежество). А между тем в западных областях, в частности на Украине и в Белоруссии пытались поставить образование духовенства на регулярную основу и открывали духовно-учебные заведения по типу католических. Так появились Киевская духовная академия. К тому времени, когда русские цари озаботилось образованием духовенства, проще всего было перенять опыт той же Киевской академии на русской почве, чем выдумывать собственный велосипед. Иные ученые правда приводят сейчас довод, что альтернатива западным школам (латинским) все же была в лице Славяно-греко-латинской академии, но, во-первых, так ли уж сильно она отличалась от латинских коллегиумов, а во-вторых к тому времени образованных греков-учителей было также мало, как и русских, да и большая часть их получило свое образование на Западе. Так в XVIII в. стали возникать русские духовные школы почти точные копии своих католических собратий.

На Тамбовщине первое духовно-учебное заведение появилось в 1779 г. Им стала Тамбовская духовная семинария, которая и дала начало двухуровневой системе духовного образования: начального и среднего. Открыта она была указом императрицы 22 сентября (ст. ст.) 1779 г. и на первом этапе своего существования размещалась в стенах Нижне Ломовского Казанского мужского монастыря. На содержание семинарии из государевой казны ежегодно отпускалось 2000 рублей. При первом ректоре семинарии архимандрите Иоанникии (Беркуте) в 1780 г. было открыто пять классов: низший, грамматический, риторики, философии и богословия.

С 1786 г. на Набережной улице г. Тамбова городскими властями было выделено место под строительство семинарии, и уже в 1788 г. в новое здание было переведено два класса философии и риторики, а в 1798 г. переводятся и все остальные.

После реформ духовно-учебных заведений в 1867—1870 гг. при семинарии создана образцовая воскресная школа, где преподавали ученики старших классов. В 1847 г. на втором этаже семинарского здания была устроена Никольская церковь. Последние крупные строительные работы в семинарии производились в 1907—1911 гг., в это время была устроена новая семинарская церковь в честь свв. Кирилла и Мефодия в южную часть здания. При основании Тамбовской семинарии в ней обучалось 29 человек, в 1799 г. 592, а к началу XX в. более 600. Семинария была одним из крупнейших духовно-учебных заведений в стране.

Тамбовскую духовную семинарию возглавлял ректор, инспектор и два его помщника осуществляли надзор за воспитательным процессом в семинарии, эконом ведал хозяйственными делами. Кроме того, существовали и коллегиальные органы управления – это Семинарское Правление (финансово-хозяйственные дела), Педагогический совет (учебный процесс). Обучение в семинарии было платным для выходцев не из духовного сословия. Существовала возможность получать стипендии, а для для семинаристов из бедных семей и сирот жить в казенном общежитии и на государственный счет. Но все же основная часть семинаристов жила на квартирах в городе за свой счет.

С 1788 г. в семинарии стала формироваться фундаментальная библиотека. Здесь были представлены почти все богословские издания, выходящие в Лейпциге, Париже, Кельне, Лондоне, Риме, Вене, Берлине, Петербурге и Москве. Много книг семинарии жертвовали тамбовские епископы, особенно епископ Феофил (Раев) и Феофан (Говоров). После смерти митрополита Антония (Вадковского) в семинарскую библиотеку передали книги из его личного собрания (3603 книги). Среди семинарских книг находились такие раритеты как рукописная «Бытность архиереев тамбовских» и Коран, изданный на французском языке в 1514 г.

Первоначально в семинарии читались курсы риторики, грамматики, философии и богословия. Ученики богословского класса в обязательном порядке по чреде говорили проповеди в храмах города в праздничные и воскресные дни. Особое значение придавалось изучению древних языков латинского, греческого и древнееврейского. Ученики обязаны были делать переводы цицироновых писем и богословских трудов Фомы Аквинского. В течении XIX века вводились все новые и новые предметы: гомилетика, сравнительное и нравственное богословие, история раскола и сектантства, церковная история, гражданская история, французский и немецкий язык, физика, психология, логика, алгебра, дидактика и педагогика, медицина, агрономия, история русской словесности, география и многие другие. Одно время в Тамбовской семинарии преподавался мордовский и татарский язык, а преподаватель М. Тюменев одним из первых перевел Евангелие на мордовский язык. К началу XX века курс обучения в семинарии длился шесть лет и состоял из шести классов по два отделения в каждом классе (1 и 2 разряда).

В Тамбовской духовной семинарии всегда был очень сильный педагогический состав. Здесь преподавали такие замечательные педагоги, как Н. Говоров (создатель одной из лучших русских грамматик), знаток раскола Н. Чиннов, логик и философ, первый составитель жизнеописания прп. Марфы прот. М. Сладкопевцев, основатель тамбовской школы пчеловодства С. Вадковский, словесник Н. Орлов, исследователь и знаток русского хорового искусства прот. В. Лебедев, один из первых серьезных исследователь иконографии архимандрит Христофор (Смирнов) и многие другие. Выпускниками семинарии в разное время были: митрополит Санкт-Петребургский Антоний (Вадковский), священномученик митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), митрополит Вениамин (Федченков) известный также как прекрасный духовный писатель, епископ Симбирский Варсонофий (Охотин), архиепископ Иркутский Вениамин (Благонравов), прп. Амвросий, старец Оптинский, автор трудов по аскетики, монашескому деланию и пастырскому богословию архимандрит Тихон (Ципляковский), автор «Истории Русской Церкви» многих богословских трудов архиепископ Черниговский Филарет (Гумилевский), профессор Казанской Духовной семинарии Богословский М. Н., профессор Московского университета Попов А. Н., доктор медицины Добродеев И. Е., профессор Киевского университета историк и этнограф Аристов Н. Я., ботаник Н. Гремяченский, писатели Левитов А. И., Воронский А. К., экономист академик Островитянов К. В.

Тамбовская Духовная семинария была средним учебным заведением, дававшем неплохое среднее специальное образование. Выпускники семинарии становились не только священниками, но могли дальше продолжить свой путь поступив в светский университет и стать врачами, инженерами, учителями, ветеринарами, агрономами, учеными.

Начальное духовное образование можно было получить в духовном училище. До 1808 г. духовные училища входили в состав семинарии. Разделялись они на 8 классов: подготовительный (информаторий), 1-й онология, 2-й инфима, 3-й грамматика, 4-й сентаксима, 5-й пиитика, 6-й риторика, 7-й философия, 8-й богословие. Три последних класса это курс уже симинарии. В последних двух учились по 2 года. В 1808 г. первые четыре класса (онологий, инфима, грамматика, сентаксима) отделили решив, что это будет курс духовных училищ. В Тамбове училище еще существовало совместно с ТДС, а вот первое самостоятельно духовное училище в епархии основали в 1814 г. Тогда на средства благотворителей в доме протоиерея Асинкрита Иванова, было открыто Темниковское духовное училище. В следующем 1815 г. училище открыли в Елатьме при упраздненном Успенском монастыре, в марте 1815 г. в Шацке, в сентябрь 1815 г. в Лебедяни и Борисоглебске.

В Тамбове духовное училище от семинарии было отделено лишь в 1818 г. В Духовной семинарии теперь было 3 класса по 2 года (низший, средний, высший, т. е. бывшие, риторики, философии и богословия их еще долгое время так и называли) и 3 класса Тамбовского Духовного училища. В свою очередь Борисоглебское и Елатомское училища преобразовали в приходские училища, а Шацкое и Лебедянское в уездное (т. е. программу сократили до курса информатории и онологии).

Тамбовское Духовное училище было очень большим: в 1825—1826 гг. здесь обучалось 1003 человека и поэтому в следующем учебном году от училища отделили приходское училище (по курсу подготовительного). Но проблема этим не решалась, так как с сокращением курса Борисоглебского и Лебедянского училищ все дети духовенства южных уездов стремились попасть в Тамбовском училище, и вот в 1829 г. открыли Липецкое ДУ и закрыли Борисоглебское и Елатомское. Однако и это не решило проблему – уездные училища были бедными, средств на их содержание практически не выделалось и епархиальные власти вынуждены были закрыть еще и Лебедянское училище. А тем временем Тамбовское училище продолжало «распухать», в 1837—1838 гг. здесь обучалось 1207 учеников. И вот с начала 1851—1852 гг. в Тамбове было открыто 2-е духовное училище.

Очень долго в Тамбове стоял вопрос с помещениями для училищ. С самого своего основания 1-е училище помещалось в корпусах ТДС и лишь в 1832 г. приобрели на берегу р. Цны по Киркиной улице (ныне ул. А. Бебеля) дом для классов. Епископ Арсений (Москвин) в 1840 г. уговорил помещицу Е. А. Андреевскую пожертвовать 1-му ТДУ деревянный дом на берегу Цны по Тезиковской улице (ныне ул. С. Ценского) для общежития. Но помещения эти были настолько плохи, что зимой в классах было невозможно учиться, так как они не отапливались, а с открытием 2ТДУ классы первого училища перешли второму. Собственное хорошее комфортабельное помещение для 1ТДУ было построено в 1894 г., а для 2-го (начавшего с 1903 г. именоваться Серафимовским) лишь в 1904 г. [50].

Обычно в 1-й класс училища поступали в 7—8 лет, обучались чтению (русскому и славянскому), чистописанию и нотному пению. Во 2 классе изучали сокращенный катехизис, начальную российскую грамматику, четыре правила арифметики, чтение. В 3 и 4 классе прибавлялись: Священная История, пространный катехизис, церковный устав, российская и славянская грамматика, латинский и греческий язык, арифметика, церковный обиход и партесное пение, география. К концу века в программе обучения еще появились новые языки (французский, немецкий), черчение, природоведение, церковная и гражданская история России.