Текст книги "Современный человек: в поисках смысла"

Животное не знает о своей смертности, смерть настигает его неожиданно. Смерть человека также всегда неожиданна, но то, что она когда-нибудь, так или иначе, наступит, всякий знает твердо. Смерть – это самая крайняя из возможностей человека. Человек выстаивает перед этой возможностью, не делая ее действительной по средствам самоубийства. «Давать такой возможности оставаться возможностью… значит предтечь к ней. При этом мир начинает отступать назад, он распадается в ничто. Возможность смерти означает: когда-нибудь я покину этот мир… Так здесь и оказывается, что возможность выбора пред-задана Dasein. Dasein во всякий миг может устанавливаться так, чтобы выбирать между собой и миром… Итак, предтечь – значит выбирать, выбирать – значит быть решительным, – решительным не к смерти, но к жизни. Такое выбирание и такая решительность и есть выбор ответственности, какую Dasein принимает на себя самого… Выбирать для себя самого ответственность – значит выбирать совесть… Всякое действие – это в то же самое действие вина. Ибо по сравнению с требованиями совести возможности действия ограничены… Что означают такие взаимосвязи? Само предтекание в крайнюю возможность меня самого, возможность, каковая я пока еще не есть, но каковой я буду, есть будущее бытия. Становиться виновным есть не что иное, как ношение с собой прошлого… А вместе с этим человеческое Dasein собственным, настоящим образом входит в настоящее, в действование. Dasein есть не что иное, как бытие временем. Время – это не что-то такое, что происходит во вне меня в мире, но то, что я есмь сам» [20]20
  Хайдеггер М. Исследовательская работа В. Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни // 2 текста о В. Дильтее. М., С. 170–171.


[Закрыть].

Ни предшествующая Хайдеггеру психология, ни предшествующая антропология никогда не мыслили человеческое бытие подобным образом. Они вообще абстрагировались от того, что человек временное существо, забыли о смертности. Само здоровье понималось ими чуть ли не как бессмертие, сама терапия была направлена на продление жизни. Если бы медицина не внушала нелепую мысль, что человек умирает от болезней, смерти бы не было вообще. Человек умирает от смерти. Заслонение этого факта, изгнание сознания смертности из человеческого мышления означает, что человек перестает выстаивать перед смертью, а это, в свою очередь, означает, что он перестает чувствовать остроту собственного существования, перестает каждый раз выбирать между собой и миром, перестает быть решительным, свободным, ответственным, теряет совесть и чувство вины. Такой человек без будущего, настоящего и прошлого и в самом деле подобен вещи, с которой постоянно что-то случается, с которой можно делать все что угодно.

Но каким образом дело доходит до такого превращения человека в вещь? Проще всего свалить вину за это на науку, которая вдруг, по какому-то недоразумению стала объективировать человека. Это не могло случиться «вдруг»; если дело дошло до объективации, то это нужно объяснить из самого бытия, объяснить это как одну из возможностей самого Dasein. И Хайдеггер дает такое объяснение. Во-первых, наука – далеко не универсальный феномен, она историческое порождение. Люди могут жить без всякой науки. Человек изначально погружен в мир, его бытие есть бытие в мире. «Каким образом мир дан? Первоначально, не как объект теоретического познания, но как окружающий мир… Предметы – это первично не объекты теоретического познания, но те вещи, какими я занимаюсь, с какими имею дело, – они имеют в себе отсылки к тому, для чего они служат, к их применению, к их полезности… Пространство окружающего мира отнюдь не пространство геометрическое. Оно в существенном отношении определено моментами близкого и далекого… Поэтому ему не присуща однородная структура геометрического пространства. Оно скорее обладает определенными отмеченными местами… Окружающий мир ближайшим образом дан в практическом осмотре. Возможность теоретического исследования возникает лишь после определенного изменения установки… Мы сейчас обсуждаем здесь не акты и не переживания сознания, а определенные способы бытия в мире. Мы определяем это бытие как заботливое устроение дел в мире через обхождение с вещами. Такое заботливое есть всегда и устроение меня самого. Поэтому собственный, настоящий бытийный характер Dasein – это забота» [21]21
  Хайдеггер М. Исследовательская работа В. Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни. С. 162–165.


[Закрыть].

Другой важный момент состоит в том, что Dasein «определяется со-существованием других действительностей, отличающихся тем же бытийным характером… У всех нас один и тот же окружающий мир, мы в одном и том же пространстве. Пространство – для нас друг с другом, и мы тут друг для друга. Напротив того, стулья в этой комнате лишь наличествуют, они не пребывают здесь друг для друга, и хотя они все в этом пространстве, но они не обладают этим пространством здесь. Итак, бытие в мире – это совместное бытие друг с другом (Mitsein). Этим бытие друг с другом определяется даже и в том случае, если фактически тут нет никого, кроме меня» [22]22
  Хайдеггер М. Исследовательская работа В. Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни. С. 163.


[Закрыть].

Это совместное бытие друг с другом осуществляется в общении. И вот тут-то возникает возможность для неподлинного, несобственного существования Dasein. «Говорение по большей части вовсе не проистекает из изначального знания дела. В широких масштабах речь проистекает из того, о чем знают понаслышке… Речь как вторение характеризуется тем, что сказанное затвердевает в своей общей значимости, а при том удаляется от самой сути дела… По большей части и ближайшим образом мы – это не мы сами. Скорее, мы живем изнутри того, что говорится, о чем судят да рядят, из того, как вообще смотрят на вещи, чего требуют» [23]23
  Там же. С. 164–165.


[Закрыть]. Эту силу повседневного, неопределенного существования, эту возможность неподлинного, неличного бытия Хайдеггер называет «Das Man» (на русский язык это условно можно перевести как «люди», артикль «Das» означает средний род, чем подчеркивается массовость и неопределенность: «Люди говорят, что…»).

Бытие Das Man характеризуется Хайдеггером как болтовня, любопытство, двусмысленность, обреченность, брошенность. «Болтовня раскрывает Dasein, понимающее бытие к его миру, к другим и к нему самому, однако так, что это бытие к чему обладает модусом беспочвенного колебания во взвешенном состоянии. Любопытство раскрывает все и вся и однако так, что внутри – бытие есть повсюду и нигде. Двусмысленность ничего не скрывает от уразумения Dasein, но только для того, чтобы удерживать бытие в мире, в этом лишенном корней “повсюду и нигде”. Обреченность Dasein означает, что Dasein как таковое имеет возможность попасть под власть Das Man как ближайшую и так или иначе, хочет того или нет, оно всегда находится под властью Das Man. Другое дело, целиком или нет. Если Dasein целиком реализует эту возможность, если оно попало под искушение Das Man, то оно существует наиболее отчужденно от себя. Искушение состоит в том, что Das Man дарует Dasein мнимое всеведение и всезнайство, ведь “так живут”, “все так думают”, “все так делают”. Das Man дарует Dasein мнимую успокоенность. А когда эта захваченность Das Man доходит до предела, у падшего Dasein возникает иллюзия универсального уразумения бытия, он начинает вычленять в этой универсальности типы и виды и даже говорит об индивидуальности и неповторимости, оно даже начинает противостоять публичности и заявлять о желании “быть самим собой”. Правда, все это не так долго, так как и такое поведение становится модой, всякая индивидуальность может быть растиражирована Das Man. В этом круговороте осуществляется падение. Именно Das Man превращает временность Dasein в “объективно исчисляемое время”. “Почему же есть часы? Потому что обыденность желает, чтобы течение дел в этом мире находилось в ее распоряжении в “сейчас”. Теперь – потом, потом, потом… – сплошной ряд дальнейших “сейчас”, которые желают находиться в распоряжении неопределенности безличного… Утро, полдень, вечер – не астрономические даты, но полученные из обихода точки ориентации, точки “сейчас”, предназначенные для озабоченного устроения определенных дел… По мере того как постепенно все более развивалось озабоченное устроение совместных дел, настоятельнее становилась потребность в определении времени и момента “сейчас” для взаимосогласованного действия… Чем больше обыденное существование расходится в совместно-озабоченном устраивании дел, тем меньше времени, тем точнее идут часы. Даже и определение времени не должно занимать лишнего времени (карманные часы)… Пользоваться часами – значит все время обращать в настоящее… Это время есть неопределенно безличное время всеоткрытости» [24]24
  Хайдеггер М. Исследовательская работа В. Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни. С. 172–174.


[Закрыть]. Если еще Ньютон наивно полагал, что это «объективное время» существует в природе абсолютно, то современная теория относительности как раз вернула его к собственным истокам – в Das Man. Поскольку «объективное время» измеряется, а измерение производится в определенном месте и зависит от него, то о «всемирном времени», если мы им хотим оперировать, приходится договариваться, оно у-слов-но.

Отметим, что здесь Хайдеггер опять размышляет в прямо противоположном Ясперсу направлении. Если Ясперс начинает с критики науки и объективизма, не показывая их истоков, так, что становится непонятно, откуда эти вредные вещи вообще взялись, и заканчивает восхвалением общения как подлинного, истинно человеческого способа бытия, то Хайдеггер, наоборот, начинает с общения, так как это действительно изначальный способ бытия, и уже из него выводит науку с ее объективизмом. Так что общение никак не может быть спасением от объективизма, коль скоро сам этот объективизм происходит из общения.

Может возникнуть впечатление, что Хайдеггер категорически выступает против коммуникации, что он закоренелый субъективист и враг науки и цивилизации. К сожалению, 90 процентов пишущих о Хайдеггере спешат сделать такие выводы. И в этом необходимо разобраться, так как дальнейший ход нашей работы всецело подчинен вопросу о взаимоотношении индивида и общества. Это центральная проблема для экзистенциальной психологии.

Во-первых, Хайдеггер не выступает против коммуникации. Напротив, он говорит, что она неотъемлемая и изначальная структура бытия в мире. Во-вторых, Хайдеггер даже не оценивает коммуникацию негативно, так как, в общем-то, нелепо бороться с тем, что неизбежно есть. Все термины: болтовня, любопытство, падение и др., – по его же собственному замечанию, не носят негативного смысла. Это вещи, среди которых мы неизбежно живем, и нужно называть их своими именами. То же относится к науке и технике, коль скоро они происходят из совместной заботы. Хайдеггер вообще не критикует их, он лишь выступает за то, чтобы им не придавали абсолютного значения, как это происходит в современной цивилизации. Когда истоки науки и техники не осмыслены, то их либо бездумно критикуют, либо столь же бездумно приветствуют. И тем и другим способом человек привязывается к ним, а, согласно Хайдеггеру, задача человека состоит в том, чтобы обрести отрешенность от них. «Мы можем пользоваться техническими средствами, оставаясь при этом свободными от них, так, что мы сможем отказаться от них в любой момент. Мы можем использовать эти приспособления так, как их и нужно использовать, но при этом оставить их в покое как то, что на самом деле не имеет отношения к нашей сущности. Мы можем сказать “да” неизбежному использованию технических средств и одновременно сказать ”нет”, поскольку мы запретим им затребовать нас и таким образом извращать, сбивать с толку и опустошать нашу сущность» [25]25
  Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., С. 109.


[Закрыть].

Упрек Хайдеггера в субъективизме также несправедлив. «Субъект» – это как раз тот, кто осваивает мир «объектов» с помощью науки и техники, всецело положившись на них. «Субъект» – слово, введенное в оборот Декартом, родоначальником науки Нового времени. Хайдеггер же предпочитает говорить не о субъективности, а об уединенности, а это абсолютно разные вещи. Быть уединенным – не значит уйти от публичности в изгнание (в таком бегстве публичность все еще властвует над человеком, хоть и негативно). Быть уединенным – значит не отдавать свою сущность под власть Das Man. Полное подпадение под власть Das Man и рассматривается как самое болезненное состояние. Хотя с точки зрения какого-либо направления в психологии такое существование может показаться самым здоровым. Еще бы! Человек успешно общается, успешно обустраивает свои дела, не имеет «проблем». Бытие в качестве Dasein, наоборот, насквозь озабочено проблемами. Для одинокого мыслителя все становится проблемой, и прежде всего проблемой является само бытие. Постигать мир как тайну – вот существование в уединенности, противоположное существованию по способу Das Man.

Выше уже отмечалось, что бытие по способу Das Man – это бытие в круговороте: от растворения в социальности до противостояния ей. Этот маятник постоянно качается, и в этот круговорот попадает буквально каждый человек. Лишь совсем немногие, великие люди, участвуя в этом круговороте, сохраняют при этом свою уединенность. Она не имеет отношения к Das Man, и вычислить, с точки зрения Das Man, того, кто обладает этой уединенностью, невозможно. В публичности этот человек может выглядеть равным образом и как преуспевающий, умеющий общаться разумный человек, каковыми, например, были сам Хайдеггер или другие философы, поэты, музыканты (Гегель, Гете, Вагнер), и как рассеянный, неуклюжий, даже безумный (Ницше, Гельдерлин, Шуман, Ван Гог). Водораздел между здоровыми и больными пролегает не внутри Das Man, не между разумом и безумием, не между наличием проблем в общем и их отсутствием, а между Dasein как уединенностью, имением отношения к бытию и Das Man как полной потерянностью в публичности и в сущем. Самым великим все равно, кто из них был кем с точки зрения публичности, они понимают друг друга, узнают друг друга через века и ведут свой исторический разговор (так Хайдеггер всю жизнь читал «безумных» Ницше и Гельдерлина и свои произведения писал как послание «будущим, немногим, редкостным»). Этот исторический разговор, который Хайдеггер называет собеседованием, и есть истинная «коммуникация». И напротив, человек бытийствующий всецело по способу Das Man может сидеть бок о бок с «великим», общаться, болтать и так и не узнать и не понять его. Он даже спустя какое-то время, узнав о том, с кем общался, будет недоумевать: что в этом человеке такого особенного?

Если подытожить «экзистенциальную антропологию» Хайдеггера, то мы получим следующие тезисы.

Цель онтогенеза – Личность как уникальность, а не «общественный человек», который является скорее промежуточной стадией. Весь XIX век считалось, что Личность – это те, кто успешно освоил нормы и формы деятельности общества. Поэтому, перефразируя Толстого, все счастливые люди похожи друг на друга, а несчастные – несчастны каждый по-своему. Для экзистенциальной психологии дело обстоит с точностью до наоборот.

Уникальность Личности обеспечивается не обществом, которое скорее представляет опасность: общество как сфера «норм», «среднего» затушевывает уникальность. Равно и артефакты (техника, орудия труда и т. д.) превращают человека в объект (худший вариант) или субъект, т. е. господина сущего, иначе – просто привязывают его к вещам. Уникальность не продукт общества, а изначально присущая человеку структура, возникающая на основе того, что человек обращен не к сущему (как животные), а к бытию.

Уникальность Личности не только не создается обществом, но и не пробуждается им. Осознание уникальности происходит в «пограничных ситуациях», когда происходит сбой в функционировании общественных механизмов ретрансляции культуры. В момент этого сбоя человек осознает свою личную смертность и уникальность.

Уникальная Личность, осознавшая свою смертность, получает выход к бытию, т. е. отворачивается от всего сущего. Бытие же осознается из горизонта времени как атомарное. Не как «общее понятие», а как событие.

Из выхода к Событию Личность получает историческое измерение во временных модусах: прошлое (вина), настоящее (выбор), будущее (открытость историческому предназначению).

Из События проистекает и язык, но не как средство коммуникации, а как поэзия (про-из-ведение), выведение из сокрытого в несокрытое. Язык открывает мир как целостность смыслов, в которой живет человек и пользуется сущим.

Отношение к сущему расценивается как забота, т. е. необъективирующее отношение, в котором вещи существуют как сподручные, а не как объекты изучения.

Со-существование уникальных Личностей – это их соприсутствие, подлинная коммуникация, в которой сохраняется уникальность, в которой нет усредненных норм, обычаев, моделей и т. п.

Итак, мы видим, во-первых, что эти тезисы достаточно серьезны для того, чтобы породить целое направление, и оно не замедлило возникнуть (Л. Бинсвангер, М. Босс), получив название «экзистенциальная психология»; во-вторых, что все тезисы дают достаточно материалов для споров и детального изучения. И различия в интерпретации каждого из них определили отличия экзистенциальных психологов друг от друга. И наконец, в-третьих, мы видим, что все тезисы так или иначе вращаются вокруг одной проблемы – проблемы взаимоотношения Личности и общества.

Л. Бинсвангер и М. Босс: между личностью и обществом. Две версии экзистенциальной терапии

Расхождения между Ясперсом и Хайдеггером, имевшиеся в теории, вскоре повлияли и на их личные отношения. Поначалу их связывала крепкая дружба. Однако постепенно критики перестали отличать критику теории от критики личности. Однажды Ясперс с удивлением узнал, что Хайдеггер презрительно высказывается о нем, и потребовал объяснений. Оказалось, что Хайдеггер был лишь не согласен со взглядами Ясперса и не позволял себе ничего по отношению к Ясперсу лично. В другой раз Ясперс обидел Хайдеггера, когда тот привез свое «Бытие и время» для обсуждения, а Ясперс дал понять, что книга его не интересует. К 1933 году их отношения совершенно расстроились. Так, Ясперс считал активную преподавательскую деятельность Хайдеггера (и даже ректорство в течение нескольких месяцев) в условиях, когда фашисты приходят к власти, абсолютно неприемлемой. Тем более что революционные призывы Хайдеггера обновить философию и науку звучали в унисон с революционными призывами фашистов обновить политику. В дальнейшем и Ясперс, и Хайдеггер в своих частных высказываниях давали понять, что теоретические взгляды каждого из них были обусловлены личным характером и поэтому разрыв был неизбежен.

В чем же состояло коренное расхождение между двумя представителями экзистенциализма? Этот вопрос уже коротко освещался нами в предыдущей главе. По Ясперсу, проблема кроется в том, как надлежит понимать взаимоотношения общества и индивида. Ясперс, который настаивает на важности общения, коммуникации, характеризует Хайдеггера и стиль его мышления как «по сути не свободный, диктаторский, некоммуникативный» [26]26
  Ott H. M. Heidegger zu seiner Biographie. Frankfurt, S. 65.


[Закрыть]. В свою очередь, Хайдеггер всегда считал Ясперса слишком популярным мыслителем, ученым, подверженным моде, не умеющим сохранить свою индивидуальность и промыслить до глубины, из которой становятся видны существенные исторические взаимосвязи. В письме к Э. Блохман Хайдеггер писал: «В мире Ясперса отсутствуют греки, что, по моему убеждению, в нынешний момент западноевропейских событий означает катастрофу» [27]27
  M. Heidegger – E. Blochmann: Briefwechsel, 1918–1969/ Hzsg. V. J. Storck. Marbach an Weckar, 30 March.


[Закрыть]. Для Хайдеггера «общение» с греками означало, что в центре мышления стоит вопрос о бытии, бытие мыслится в связи со временем, человек мыслится в отношении к бытию, и его существование также определяется его временностью и т. д. Необходимо всегда исходить из бытия, а не из каких-либо внешних целей или мыслительных проблем. В таком случае и общество может быть понято как нечто совершенно непохожее на то, что видится социологии и другим наукам. Таким образом, даже сама постановка проблемы и объяснения расхождений осуществлялись Ясперсом и Хайдеггером по-разному. В зависимости от того, как ставится проблема, предопределяются и возможные варианты ее решения.

Людвиг Бинсвангер (1881–1966) – первый из психологов-профессионалов, обративших внимание на экзистенциальную философию. Причем в хайдеггеровской версии «фундаментальной онтологии» он поставил проблему чисто по-ясперсовски как проблему взаимоотношений между индивидом и обществом. После того как проблема поставлена именно так, остаются два пути ее решения: либо мы настаиваем на первичности индивида, и тогда у нас возникает индивидуально-ориентирочная теория, либо мы настаиваем на первичности общения, и тогда у нас возникает социально-ориентировочная теория. Именно такую в конечном итоге и создает Бинсвангер.

Имя Л. Бинсвангера у нас практически неизвестно, хотя это один из выдающихся психологов XX века. Л. Бинсвангер – представитель знаменитой династии врачей (дядя и отец – крупнейшие в Европе клиницисты). После того как в 1910 году сам Л. Бинсвангер был избран президентом швейцарского психоаналитического общества, в 1911 году, в согласии с семейной традицией, он занимает пост главного врача психиатрического санатория Бельвю в Кройцлингене (неподалеку от Цюриха). Этот пост впоследствии, в 1956 году, он передаст сыну. Сам Л. Бинсвангер получил разностороннее образование в Лозаннском, Гейдельбергском, Цюрихском университетах. В 1907 году защитил докторскую диссертацию под руководством самого Юнга. Затем работал ассистентом у знаменитого Э. Блейлера в клинике Бургхельци (Цюрих) и психологической клинике Йенского университета. Еще в 1907 году Бинсвангер через Юнга познакомился с Фрейдом, с которым у него установились самые дружеские связи. Несмотря на принципиальное расхождение во взглядах, которое обнаружилось позднее, их переписка никогда не прерывалась и была выдержана в самых теплых тонах. По сути, Бинсвангер был единственным постоянным другом и корреспондентом Фрейда из великих психологов XX века[28]28
  См.: Errinerungen an S. Freud von L. Binswangr. Francke Verlag, 1956.


[Закрыть]. Адлера, Юнга и других «еретиков» Фрейд отлучил от психоанализа. С Бинсвангером этого не произошло, поскольку Фрейд не видел в его теории «точек пересечения» с психоанализом. Бинсвангера интересовало не столько проведение новых научных экспериментов и разработка эффективных способов лечения, сколько переосмысление фундаментальных философско-методологических оснований современной ему психологии и психиатрии. Результатом этой работы стало огромное творческое наследие и всемирная слава ученого. Бинсвангер являлся действительным или почетным членом десятка медицинских академий, а в 1956 году ему была вручена высшая для психиатра награда – медаль Крепелина.

Тем более удивительно, что в советской и российской науке Бинсвангер практически не изучался: отсутствуют не только его монографии, но даже статьи, посвященные его научному наследию. В трудах по истории психологии, в словарях его имя либо совсем не упоминается, либо упоминается вскользь. В то же время мышление Бинсвангера нельзя назвать принципиально чуждым советской психологической школе. В частности, первый значительный труд Бинсвангера «Введение в проблемы общей психологии» повлиял на основателя советской психологии Л. С. Выготского. Следы этого влияния можно найти в одной из важнейших методологических работ Выготского «Исторический смысл психологического кризиса» (1927).

«Введение в проблемы общей психологии» было издано в 1922 году. Тогда Бинсвангер еще находился под влиянием П. Наторпа, Г. Риккерта, В. Дильтея и Э. Шпрангера (среди этих имен можно увидеть имена учителей Ясперса и Хайдеггера). Не удивительно поэтому дальнейшее увлечение Бинсвангера феноменологической психологией. К этому периоду относится статья «Феноменология и психопатология». Если «Введение в проблемы общей психологии» было посвящено Блейлеру и Фрейду, то теперь Бинсвангер критикует своих учителей. Излишняя описательность и непроясненность основных терминов, употребляемые психологами, – вот предмет его критики. А между тем любая теория оперирует общими терминами. Бинсвангер приводит соответствующий пример: как с бредом больного работает описательный психолог, представитель «естественно-научного направления», и как с ним работает психоаналитик. Везде присутствует попытка подвести содержание бреда под определенный вид или класс. Это означает, что бред больного, с одной стороны, не воспринимается со всей серьезностью, и в то же время не прояснены сами виды и классы, в которые врач «заталкивает» все наблюдаемые явления; и бред, и понятия остаются внешними по отношению друг к другу. Бинсвангер предполагает вживаться в мир больного, в значения его бреда, и в то же время переосмысливать все психологические понятия c точки зрения подхода, основанного на вживании и переживании.

«Всякое феноменологическое рассмотрение психопатологического явления, вместо того чтобы заниматься разделением психопатологических функций по видам и родам, прежде всего должно быть направлено на существо личности больного, которое представляется нам в его мировоззрении… Что такое аутизм, мы не знаем. Мы имеем слово и объяснение, но психопатологически-феноменологическая сущность аутизма нами не познана. Когда Блейлер в своем учебнике объясняет: “Мы называем аутизмом отрыв от действительности наряду с относительным и абсолютным преобладанием внутренней жизни”, то он описывает только, при каких условиях мы говорим об аутизме, а вовсе не о том, как аутизм выглядит. Даже если мы перечислим всю совокупность признаков аутизма, все же самого мы перед собой еще не увидим» [29]29
  Бинсвангер Л. Феноменология и психопатология // Логос. № С. 129.


[Закрыть]. Когда далее Бинсвангер исследует присущую аутизму итенциональность сознания, то он обнаруживает, что специфическим для аутических актов является нарушение отношения с окружающими, отношения к общественным ценностям, общественным нормам, в результате чего обесцениваются и социальные устремления, и социальные предупреждения. «Этим, иным способом отношения к миру ценностей аутизм определяется отчетливее, нежели чем через возникновение галлюцинаций и бредовых идей, и через преобладание внутренней жизни. Феноменологически предоставляется более легким понять изменившееся отношение к внешнему миру и к себе самому на основании изменившейся позиции, которую индивид выказывает к ценностям. Здесь находится ядро, существо шизофренического аутизма» [30]30
  Там же. С. 132.


[Закрыть].

Внимание к аутизму со стороны Бинсвангера не случайно. Именно в аутизме он видит сущность шизофрении. Здесь мы можем заметить существенное изменение позиции в отношении к известной болезни. До Блейлера она называлась dementia praecox («преждевременное безумие»: предполагается, что, старея, всякий организм начинает функционировать все хуже и хуже, что отражается на мыслительных способностях, на умении адаптироваться в мире). Блейлер, однако, сделал акцент на другом: сознание человека «раскалывается», личность утрачивает единство, центр. Отсюда и название – «шизофрения» (буквально с греч. – раскол мозга). Бинсвангер делает следующий шаг: он считает, что в основании шизофрении находится аутизм, в основании утраты личности – преувеличенное внимание к ней. Человек теряет себя, когда теряет связь с человечеством, с обществом, с общими ценностями. Иными словами, источником болезни является идиотическая позиция (идиот с греч. – человек, не принимающий участие в общественных делах).

После выхода в свет «Бытия и времени» Хайдеггера Бинсвангер находит то, что искал долгое время, – фундаментальную философскую теорию, которая позволила бы поставить психологию и психопатологию на новое основание. Поскольку Хайдеггер – продолжатель дела Гуссерля, Дильтея и Ясперса, причем продолжатель более глубокий, Бинсвангер полностью доверяет ему в вопросах феноменологии. Он горячо пропагандирует «фундаментальную онтологию» Хайдеггера и требует, чтобы все психологи признали ее в качестве новой антропологии, на основании которой отныне должны осуществляться все психологические и психопатологические изыскания.

Все дальнейшее творчество Бинсвангера несет на себе след хайдеггеровского влияния. Это прежде всего такие важные труды, как «О скачке идей» (1931–1933), «Основные формы и познания человеческого бытия» (1942), «Три формы неудавшегося бытия» (1956), «Шизофрения» (1957).

Тем не менее Бинсвангер достаточно «творчески» подходит к хайдеггеровской философии. Он дает вполне определенную интерпретацию «Бытия и времени», интерпретацию в том направлении, которое он взял еще до прочтения «Бытия и времени». Определяя шизофрению как аутизм и последний, в свою очередь, как нарушение позитивного отношения к общественно-значимым ценностям, Бинсвангер склонен социологизировать основные положения Хайдеггера. В 1934 году, как раз тогда, когда Бинсвангер активно работает над созданием новой экзистенциальной психологии, он пишет в письме С. Франку: «Онтология душевной жизни невозможна без онтологии общества. Сейчас я раздумываю над повторным изданием написанной в 22 г. большой книги под названием “Введение в проблемы общей психологии”, которое в особенности отличается от 1-ого издания тем, что осуществляет шаг от “Я” к “Мы”»[31]31
  Четыре письма из переписки: Л. Бинсвангер – С. Франк // Логос. № 3.


[Закрыть].

Бинсвангер отказывается не только от «устаревших» психологических идей, но и от всего категориального аппарата прежней психологии. Так, новую психологию, новую науку о душе, он называет «Dasein-analyse». Бинсвангер пишет в предисловии к «Основным формам к познанию человеческого бытия», что заслуга Хайдеггера состоит в том, что он реабилитировал изначальную картину мира, в котором субъект и объект еще не отделены друг от друга, как это происходит в науке. В этом донаучном схватывании, однако, присутствует не просто туман, неразличенность и путаница. Хайдеггер, по мнению Бинсвангера, нашел два главных (на которых затем будет базироваться и наука) определения человеческого бытия. Во-первых, человеческое бытие, Dasein, – это бытие-в-мире. Во-вторых, становление человека личностью есть трансценденция, преодоление мира, способность, коренящаяся в сущности времени. При этом Бинсвангер «исправляет» Хайдеггера, делает целью трансценденции не «мрачную заботу», а любовь. «Страх» и «трепет» вовсе не являются единственными экзистенциальными возможностями, благодаря которым не собственное бытие становится собственным. Только «любящее бытие-друг-с-другом» является целью самореализации человека[32]32
  См.: Binswanger L. Grundformen und Erkentniss des menschlichen Daseins. Zurich, S. 54.


[Закрыть].

Рассмотрим подробнее и эту интерпретацию Хайдеггера, и то, насколько она корректна. Во-первых, бытие-в-мире Бинсвангер подразделяет на собственный телесный мир человека (Eigenwelt), окружающий внешний мир (Umwelt) и мир внешних взаимоотношений (Mitwelt). Бинсвангер долго разъясняет, что прежняя психология здесь все путала, что она сводила Eigenwelt к Umwelt, что она описывала человека в «объективистских» категориях, что приводило к тому, что и сам человек становился для себя объектом, вещью и оказывался не способным преодолеть мир и выйти к совместному бытию-с-другими. «Некто полностью исчезает за суммой каких-то нечто, за которые он принимается; он полностью объективирован, то есть сконструирован, как калькулируемая механико-динамическая система из зажимов и рукояток.