Книга: Куприн - Олег Михайлов

Кутежи – с одной стороны, подкаблучник – с другой. С третьей… знаете, как он имел право войти в собственное жилье? Если только показывал через щель новые страницы «Поединка». Тогда первая его супруга – Мария Карловна – впускала его в жилье. Жена-дура? Не будет торопиться.

Гулять любил Александр Иванович. Причем, гулял-то больше не с девками румяными, что более близко известной душе. Гулял – с водкой да дружками! Какие там девки красные, так – стопки да огурчики соленые. Тоска. Вот и пойди разберись с женой-то! Как ещё заставить «всероссийскую бездарность», как звали Куприна некоторые из авангардистов-критиков «серебряного века», не пропить-прогулять собственный талант?? Не прогулял, не пропил. Девушку встретил, женился во второй раз. Ребеночка родили. С Лизой и прожил до последнего дня.

Кем был Куприн для советского школьника? Ясный перец – автором «Ямы», которую ещё фиг найдешь! «Гранатовый браслет», «Олеся», «Поединок», прекраснейшая «Суламифь», прекраснейшая!

К теме, для меня самой интересной в его биографии – теме женщин – я вернусь после одного отступления, касающегося стилистики книжки – типичного образца советской литературы 1981 года.

Лучше перебдеть, чем недобдеть! Итак, правильная, выверенная литература. Не так важно – серии ли ЖЗЛ, или чего другого. Эта вечная фобия всех российских властей – как бы чего не вышло! Лучше перебдеть, чем недобдеть! Стабильность – превыше всего. Стабильность – кто против? Но почему она всегда заканчивается застоем? Скажите, почему всегда так? Послушайте авторский язык.

Сначала «сам» Александр Иванович, как бы думает. Послушайте, как он думает-размышляет над… над… по поводу, какая фиг разница – как написать мне! Главное: если идет «размышление» о Великом, памятнике-классике, то писать нужно в каменно-жопном стиле. Речь ведь – о Самом Чехове! «Нет, это не заочная жажда существования, идущая от ненасытного человеческого сердца и цепляющаяся за жизнь, это и не жадное любопытство к тому, что будет после меня, не завистливая ревность к далеким поколениям! Это тоска исключительно тонкой, прелестной и чувственной души, страдающей от пошлости, грубости, скуки, праздности, насилия, дикости – от всего ужаса и темноты современных будней…». Конец цитаты, стр. 16.

Не, Пушкин, конечно, - гений, но зачем рубашку на себе рвать?! А послушайте как в исполнении автора говорит Бунин: «Впрочем, не удивительно, что ты хорошо знаешь этот литературный жанр. Тебе ведь в провинциальных газетках часто приходилось в нем практиковаться…». Конец цитаты, стр. 36.

«В нашем ХХ веке продолжали творчество классики русского реализма Толстой и Чехов; их заветы стремились претворить многочисленные талантливые писатели – Короленко, Вересаев, Бунин, Куприн, Андреев». Конец цитаты, стр. 63.

Кажется, Бжезинский охарактеризовал советскую идеологическую систему как негибкую. Этот заклятый друг всех русских ещё мягко выразился. Сегодня, наученные всяческими опытами, зададим себе же вопрос: ну почему всё кончается каменной жопой? Почему из всего, к чему прикасается официоз, всегда получается каменная жопа без малейшего признака жизни? Так писать? О ком – Куприне??? Такие слова вкладывать в уста Бунина??? Ну, что, фишка такая – плодить диссидентов на ровном месте? Не понимаю.

Нет, насчет «не понимаю» - это я кокетничаю. Понимаю. Вопрос сейчас не об этом, а ответ – глубже, конечно. И связан он, ответ, с такими глубинными вещами, что вечная боязнь тех, кто около трона, подчеркну – около, а не на нём, - очковастость за собственную жопу – сколько всё это погубило живого, творческого, патриотического! Ладно, вернемся к моей любимой теме у Куприна. Женщины. Точнее – отношения Александра Ивановича к ним. Даже не так: не отношение, а такие вот яркие особенности.

Это сладкое слово «страданье» Например, в эмиграции, много лет подряд, 13 января – в канун старого русского Нового года – он приходил в маленькое бистро, один, сидя за бутылкой вина, писал нежные любовные письма к малознакомой ему женщине, которую любил скрытой любовью.

Из «Поединка», где главное действующее лицо, по словам самого Александра Ивановича, - он сам: «Когда я был помоложе, во мне жила одна грёза: влюбиться в недосягаемую, необыкновенную женщину, с которой у меня никогда и ничего не может быть общего. Влюбиться и всю жизнь, все мысли посвятить ей».

Олег Михайлов, автор, пишет: «Любовь до самоуничижения и даже до самоуничтожения, готовность погибнуть во имя любимой женщины – тема, затронутая во многих произведениях» (стр. 154).

Там же, чуть ниже: «Недооценка себя, неверие в свое право на обладание любимой женщиной, судорожное желание замкнуться, уйти в себя…».

Впрочем, тема сексуальных отношений и характеров в русской литературе, где три главных действующих лица: автор, текст и читатель, - слишком интересна, глубока и обширна, чтобы здесь даже мимоходом затрагивать её.

А завершить эти сумбурные строчки хотелось бы некоторыми рекомендациями АИ писателям – начинающим и не очень (Куприн назвал их «Десятью «заповедями»). Только некоторые из них. «Первое: Если хочешь что-нибудь изобразить… сначала представь это себе совершенно ясно: запах, вкус, положение фигуры, выражение лица». «Шестое: Не бойся старых сюжетов, но подходи к ним совершенно по-новому, неожиданно. Показывай людей и вещи по-своему, ты – писатель… Седьмое: Никогда не выкладывай в рассказе твоих намерений в самом начале… Восьмое: Обдумай материал: что показать сначала, что после. Заранее выведи нужных впоследствии лиц, покажи предметы, которые понадобятся в действии… Девятое: Знай, что, собственно, хочешь сказать, что любишь, а что ненавидишь. Выноси в себе сюжет, сживаясь с ним. Тогда лишь приступай к способу изложения. Пиши так, чтобы было видно, что ты знаешь свой предмет основательно…… Десятое: Работай! Не жалей зачеркивать, потрудись «в поле лица». Болей своим писанием, беспощадно критикуй. Не читай недоделанного друзьям, бойся их похвалы, не советуйся ни с кем…» (стр. 160).

Вот как-то так. Рекомендую к прочтению.

Для Куприна неизвестность будущего обернулась семнадцатью годами вдали от Родины, но именно там было написано одно из самых сильных его произведений – ''Юнкера'': Я хотел бы, — говорил Куприн, — чтобы прошлое, которое ушло навсегда, наши училища, наши юнкеры, наша жизнь, обычаи, традиции остались хотя бы на бумаге и не исчезли не только из мира, но даже из памяти людей. „Юнкера“ — это моё завещание русской молодёжи. Вот в этом удивительная сила Куприна, несмотря на все обличения порядков кадетских корпусов, которые он сам испытал на себе, испытал всю пошлость и жестокость армейского начальства (если вы думаете, что дедовщина это какое-то советское изобретение, то почитайте ''На переломе'' Куприна и его же ''Поединок'' с глупостью и пошлостью офицеров, это чтобы не оставалось иллюзий о том, как хорошо и чудесно было в царское время, всегда и во все времена хватало и пошлости, и глупости, и жестокости, но и благородства, мужества в тоже самое время), так вот несмотря на все отрицательные стороны кадетских корпусов, училищ, несмотря на это преемственность и школа офицерства должна сохраняться. Это созидательный путь. Путь понимания, что не бывает в жизни черного и белого, а есть две стороны одной медали, одного явления. И в этом весь Куприн. В жизни. Он весь жгуче-живой, от собственной жизни, в которой было место всему до яркого сочного живого русского языка, до настолько реалистичных персонажей, что в какой-то момент престаёшь понимать, что читаешь книгу, то есть вымысел, а начинаешь проживать судьбы героев. Несчастного Желткова или героинь ''Ямы''. Это такая полнота и понимание жизни, понимание и не осуждение человека – горечь, сострадание, но никогда осуждение. И люблю я Куприна именно за возможность понять и прожить чужую судьбу, чтобы не осуждать. Это очень ценно. По сути о жизни Куприна я давно и много читала: и книгу его дочери ''Куприн – мой отец'', и воспоминания самого Куприна, разные литературоведческие статьи и книги. Так вот, прежде всего, меня интересовал последний год жизни Куприна – с мая 1937 года по август 1938, когда после семнадцати лет жизни в эмиграции, он вернулся на Родину. Вернулся умирать, у него был рак пищевода. Он понимал это и хотел умереть именно на Родине, несмотря на то, что не принял красный террор, несмотря ни на что. Он вернулся, потому что Боль и тоска по родине не проходят, не притерпливаются, а все гуще и глубже и еще потому, что Умирать нужно в России, дома. Так же, как лесной зверь, который уходит умирать в свою берлогу. Мне хотелось прочесть именно об этом. О возвращении. Потому что Куприна я люблю больше Бунина, страстного и горячего Куприна больше, чем стилистически идеального, но холодноватого Бунина. И биографию Куприна я ожидала такую же страстную, горячую, полную жизни. А получила книгу в стиле ‘’жены Гуськова''. Вы помните, да? -А вы видели? -Видела! -А вы включали? -Включала! Каждая глава рассказывает о каком-либо событии в жизни Куприна, начинается прям вот сразу с бесед с Чеховым – автор, некий Олег Михайлов, конечно же присутствовал при этом и знает кто и что говорил, а главное, кто и что чувствовал и думал при этом. И уж слишком яростно обличает Куприн все кадетские корпуса и училища. Именно царские. Причем, у Куприна никогда не было однозначного мнения на этот счет (см. цитаты выше), потому как он понимал что такое школа и преемственность. Затем глава о первом сватовстве Куприна к Марии Давыдовой, дочери известной издательницы журнала Мир Божий А.А.Горожанской. И опять же, автор пишет и эту главу с прямой речью, с описанием того, что думал Куприн при этом. После каждой главы следует как бы литературоведческое отступление, на самом деле абсолютно лохматое идеологическое отступление, что мгновенно настораживает, причем, эти отступления не такие лубочные, как в биографии Достоевского за авторством Юрия Селезнева, который буквально дышит личностью Ф.М., не такие искусственные вставки, как в книге Лосева История античной эстетики, когда ты понимаешь, что без этих вставок труд Лосева не напечатали бы, а у Михайлова абсолютно осознанное притягивание личности Куприна к некой идеологии. И абсолютное отсутствие последнего года жизни, после возвращения из эмиграции в СССР. Его просто нет в книге. Домыслы, придуманные беседы, но самое главное для меня – это негорение личностью Куприна. Без этого невозможно писать биографию. Без искры, которую выжигает личность автора в биографе. Очень жаль.