Текст книги "Первое дело частного детектива Виталика"

– Алла Львовна…

– Да?

– Вы в курсе насчет расценок?

– Ах, да… Об этом надо было переговорить с самого начала. Просто я посчитала, что сначала должна ввести вас в курс дела: может, вы сразу откажетесь.

– Не откажусь, если мы договоримся по деньгам.

– Я слушаю.

– Так вот. Дело необычное, я бы сказал, стоящее особняком. Но учитывая, что оно не влечет разъездов по стране, ночных бдений в засаде, будем его расценивать по здравому минимуму. Моя логика по ценообразованию такая. Если сутки слежки у нас котируются от 2000 до 2500 рублей, то я назначаю цену 2250 в день, учитывая, что кроме чтения и анализа прочитанного мне предстоят встречи с лицами, которые меня заинтересуют. Поездки в транспорте тоже за ваш счет: я предъявлю чеки. Сколько в результате набежит – суммируем. Вот как-то так…

Алла Львовна не колебалась ни секунды.

– Годится. Возьмете задаток?

– Нет, это излишне. Теперь мне нужно следующее. Ваш адрес я знаю, мобильный номер у меня высветился… Ваш домашний телефон – это раз. E-mail – это два. И три – гарантия того, что вы будете отвечать на возникающие вопросы в любое время суток. Ну, не в любое… Ночь, поздний вечер и раннее утро исключаются.

Алла Львовна кивнула, подошла к одному из навесных шкафчиков и достала оттуда блок листков для записей. Сев за стол, она оторвала один и записала данные.

– Вот мой телефон. Ниже почта. Плюс – Сашин дневник теперь в вашем распоряжении. Когда поделитесь впечатлениями?

– В самое ближайшее время, если будет чем делиться.

– Ну что же, не смею далее задерживать.

«А убеждать она умеет», – подумал Виталик. Вслух же сказал:

– Спасибо за кофе. Очень вкусный.

– Это из Вьетнама, кстати. У них там есть хорошие дорогие сорта.

Виталик поднялся.

– Я пойду?

– Постойте, а ваши контакты? Мобильного номера мало.

Виталик оставил свой адрес, домашний телефон и e-mail. Женщина убрала листок в карман халата.

– Ну что же, прошу в прихожую переобуваться. И давайте-ка положим Сашину тетрадь в пакет: на улице дождь.

+ + +

Выйдя из квартиры, Виталик решил не возвращаться в стройматериалы. Он был взбудоражен. Пакет с дневником обжигал руку, ожидая изучения. «Нет, ни хера, – сказал себе Виталик. – На горячую голову ничего делать не будем, с этим надо переспать».

Словно по мановению волшебной палочки он очутился у «Пятерочки», что бок о бок с его домом. «С этим надо переспать, надо переспать», – повторял про себя Виталик и вдруг обнаружил, что как-то автоматически набрел на стеллаж с алкоголем и взял с него бутылку зубровки. «Половину сейчас для профилактики простуды, а что останется – вечером с Иркой-дыркой», – решил он.

Дома Виталик приготовил яичницу с сыром, включил музыку и размеренно выпил полбутылки. Дневник убрал с глаз подальше. «Нет, с этим надо переспать, переспать надо…» Образ Аллы Львовны неотвязно маячил перед ним. Очень странная женщина и… привлекательная. Почему она так отпрянула, открыв ему дверь? Почему она выглядит моложе своих лет? Да, пластика сейчас делает чудеса, но у нее ведь и голос молодой, пусть и хриплый. Херня какая-то.

Виталик бесцельно шатался по квартире и курил, пока не приехала Ирка-дырка. Допили зубровку и легли. В то время как она, по обыкновению, занималась членом, думы его обладателя были где-то очень далеко, а в разгар оральных ласк Виталик вообще уснул.

+ + +

Проснувшись на следующее утро, Виталик обнаружил, что Ирки-дырки дома нет. Ни записки на столе, ни эсэмэски в телефоне от нее не было. Ладно, если надо – позвонит. Сейчас он был заинтригован делом. «Самое время почитать дневник», – подумал Виталик, но сначала позавтракал и принял душ, чтобы бытовые мелочи больше не отвлекали. Усевшись в кресло с тетрадью, он бросил взгляд на комнатные часы: без четверти десять. О’кей, если будут вопросы, можно сразу звонить клиентке.

Он начал с изучения внешнего вида документа, зная, что вещь сама по себе может кое-что рассказать о своем владельце. Обложка была потрепанная и выцветшая, но это мало о чем говорило: просто человек, скорее всего, пользовался тетрадью часто, перекладывал ее из стола в сумку и обратно. Да и тонкий картон, из которого обложка сделана, недолговечен. Виталик открыл первую страницу и бегло пробежался по почерку. Буквы были прямые и довольно крупные, высотой не менее пяти миллиметров. Виталик не был графологом, но тем не менее знал, что прямой почерк говорит о внутренней гармонии и уравновешенности характера, трезвом взгляде человека на жизнь. Крупность же букв – о том, что это открытая и эмоциональная личность с задатками лидера: такие люди не только не против находиться на жизненной передовой, но и имеют все нужные для этого качества. С другой стороны, чем почерк крупнее, тем сложнее его обладателю держать себя в руках, контролировать чувства. Теперь поля, которые во время записей оставлял слева покойный. Отступ слева был довольно широким, а это свидетельство открытости человека, «души нараспашку». Вот, собственно, и все, что заключил Виталик. Теперь эти поверхностные суждения оставалось подтвердить прочитанным. И он приступил.

Фамилии или инициалов владельца ни на обложке, ни в начале записей не было, что слегка озадачило Виталика в том смысле, что вчера он забыл узнать у Аллы Львовны ее фамилию. «Ладно, в тексте наверняка что-нибудь найду, – обнадежил он себя. – И фотография парня явно не помешала бы». Сразу показалось странным, что первые страницы в тетради вообще отсутствовали. Сколько точно вырвано, узнать было легко, сопоставив количество оставшихся страниц с тем, что указано на тыльной стороне обложки типографией. Но сейчас это не имело значения. Важным было то, что либо Саша, либо его мать не хотели, чтобы кто-либо еще читал уничтоженное. «Я у нее узнаю», – отметил про себя Виталик и записал на заранее приготовленном листке бумаги:

фамилия

фото

почему вырваны первые страницы

+ + +

Первая запись была датирована 15-м января позапрошлого года.

«Сашечка, ты что завтра делаешь после шести?» – позвонил вчера вечером Корнеич. Отвечаю: «А что ты можешь предложить?»

– Ничего из ряда вон, – говорит. – Моей Катюне надоело однообразие: все трах да трах. Хочет, видишь ли, познакомиться хоть с кем-нибудь из моих друзей и пообщаться в теплой обстановке. Что-то в духе званого ужина вчетвером.

– Друг – это я, понятно. Значит, номер три. А кто четвертый?

– Ее подруга будет. Тебе надо только приехать, выпивку и закуску берем на себя.

– Куда приехать?

– На нашу съемную, куда же еще?

– А подружка-то, поди, страшная, – говорю.

– Подруга вполне сойдет, не волнуйся. Я ее видел.

Я, наверное, слишком мнительный, потому что, услышав его предложение, почувствовал какую-то неискренность, что ли. А вдруг меня ждет полный отстой? Но, с другой стороны, как убить завтрашний вечер, я не знаю…

– Согласен, – говорю. А вместо меня никто не хочет пойти?

– Что значит вместо тебя? Я же тебя приглашаю.

16 янв. Пишу дальше. Вечер оказался типовой, как и ожидалось. Бессчетное количество раз имел честь присутствовать. Оставляю на память пару строк, но строк осторожных, чтобы не спалиться. Мать в курсе, что я веду дневник, и хотя она не будет читать – все-таки кто знает? Я его всегда закрываю в ящике стола, а ключ ношу с собой. И, тем не менее, все равно кто-то сверху одергивает: «Вот это не пиши, мало ли»… Или я перестраховываюсь, или просто паскудно трушу.

Приезжаю. Корнеич и Катюня дома, а подруга ее завалилась через полчаса. Я с Катюней раньше не здоровался, знал только, что Серегина баба – и хватит. Вот и представил он меня, наконец. Теперь будем кивать друг другу при встрече. Подружку ее зовут Ира. Она постарше нас, если я что-то смыслю в определении бабского возраста, но весьма завлекательная. Сухое, что было на столе, цедили долго и нудно. Корнеич однажды подловил момент, когда бабы вышли на кухню, и хищно выпил полстакана водки из бара, а мне что-то неохота было. «Скучновато», – прокомментировал он свой поступок. Еще бы… Типовые беседы под хип-хоп, играющий как фон, – и больше ничего. Хорошо хоть, что бабы не пытались умничать. Когда мы попрощались, «по долгу службы» решил проводить Иру. Повезло, что живет относительно недалеко от меня. По дороге в основном молчали. Катюня, конечно, более общительная, а вообще хрен их разберет. Помялись у подъезда и сдержанно попрощались, хотя, как сказала, живет одна и могла бы пригласить зайти: время-то было еще детское. Благонравная. Да я бы и не принял приглашения, наверное. Все равно больше не встретимся. Мы ведь с ней были подставными лицами, и это умиляет. А почему? А потому, что девочке Кате не хватает общества своего избранника.

«А парень-то циничный! – подумал Виталик, почему-то вспомнив фразу Аллы Львовны о том, что Саша был мягкий и ранимый. – Может, бравирует сам перед собой? Ладно, еще не вечер, поплыли дальше».

21 янв. Все! Сдал последний экзамен. До 7-го числа – каникулы. Все-таки Москва – тесный город. Отмечали с пацанами окончание сессии в баре рядом с «Белорусской», я вышел в туалет и встретил эту самую Иру прямо у входа в женский. Даже имя сначала забыл, только во время беседы оно само по себе материализовалось. Я был малость навеселе и рискнул пошутить, что мы с ней были в тот ничем не примечательный вечер подставными лицами. Шутку она приняла положительно, и мы распрощались. Что-то она вскользь намекнула, что не прочь повторить встречу «в случае непротивления сторон». Я – всегда пожалуйста. Она была с коллегами по работе, человек 5—6. Мы с ней были у Корнеича с Катюней подсадными утками.

26 янв. Когда мне было 14 годков, я – как и все, наверное, ровесники – считал, что в силах переделать мир и вознестись на гребень славы. И придумал, что надо для этого сделать: совершенно произвольно и бессистемно расстроить струны у нашего домашнего пианино, произвольно и бессистемно нажимать на клавиши и записывать извлекаемые звуки на магнитофон. Я знал, что сложный музыкальный рисунок почти невозможно запомнить сразу. Например, лично мне композиции из прог-рока начинают нравиться после второго-третьего прослушивания. И никто не станет ими восторгаться, не прослушав энное количество раз, чтобы понять всю глубину. Поэтому и в моих сочинениях какофония будет казаться какофонией только на первый взгляд. А дальше слушатель привыкнет. Как в рекламе: показывай в ролике обычный унитаз сотню-другую раз – и для телезрителей он станет членом семьи. Это дело привычки. Вот и моя музыка налипнет на ухо, тем более что для ее сочинения не надо мучиться и изобретать какие-то гармонии. Надо просто сесть за инструмент, играть что на ум взбредет и записывать. Можно каждый день по шлягеру записывать, и тогда все будут говорить, что я чрезвычайно плодовитый композитор. Решил поделиться с матерью своими мыслями. Она все внимательно выслушала, а потом покрутила пальцем у виска.

Иванов зовет на пару деньков в пансионат. Он там проводит каникулы с компанией, которую я совершенно не знаю. Может, решусь, хотя не обещал.

1 февр. Ну, это было нечто! Вчера вернулся из базового лагеря Иванова. Так «отдыхать» надо не чаще, чем два-три раза в год. Руки-ноги ватные, с утра выдул 2-литровую бутылку минералки. Дома все обошлось без расспросов, потому что вернулся в начале первого ночи, а мать ложится спать рано. Она, думаю, только утром поняла по куртке и берцам в прихожей, что я вернулся.

Иванов принял радушно и сказал, что в компании не хватает человека моей закалки. Я попросил обрисовать обстановку. Народ, говорит, тебе понравится, выпивка в пансионате продается, но дорого, поэтому покупаем в ближайшем поселке, ну и дискотеки каждый вечер. В день приезда в упомянутом им магазине было все, что нужно, по убывающей (имею в виду цены) – от коньяка до пива. Нагрузились симпатично еще к ужину. Иванов за время отдыха успел познакомиться с интересной чиксой и, видимо, уже имел с ней интимные отношения: да или нет – я просто не успел спросить, так как по пьяни обсуждались более глобальные темы. Когда начался дискач, я уже смутно понимал, что происходит. Сошелся с девушкой по имени Лена сначала в медленном танце, а потом перешли к ней в номер. Но секса не было: оба тут же уснули. Утром секс был, после чего я пошел проведать Иванова, с которым тут же выпил водки. Его чикса тоже была в номере, спала. Днем туда стали вваливаться личности, внешность которых после дискача была мне едва знакома, но чаще нет. Вечером на танцполе в середину круга вполз на четвереньках пацан лет 20 с помятым лицом. Видимо, решил разделить с людьми веселье. Он ни на кого не смотрел, просто раскачивался из стороны в сторону. Вдруг из ноздри у пацана вылезла длинная сопля, причем не упала на пол, а тоже стала качаться в противоход: пацан вправо – сопля влево. Пацану было хорошо на четвереньках, и он долго не поднимался на ноги. Утром я вновь очнулся в номере у Ленки и сказал себе: «Хватит. Впе-е-ред». Разбудил, забил номер ее мобильника, обнаружил здесь же свою сумку с вещами – хотя изначально останавливался у Иванова, – принял душ, оделся и укатил. Иванов – железный чел.

Прочитав запись, Виталик закурил, потянулся к листку и добавил пометки:

Корнеич

Катюня

Иванов

Лена

4 февр. С утра договорились с Корнеичем, что я к ним заеду часам к пяти. Опять развлекаю Ирочку. Катюня через Корнеича передала, чтобы я не мешкал, если питаю к ней симпатию. У нее на данный момент никого нет, она что-то рисует себе в воздухе, вся в размышлениях… короче, действуй, Саня! Моя миссия – доставить пару шампанского.

5 февр. Мужская психология. Только узнал что-то обещающее о предмете своего внимания – рычажки в мозгу мгновенно принимают новое положение, и твой внутренний софт перестраивается. Это я о Катюниной ремарке. Удивительно, но, вобрав новую информацию, я вел себя уже не так, как во время первой встречи. Я старался привлечь внимание, и, может быть, это получилось, пусть отчасти. К Ирочке я относился уже не просто как к гостье вечеринки, а как к женщине, которая может стать моей. Во мне появилось чувство оценщика товара, да и товар, как мне показалось, оценивал своего покупателя. Так прошел весь вечер. Опять проводил до подъезда и корректно попрощался, выразив надежду на новую встречу. Я не экстрасенс, но показалось, что когда она ответила: «Я не против», она действительно была не против. Телефон спрашивать не стал, но при необходимости можно законтачить с помощью той же Катюни: теперь этикет позволяет. А так как о бурном желании ее увидеть пока говорить рано – умолкаю. Надо звякнуть Иванову: вернулся он из своего вертепа или нет?

7 февр. Праздник окончен. Вышли на учебу. Такое впечатление, что над городом опорожнили контейнер с вековым урожаем хлопка. Снегу по колено. Зато малость потеплело. Опять эти крики: «Ссань! Как отдохнул?», «Ссань! Нет сигаретки?» Кажется, будто при встрече со мной все они нарочно затягивают букву «С».

9 февр. Ох ты ж господи, боже ж ты ж мой! Сижу я дома, лениво готовлю курсовую, и тут хлоп! – мобильник запищал. Нажимаю прием, а там бархатный женский голос. Ирочку я сразу, конечно, не узнал: голоса в телефоне отличаются от «живых». Чего угодно ожидал, но не такого сюрприза. «Саша, это ты? Это Ира Крестинская». Вот так просто я узнал ее фамилию. Красивая. «Ирина Крестинская и Александр Аркадьев!» – звучит анонс ведущего, и мы с ней, участники «Ледникового периода», выезжаем на середину арены. Я всегда обращаю внимание на фамилии. Когда ты лежишь в постели с Крестинской или, допустим, с порнозвездой, у которой в паспорте значится Эмбер Линн Бах, – это гораздо интереснее, чем тискать какую-нибудь Голоцуцкину или Пендырко. Ирочка со знанием дела ведет разговор. А мне, пока дело не дошло до конкретики, по телефону намного легче общаться: нет нужды угадывать по глазам реакцию на то, что говоришь. Предлагает подумать о новой встрече. Я сказал, что с удовольствием, но звонок и это предложение настолько для меня неожиданные, что сию минуту ничего придумать не могу. Договорились созвониться через день-два.

10 февр. Жил бы я на Луне – показывал бы спортивные результаты в 6 раз выше по сравнению с моими нынешними. Если сейчас на физре в длину я прыгаю на 5 м с копейками, то прыгал бы за 30 (5 х 6), в высоту флопом – за 10 м (мои метр семьдесят умножить на 6), а мяч метал бы вообще черт знает куда. Приходят порой вот такие неожиданные мысли.

11 февр. Сегодня опять позвонила Ирочка и нейтральным голосом спросила, что я делаю в эти выходные. Я ответил, что ничего, а сам вопрошал, нет ли у нее желания разделить со мной одиночество. Договорились встретиться завтра в полшестого на Пушке.

12 февр. Близится мой час неотвратимо… Что бы нацепить поприличнее? Костюм? Это для банкиров или для торжественных случаев: диплом буду в нем защищать. Джинсы – слишком светлые, хотя в них она меня как раз и видела. Ну и ладушки: джинсы, худи и куртка. Черт, и надеть-то нечего.

Зазвонил домашний телефон. Виталик протянул руку и снял трубку с базы.

– Талечка, ты проснулся?

– Давно уже. А чего не разбудила-то?

– Не стала. Вчера совсем вылетело из головы: мне же к нотариусу к девяти утра надо было. Брат просил. В общем, они здесь уже все сделали. А твою входную дверь я просто защелкнула. Чем занимаешься?

– Сообщения на «мыле» смотрю, – соврал Виталик. – Скоро пойду за дверными ручками. Хотя в прошлый раз я у нас в магазине ничего путного не нашел. Приедешь сегодня?

– Пока не знаю. Надо брату документы завезти. На связи, целую.

– Целую.

Виталик нажал отбой, вздохнул и взял открытый дневник.

13 февр. Время я вчера провел недурно. Вроде ничего пикантного не произошло: посидели в маленьком кафе без названия, у входа в метро купил ей цветы, проводил до дома, был приглашен внутрь, пили чай. Беседа, журчащая ручейком, и воркующие ждут много розового и голубого. Квартирка у нее ничего, хоть и однокомнатная. Зато лоджия большая, – считай, еще одна комната. Мне бы вот от матери отделиться, чтобы строить жизнь как хочу, – и больше ничего не надо. Походу, что-то у нас наклевывается. Позвоню ей завтра сам. Так договорились.

14 февр. Завтра еду к Ирочке. Она будет возвращаться из <…>

Остаток абзаца был густо замазан перманентным черным маркером. Виталик поднял страницу на просвет и понял, что прочитать написанное невозможно: кроме маркера, по буквам сплошь прошлись еще и шариковой ручкой. «Спрошу у нее», – решил он и сделал еще одну пометку. Однако далее текст от 14 февраля был сохранен:

Сегодня после занятий рассказал Иванову одну историю. Как-то – еще во время школьных весенних каникул – попросил меня дед отвезти на дачу рулон холстины. Он ему дома мешал, а летом в хозяйстве, говорит, пригодится. Дурацкая миссия, но отпираться я не стал. Выдал он мне ключи. Иду я, значит, от станции к поселку с этим рулоном на плече. Но настроение хорошее, потому что тепло и пейзаж вокруг – просто блеск: солнышко, небо чистое, сугробы блестят, хоть горнолыжные очки надевай. Подхожу к поселку. А в первом доме у нас, в том, что смотрит на дорогу, живет авторитетнейший алкоголик дядя Паша Савраскин. Он как бельмо на глазу у обитателей поселка, но без него и его деяний по пьяной лавочке наш населенный пункт потерял бы половину привлекательности. Дядя Паша низок ростом, во рту у него цел только один зуб, но это не главное. Его самой примечательной чертой является желание повыпендриваться на улице после того как он примет на грудь – на виду у всех. Дома ему ну никак не сидится. А поскольку пьет он каждый день, наткнуться на него можно где угодно: у магазина, где он берет четвертинку «проклятой»; на дороге, где он выкрикивает в небеса одному ему понятные слоганы; в канаве, поросшей сочной травой, с илистым дном и мотылями, – но это уже когда силы окончательно иссякают. Однажды, помню, дядя Паша выпил и в своей излюбленной манере пошел в народ, то есть на пруд метрах в двухстах от своего дома. Было лето, и он вышел в том, в чем встал из-за стола, а именно в выцветших трусах-боксерах – и всё. На берегу он что-то спел, потом снял трусы и искупался при массе отдыхающих, а выйдя из воды, обнаружил, что трусов нет: их закинули на дерево шутники-подростки. Дядя Паша с минуту вел поиски, плюнул и побрел домой в чем был, то есть абсолютно голый. Мимо него шли люди и проезжали машины. Я очень люблю дядю Пашу. Да, а в тот мартовский день он выкинул следующее. Смотрю – открывается дверь его дома и оттуда, ступая босиком по заснеженным ступенькам крыльца и пошатываясь, спускается хозяин. Сойдя – опять же в каких-то рваных трусах – в огородный снег, он приспускает свой единственный предмет одежды, садится на корточки и какает. Встает, вытирает заднюю промежность ладошкой, разгибается, обтряхивает ладонь – раз, два – и, как ни в чем не бывало, поднимается на крыльцо и закрывает за собой дверь. Иванов долго смеялся, потом замолк, почесал затылок и сказал: «Да… Разве такой народ победишь?»

16 февр. Ну, вот и свершилось. Завтра собираю самое необходимое, запутаю мозги матери и поеду жить к Ирочке. Что из всего этого получится – не знаю, но «по крайней мере, я попытался», как говорил герой Николсона в «Гнезде кукушки».

26 февр. Произошло вчера что-то странное. После занятий приехал, открыл дверь (у меня дубликат ключей), пообедал, порылся в инете – вот уже и 8 вечера, – а ее нет. Звоню – мобильник заблокирован, а рабочего у меня нет. Ждал до двух ночи, лег спать. Утром поехал на занятия, звонил раз десять – номер заблокирован. Пишу уже из дома. Прямо как серпом по пальцам.

1 мар. Как подумаю, что до каникул еще 4 месяца – хочется завыть на луну. Поедем в июле с Ивановым в Крым. Она впервые взяла трубку. Я тут же нажал отбой. Шарик на ее стороне, все равно придется объясняться, тем более мне теперь ключи надо вернуть.

4 мар. Сегодня ночью приснился страшноватый сон. Я – лидер-гитарист известной группы, идет концерт. В зале темно, аудитория подсвечивает зал экранами мобильников и зажигалками. Наступает момент моего соло, и тут я чувствую обжигающую боль в пальцах левой руки. Смотрю – а струны гитары обросли колючками, как проволока. Но играть надо: я же профессионал! Иначе зачем сюда пришли тысячи зрителей? И я играю, пальцы бегут по грифу все выше и выше, а из них идет кровь. И боль такая, что мутится в глазах: я перестаю соображать, где нахожусь. Так и не досмотрел, чем это действо завершилось, потому что от какой-то дурноты в голове проснулся. На часах – 5 утра. Взял градусник и измерил температуру – 38,8. На занятия, естественно, не пошел. Вызвал врача, как только открылась регистрация в поликлинике.

5 мар. Вчера выписали освобождение на 3 дня. Звонили Иванов с Корнеичем, спрашивают, почему не был. Ну, я рассказал все как на духу, и про сон тоже. «Ладно, выздоравливай, гитарист!» – было их напутствие.

6 мар. My honey позвонила таким голубиным голоском, что я подумал – это ангел. Даже не узнал сначала. Хорошо хоть, что не стала врать. Ее из офиса – после корпоратива – затащил к себе домой какой-то верткий и авторитетный дядя. Говорит, что была совершенно пьяная и не понимала, что происходит. Так ей же в горло насильно шланг не вставляли… Я, конечно, тоже не святой и, может быть, сужу как собственник, но если бы я оказался на ее месте – выпил лишнего в хорошей компании, – то припозднился бы, но все равно приехал. Отсюда вывод: ты мне, Санек, не очень-то нужен. Ключики у тебя есть, приходи, покушай и садись делать уроки. А я приду. Когда-нибудь.

7 мар. Сегодня первый день без температуры. Но слабость такая, что от каждого движения бросает в пот. Раз праздники загублены на корню, буду валяться и смотреть по телеку наши старые комедии, – в программе их достаточно.

8 марта, holiday. Целое утро угрохал на стихотворение:

мои веселые и злые сны

лихие голые как струны дни

блестящей осени продрогший свист

и в никуда летящий желтый лист

мои веселые и злые сны

безумно полые глаза луны

на бис выходит эзотерика

и серый птичий крик-истерика

мои веселые и злые сны

унылый сонный саксофон зимы

задул надтреснуто в колючий снег

убрался без вести крадучись смех

мои веселые и злые сны

под хохот голой снежной кутерьмы

здесь мой убогий крест в немых кустах

порочный образ в неумытых снах

Отправлю Иванову и Корнеичу, пусть заценят. Кто-то – а скорее, оба – обязательно спросят: «Что ты хотел этим сказать?» А я не знаю, что хотел сказать. Я болею, праздник провожу в одиночестве, а теперь, когда я это написал, стало как-то легче. Интересно, что мои знакомые подумают, если узнают, что я веду дневник. Во-первых, сейчас этого никто не делает, а во-вторых, у нас принято считать, что дневником занимаются лишь те, у кого не все дома.

9 мар. Не может быть, чтобы какое-то коротенькое love affair наложило на меня столь серьезный отпечаток. Хотя, судя по реакции других… Иванов, например, меня сегодня просто не узнал. Пришлось свалить все на болезнь. Хотя точно, все из-за нее, родимой! Почему-то все происходящее с другими задвинулось на второй план. Вот и вижу вокруг себя в аудиториях, в транспорте, на улицах обезличенные мешковатые существа, что-то рассказывающие, над чем-то смеющиеся, живущие какой-то игрушечной жизнью. А я ношусь и ношусь со своей обидой. Если рассказать обо всем тому же Иванову, он, конечно, поймет, но такие вещи он считает делом обычным и не придает им значения. Так что и незачем рассказывать, тем более что тема сама по себе избитая. Когда я был маленьким, взрослые казались чем-то загадочным: всегда с какими-то проблемами, вечно куда-то спешащие… А теперь я сам оказался в их шкуре. И ничего в этом хорошего нет.

«Двинулся пацан», – подумал Виталик. Если связывать даты, события и их оценку с его стороны, очевидно, что у них была бешеная любовь (или бешеный секс – кому как) в период с 16 по 26 февраля. Почему именно тогда? А потому что в те дни он ровным счетом ничего не писал. Если сравнивать с предыдущими паузами между записями, то эта просто огромна. А потом случился облом, измена с ее стороны, что стало для него ледяным душем и повлияло на психику. Только вот вопрос – насколько сильно. Кстати, где он учился? Стиль витиеватый, но в тексте нет никаких указаний на вуз, везде «занятия» да «занятия».

Виталик встал и подошел к окну. Шел дождь, как и вчера, и в стройматериалы идти было неохота. «Позвонить, что ли, клиентке? Нет, рано: пока не дочитаю, нет смысла».

12 мар. Она позвонила сегодня в 10 вечера и спросила, как дела. Она: Выздоровел? Я: Выздоровел. Она: Знаешь, нам надо встретиться и поговорить, тем более есть «железный» повод – ключи. Для меня это очень важно, поверь. Я: Ключи? Она: Нет, разговор. Я: По поводу? Она (легкое замешательство): Ну, как нам быть… Я: Не нам, а тебе и мне, ты это хотела сказать? Она: Понимай как хочешь, но я должна тебя увидеть. Что ты делаешь завтра? Я: Ну, раз тебе нужны ключи, я смогу их передать. Она: Я прошу, чтобы ты заехал в любое время. Я: Заехал? Она: Да. Я: Хорошо, я подъеду часа в два – в три.

14 мар. Я получил вчера апофеоз женской ласки. Вытворять такое в постели можно только раз в жизни, клянусь. Будто я был не с ней, а с кем-то из другого измерения: пронеслась галлюцинация, но при этом осталось ощущение причастности к происшедшему. Я ее совершенно не узнал. Не представляю, как можно настолько измениться за 18 дней, что мы не виделись. Какой-то затравленный взгляд, глаза блуждают из стороны в сторону, в руках дрожь. Чем ее взял мой таинственный соперник? Деньгами? Вряд ли, хотя бабы – на редкость меркантильные твари. Она, скорее всего, тоже им уподобится с годами, но пока признаков гниения я не заметил. Может, она раскидывает пасьянс насчет выгодного замужества? Нет, не то, не то. В общем, мой мозг отключается и отказывается что-либо понимать.

19 мар. Не знаю, для чего я это пишу. Помню, впервые сделал несколько дневниковых записей, когда учился в старших классах школы. Только куда делась та тетрадка – ума не приложу. Ничего ценного в ней не было, но жаль, что пропала. Там я вспоминал один примечательный случай, хотел перечитать, но оказывается, тетради-то у меня давно уже нет. Это было начало 10-го класса, отмечали первый день осенних каникул дома у Юрки Слепцова. Хороший пацан, но я потерял его следы. До сих пор помню те события в мельчайших подробностях. Слепцов позвонил накануне и попросил помочь все подготовить. С утра встретились и пошли покупать бухло, соки и закусь. Насчет бухла: в магазинах тогда еще не требовали предъявлять паспорт. Взяв все необходимое, отнесли к нему, раздавили бутылочку сухого «для сугреву» и отправились за тортом. Время как-то быстро пролетело, сгустились сумерки, и тут же начали стекаться приглашенные. Сели за стол, выпили, включили для фона Pink Floyd, потом, когда народ дошел до кондиции, сделали музыку погромче и стали танцевать с девками: их было четверо, как и нас, пацанов. Глаза у всех баб были слегка навыкате от выпитого, от табачного дыма, от того, что все так необычно, «по-взрослому». Это я прекрасно помню. Курили много, и девчонки тоже, у окна с приоткрытой форточкой. Когда я взял очередную сигарету, подошел к окну и прикурил, то увидел, что пошел первый снег. Он валил густо-густо: это было видно на свету уличных фонарей. Снег укутывал тротуар и деревья прямо на глазах. И я забыл на какое-то время о тлеющей сигарете, о компании, о том, что обещал пацанам подойти к столу и опрокинуть еще по одной…

В двенадцатом часу мы собрались уходить. А я как-то краем глаза уловил, что постоянный член нашей компании Славка Страхов и Ленка Костицына весь вечер на первый взгляд незаметно, но держались вместе: и за столом сидели, и танцевали, и курить ходили почему-то на кухню, хотя Слепцов разрешил в комнате… И мне стало странно, почему это так, тем более Ленка мне самому нравилась. Нет, естественно, я ей не звонил и свиданий не назначал, – я просто еще в сентябре заметил, когда вернулись в школу после летних каникул, что она превратилась в настоящую женщину. У нее ниоткуда появилась отличная фигура, а грудь приобрела такую изумительную форму и так отчетливо вырисовывалась из-под кофточки, что у меня щемило в горле, когда я бросал не нее взгляд. А в глазах у нее появилось какое-то растерянно-легкомысленное выражение. Так бывает, когда на человека в один миг обрушивается неимоверное количество счастья, и он пока не понимает, что ему с этим счастьем делать. И вот теперь ее неумолимо уводят у меня из-под носа. И кто? Длинный и нескладный Страхов. Нет, я не возмутился. Я осознал, что мне просто не повезло: надо было самому сделать шаг на опережение. И я не стал противиться происходящему. Как назло, нам троим – мне, Ленке и Страхову – оказалось по пути, и мы пошли молча, пока не уткнулись в трамвайную остановку. Я понимал, что молчать по пути – моветон, но о чем говорить, не знал. А им, как я понимал, говорить ни о чем не хотелось. А снег все шел и шел, было морозно для начала ноября, градусов 8 – 10, он скрипел под ногами и отливал желтым в свете фонарей. Подошел мой трамвай – почти пустой, – и мы попрощались. Я сел на сиденье, в голове прокручивались вечер, Ленка, Страхов, первый снег… Да и сама голова кружилась от выпитого – перебрал. Я закрыл глаза и заплакал. Мне казалось, что жизнь меня обделила: ты едешь домой, где тебе ничего не светит, а двое твоих одноклассников стоят обнявшись на трамвайной остановке,. Все это я вспоминаю, чтобы сравнить свое тогдашнее и нынешнее состояние, и вижу колоссальное различие. Тогда я погрузился в какую-то нереальную, созерцательную грусть, а сейчас все четко, обыденно и жестоко.