Текст книги "Кронштадтский детектив"

– Итак, – сказал я, возвращаясь к истории. – Как я понимаю, разведчики настигли карателей и побили их.

– Да, – кивнул Юрий. – Перебили всех, а офицера живым взяли. В этих перчатках стрелять совершенно невозможно, пришлось этому самураю саблей отбиваться, а бойцом он никудышным оказался. Да, впрочем, и самураем тоже. Дали ему разок по мордасам, тот всё сразу и выложил. Отец потом еще с местными общался, они ему подарили свиток с легендой. Свиток, понятное дело, на китайском, но его перевели, и оказалось, что ничего самурай не соврал.

– И что случилось потом?

– С самураем? – переспросил Юрий. – Шлепнули гада в назидание прочим и на радость аборигенам, да и дело с концом.

– Ясно, – кивнул я. – Но я про перчатки. Они достались вашему отцу?

– Не совсем так, – встрял, наконец, в разговор Сергей. – Они стали общим трофеем всех офицеров отряда.

– Тех, что на портретах? – уточнил я.

– Именно, – ответил Сергей. – Кроме Денисова, он на тот момент уже погиб. Было заключено письменное соглашение, что они достанутся тем из них, кто переживет войну. Поскольку всех пережил наш отец, то перчатки принадлежали ему, а теперь нам, как его законным наследникам.

Я старательно подавил в себе желание арестовать всю компанию и отправить в камеры, где они, возможно, задумались бы о чём-то еще кроме перчаток. Инспектор бы этого не одобрил. Еще бы и выговор мне устроил, за то что лишние люди казенное место в камерах занимают!

Кто тут лишний – я пока не вычислил, а вот мои собеседники это, похоже, знали. Уже с одной этой легендой они запросто могли свалить вину как на дружков того японского карателя, так и на китайских монахов, да, видать, пока не сообразили. Осталось вычислить, кого они выгораживали, и дело, как говорится, в шляпе.

– Ну ладно, – протянул я. – Давайте теперь отвлечемся от дел давно минувших дней и перейдем к нашим нынешним.

– Наконец-то, – проворчала барышня.

– Не совсем чтобы наконец, – поправил я. – Потому что мне остался не ясен один момент: война закончилась в пятом году, мы сейчас собрались встречать девятый. И что же, за четыре года никого не убили? Как-то не вяжется это с тем образом, что вы мне тут нарисовали. Не считая господина Бобровского, конечно, который вроде как умер своей смертью. Будь я на месте преступника, всерьез бы задумался: а не выдохлось ли проклятие за столько лет?

– Может, он этого и ждал, – бросила барышня. – Пока выдохнется.

– Всё может быть, – согласился Сергей. – Но истина, господин полицейский, состоит в том, что все эти четыре года перчатки лежали в тайнике у слуги Бобровского. Его, как и вас, Ефимом звали, а как по батюшке – не знаю.

Да уж, число потенциальных претендентов на перчатки прирастало с каждой фразой.

– И где этот мой тезка? – спросил я.

– Умер, – ответил Сергей. – Буквально за неделю до своего хозяина.

Я удивленно покачал головой.

– Ну и ну. Прямо так двое сразу умерли? И никому это подозрительным не показалось?

На их лицах я прочел отчетливое «да нам наплевать», а вслух Сергей сказал:

– Мне – нет. Оба уже в годах были, да и умерли своей смертью, в кругу семьи. Что в этом подозрительного?

– Например, то, – сказал я, – что умерли они, как я понял, практически сразу после того, как перчатки были извлечены из тайника.

– Ах, вот вы о чём, – Сергей покачал головой. – Нет, вы не правильно поняли.

– Так объясните, – предложил я. – Любая информация может быть полезна следствию, если она касается похищенных ценностей.

– Что ж, если вы не устали еще нас слушать…

– Работа такая, – вздохнул я.

– Тогда слушайте, – Сергей усмехнулся, но был явно доволен возможности вновь оказаться в центре внимания. – Тут мне опять придется залезть в историю, но уже не так глубоко. В самый конец войны. Когда стало ясно, что Порт-Артур не удержать, а за разведчиками уже целенаправленно охотятся японские агенты, было решено их эвакуировать.

– Агенты, говорите?

– Ну, или шпионы, – бросил Юрий. – Это как вам нравится.

– Ладно, пусть будут агенты, – не стал спорить я. – Что о них известно?

– Ничего, – ответил Сергей. – Кроме того, что они ничего не достигли, а стало быть, нет смысла тратить время на этих неудачников. Другое дело, что из-за них, собственно, вся эта спешка и началась, а в спешке перчатки и потеряли. Там вот как получилось: перед отъездом в дом к отцу забрался солдат. Наш, российский. Я думаю, что дезертир, но сам он врал, будто бы нет. Мол, просто оголодал совсем, думал, тут все уже съехали, вот и решился на кражу. Феофан там был, он вам подтвердит.

– А я что? – испуганно вскинулся тот. – Я ничего. Я, прощеньица просим, на кухоньке собирался. Только зазря всё оказалось. Их сиятельство отдали всю еду этому солдатику. Сами-то они отбывать собрались, кораблик, можно сказать, под парами стоял.

– А солдат что? – спросил я.

– Солдатик-то? – переспросил дьякон. – Дык повинился, вещички к самому причалу поднёс и был таков. Уже на кораблике хватились, а перчаток-то и нет. Слуга этот тогда и говорит, мол, солдатик спёр. Оговорил душу невинную, да только боженька всё видит! Вот перед смертью-то самый страх и наступил. А ну как там спросят его за оговор! Вот на смертном одре и покаялся перед хозяином. Плёл, конечно, что не корысти ради, а только чтобы защитить хозяина от проклятия, да кто ж ему поверил?

– Бог с ним, – я махнул рукой. – Давайте уже по существу дела.

Говорить по существу дьякон был явно не мастак, но суть дела я постепенно из него вытянул. Слуга еще в Китае уверовал в проклятие. Пока вокруг бушевала война, всерьез о нём беспокоиться не приходилось: разведчики на переднем крае наверняка даже перевыполняли норму по кровопролитию. Совсем другое дело – послевоенное время в мирной России. Не крестьян же в родном имении резать?!

Однако все уговоры оказались безрезультатны. Собственно, слушать их был согласен только Бобровский, а он и без того одной ногой в могиле стоял. Его смертельным проклятием пугать – как ежа голой задницей. Так что в своих страхах слуга оказался одинок, однако обстоятельства дали ему еще один шанс.

На корабль грузились ночью. Главным грузом были полковые знамена, поэтому всё происходило в невероятной спешке под покровом столь же невероятной секретности. Проще говоря, в обстановке полного хаоса, в лучшем случае бегом, в остальных случаях – стремительным галопом. При таком раскладе вытащить перчатки из саквояжа и перепрятать оказалось проще простого. Когда же их хватились, а это случилось уже в море, слуга свалил всю вину на недавнего солдата. Возвращаться, в осажденный город, с таким грузом на борту – об этом не могло быть и речи! Пришлось смириться с потерей.

По возвращении на родину слуга припрятал перчатки подальше от имения, и на этом история перчаток наверняка бы закончилась – места там глухие, болотистые, а уж тайник и вовсе располагался в самом сердце трясины – если бы не совесть. Она так основательно взялась за слугу, что тот не выдержал и перед смертью покаялся. Поначалу не в краже – тут он себя полагал не виновником, а, наоборот, спасителем, – а в оговоре, но одно признание потянуло за собой другое.

После смерти слуги Бобровский отписал письмо графу Рощину, но самого его не дождался. Любопытство пересилило, и он сам как-то ранним утром отправился на болото. Не дошел. Я спросил – почему? – и без особого удивления узнал, что из болота навстречу Бобровскому вышел призрак. Старик не стал выяснять, что нужно гостю из потустороннего мира, и вполне предсказуемо дал деру. Призрак погнался за ним, но старый ветеран оказался в отличной форме и сумел убежать. Вот только сердце оказалось уже не то. От пережитого потрясения Бобровский слег в постель, а к вечеру и вовсе скончался. Граф Рощин поспел аккурат на его похороны.

– Интересно, – сказал я. – И тут призрак.

Сергей развел руками – мол, за что купили, за то и продаем, а дьякон с грехом пополам завершил историю. Бобровский успел изложить суть дела на бумаге и даже нарисовал карту. Последняя очень пригодилась.

– Мы с их сиятельством и лесником втроем ходили, – вещал дьякон. – Такая чащоба – не приведи господи! На обратном пути вообще чуть не утопли, даром что ноябрь месяц! Страху я тогда натерпелся – не передать, а уж уделались все – прямо порося из лужи. На опушке с урядником столкнулись, так он, шельмец, нас за бродяг принял! Заарестовал всех. Даже их сиятельство! Потом извинялся, конечно. Их сиятельство его простил. А я бы его самого заарестовал! Вот так вот! Нельзя их сиятельство заарестовывать!

– Ну, разошелся, – проворчал Юрий. – А как же равенство?

– А вот кто ровня их сиятельству, с тем и равенство, – нашелся в ответ дьякон.

Я усмехнулся и пресек разговор с политическим подтекстом. Очень своевременно, кстати, поскольку к нам на огонёк заглянул Вениамин Степанович, а он к таким вещам относился очень строго.

Вместе с ним пожаловали графиня и доктор. Вопреки опасениям дьякона, с немецким доктором они явно нашли общий язык и вполне мирно беседовали. Речь – из того, что я успел услышать – шла о проклятии.

ПОСЛЕДОВАЛ ОЧЕРЕДНОЙ КРУГ взаимных представлений. Братья приняли инспектора с должным почтением. Юрий предложил гостям кресла, а Сергей распорядился насчет чаю, благо дьякон оказался под рукой. Вениамин Степанович устроился в кресле, а чаепитие попытался тактично отклонить.

– Вначале – дело, – объявил он.

Я, на этот раз мысленно, усмехнулся. Инспектор пребывал в стойкой уверенности, что никто во всем Кронштадте, за исключением него самого, не умеет правильно и вкусно заваривать чай. При поддержке графини Сергей всё-таки сумел настоять на своем. Дьякон выскочил из гостиной, а барышня, воспользовавшись паузой, вновь заметила, что мы попусту теряем время, и даже попыталась натравить на меня инспектора, но безуспешно. Вениамин Степанович всё «принял к сведению», чем и ограничился.

– Раз уж Ефим Родионович ведет расследование – ему и решать, какую линию выбрать, – подытожил он.

Барышня взглядом сигнализировала мне, что лучше бы я не ошибся с выбором этой самой линии. Графиня осведомилась, как оное расследование продвигается. Я сказал, что успешно, однако еще остались кое-какие вопросы.

Как тут же выяснилось, графиня уже поведала доктору о проклятии, но он пока не был готов помочь следствию. Клаус Францевич не зря слыл большим знатоком всяких мифов и легенд, и был готов с ходу перечислить чуть ли не сотню подобных историй. Я его от этого тактично отговорил, переведя разговор к более практичному вопросу: что с этим делать? Увы, единственная универсальная методика борьбы с проклятиями сводилась к:

– Держаться от этот пакость далеко!

– Ну, так я предлагал их продать, – проворчал на этом месте Юрий. – Отец упёрся. А так сейчас был бы жив.

Графиня покачала головой.

– Нет, – тихо сказала она. – Он бы никогда не передал другому вещь, которая несет смерть. Это всё равно что убить.

– Ну, я бы отметил, что это всё-таки лучше, чем погибнуть самому, – возразил Юрий. – Да и потом, вполне можно было бы продать их какому-нибудь головорезу.

– Чтобы он безнаказанно убивал?! – бросила барышня ему в лицо.

Юрий в ответ молча развел руками. Мол, я хотел как лучше, а идеальных вариантов всё равно нет. Наметившийся спор прервало появление дьякона. Тот пожаловался, что тело графа перенесли вниз, в кухню, где оно теперь занимало весь стол, и приготовить чай в таких условиях нет никакой возможности. А если бы и была, так его, дьякона, из кухни выставил полицейский.

– Это уже слишком! – заявила Анна Владимировна-младшая и решительно направилась к дверям.

Графиня, погруженная в свои мысли, запоздало вскинулась, но инспектор ее опередил:

– Ефим, проследите, – строгим голосом велел он и кивнул в сторону двери.

Я поспешил за барышней. Она чуть было не захлопнула дверь у меня перед носом, и, полагаю, только воспитание не позволило ей сделать это. Анна Владимировна лишь резко развернулась, чуть не съездив мне косой по физиономии, и зашагала по коридору. Место, где раньше лежал покойник, было очерчено мелом. Барышня вздохнула и аккуратно прошла мимо вдоль стеночки, не наступив ни на линии, ни на пятна крови, и не сбавляя взятого высокого темпа. Я за ней едва поспевал.

За поворотом коридор сразу переходил в лестницу, ведущую вниз. Не такую широкую, как парадная, и даже без перил, но зато ступеньки не скрипели под ногами.

– Простите, Анна Владимировна, – окликнул я ее с верхней ступеньки.

Барышня уже пробежала четверть пути вниз.

– Прощу, – легко пообещала она, полуобернувшись на ходу. – Может, вы, наконец, займетесь своими прямыми обязанностями! Найдите убийцу!

– А вы действительно этого хотите? – спросил я.

Это ее остановило. Барышня замерла на пару секунд, позволив мне отыграть несколько ступенек, потом стремительно развернулась ко мне.

– Вы это к тому, что убийца – один из нас? Нет, меня это не останавливает. Я хочу знать, кто убил отца!

– И вы не допускаете мысли, что это может быть кто-то еще? – спросил я.

– Нет, но… – она не сразу нашлась, что ответить. – Мы же осмотрели дом. Никто с улицы не мог к нам проникнуть.

– Что ж, хорошо.

Я жестом предложил ей следовать дальше. Разговаривать, стоя на полутемной лестнице, было неудобно во всех смыслах.

– Тогда я должен задать вам еще один вопрос, – сказал я на ходу.

– Спрашивайте, – твердым голосом ответила барышня. – Я готова.

Она даже с шага не сбилась.

– Хорошо, – сказал я. – Скажите, Анна Владимировна, ваш отец следил за тем, как он одевается?

– Разумеется. Он, между прочим, граф, – последнее прозвучало с отчетливой ноткой гордости. – А не дворянчик деревенский. Отец всегда одевался достойно. Даже дома. Если бы вы застали его живым, вы бы сами убедились.

– Не сомневаюсь, – сказал я. – Я почему-то сразу так и подумал. Этот дом пронизан атмосферой рыцарства.

– Да, верно, – тихо ответила барышня. – Но братья сильно разбавляют ее современной практичностью.

За разговором мы спустились на первый этаж. Там я успел распахнуть перед барышней дверь. Она, даже не взглянув на меня, прошла в коридор и обхватила себя руками. Здесь было заметно холоднее, чем этажом выше.

– Не жарко тут у вас, – заметил я; большей частью чтобы просто поддержать разговор. – На втором этаже теплее.

– Да, отец не переносил холод, – вздохнула барышня. – Его мучили старые раны. Сюда он не спускался, а второй этаж протапливали весь. Мама говорила, что дороговато это выходило, но пока они могли себе это позволить.

– Они? – удивился я. – Не мы?

Барышня вопросительно глянула на меня, но не успел я переформулировать свои слова, как она уже сообразила суть моего вопроса и ответила:

– Мы живем в Петербурге. Мы с братьями. Там у нашей семьи большая квартира, но отец любил этот дом. Здесь постоянно жили только отец с мамой, а мы приезжали на праздники.

– А дьякон?

– И Феофан с ними, конечно. Он вообще от отца не отходил. Как не доглядел…

Барышня сокрушенно покачала головой. Лестница кончилась. Впереди была толстенная дверь с деревянной ручкой, которую вполне уместно было бы назвать перекладиной. Вновь проявить хорошие манеры я просто не успел. Барышня с ходу навалилась на дверь плечом, и та распахнулась.

За этой дверью находилась кухня. Это была самая просторная кухня из всех, что мне доводилось видеть. Если убрать большой стол в центре, здесь можно было бы давать семейные балы. В воздухе пахло пряностями и еще чем-то вкусным. С аппетитными запахами резко контрастировало мертвое тело, лежавшее на большом столе. Теперь оно было накрыто простыней. Синий халат висел на спинке стула.

По левую руку, у еще одной двери, широко раскрытой в темный коридор, стоял на страже очередной рыцарь. Этот был какой-то сборный: серый шлем с грубо, под самый корень, оттяпанным плюмажем, золотистая азиатская броня с драконом на груди, серые руки с черными перчатками, «штаны» из меди и угловатые стальные башмаки. Рыцарь тяжело опирался на меч с таким узким лезвием, что, если бы не здоровенный, с расчетом на две руки, эфес, я бы счел его шпагой. На мой взгляд, все компоненты совершенно не подходили друг дружке. Потому, наверное, беднягу и сослали на кухню.

Полицейский, который должен был приглядывать за трупом, сидел в углу позади рыцаря, за еще одним столом, поменьше, и пил, как он потом отметил в рапорте, квас. Когда мы вошли, он поспешно отставил кружку и встал. Барышня бросила строгий взгляд на него, и печальный – на тело.

– Анна Владимировна, – сказал я, – вы готовы увидеть его?

Я кивнул на покойного. В свете лампы ее лицо показалось мне совсем бледным, но голос ее звучал твердо.

– Я сама хотела взглянуть, – сказала она. – Убедиться.

– Хорошо. Вас ждет потрясение, но это очень важно для следствия, поэтому попрошу вас взглянуть на тело. Если вам нужно собраться с духом…

Барышня отрицательно замотала головой. Полицейский оперативно занял позицию рядом с телом, готовый откинуть простыню. Я убедился, что Анна Владимировна, насколько это возможно, действительно готова, и махнул ему рукой. Полицейский со всей тактичностью снял простыню с лица покойного. Барышня изумленно ахнула.

– Кто этот человек? – прошептала она.

– Честно говоря, я надеялся, что вы мне это скажете, – отозвался я.

Полицейский удивленно воззрился на меня, но у него хватило ума промолчать.

– Я его не знаю, – прошептала она почти минуту спустя.

– Вы в этом уверены?

– Разумеется, – прошептала барышня и стремительно развернулась ко мне. – Кто этот человек?!

Мне оставалось только развести руками.

– Я ожидал, что вы скажете, будто это капитан Ветров, – признал я. – В призраков я не верю. Одет он слишком легко для того, кто боится холода, и слишком простецки для графа. Да и вы мне рассказывали, что ваш отец даже дома одевался прилично, а этот – сами видите.

– Я никуда не отлучался, – шепотом воззвал ко мне полицейский. – Это тот самый жмурик.

Я коротко кивнул. Мол, верю. Барышня отрицательно помотала головой.

– Нет, это не Николай Саныч. Совсем другое лицо. Я не знаю этого человека. Подождите! А где отец?!

– Он был в доме?

– Разумеется!

– Тогда он где-то здесь.

– Я должна найти его.

Барышня резко повернулась к дверям, и я едва успел перехватить ее.

– Анна Владимировна, пожалуйста, не спешите. В доме не только ваш отец, но и убийца. Давайте пока не будем ставить его в известность, что он промахнулся с жертвой.

Если взгляд старшей Анны Владимировны походил на лучи Рентгена, то у младшей он больше напоминал стальной бур. Барышня просверлила им меня насквозь, но, видать, удовлетворилась увиденным и коротко кивнула.

– Вы правы, господин полицейский. Я никому ничего пока не скажу.

Слово «пока» она четко выделила голосом.

– Что ж, – сказал я. – Может, присядете?

Барышня отрицательно помотала головой, так что нам с полицейским тоже пришлось остаться на ногах. Я прошелся по кухне. Окна тут были маленькие, и с такими же толстенными рамами, как и наверху. Помимо двух уже упомянутых дверей, в противоположной стене была еще одна – такая же солидная и основательная. Я спросил, куда она ведет, и получил ответ, что на улицу.

Дверь оказалась заперта, но в замочной скважине торчал ключ. Как и следовало ожидать – сложный, фигурный и длиной с мою ладонь. Я повернул его, отодвинул засов – между прочим, металлический! – и открыл дверь. Метель, казалось, только и ждала, как бы прорваться внутрь. На крыльце, понятное дело, всё уже замело, да и внутри в момент порог припорошило. Еще один полицейский, стоя на ступеньках, перетаптывался с ноги на ногу. Когда дверь открылась, свет упал на него, и он сразу повернулся. Я узнал Егорыча. Тот служил в полиции, когда меня еще на свете не было, но в чинах так и не продвинулся. Мы поздоровались, и он рапортовал, что здесь всё в порядке, не считая погоды.

– Что там слышно-то? – уже неофициальным тоном спросил Егорыч. – Долго нам тут мерзнуть?

– Вениамин Степанович еще чай пить будет, – ответил я.

Егорыч что-то буркнул себе под нос.

– Но он перепоручил расследование мне, – развил я свою мысль. – А у меня есть идея, как его ускорить. Первым делом, надо перетрясти весь этот дом, всех этих рыцарей, и отловить некоего капитана Ветрова. Заодно выясним, призрак он или нет. Сколько тут рядом наших?

Ответить Егорыч не успел. Рыцарь у дверей вдруг попятился в коридор, а потом развернулся и рванул прочь. Грохот металлических сапог вывел меня из ступора. Для призрака он вел себя слишком шумно.

– Стоять! – рявкнул я, бросаясь в погоню.

Как потом выяснилось, Егорыч среагировал весьма грамотно и заблокировал собой входную дверь, а второй полицейский помчался следом за мной. На тот момент я ничего этого не видел. Собственно, я вообще ничего в темноте не видел, и только грохот сапог служил для меня хоть каким-то ориентиром. Пару раз я довольно чувствительно врезался правым плечом в стену. Хорошо хоть, здесь доспехов не понаставили, а то бы я их всех посшибал.

Потом впереди раздался грохот – удиравший рыцарь тоже нашел стену – и я увидел свет. Прямоугольная полоса падала слева. Там, как я прикинул на ходу, была прихожая. Темная фигура с мечом на секунду перекрыла свет и пропала из виду.

– Матвеев! – во всю мочь заорал я, подлетая к прихожей.

Чуть мимо нее не пролетел. Спасло только то, что я ухватился за косяк и буквально вбросил себя внутрь. Рыцарь был уже у лестницы. Ему навстречу вынырнул городовой. Надо отдать ему должное, у Матвеева не только кулаки, но и нервы были железные. Увидев бегущего на него средневекового рыцаря с мечом, он только усмехнулся и подобрался. Рыцарь грозно взмахнул мечом. Мол, дай дорогу. Матвеев поднырнул вперед и встретил бегуна мощнейшим апперкотом. Тот подлетел вверх, и с лязгом рухнул на пол.

– Не убил? – выдохнул я.

– Да что такому кабану сделается с одной плюхи? – невозмутимо ответствовал городовой.

Тяжело дыша, я присел рядом с рыцарем и откинул ему забрало. На меня глядело перекошенное лицо капитана Ветрова. По сравнению с портретом он основательно постарел и осунулся, но оставался вполне узнаваем.

– Это Ветров тот, да? – раздался голос.

Я оглянулся и увидел полицейского, которому был доверен труп.

– Ага, – кивнул я. – Там труп у нас не сбежит?

– Не-а, – ответил полицейский. – Там Егорыч остался.

Я снова кивнул, а Матвеев осведомился, что это за фрукт такой – капитан Ветров.

– Бывший сослуживец и друг якобы застреленного графа Рощина, – сказал я. – Он у нас вообще-то как дух покойного проходит.

– Покойнику тем более ничего не сделается, – ответил Матвеев, потирая кулак. – Вот, что я тебе говорил? Уже очухался.

Ветров тихо застонал и пошевелился. Я отпихнул меч ногой подальше от него. Ветров открыл глаза. Какое-то время он бездумно пялился в потолок, потом его взгляд сфокусировался на мне.

– Ну что, призрак в доспехах, – сказал я. – Игра окончена. Сдавайтесь.

Ветров снова застонал и кое-как с моей помощью принял сидячее положение.

– Я еще жив? – еле выдавил он.

– Да, – буркнул Матвеев. – Если, конечно, ты не дух.

Ветров ощупал голову и сказал, что вроде пока нет. Потом он попытался подняться на ноги. Не получилось.

– Ты это, – проворчал Матвеев, поддерживая его под руку. – Снимай-ка уже свой металлолом. Толку с него никакого, а сопреешь запросто.

Ветров кивнул. Я помог ему снять шлем. Матвеев тем временем нашел и расстегнул за плечами два ремешка, и тяжелый выпуклый нагрудник свалился на колени капитану. Внутри, в выемке, лежали перчатки. Я взял их в руки.

По внешнему виду они вполне себе казались золотыми. Тыльную сторону каждой украшала бабочка из красных каменьев. Камни были подобраны так искусно, что в тусклом свете бабочки казались живыми. Левая будто бы расправляла крылья. У правой крылышки были словно бы перепачканы кровью, и она без сил распласталась по перчатке.

– Впечатляет, – сказал Матвеев. – Золотые?

– Похожи, – ответил я. – По крайней мере, потерпевшие утверждают, что украдены перчатки из чистого золота, а эти полностью подходят под описание.

– Они это, – прохрипел Ветров. – Те самые… Ох, ну и удар у вас.

– А нечего бегать было, – беззлобно проворчал Матвеев.

– Знаете, вы правы, – капитан с нашей помощью кое-как вылез из доспехов и выпрямился. – Вроде только вас и ждал, а тут так сглупил.

– Бывает, – кивнул я.

Ветров сбросил железные сапоги и остался босиком.

– Ваши-то где? – спросил я.

Вместо ответа капитан ткнул пальцем вверх и, наклонившись, начал расстегивать ремешки на штанах. Те с лязгом рухнули на пол. Под ними оказались вполне приличные черные брюки, теперь безнадежно испорченные белой краской. Ветров глянул на них и вздохнул. Я не мог не отметить: взятый с поличным на краже и будучи первым кандидатом на роль убийцы, он еще мог беспокоиться об испачканных брюках.

– Ну что, – деловито осведомился Матвеев. – Будем вязать, или как?

Ветров покачал головой.

– Даю слово офицера, что не убегу, – сказал он и тихо застонал. – Ох, как вы меня приложили, я, кажется, и уйти-то не смогу.

– Ничего, – сказал я. – Мы поможем. Но помните, что дом оцеплен полицией, так что бежать вам не советую.

– Да, я уже в курсе, чем это может кончиться.

На этой фразе Ветров сумел выдавить слабую улыбку. Мне он начал нравиться, но закон, как известно, есть закон. Матвеев отдал нам свой фонарь. Я запалил его. Полицейский плечом подпер капитана, и они заковыляли по коридору, а я освещал им путь. Перчатки я сунул подмышку.

– Вы с ними поосторожнее, – заметил Ветров. – Опасная вещь.

– Да, я уже в курсе насчет проклятия, – кивнул я. – Но всё равно спасибо за предупреждение.

– Я бы больше беспокоился насчет убийцы, – через пару шагов отозвался Ветров.

– Хм… – протянул я. – Хотите сказать, что это не вы?

– Своей вины я не отрицаю, – ответил капитан. – Но я тут не единственный преступник.

– Вот как? – удивился я. – Тогда пойдемте, будете каяться инспектору, а уж там разберемся, кто и в чём виновен.

Матвеев, убедившись, что его суровая помощь больше не потребуется, вернулся на свой пост, а то самые отчаянные из любопытных уже набрались наглости сунуть нос в дверь. Мы же без дальнейших приключений вернулись на кухню.

Барышня по-прежнему стояла около стола и смотрела на тело, но такое впечатление, что ничего не видела. По крайней мере, когда мы вошли в кухню, она даже головы не повернула. Мне пришлось ее окликнуть. Она медленно обернулась и застыла вторично.

– НИКОЛАЙ САНЫЧ, ВЫ живой? Но почему в таком виде?

Эту фразу Анна Владимировна произнесла спустя минимум полминуты. Ветров виновато развел руками.

– Вид – это сейчас не главное, – заметил я.

Барышня в ответ выкатила мне краткую, но суровую отповедь на тему «по одежке встречают» и потребовала дать Ветрову возможность переодеться. Пришлось пообещать, что такая возможность у него будет, но всё-таки не сейчас.

– Сейчас, – сказал я. – Я попрошу вас опознать этого человека.

Полицейский снова – на этот раз без особого такта – откинул простыню с лица покойного. Ветров мельком глянул на него и уверенно сказал, что не знает этого человека. Мне захотелось его стукнуть.

– А если посмотреть внимательно и хорошенько подумать? – строгим тоном уточнил я.

– Я в третий раз вижу этого человека, – со вздохом отозвался Ветров. – И память на лица у меня отличная. Но я так и не узнал, кто он такой. Хотя пытался.

– Уже лучше, – сказал я. – Тогда расскажите то, что знаете, а дальше задействуем наши полицейские силы и выясним – что за человек был наш покойник.

– Как скажете, – Ветров кивнул и тяжело опустился на стул, где раньше сидел полицейский.

Барышня, выйдя из ступора, метнулась налить ему клюквенного морса. Капитан с благодарностью кивнул, принимая кружку, и, отхлебнув, не спеша начал свой рассказ. Если опустить многочисленные вздохи и паузы, то история получилась занимательная и со своей предысторией.

Последняя вновь завела нас в осажденный японцами Порт-Артур, где наш покойничек, прикидываясь, а, может, и являясь солдатом российской армии, заманил в ловушку капитана разведчиков Ветрова.

К моему удивлению, конкретно в этом Ветров винил самого себя.

Ловушка была довольно примитивной, но днём, в центре города, на оживленном рынке, разведчик позволил себе расслабиться и уже спустя несколько минут лежал связанным в каком-то сарае. Ночью его переправили японцам. Тех интересовал всего один вопрос: где перчатки? В средствах японцы не стеснялись, и, если бы не китайцы, в свою очередь выкравшие пленника, разрезали бы капитана на ленточки.

Барышня, слушая всё это, чуть не расплакалась. Я попытался отправить ее наверх, или хотя бы озадачить чаем, но не преуспел по обоим пунктам. Ветров, со своей стороны, заверил ее, что теперь с ним всё в порядке, а его нынешнее полуобморочное состояние – всего лишь несчастный случай при задержании. На моё счастье, человеческий глаз стреляет исключительно холостыми зарядами, а то барышня взглядом пристрелила бы меня на месте.

– В общем, в Россию я вернулся всего месяц назад, – продолжил свое повествование капитан.

– Что же сразу не сообщили? – укорила его барышня.

– Да из Сибири письма идут долго, – отмахнулся Ветров. – Мне быстрее было самому приехать.

Приехал капитан не просто так. В Китае он сошелся с теми монахами, которые хранили у себя доспехи проклятого самурая. Причём всерьез полагали, будто бы проклятие – никакой не миф, и даже сумели убедить в этом Ветрова.

– Я понимаю, что вам сложно в это поверить, – тихо сказал он. – Но поверьте хотя бы в то, что доспехи законно принадлежат этим людям.

– В это мне поверить действительно легче, – сказал я.

Хотя с законностью там, на мой взгляд, всё тоже обстояло весьма сомнительно. По изложенной капитаном версии, японский владелец доспехов перед смертью раскаялся в несостоявшемся мятеже и передал доспехи на вечное хранение китайским монахам. На вопрос, откуда в охваченной войной Корее так своевременно оказалась группа китайских монахов, последовала довольно запутанная история, перегруженная сложными азиатскими фамилиями, которые даже капитан с трудом выговаривал. Я во всех этих Ли Сам Сусамах запутался моментально и минуте на пятой резко прервал повествование:

– Так, хватит на сегодня истории! Согласен на версию о военном трофее. В конце концов, притязания графа обоснованы точно так же. В этом вы с китайцами равны, но они были первыми.

– Пусть будет так, – легко согласился Ветров. – В конце концов, главное, что у моих китайских друзей действительно есть права на эту вещь, – он кивнул на перчатки. – И что мы с Владимиром их признаём и готовы вернуть перчатки владельцам.

– Да, этого достаточно. Разве что появятся наследники того парня, с которого вы сняли эти перчатки… – задумчиво начал я.

Окончание фразы я не придумал – у меня и без этих гипотетических японцев забот хватало, – но капитан ловко подхватил повисшую паузу.