Текст книги "Бег Сальвадора"

Иллюзион

– Аня тебе понравится, – сказал Сергей в лифте, – может быть, вы даже подружитесь.

– Не знаю, мне трудно будет угодить. Все-таки я – мама. Априори я придирчива и недоверчива к твоим женщинам.

Двери бесшумно распахнулись на седьмом этаже.

– Не надо негативных установок. Просто прими ее такой, какая она есть.

– А она хороша в постели?

– Мама!

– Извини. Просто интересно. Ну…и как?

– Аня великолепна во всех отношениях. Все, заходим, и никаких нескромных вопросов!

– Мэри Поппинс «во плоти»?

– Мама!

– Молчу. Открывай.

Одно дело, когда молодой человек приводит юную скромницу в родительский дом. Попа девушки легко умещается на самом краешке стула, кофейную чашку она держит двумя пальцами, говорит мало, краснеет часто. Счастливица, на которую упал благословенный взор Единственного и Любимого Сыночка, делает вид, что ей действительно хочется посмотреть все пятьдесят альбомов семейных фотографий. Что ей и правда, интересно, как отец возлюбленного боролся со «свинкой» в восемьдесят шестом. И, конечно, она ни словом не обмолвится о том, какими именно способами собирается портить жизнь обладателю такой замечательной мамы. Но, когда взрослый сын знакомит приехавшую в гости мать с девушкой, уже являющуюся хозяйкой не только его сердца, но и его дома, это совсем другая история. И оценки с баллами с полным на то правом ставит не только женщина, родившая такого замечательного мальчика, но и женщина, сделавшая из этого существа человека…

– Она прелесть, – горячо зашептала Аня, когда мама вышла подышать воздухом, – сколько ей лет?

– Пятьдесят пять.

– Так она родила тебя в двадцать? Здорово! Меня тоже – в двадцать. Она классная и красивая. И очень современная. Сразу разрешила называть себя по имени.

– Да, она…классная, – неуверенно отозвался Сергей, – только не перестарайся, ладно? Совсем необязательно пить с ней на брудершафт и так настойчиво рассказывать о своих ощущениях.

– Каких ощущениях?

– Будто знаешь ее сто лет!

– Разве я сказала что-то подобное? Не помню! Тихо, она идет.

Редко бывает, чтобы две женщины, впервые увидевшие друг друга, так быстро подружились. Но, хотя в их искренности сомневаться не приходилось, Сергей осторожничал. Вежливо останавливал излишние потоки откровенности, избегал неудобных тем, не оставлял маму и Аню наедине. Было в их коротких взглядах, направленных друг на друга, что-то такое, что заставляло его торопливо наливать в бокалы шампанское и слишком громко смеяться. Но вечер удался, в этом не было никаких сомнений. Чудесный вечер, наполненный тихим перезвоном, неторопливой беседой, приятными экскурсами в прошлое и легкими, безобидными шутками. Они даже немного потанцевали, причем обычно неловкий Сергей прекрасно справлялся с обязанностями кавалера.

– Надеюсь, вам у нас понравилось…Виктория? – спросила Аня с ноткой озорства в голосе. Было заметно, что ей приятно называть такую взрослую и ухоженную женщину просто по имени.

Виктория Викторовна снисходительно улыбнулась. Высокая, стройная, с огромными карими глазами, до сих пор сводившими с ума многих мужчин, мама не скрывала ни одной минуты из своих восхитительных пятидесяти пяти. Конечно, она была во всех отношениях на голову выше этой расшалившейся девчонки.

– Мне очень понравилась ваша квартира, Анна. Так же, как и хозяйка дома. Спасибо вам за гостеприимство. Сынок, ты вызвал такси?

– Машина уже внизу. Я провожу тебя.

– Хорошо. До свидания, Анна! И еще раз спасибо.

– Счастливо, Виктория! Приходите к нам почаще.

Сергей вернулся быстро, довольный и чуть-чуть уставший.

Аня бросилась ему навстречу, на ходу сражаясь с непослушными рыжими волосами, которые с радостью вырвались из-под гнета черного парика.

– Ну, как мама? – налетела девушка с вопросами, – Ей понравилось? Она поверила?!

Сергей взял было трагическую паузу, но голубые глаза так просили его не тянуть с ответом, что он быстро сдался.

– Да! Она поверила! Она в восторге! Ты – чудо! Светка, я твой должник!

Сергей обнял девушку, поцеловал в щеку.

– Ты великая актриса! Спасибо!!!

– Не за что, – рассмеялась Светлана, – рада была помочь. Вот только обманывать-то нехорошо, Сережа. И что ты будешь делать, когда мама снова приедет?

– Тебя попрошу! Понравилось быть моей девушкой?

– Очень. Ну, а если я не смогу? Заболею, попаду в больницу, уеду?

– Да придумаю что-нибудь! Не загружайся. Все было просто чудесно. Благодаря тебе.

– Ну, хорошо. Не за что. И мне приятно. Поздно уже, пойду домой. Слушай, а она не спрашивала про возраст? Все-таки ты на десять лет старше.

– Нет. Она нормальная у меня, ты же видела. Да и что такое десять лет? Особенно сейчас.

– Ну да.

Светлана совсем уже собралась прощаться, но вдруг спросила:

– Сергей, а сколько мы знакомы?

– Так…дай вспомнить. Соседи мы почти два года. Дружим – год.

– Угу. И за это время я ни разу не видела тебя с девушкой. А ты симпатичный молодой мужчина. Может быть, стоит задуматься? Перестать морочить людям головы? Тем более – маме.

Сергей присел на стул, который тащил на кухню. Смущенно потер острый, выбритый подбородок.

– Свет, ты не переживай. Мы и для мамы спектакль-то устроили, чтобы она не волновалась. Ты не думай, что я не хочу. Что я какой-то там…такой. Я, может быть, мечтаю, чтобы две, или даже три красивые женщины претендовали на меня! Просто…не так все просто.

Девушка улыбнулась.

– Три-то тебе зачем?! Да, ты говорил, что непросто. А в чем сложность?

– Ты же знаешь, какая у меня жизнь. Днем снимаю, вечером сижу за компьютером, работаю с фотографиями. До ночи. Без выходных.

– Хорошо, – Светлана кивнула, – еще?

– Еще мне тридцать пять. Я старая дева в брюках. Говорят, что женщины в таком возрасте смотрят, поглажены ли у мужчин шнурки на ботинках. Я, наверное, становлюсь таким же.

– Еще?

– Тебе мало? Хорошо. Еще мне не везло в отношениях. Кажется, все хорошо, а потом…Когда нет главного – любви, все уходит. И тепло, и взаимный интерес, и секс. И хочется, чтобы этот абсолютно чужой человек ушел следом. Одному лучше.

– Ты уверен?

– Конечно, нет. Иногда одиночество так хватает за горло, что начинаешь сходить с ума. Кажется, что так и умрешь, и никто не вспомнит. Хочется, чтобы кто-нибудь был рядом. Хочется чувствовать, что тебя любят. А утром выходишь на улицу и понимаешь, что невозможно встретить среди этой суеты «ту единственную»! И что лучше так, чем с кем попало.

– С этим не спорю. Но как ты найдешь «ту единственную», если не ищешь? Ты даже ко мне никогда не клеился! Я что, некрасивая, глупая?

– Света, ты чудо! Но ты же сама понимаешь, что мы можем быть только друзьями. Чтобы изменить это, нужен какой-то толчок, что ли. Эмоциональный взрыв. А где его взять? История моей жизни. С хорошими девушками я дружу, а плохих не знаю!

Светлана поцеловала поднявшегося Сергея в лоб.

– Надо же, как удобно, когда на каблуках. Спокойной ночи, принц заколдованного замка. И спасибо за вечер! Если надо помочь с посудой, я тут в соседней квартире, то есть в зачарованной башне.

– Справлюсь! – улыбнулся Сергей.

Дома Светлана быстро переоделась в халат, сменила туфли на розовые пушистые тапочки и налила себе кофе в огромную чашку, которую друзья называли супницей. Расположившись на кухне, девушка взяла телефон.

– Мама, привет.

– Привет, дочь.

– Знаешь, я была в гостях у своего соседа. Он удивительный молодой человек, очень хороший и скромный. Это было не свидание, мы просто друзья. Но надо было сыграть небольшой спектакль, для его мамы. Ну, знаешь, когда «предки» излишне достают с семьей и внуками, надо принимать меры. Я вспомнила свои актерские навыки и хорошо исполнила роль его девушки. Но вот что удивительно, мама Сергея оказалась еще и моей собственной матерью, только постаревшей на десять лет! Братьев, насколько я знаю, у меня нет. Объяснишь?

– Не знаю, как ты, но я до сих пор в некотором шоке. Почему ты меня не выдала? – тихо сказала мама после паузы.

– Понятия не имею! Наверное, в первую очередь не хотела подводить Сергея. Потом – тебя. И себя. Но я в недоумении и растерянности. И немного напугана. Так что лучше говори.

– Ты знаешь, что Сергей фотограф?

– Да.

– Лет десять назад он снимал меня для кинопроб. Потом работал на съемках какого-то сериала, где я играла. Познакомились, подружились. Поддерживаем отношения.

– Но почему ты была у него, мама? В мыльной киноиндустрии стали мало платить? Решила подработать на стороне? И зачем вообще этот цирк?! Он все-таки ненормальный? Кто в здравом уме будет выдавать свою знакомую за мать?!

– Тот, у кого ее нет, дочка. У Сергея родителей не стало, когда он был совсем юным. И не надо меня обижать. Конечно, никаких денег я не брала. Мы же друзья.

– Но зачем ему это?!

– Наверное, по той же причине, по какой Сергей попросил тебя сыграть его девушку. Он одинок. Настолько, насколько это вообще возможно. Мне он объяснил, что его избранница выросла в большой семье, и он просто постеснялся сказать, что сирота. Попросил побыть его мамой. Кстати, как я тебе в этой роли?

– Неплохо, но с гримом перестаралась. И что это еще за «Виктория Викторовна», прости Господи?

– Одна из моих героинь. Будь справедлива, мне надо было где-то взять десять лет! Морщины я не стала рисовать из принципа, пришлось создавать иллюзию, что я маскирую их. А вот ты переигрывала.

– Еще бы, увидев тебя! «Здравствуй, мама!»

– Света, мне кажется, тебе не надо бояться. Сережка – он хороший. Не больной, не маньяк. Ему захотелось…захотелось побыть мужем. И сыном. Это не безумие, это одиночество. Ты скажешь ему?

Света ответила не сразу. Налила еще кофе, закурила сигарету.

– Да. И еще скажу, чтобы перестал валять дурака, и нашел себе девушку. Или скажу, что уже нашел.

– Ты кого имеешь ввиду? – оживилась мама.

– Себя. У меня сейчас был этот…эмоциональный взрыв!

– Так, а почему ты?

– В смысле? Ты же сказала, что бояться не надо, что Сергей хороший!

– Я помню, что я сказала! Но почему ты, а не, скажем…я?

– Мама! Я пролила на себя кофе!

– А что тут такого? Я давно одинока и в прекрасной форме! Сергей тоже. Глаза у него волшебные, заметила? И почему я раньше не обращала на него внимания с этого ракурса?

– О! Так и вижу, как ты сейчас позируешь перед зеркалом в зале! Ни о чем не забыла? Про десять лет, например?

– У вас тоже десять лет!

– Это совсем другое! Это… – от возмущения Светлана не находила слов.

– Ну, ладно, – примирительно сказала мама, – но если у вас не получится, тогда попробую я.

– Ужас!

– Не будь ребенком! Вдруг ты поймешь, что это – не твое? Сергей глубокий, взрослый человек.

– Это значит, что я не глубокая?!

А Сергей в это время уже спал с легкой улыбкой на губах. Может быть, ему снилось, что две красивые женщины спорят из-за его одинокого сердца?

Ночь и огонь

Все начинается именно так: сначала в огонь летят книги, потом – люди. Причина не в палачах, а в кострах. Спросите любого человека Смутной Эпохи (если допустить, что бывали другие), что запомнилось ему больше всего?

– Костры, костры на площадях! – ответит он.

Ночь и огонь. И толпа, разделенная роком на тех, кого сожгут и на тех, кто будет сжигать. Святая церковь, ты почти не дала им надежды, но щедро одарила поводами! Кто скрывается под масками святош? Срывая личины, мы не находим демонов из ада. Это люди. Одержимость бывает разной, и одержимость тьмой не страшнее одержимости светом, если это свет от инквизиторского костра.

– Останови это!

Он напуган. И спохватился первым. Дьявол лучше разбирается в людях, географически он ближе к ним.

– Останови их. Можешь считать это личной просьбой.

Я знаю, чего он боится. Они сожгут друг друга. Увлеченные массовыми убийствами, они забудут об осторожности, ослабнут. Голод и чума покончат с немногими оставшимися. Исчезнет важнейшая социальная прослойка, буфер, так необходимый небу и подземелью.

– Ты не справишься один. Возьми Эриду, она поможет. Помни, у вас мало времени.

И вот мы идем по очередной грязной улице очередного города. Юридически – посланцы ада, но с молчаливого благословения Неба. Спрятав рога и крылья, крадемся, закутавшись в серые плащи. Под ногами – зловонная жижа, из кала, помоев и мочи. Нищие выползают из своих нор, тянут к нам руки, покрытые струпьями. Одна и та же картина в каждом городе, в каждой стране. Отблески далекого пламени ведут нас к площади. Всего-то две простых задачи. Первая: выяснить, кто зажигает костры. Вторая: прекратить это. Вскоре мы поняли – у нас серьезные проблемы с первым пунктом. Неизвестный демон ускользал, меняя облик, методы, имена. Не одной зацепки, ничего, что позволило бы нам схватить его за хвост. Со второй задачей мы справлялись лучше. Великий Инквизитор непоследовательно посылал нас к черту; огненный меч, крылья и рога не пугали его. И все же мы продолжали визиты. Я несколько раз давал сжечь себя, чтобы воскреснуть из пепла на глазах толпы. Я убеждал их в своей святости, но меня снова бросали в огонь. Эриде доставалось не меньше. Мы боролись с индульгенциями, укрывали еретиков, являлись в виде знамений и пророков. Мы наспех слепили Новый Свет, чтобы отвлечь человечество от геноцида. «Открытие» генуэзца сработало, но ненадолго. Вскоре костры запылали и по ту сторону океана. Наш неуловимый враг был хитер и коварен. И все же мы побеждали.

До площади оставалось совсем немного, когда демонесса спросила, взяв меня за широкий рукав:

– Габриэль, каково это, иметь крылья?

Удивился ли я? Нет. Привык к проблескам недозволенного любопытства. Это случалось так редко за долгие годы работы, что вполне простительно. Мы разговариваем, работаем, думаем, иногда смеемся. Но почти никогда не обсуждаем крылья и рога, а также тех, кто дал их нам. Это помешает работе. Это – табу. Которое иногда так хочется нарушить…воистину, человеческое искушение!

– Это как дышать, Эрида. Я не могу объяснить лучше, они – часть меня. Естественные и белые. Сейчас я не могу пользоваться ими постоянно, и поэтому иногда мне кажется, что я задыхаюсь.

– А я мерзну, – тихо призналась она, – но людские костры не греют меня. А вот и один из них…

Огонь танцевал, толпа молча слушала маленького человечка в рясе, который выносил приговор, не снимая капюшона. Скрипучий голос произносил привычные слова, означающие, что симпатичный мальчик лет двадцати сейчас сгорит. Сгорят его черные волосы, белая кожа, голубые глаза. Сгорит предавший его язык, мозг, отказавшийся не думать, или думать не так, как все. Сгорит его сердце, любящее и теплое. Перед тем, как отправить его на небо, служитель бога устроит ему ад на земле. Мне не нравился человечек в монашеском балахоне. Что-то кольнуло меня, какое-то смутное предчувствие, я был близок к разгадке…

– Эрида, мне кажется, это ОН разжигает костры! Я займусь инквизитором, а ты – толпой.

Она внимательно взглянула на меня.

– Не знаю. Но будь осторожен, Габриэль! Начали?

– Давай!

С некоторых пор мы успевали на все аутодафе, к великой досаде Великого Инквизитора. Я сорвал плащ, расправил крылья, в руке вспыхнул Карающий Меч. Толпа ахнула, некоторые упали на колени. Инквизитор умолк, увидев рассерженного ангела. Я взмыл в воздух и полетел прямо на него. Он не упал, он побежал, по-старушечьи подобрав полы рясы. Погоня! Нет сомнений, это мой поджигатель! Все же я не удержался, чтобы не взглянуть на то, что творилось на площади. Эрида предстала перед палачом и его подручными, перед отцами семейств, перед матерями и детьми во всем своем великолепном обличии. Закрывая собой связанного юношу, она бросила в лицо толпе всю свою неземную красоту, пронзительный взгляд черных глаз, презрительную усмешку, обнажившую два огромных клыка. Трехметрового роста, с кожей цвета лавы, закованная в черные доспехи, она внушала ужас и странное, сладкое благоговение, объяснить которое не мог и я. Рога, украшавшие ее прекрасную голову, довершали картину. Рыжие волосы спадали на плечи, и при свете пламени казалось, что и они тоже горят. Голосом, ставившим на колени целые легионы, крикнула демонесса:

– Кто позволил вам отправлять ко мне невинную душу?! Кто дал вам право решать за меня, кому гореть?!

Долго любоваться ее работой мне не пришлось, пора было продолжать погоню. Инквизитор покинул площадь, надеясь укрыться среди узких улочек. У крыльев, конечно, много преимуществ. Я загнал его в темный переулок, в тупик. Он сжался в серый комочек, закрыл голову руками. Я сорвал капюшон, надеясь увидеть богомерзкую рожу какого-нибудь демона-отступника. Но нет, на меня смотрел старик, один из тех святош, про которых и думать плохо – смертный грех. Выцветшие глаза, редкие седые волосы, слабые, иссохшие руки. Только страх придавал ему силы во время бегства. Но пощады не будет! Я взмахнул крыльями, поднял над головой меч…

– Сгинь, сатана! – завизжал инквизитор.

От неожиданности я обернулся. Потом внимательно осмотрел меч, крылья, свои белые одежды. Все было в полном порядке. Я разозлился по-настоящему.

– Глупый старик, ты не видишь, что пред тобой ангел со сверкающим мечом?! Имя мое Габриэль, я пришел покарать тебя за неправедный суд, творимый именем…

Но святоша не унимался. Он проклинал лукавого, не слушая меня. Пришлось хорошенько тряхнуть его за плечи.

– Отвечай, почему ты решил, что я посланец ада? Разве ты не замечаешь моих крыльев?!

– Я вижу, что ты хочешь обмануть меня, дьявол! – захныкал старик, – Нечистый вводит меня в искушение. Ты пришел спасти грешника, приговоренного высшим судом, а значит, ты не можешь быть ангелом!

Его логика потрясла меня.

– Так ты думаешь, что высший суд здесь, на земле? Вот откуда у твоего начальника столько убежденности!

Но инквизитор молчал, он молился, прикрыв глаза. Ужас парализовал его разум. И только фанатизм давал силы бороться с еще большим безумием. И он не был тем, кто мне нужен.

– Я оставляю тебя, старик. Когда-нибудь мы продолжим нашу беседу!

Разочарованный и усталый, я вернулся на площадь. Эрида знала свое дело. Толпа рассеялась, у них надолго пропал вкус к развлечениям подобного рода. Костер догорал, так и не получив свою жертву. Юноша, уже свободный, стоял на коленях и смотрел на звезды. Обернувшись на мои шаги, он навзничь упал на каменную спину площади. Задумавшись, я забыл убрать крылья и меч.

– Ну-ну, не время валяться. Некоторые из них возвращаются. На твоем месте я бы сейчас сделал все, чтобы оказаться как можно дальше от этого города. И не со всеми друзьями можно делиться интересными мыслями…впрочем, это ты уже и сам понял.

Эрида покинула площадь, как только еретик оказался в безопасности. Сейчас она сидела на холодном камне, вдали от городских стен, и смотрела на восток, ожидая появления солнца. В человеческом облике ее все же проскальзывало что-то неуловимо демоническое, но что именно? Возможно, я это просто придумал.

– Эрида, это не он. Не наш поджигатель! Просто глупый фанатик…

– Я поняла. Это тебе.

Я развернул тщательно свернутый пергамент.

«Они спасены. В Доме Его тебя ждет награда. От меня же прими Благодарность, я не забуду…»

– Эрида, мы возвращаемся домой!

– Я знаю. Вот и решила проститься с солнцем. И с тобой, Габриэль.

– Я благодарен. Без тебя у меня бы не получилось. И все же жаль, что мы не поймали его!

– А ты не допускаешь, – демонесса грустно смотрела на заалевшее небо, – что это делают они?

– Они? Несколько отступников?

Эрида улыбнулась, слегка коснулась моей руки.

– Ты настоящий ангел, Габриэль! И я рада, что мы встретились. Но мне кажется, что нам еще придется поработать вместе…

– И тогда мы его точно поймаем! – закончил я, – Ну, или их!

Петроградская история

Осенняя ночь, как больно бьешь ты тоскливыми дождями по раненым душам!

В дверь постучали. Мужчина и женщина, ужинавшие довольно поздно, испуганно переглянулись.

– Борис, открой, – тихо попросила хозяйка маленькой комнаты, Екатерина Андреевна.

– Катюша, – неуверенно начал Борис Вениаминович, – время позднее.

– Открой. Я устала бояться.

Муж Екатерины Андреевны ссутулился еще больше, но послушно взял со стола свечу и на цыпочках подошел к входной двери.

– Кто там?

– Пожалуйста, откройте.

Ответили спокойно. Негромко. Но – нет, не заметалась в тесном коридорчике угроза, не парализовал страх, не застучало резко и неровно больное, измученное сердце. Борис Вениаминович, как будто узнав незнакомый голос, повернул ручку старого замка, снял тяжелую цепочку. В полумрак и чудом сохранившийся уют вторгся высокий гость, тщательно закрыл за собой дверь, и раскланялся перед хозяином и Екатериной Андреевной, вышедшей из комнатки со второй свечкой.

– Доброй ночи! Вижу, я не ошибся дверью. Именно в этом доме, сохранившим черты благородства в столь убогом окружении, я найду приют и убежище!

Борис Вениаминович обернулся к жене. Он всякий раз делал именно так, когда жизнь преподносила ему сюрпризы, по большей части, неприятные. Супругу было не узнать. Она смотрела на незнакомца внимательными, блестящими глазами, и даже помолодела лет на десять.

«Это от того, что он упомянул про благородство, – с непонятной досадой подумал Борис Вениаминович, – голубая кровь не дает покоя! А вдруг он за нами пришел?»

– Так вы скрывайтесь? – тем временем тихо спрашивала Екатерина Андреевна, – у вас неприятности с нынешней властью?

– Пожалуй, что и так…именно – с нынешней, местной властью! – ответил ночной гость и вдруг громко, неприятно рассмеялся.

Бог знает, чего было больше в этом смехе – битого стекла или вороньего карканья.

«Смеется, – со страхом подумал хозяин, – над нами смеется! Зачем она так – про власть?!»

Но смех его жену не смутил. Жестом радушной хозяйки пригласила она незнакомца в маленькую комнатку, помогла снять мокрое пальто, в котором Борис Вениаминович, похолодев, узнал белогвардейскую шинель со снятыми знаками отличия.

– Отужинайте с нами, – предложила Катюша, – правда, сегодня только картофель с селедкой. Но сейчас такие времена…

– Какие времена? – спросил гость, присев на предложенный стул.

– Тяжелые! – буркнул Борис Вениаминович, догадавшись, наконец, рассмотреть незнакомца, тем более что в комнатушке горела еще одна свеча, и неверного света было больше.

Даже присев на низенький стул, гость возвышался над комнаткой. Еще он был худ, прям, как стрела, а под дрянной армейской шинелью оказался довольно приличный черный костюм и белая рубашка с накрахмаленным воротником. А лицо незнакомца! Ах, какое лицо, на которое так смотрела Екатерина Андреевна! Высокий лоб, зачесанные назад черные волосы, глаза – угольки, брови тонкой галочкой, аккуратные губы, острый подбородок, белая кожа, под цвет воротника. Красоты в этом лице было достаточно, но еще больше того, что жена Бориса Вениаминовича называла «врожденным аристократизмом». Пока хозяин изучал гостя, тот успел достать из поношенного портфельчика бутылку давно не виданного в Петрограде французского вина, и жареного фазана, завернутого в немецкую газету.

– Тяжелые? – переспросил он хозяина, – видал я времена и потяжелее! Однако, как быстро развивается наше знакомство, а мы еще даже не познакомились!

К удивлению супруга, Екатерина Андреевна от души рассмеялась этому жалкому каламбуру.

– Екатерина Андреевна Бисер, в девичестве Гольцова. А это мой муж, Борис Вениаминович.

Гость поцеловал руку не на шутку смутившейся хозяйке, поклонился Борису Вениаминовичу.

– Мое настоящее имя вам знать не надо, не хочу впутывать вас во ВСЁ ЭТО! Но законы вежливости заставляют меня представиться хотя бы псевдонимом. Пожалуйста, не обижайтесь, и зовите меня Эмилом.

«Какой подозрительный тип! – подумал Борис Вениаминович, – что это за имя у него? Болгарин? Позвольте, во что это во все это?!»

А странный Эмил с удивительной ловкостью, обычно не присущей людям его роста, кромсал фазана, разливал вино, раскладывал снедь по тарелочкам. И говорил, говорил! Нес какую-то ересь про Париж, выставки, рассказывал басни о своем знакомстве с мертвыми художниками и вечно юными поэтами. Екатерина Андреевна была в таком восторге, что забыла об ужине, но ночной гость вежливо предложил хозяевам поесть, а затем уже заняться разговорами. Сам же к еде не притронулся, а вот вина выпил, причем по-мальчишески – залпом! Потом откинулся на спинку стула, закатил глаза, и чуть ли не замурлыкал.

Когда хозяева утолили голод столь редкими яствами и выпили по бокалу вина, Эмил вдруг вышел из полусонного состояния, посмотрел в глаза Екатерине Андреевне и тихо спросил:

– Так почему вы не уехали?

К безмерному удивлению Бориса Вениаминовича, жена ответила, ответила со слезами, горячо, искренне.

– Нам надо было уезжать, уезжать непременно и быстро! У меня, как выражается Боря, «голубая кровь», тут даже не прогнившая буржуазия, а контрреволюция! А у Бориса была юридическая контора, тоже ничего хорошего. Но Сонечка, это наша дочь, болела. Болела тяжело, долго. Ее нельзя было трогать, увозить из Петербурга. Мы остались. Вместе переживали весь этот кошмар. К нам приходили, отбирали комнаты, имущество, угрожали, унижали…но не трогали. А когда Сонечки не стало, было поздно. Денег не осталось, все золото, что не забрали, мы продали перекупщикам. А теперь и не разрешат. И страшно. Мы же каждый день ждем, что за нами придут. Попробуем уехать – сгинем.

– Страх, воистину, главный враг человека. Вечный, неподкупный… – задумчиво проговорил Эмил, – но что же вы собирайтесь делать дальше?

– Молиться, – тихо ответила Екатерина Андреевна.

– Молиться! – вдруг резко, визгливо вскрикнул захмелевший Борис Вениаминович, – ты всегда молишься, и что с того? Где Сонечка, где наша квартира, где наши родственники, друзья?! Мы ничего не можем! Мы бессильны!

– Мысли – интересная штука, – как ни в чем не бывало, продолжал философствовать Эмил, – какой силой порой обладает простая человеческая мысль, даже удивительно! Продолжайте думать, что бессильны и, несомненно, вы будете бессильны! А вера ваша, дорогая Екатерина Андреевна, заслуживает самого глубокого уважения…

– Вера! – фыркнул Борис Вениаминович.

– Вам, – наставительно произнес гость, – как умному человеку, стыдно отрицать Веры! Легкое неверие – удел дураков! Как может человек одаренный отказываться от такого занимательного упражнения?

Ответить резкостью хозяин комнатки не успел, в дверь снова постучали, грубо, нагло.

В десятый раз побледневший за эту ночь Борис Вениаминович взял свечу, и вышел в коридор.

– Кто там?

– Открывай, буржуй, открывай, падла! – раздался пьяный, развязанный бас.

– Уходите! – крикнул хозяин, – уходите, вы снова пьяны…пьяны как свинья!

– Я – свинья?! – заревело за дверью, – Ах ты, сука очкастая!

– Кто же это, – поинтересовался Эмил у Екатерины Андреевны, напряженно выпрямившейся на своем стульчике.

– Это Петро, – вздохнула она, – гроза нашего дома. Он пьяница и буян, рассказывает, что герой «гражданской», а сам только пьет, иногда подрабатывает в котельной. Они переехали с женой год назад, она – милейшее существо, но совершенно забитое. Петр возвращается с работы, избивает Оленьку, терроризирует нас…

– Дай на бутылку, уйду! – тем временем ударился в дипломатию невидимый, но хорошо слышимый Петро, – дай на бутылку пролетарию, Вениаминыч, а то я тебе точно харю буржуйскую попорчу!

– И что – дает? – продолжал спрашивать Эмил.

– Иногда. Чтобы отвязался.

Но, поймав взгляд ночного гостя, Екатерина Андреевна горячо и непонятно добавила:

– Борис никогда таким не был! Это все они…

Эмил поднялся, подошел к двери, развернул Бориса Вениаминовича, и легонько подтолкнул к комнатке.

– Дайте я сам!

Распахнув дверь, он вышел в темный, пропахший папиросным дымом и мочой подъезд.

– Ты кто? – удивленно икнул герой «гражданской».

– Я? Я, как и вы, мой друг, всего лишь гость в этом сонном мире, гость, что скрывать, нежданный и незваный…но я с удовольствием покажу вам наше вечное пристанище, если желаете.

– Чего?

Эмил вздохнул, подошел к красномордому кочегару вплотную, нежно взял за широкие плечи, заглянул в глаза и тихо спросил:

– Ты чего в чужие двери по ночам ломишься, сволочь?

Петро набрал воздуха и заревел:

– Да пошел ты на…

Но закончить фразу ему не удалось. Гость улыбнулся.

Крик, человеческий крик разорвал тишину, метнулся к выходу, прокатился по ступеням и вылетел на улицу через разбитые окна. Басовитый вопль Петро очень быстро сменился каким-то бабьим воем, а потом и страшным животным визгом…

– Господи, – прошептала Екатерина Андреевна, – что он с ним сделал?!

– Не знаю! – тоже шепотом ответил муж, – не знаю! Главное, чтобы соседи не вышли.

– Они не выйдут. Они боятся! И мне страшно, Боря.

Оба, не сговариваясь, вышли из комнатки. Невозмутимый Эмил уже закрывал за собой дверь, но Екатерина Андреевна успела заметить огромные глаза полуголой Оленьки, державшей в руках свечу, и поникшие плечи Петра.

– Что с ним? – строго спросила хозяйка, – почему он ТАК кричал?

– Не тревожьтесь, дорогая Екатерина Андреевна! – улыбнулся гость, – я только слегка напугал его. Больше он вас не потревожит. Страх, только страх может убедить человека, только страх движет вашим прогрессом, коим вы так кичитесь…но что-то я разговорился сегодня! Между тем, уже довольно поздно. Ложитесь спать, мои любезные хозяева, а я, с вашего позволения, почитаю в коридорчике, храня ваш сон. Что-то не спится мне в последнее время.

Спорить с Эмилом никто не стал.

Утром он исчез, оставив на столе горячий завтрак, тяжелую пачку денег и башенку золотых монет.

– Я знала, что он исчезнет, как сон, – сказала Екатерина Андреевна, – только сомневалась, сон ли он на самом деле? Боря, прочти.

Борис Вениаминович надел очки и вслух прочел послание ночного гостя, написанное почерком старательного ученика или человека, пишущего не на родном языке.

«Благодарю Вас за приют. Деньги помогут вам выехать из страны. Утром езжайте прямо на вокзал. Золото меняйте только за границей! Ничего не бойтесь».

– Дальше он пишет на французском…так… «адье», «бон вояж«…и еще просит помнить его.

Екатерина Андреевна заглянула мужу через плечо.

– Да нет же, Борис. «Помните, что я есть!»

– Да кто же он такой! – взвился Борис Вениаминович, – может и правда, болгарский князь, прибывший с целью шпионажа?!

– Иногда ты меня удивляешь, Боря, – устало ответила Екатерина Андреевна.

А на улице дождь без устали топил прошлое в утренних лужах, и Оленька, такая красивая и мокрая, с детским удивлением смотрела, как два огромных санитара сажают Петра в санитарную машину. Ее муж сильно изменился за ночь; поседел, ссутулился, глаза его бессмысленно тускнели на побелевшем лице, а губы шептали какие-то полу-молитвы, полу-проклятья. Увидев Екатерину и Бориса, девушка торопливо и с непонятной радостью зачастила:

– Увозят душегуба-то нашего! Он вчера как пришел, так весь трясется, полез в ящик за иконой, лег на пол, бормочет, иконку не отдает…