Текст книги "Этот свет"

– Мирная беседа двух горожан, – спокойно отозвался Авраам, отодвигая Алена за себя. – Мы просто отдыхаем в тени.

Берг поразился выдержке старшего родича. Тусклые, выпученные глаза незнакомца, его вислогубый рот и струйка стекшей из него слюны, застывшая клейкой каплей на воротнике плаща, заставили Алена вздрогнуть и вжаться спиной в камень стены.

– Смотрите мне, – погрозил пальцем гражданин, вздохнул и устало заковылял прочь, цепко озирая окрестности.

– Кто это был? – тихо промямлил Берг.

– Шпион Свена. Они высматривают неблагонадежных жителей и сдают их в Комиссию. Чаще всего, конечно, хватают первого попавшегося, кто им не понравился. Нас двое, вот он и побоялся связываться.

– Но как он их ловит?

– Под плащом у него серебряный крюк на цепи. Сердца у него нет, оно лежит в специальном хранилище. И как только он откажется от задания, то Законнорожденные уничтожат его. Этот человек слишком боится смерти, вот и пляшет под дудку Свена… – Авраам помолчал. – Слушай и постарайся запомнить, Ален: когда тебя спросят, почему ты так долго не появлялся, скажи, что случайно проткнул наконечником руку и пролежал все это время на обочине, пока какой-то добрый прохожий не выдернул из тебя стрелу. – Он быстрым движением достал ее из-под полы и сунул родичу под халат. От прикосновения серебра по коже Алена расползлось онемение, мышцы на боку будто окоченели, но он отделился от металла тканью одежды, и все прошло. – Следы крови мы отстирали… Тебе дадут имя, не спорь и не признавайся, что помнишь настоящее. – Авраам мимолетно приобнял его и быстро отступил. – Если не сможешь украсть сердце Мари, не дай им хотя бы съесть его. Все, иди!

– Куда?

– Вдоль этого дома, до ворот. Все новорожденные с синей кровью входят в них.

Ален несмело зашагал прочь. Пару раз он оглянулся, замедляя движение, но если сначала он еще рассмотрел фигуру родственника рядом с колоннами, то потом она пропала среди прочих граждан.

II. Обитель

– А вот и новенький! – насмешливо воскликнула пухлая девица, сидевшая за конторкой в полутемном холле. Волосы у нее были почему-то ярко-желтого цвета, и оттого макушка ее сияла будто маленькое солнце.

– Где я? – наугад ляпнул Берг. Он подумал, что эти слова никак не разойдутся с представлением о новорожденном, приведенном сюда зовом крови. Ему казалось, что палка стрелы просвечивает сквозь ткань, и он едва сдерживался, чтобы не пощупать свой бок. Но регистраторша и не думала присматриваться к одежде посетителя – ее явно влекло его свежее лицо. Сама она была какая-то веснушчатая и большеротая.

– Ну, будем записываться, – проговорила наконец она. – Кстати, меня зовут Рыжик.

Нехотя переключившись на потрепанный гроссбух в синей обложке, девица макнула в чернильницу черное перо и подперла кулачком голову, закатив обильно подведенные глаза к потолку. Капля чернил набухла на кончике пера и шлепнулась на лист, выведя ее из прострации.

– Готово! Будешь Хамадом.

– Почему? – опешил Берг, чуть не заявив, что отлично знает собственное имя.

– Я так хочу, – наставительно молвила она, направив ему в лицо лохматый кончик пера. – Мне нравится.

Она внезапно выскочила из-за стойки и выставила вперед бедро, потеревшись им о ногу Алена. Пишущая принадлежность каким-то образом оказалась зажатой у нее между тонких губ, непривычно смотрящихся на ее круглой физиономии. Она грациозно вывернула шею, подставляя Алену под нос неровную, кровоточащую дырку в своем виске. Клякса синей крови влажно блестела, покрывая рану.

– Ну! – нетерпеливо вскрикнула она, прижимаясь к новорожденному и щекоча пером его ноздри.

Растерянный Берг, судорожно маскируя стрелу складками тела, уже хотел спросить, чего же именно эта импульсивная девица добивается от него, как вдруг кто-то скрипуче рассмеялся всего в нескольких шагах позади.

– Ах, Рыжик, Рыжик, – сказал невидимый человек. Ален обернулся, отодвинувшись от настырной регистраторши.

– Ты как всегда не вовремя, Павлик! – с досадой крякнула девица и в гневе вернулась за конторку, хлопнув калиткой. Возле незамеченной Бергом двери стоял и ухмылялся малорослый гражданин с узким, каким-то угловатым лицом. Подойди он поближе, то прямо перед его носом оказались бы ключицы новорожденного, а так он всего чуть-чуть задирал голову, с прищуром рассматривая его. Почему-то Ален подумал, что этот человек точно обратит внимание на продолговатую выпуклость халата и непременно пощупает ее, а потому поспешил развернуться к стойке и прислониться к ней животом.

– Это моя обязанность, – смиренно проговорил нежданный гость, неслышно приближаясь к Бергу и пристраиваясь сбоку. – Уже назвала малыша, синьорита?

– Хамадом. – Но вписать слово в журнал она не спешила, с замершей рукой переводя взгляд с Павлика на Берга.

– А ведь это имя ему не подходит.

Маленький гражданин, кажется, имел здесь несоразмерное своим габаритам влияние.

– Пусть он сам скажет, как хотел бы называться, – сказал он, скашивая на Берга ласково-ледяные глаза – подбородок его при этом даже не пошевелился.

Сейчас было самое время рассказать о стреле, но делать это Бергу почему-то отчаянно не хотелось. Он был уверен, что после такого признания этот низкорослый, но страшный человек сотворит с ним что-то ужасное и кровавое. Стрела словно примерзла к телу, почти самостоятельно стремясь намертво вжаться в него.

– Мне все равно, – сказал Берг, – лишь бы необидно звучало.

– Хорошо, как тебе Фриц?

– Нормально, сэр, – сдержанно проговорил Ален.

Выждав несколько секунд, Рыжик вписала имя в журнал регистрации и хмуро уткнулась в стол. Крупная капля крови стекла по ее щеке, и она досадливо отерла ее рукавом, оставив широкий синий мазок.

– Идем, малыш, – сказал Павлик. – Я покажу тебе твое жилище.

Они вышли во двор через широкую двустворчатую дверь. Поперек него, начинаясь от регистратуры, тянулся высокий каменный навес, подпираемый обшарпанными колоннами. На некоторых их них крепились конические палки с комковатыми, какими-то растрепанными утолщениями на концах. Сейчас здесь было ненамного светлее, чем во владениях Рыжик, только самая кромка одного из трехэтажных зданий, видимая отсюда, блестела желтым закатным солнцем. Узкий и длинный двор, мощеный крупным булыжником, простирался далеко влево, заканчиваясь глухой стеной. Из-за нее доносился невнятный гул толпы: похоже, это был внешний край амфитеатра.

Кое-где из окон раздавались негромкие шумы.

– Отсюда ты можешь увидеть почти всю Обитель, – патетично возгласил Павлик, останавливаясь подле одной из колонн. – Слева от нас – собственно жилище Законнорожденных. Там мы отдыхаем от каждодневных трудов, кто в уединении, а кто в компании друзей и соратников.

Берг прислонился плечом к колонне немного позади Павлика; тот вещал, гордо задрав голову и не глядя на него. По колонне сверху донизу тянулась трещина с острыми краями, расширяясь возле основания. Ален слегка отогнул полу халата и пальцами, прямо через ткань медленно выдавил стрелу из петли, которая держала ее.

– Справа здание поменьше, называемое лекторием. Там кадеты обучаются необходимым в работе навыкам…

Делая вид, что поправляет халат, Ален распахнул правую полу и выдернул готовую выпасть стрелу. Направляемый рукой, наконечник скользнул по краю трещины и погрузился в нее, вслед за ним в щели исчезло и древко.

– …Таким, как хладнокровие. – Павлик вдруг резко обернулся к Бергу и пронзительно взглянул на него. Тот еще раз одернул халат, рассеянно и в то же время почтительно озирая Обитель. Будто невидимая тяжесть упала с тела, и он сам приятно удивился тому, что жесткий вид проводника почти не пугает его. – Оно им особенно необходимо, чтобы не реагировать на жалобные крики жертвы, – сладострастно шипя, пояснил Павлик и двинулся вперед. – За лекторием находится палестра, где кадеты упражняются в выносливости и отрабатывают применение арбалета. А напротив него – резиденция Наместника и Хранилище изъятых сердец.

– А как же дом, в котором я родился? – осмелился спросить Берг. – Разве он не входит в Обитель?

– Посуди сам. Если там рождаемся не только мы, люди с синей кровью, но и простые граждане, стоит ли размещать гробы где-нибудь здесь?

– Не стоит? – неуверенно предположил Ален.

– Вот именно. Разве ты не чувствуешь, что как человек много выше и достойнее, чем незаконнорожденные?

Берг промолчал – потому что не чувствовал ничего такого, но сказать об этом, конечно, не решился, памятуя о наказе Авраама. Ноги его вдруг ослабели, и он вцепился в колонну: похоже, пришла реакция на его смелые действия по маскировке стрелы. К счастью, Павлик в этот момент не смотрел на юного кадета.

Тут со стороны хранилища послышались пронзительные вопли и звуки глухих шлепков. На крыльце этого здания перекатывались два переплетенных тела в фиолетовых паллиях. Хаотически мелькали руки, ноги, головы, и через минуту-другую оба гражданина скатились по ступеням и только тут смогли отдышаться. Посидев немного на брусчатке, они с громкими стонами разошлись в разные стороны – один вернулся в Хранилище, а другой исчез в Резиденции.

– Ну, препозиты, – пробормотал Павлик, пораженно качая головой.

– Почему они сражались? – полюбопытствовал Ален. Но смотритель не ответил.

На полпути к жилищу какой-то согбенный старец медленно качал из-под земли воду, всем своим высохшим тельцем наваливаясь на рукоятку насоса. Тот торчал прямо из камней. Ведро у старца, такое же мятое и кособокое, как и он сам, наполнялось удручающе медленно. Увидев Павлика с Берга, он с трудом распрямился, чтобы тут же вновь сложиться в пояснице; при этом клочковатые седые волосы наползли на его костлявую физиономию.

– Ладно, продолжай работу, – кивнул ему Павлик и пояснил, обращаясь к спутнику: – Это старейший сотрудник Обители, Шамиль. Ему уже больше тысячи лет от роду. Уж он просит, просит освободить его, а братия не соглашается, – рассмеялся Павлик и на ходу потрепал старика за ухом. – Кто тогда будет воду таскать?

– Как освободить? – вежливо полюбопытствовал Ален, поторапливаясь за ускорившимся проводником. Черный плащ того буквально вспучило встречным потоком воздуха, но ощущения, что Павлик торопится или семенит, почему-то не возникало.

– Сжечь ему сердце.

“А я слышал, что его нужно съесть”, – чуть не заявил Берг, но вовремя осекся. Такие настойчивые позывы языка выскочить со своей неуместной репликой стали всерьез волновать Алена. “Как бы не проговориться во сне, – подумалось ему. – Вот, опять! Мне никто не говорил, что люди во сне разговаривают, а я это знаю”.

Они вошли в стоящее слева здание и вновь очутились перед конторкой, но здесь сидела не симпатичная девушка, а зрело выглядящая женщина с массивным, местами каким-то почерневшим телом. Стол вокруг ее локтей был усыпан мелкой черной пылью, видимо золой, которая непрерывно осыпалась с ее крючковатых рук. При виде посетителей она тут же извлекла из ящика кусок ткани и смахнула мусор на пол.

– Знакомься, Наташа, твой новый постоялец. Зовут Фриц.

– Ах, Павлик, вечно ты смешные имена подбираешь, – захихикала женщина, кося на Алена лишенные ресниц глаза. Бровей и вообще нормальных волос на голове у нее не было, торчали только какие-то ломкие, серые пучки. – Фриц-постоялец, ха-ха!

“Почему она еще не изошла на пыль?” – удивился Берг.

– Ничуть не смешные. – Маленький человек погрозил ей пальцем, но улыбнулся. Правда, без всякого веселья. – Вот он золу-то с тебя сдует, фрау!

– Пускай, – легко согласилась Наташа.

В это время со стороны входа донеслись громкие, возбужденные голоса и шаги. Дверь распахнулась, и на пороге, толпясь и тесня друг друга, появились кадеты, все как один в черном и с подвязанными к телу крыльями, чтобы не мешали при ходьбе. Длина их колебалась от совсем коротких до двухметровых, и цвет тоже менялся – чем длиннее, тем ближе к черному.

Алену показалось, что кожа на его спине лопнула и между лопаток проклюнулись ростки молодых крыльев, так ему захотелось присоединиться к компании юных летунов. Наверное, так оно и было, вот только убедить в этом он не успел: один из кадетов внезапно замер, прервав разговор, и остановился прямо напротив Берга, всем телом наклонившись в его сторону.

– Ты! – резко выкрикнул он и метнулся к новому постояльцу, заставив того отпрянуть и прижаться к стойке. В первую секунду, поглощенный собственными переживаниями, Берг даже не сообразил, что происходит – лица кадетов сливались в одно – затем жестокий удар в плечо согнул его.

Локти его с треском стукнулись о конторку. Позади взвизгнула Наташа – он даже успел увидеть ее возбужденно-радостное лицо, когда она вскочила на свой стул. Позвоночник у Берга хрустнул, напряженный до последней степени. “С виду мелкий, а сильный”, – с болью в душе и теле подумал Ален.

– Где стрела, гад?!

Синие всполохи замелькали перед глазами, но он все же сумел вывернуться и подставить напавшему на него кадету спину, безропотно ожидая каскада ударов. Но получить успел он только один, кулаком по затылку. Нос вдавило в деревяшку, из него брызнула темная влага, тут же прилипшая к правой щеке нового постояльца Обители.

– Остановись, Макс! – донесся до него властный окрик Павлика. – Сигурд, оттащи его!

Натиск на спину Алена внезапно ослаб, но выпрямился он не сразу. Переждав минуту и придя в себя, он отер ладонью кровь, сколько сумел, и со страхом повернулся лицом к столпившимся в холле кадетам. Они с молчаливым недоумением смотрели то на него, то на хмурого Макса, все еще дрожащего от клокочущей в нем ненависти. Два самых возрастных летуна держали его за руки – один белобрысый, жилистый парень с широким конопатым лицом, второй высокий, усатый и какой-то неумеренно хищный на вид.

– Так-так, – зловеще проговорил Павлик. В руке он сжимал невесть откуда появившийся массивный серебряный крюк на короткой ржавой цепи, притороченной к его запястью. – Полагаю, нам следует во всем разобраться.

– Можете отпустить меня, – сказал Макс, стряхивая с себя захваты старших товарищей. – Я погорячился.

– Вы все свободны, господа, – объявил Павлик. – Идите в свои комнаты, пожалуйста.

Кадеты вяло зашевелились, словно надеясь увидеть продолжение спектакля, но смотритель оставался нем и неподвижен в течение нескольких минут, пока все они, переговариваясь, не удалились по коридору в глубь здания. Макс, конечно, и не подумал двинуться с места и стоял с мрачной физиономией, порой сверля Берга бешеными глазами.

Павлик открыл калитку в стойке и прошел сквозь нее. В задней стене имелась дверь, в которую он и провел за собой обоих драчунов, плотно затворив ее за ними. Наташа, которая буквально подпрыгивала от любопытства, проводила их протяжным разочарованным вздохом. Все трое оказались в просторной подсобке, заставленной сломанной пыльной мебелью и просто непонятным хламом вроде рваных штор и тряпок. Комната едва освещалась сквозь пыльное окно, к тому же затянутое мохнатой паутиной.

Подпрыгнув, Павлик сел на край трехногого стола.

– Значит, ты уже встречался с Фрицем? – тихо спросил он, похлопывая тыльной стороной крюка по раскрытой ладони и сохраняя жутковатое спокойствие.

– Да, этот тип уже дважды попадался мне на глаза, в первый раз в городе, во второй – на трибуне, – выдавил Макс.

– В городе – это где?

Летун промолчал, отвернув голову.

– Ты был на учебном вылете, не так ли?

– Да, мсье.

– Где именно ты встретился с Фрицем?

При этом он сделал предостерегающий жест в сторону Алена, словно давая понять, что тому еще рано вступать в беседу. Он и в самом деле уже собирался заявить, что впервые видит этого агрессивного кадета.

– На одиннадцатой, – ответил наконец летун.

“Почему он отвечает так неохотно, будто в чем-то виноват? – недоумевал Берг, наблюдая за страданиями врага. – Он же должен выдать все, что про меня знает! И про стрелу тоже”.

– Возле родильного дома, я полагаю?

– Не совсем…

– Рассказывай по порядку, – приказал Павлик.

– Мы с Витором тренировались в боевых условиях. Я подстрелил… объект и приступил к изъятию, а этот гад напал на меня и отнял стрелу. Жертва, конечно, тут же смылась за домами, и он тоже, вместе со стрелой…

“Про удар в челюсть умалчивает”, – злорадно подумал Берг. Внутри него все будто замерло, лишь мозг продолжал фиксировать слова Макса. Он уже представлял свое поведение, а потому совершенно успокоился и даже слегка улыбался, протирая слюнявым пальцем окровавленное лицо.

– …Это было вчера. А сегодня на арене я заметил потасовку на западной трибуне и полетел припугнуть толпу. Оказалось, что этот тип успел где-то переодеться и украсть черную кепку у гражданина. Он пытался скрыться, но я поймал его плетью… А сейчас опять в сером халате.

Чем больше Макс говорил, чем неувереннее становилась его речь: кажется, он и сам стал понимать, что его история выглядит слишком невероятно. От этого он разозлился еще больше, сжал кулаки и побледнел, подавшись к Алену, но наткнулся на суровый жест Павлика.

– Что же, – сказал смотритель. – Если все так и было, – напирая на эти слова, проговорил он, – тебе следует сегодня же составить доклад на имя Наместника, и в нем описать и свою охоту на одного новорожденного, – а она запрещена, если ты помнишь, – и поражение от другого новорожденного, и утрату стрелы. Ну и, конечно, сегодняшнее безобразное нападение на молодого кадета. Думаю, что твой доклад заинтересует его своей необычностью и яркими деталями. Не так ли?

Макс молчал, так сильно сжав зубы, что они явственно похрустывали у него во рту.

– Ну? – повторил Павлик.

– Я ошибся, сударь, ничего этого не было, – глухо произнес летун. – Я действительно потерял стрелу, но приложу все силы для ее отыскания. Я примерно знаю, в каком районе ее обронил.

Несколько секунд было так тихо, что Берг слышал только шум своего дыхания сквозь разбитый нос.

– Ну вот и славно, – легко согласился Павлик. – Искать будешь в свободное от занятий время, разумеется. Осталось только спросить нашего нового товарища, что он думает об услышанном. Вдруг все здесь рассказанное – правда. А?

Он тепло взирал на Берга, но тот почему-то знал, что при малейшем колебании или неуверенности в поведении ему придется очень туго. Может быть, его и не запрячут тут же в подвал, чтобы расчленить на части, но под ежеминутный контроль он точно попадет. Какая уж тогда будет речь о сердце Мари? Самому бы выжить! Сейчас ему казалось, что это некий высший разум вел его твердую руку, когда он пропихивал злосчастную стрелу в щель колонны. И зачем только Авраам всучил ему этот проклятый инструмент?

– Я ничего не понял, – “признался” Ален. – Я вышел из приемного покоя, и ноги привели меня к воротам Обители. Никаких летунов я не видел.

– Вот и все, – заключил Павлик, спрыгивая со стола и демонстративно похлопывая Алена по запястью; чтобы коснуться его плеча, смотрителю пришлось бы воздевать руку. – Инцидент исчерпан. Стоило ли давать волю языку и рукам, Макс, если ты не был уверен в своих ощущениях?

Летун открыл было рот – слова, очевидно, так и рвались из него – но не решился что-либо сказать. Павлик некоторое время выжидательно и насмешливо смотрел на него, созерцая метаморфозы кадета от озлобленного через растерянное к смиренному состоянию.

– Молодец, – похвалил его маленький смотритель, дождавшись устойчиво-нейтрального выражения Максовой физиономии. – Этот урок пошел тебе на пользу. Можешь идти к себе в комнату.

Он пропустил перед собой обескураженного летуна, и все трое покинули пыльную подсобку, заставив обгорелую Наташу отскочить к своему месту. Она и не скрывала разочарования – очевидно, как следует подслушать разговор ей не удалось.

Макс быстро скрылся в конце коридора. Крылья раздраженно хлопали ему по икрам.

– Выдай новому постояльцу часы, – приказал Павлик.

– Целых-то уже и не осталось, – проворчала Наташа. Открыв верхний ящик, она пошевелила россыпь разномастных хронометров, круглых и квадратных, плоских и выпуклых, со стеклами и без, цветных и черно-белых.

– Поищи-ка получше, сеньора.

Она недовольно пискнула и выгребла из дальних углов ящика остатки: там действительно виднелись относительно приличные экземпляры.

– Ну ладно, – повертев предложенные часы и сравнив их со своими, сказал Павлик. – Идут точно, и довольно.

В нескольких метрах от конторки, за углом, начиналась узкая деревянная лестница, в этом царстве камня смотревшаяся как-то чужеродно. Однако толстые балки лежали монолитно, нимало не прогибаясь под шагами Берга. Павлик же, несмотря на почтенный возраст, почти взлетел на третий этаж, и Алену пришлось попыхтеть, нагоняя его.

Его комната располагалась почти посреди многометрового, безумно длинного и мрачно-темного коридора, лишь в самом торце которого далеко сияло низким солнцем окно, на удивление яркое и прозрачное.

Смотритель распахнул дверь, оставшись на пороге.

– Прошу не опаздывать на занятия, Фриц, – проговорил он. Когда Ален проходил мимо него, он внезапно схватил его за руку и остановил, заставив вздрогнуть и напрячься. Тут же Берг почувствовал, как твердые пальцы пробежали по его позвоночнику от середины до шеи, по пути наткнувшись на лопнувший бугорок.

– Ты быстро развиваешься, – улыбнулся Павлик. Но лицо его словно окаменело, замкнувшись, и Бергу стало очень неуютно.

– Чесалось очень, вот и расцарапал, наверное, – виновато сказал он.

– Бывает, – расслабился смотритель. – Что ж, тем быстрее ты сможешь стать полноправным кадетом.

Он отстал от новорожденного и быстро зашагал обратно.

Ален бесшумно прикрыл дверь и осмотрелся. Новое жилище сильно уступало в обстановке комнате Мари – тут было так пусто и голо, что стало понятно, почему в здании так тихо. Заняться здесь было решительно нечем: узкая металлическая кровать не манила, кривой стул внушал сомнения в своей прочности, и даже подоконник, откуда можно было бы наблюдать за жизнью двора, пересекала широкая трещина, отчего сидеть на нем тоже не хотелось.

Ален распахнул дверцу поцарапанного шкафа и увидел кадетскую форму: заляпанные кровью брюки с потертой фибулой на поясе и рубашку черного цвета. Однако на ощупь он определил, что эти тряпки все же вымачивали в воде и сушили, прежде чем положить сюда. Поэтому Берг скинул халат и переоделся, поеживаясь от прохлады. Часы он поместил в единственный целый карман штанов: они показывали пять. Судя по всему, вечера, если считать Законнорожденных нормальными людьми, спящими по ночам.

Только выйдя на середину комнаты, он обратил внимание на скрытую углом шкафа доску в рамке, покрытую пыльным стеклом. Она висела на стене – разумеется, криво, поскольку иначе и быть не могло.

“Памятка кадету. Правила общежития”, – прочитал он коряво выцарапанные буквы. “Я понимаю письменную речь! – хмыкнул Ален. – Удивительное дело. Только родился, а знаний хоть отбавляй. О каких занятиях говорил этот странный Павлик? Узнать бы расписание”. Он нежно сдернул памятку с гвоздя и улегся на кровать головой к окну; та скрипуче зашаталась. Подушки почему-то не было, как не заметил он и простыней – голый матрас покрывало лишь тонкое, местами просвечивающее одеяльце.

“Кадет обязан:

1. Поддерживать вверенную ему мебель, а также прочее имущество, в целости, а при необходимости чинить его”.

Берг недоверчиво оглядел обстановку, пытаясь отыскать целые предметы мебели, однако потерпел неудачу и вновь обратился к памятке.

“2. Уважать труд обслуживающего персонала: кастеляна, вахтера, водоноса и проч. согласно штатному расписанию Обители.

3. Соблюдать тишину после установленного администрацией срока.

Кадету запрещается:

1. Ломать вверенную ему мебель, а также причинять прочий имущественный ущерб Обители.

2. Препятствовать обслуживающему персоналу: кастеляну, вахтеру, водоносу и проч. отправлять их служебные обязанности.

3. Производить шум после установленного администрацией срока.

Кадет имеет право:

1. Использовать мебель и прочее вверенное имущество по назначению, а также производить его квалифицированный ремонт по мере возникновения необходимости.

2. Обращаться за помощью к обслуживающему персоналу: кастеляну, вахтеру, водоносу и проч., если просьба не выходит за рамки их служебных обязанностей.

3. Производить шум до и соблюдать тишину после установленного администрацией срока”.

Немного ниже жирными буквами было выцарапано: “Примечание. По всем спорным вопросам обращаться к дежурному смотрителю Обители”.

На всякий случай, чтобы уметь пересказать памятку, Ален повторил про себя три ключевых слова, наиболее часто встречающихся в тексте: мебель, персонал и шум. Можно было повесить доску на место, но он зачем-то перевернул ее и был вознагражден. На ее обороте поколениями кадетов были оставлены разнообразные комментарии к правилам общежития и просто мудрые мысли, пришедшие к ним во время раздумий над бытием. Там было накарябано: “Долой повальную инвентаризацию и бездушный учет!”, “Кастелян Прокл – геронтофил”, “Коль живешь среди людей, песни пой и стрелы сей”, “Глядел сегодня на потолок и остался этим доволен”, “Починял сегодня стул и остался им недоволен”, “Феликс + Тутти =?”, “Жизнь хороша!”, “Стрела тебе в зад” и “Кто прочел эти слова – тот пустая голова”.

Раздосадованный последней надписью, Ален вскочил с кровати и повесил доску обратно, лицевой стороной наружу. Инструмента, чтобы оставить память и по себе, у него не было. Кроме того, Берг понимал, что пока не набрался достаточного опыта, чтобы присоединиться к предыдущим жителям комнаты: ничего дельного на ум не приходило.

В коридоре вдруг раздались приближающиеся шаги. Ален замер, боясь пошевелиться, но идущий все же выбрал именно его комнату. В щель проникла узкая волосатая голова, уперлась взглядом в окаменевшего в метре постояльца и от неожиданности ударилась ухом об косяк.

– А! – крикнул гость и в злобе на свою неловкость распахнул дверь. На пол свалился ворох белья, и Ален поспешил прийти посетителю на помощь.

– Спасибо, кадет, – сказал тот сквозь зубы, принимая тряпки.

– Пожалуйста. Ты кастелян?

– А что, не видно? – ворчливо ответил гость. – Проклом меня зовут. А ты, значит, новенький кадет Фриц? – Ален кивнул. – Эх, бывали времена, когда и я летал в небесах с арбалетом подмышкой… Сколько ребер повынимал – страсть!

– Ты ветеран? – вежливо поинтересовался Берг. Упоминать о том, что предыдущий жилец считал его геронтофилом, он предусмотрительно не стал – вдруг это слово означает что-то не очень хорошее?

– А то, – важно кивнул Прокл. – Почитай, уже лет триста живу. И сам забыл, сколько точно. Ну, получи бельишко. – Он стал скидывать на кровать свою ношу, отделяя от нее детали, все как одна одинакового грязно-серого цвета. – Простыня, пододеяльник, полотенце.

– А это зачем?

– Кровь вытирать, если порежешься. Вот сейчас, например, у тебя вся рожа в синих потеках. Так и будешь ходить, кабальеро?

Берг пожал плечами.

– За лестницей есть умывальня. Метод такой: смачиваешь полотенце в воде и протираешь физиономию. Не вздумай на занятия грязным пойти, враз выгонят. Ясно?

– Расскажи про занятия, – обрадовался новорожденный. – Где можно узнать расписание?

– В лектории, где же еще, – резонно ответил Прокл. Ему явно хотелось поговорить еще, но часы, на которые он взглянул, призывали его к каким-то другим делам – видимо, к исполнению служебных обязанностей.

– Постой! – вскричал Берг, чуть не хватая его за рукав. – Я прочитал памятку кадету, там говорится о вахтере, кастеляне и водоносе. И еще слово “проч.” написано. Что это значит?

Лицо Прокла неожиданно посерело, приобретя цвет его простыней. Он вздрогнул всем телом, так что вновь ударился головой, но на этот раз об дверь, покачнулся и буквально вывалился наружу, чуть не упав.

– Что с тобой? – поразился Ален. – Тебе дурно?

– Мне хорошо! – крикнул кастелян, стремительно удаляясь по коридору. – Береги имущество!

– Скажи хотя бы, какой установлен срок!

Но старик, похоже, не услышал последних слов Алена. Несмотря на преклонный возраст, он исчез за углом удивительно быстро. “Какой странный человек”, – подумал Берг, закрываясь в комнате. Изрядно помучившись, он упорядочил выданное ему постельное белье, отодвинулся от кровати и критически осмотрел ее под разными углами зрения. Придраться вроде было не к чему.

Однако и портить красоту не хотелось, поэтому Берг, хмуро покосившись на памятку с обидным высказыванием на обороте, вышел наружу с полотенцем в руке. Там по-прежнему никого не было, и ему стало казаться, что он живет один на целом этаже: видимо, зрелые кадеты предпочитают селиться пониже – все-таки проще добираться домой.

Помахивая дырявой тряпкой, бережно хранившей следы чужой крови, он бодро двинулся на поиски умывальни.

– Фриц! – загнанно, почти испуганно крикнул кто-то снизу, когда он уже почти миновал лестничный пролет. – Постой, Фриц!

К счастью, Берг вовремя вспомнил, что теперь это его имя.

Он посмотрел в щель между перилами и увидел задранное ввысь лицо водоноса; оно сморщилось больше обычного и имело самый униженный вид. Ален чуть не рассмеялся, но лишь сдержанно фыркнул.

– Что тебе нужно… Шамиль?

– Помоги, пожалуйста, мне донести ведро до умывальни.

– Я не должен этим заниматься, – подумав, заметил Ален. В памятке не было ни слова о содействии обслуживающему персоналу в отправлении его служебных обязанностей.

– Все так говорят, – горько сказал старик и вздохнул так оглушительно, что по пролету заметалось эхо. С кряхтением он стал взбираться по ступеням, медленно переставляя ноги.

При виде этой картины что-то чужеродное возникло в сознании Берга, какая-то смутная картинка-образ – группа людей, волочащих вверх нечто громоздкое и угловатое. Оно мелодично позвякивает при тряске и норовит выскользнуть из потных ладоней, а люди, подбадривая себя такими же звуками, как Шамиль, мелкими шагами тащат предмет вверх. Ален почти реально почувствовал боль в суставах и страх выпустить свою часть ноши.

Он и сам не понял, в какой момент, перепрыгивая через ступеньку, спустился и перехватил у старика ручку ведра.

– Спасибо, сынок, – с неподдельным удивлением пробормотал Шамиль.

– Все равно мне нужно умыться, – пояснил Ален.

На верхней площадке он постоял, дожидаясь старика, затем пошел вслед за ним. В этой части коридора имелась только одна дверь, а за ней – почти такая же комната, как и отведенная Бергу, только вместо паркета пол составляли каменные плитки. Неопрятные влажные потеки лезли под ноги, принуждая выбирать место, куда поставить подошву.

– Видишь чан? – воодушевленный подмогой, спросил Шамиль.

Держась свободной рукой за ржавый поручень, Ален вскарабкался по узким ступеням, вплавленным в бок огромной бочки. Он не мог представить себе старика, проделывающего этот опасный путь. Поток воды из перевернутого ведра загрохотал где-то в самой глубине чана – тот, похоже, был почти пуст.