Текст книги "Инженер – повелитель гномов"

Уже через пять минут инженер понял, что никакой речи он произносить не будет. Так как горячо обожающий его народ не поймет ни одного слова из столь долго подготавливаемого обращения. Воевода поначалу с большой заинтересованностью внимал мудрым речам мага, но чем дальше забирался Павел Анисимович в дебри геополитики, тем скучнее становилось лицо бывшего горного рабочего шестого разряда. Вдобавок ко всему отбойный молоток крайне неудобно лежал на закованном в железо правом плече воеводы, так и норовя сползти с него и грохнуться на застеленные старой, истрепанной материей доски пола.

Андрею это до крайности надоело, и он решил пристроить отбойник поудобнее. Резким, отточенным за годы, проведенные в забое, движением воевода стряхнул «малыша» с плеча и практически без замаха перебросил его себе на колени. Вернее, попытался перебросить. Шипулин совершенно не принял в расчет то обстоятельство, что его нынешний рост весьма отличается от его роста в прошлой жизни. Причем в гораздо меньшую сторону. Отбойный молоток, описав хитрую траекторию, вместо того, чтобы приземлиться на колени воеводы, лишь скользнул по ним и угодил пикой прямо в бок Осипову.

Крик короля заглушил очередного выступающего, который как раз распевал о всеобъемлющих достоинствах Его Величества и о том, как великолепно живется народу под его несравненно мудрым управлением. С перекошенным лицом Николай вскочил с кресла:

– Твою мать! – орал он, прижимая ладони к сильно ушибленному боку. – Да так же можно все почки поотбивать!

Сзади набежали придворные, суетливо закружились вокруг пострадавшего. Мелькнула озабоченная физиономия хранителя. Морщась от боли, инженер зло цыкнул на назойливых спасателей и, взмахнув рукой, отогнал их прочь. Народ же, особо не понявший, что произошло на королевском помосте, оценил ситуацию по-своему. Толпа неодобрительно зашумела на певца, и тот с пристыженным лицом молниеносно слинял с площадки. Больше никто хвалебных песен о короле не пел. Хотя до этого момента репертуар певцов на добрую треть состоял именно из них.

Кое-как справившись с ситуаций, Осипов так тяжело уселся на свое место, что крепкое дубовое кресло ощутимо затрещало. Король, потирая бок, бросил недовольный взгляд на притихшего воеводу. А раздраженный ненужной кутерьмой маг зло прошипел прямо в лицо Шипулину:

– Проклятый мрак! Тебя что, мать учила молотком махать? Прислони его к креслу. А то ты короля, не дай Владыка… – Павел Анисимович благоразумно не стал заканчивать свою мысль. – Так на чем я остановился? Ах, да. Пятнадцатый пункт нашей программы формулируется следующим образом…

С выражением неизмеримого страдания на лице Его Величество повернулся к воеводе, надеясь своим видом устыдить Шипулина за безобразное поведение. С удивлением король увидел, что воевода не только не раскаивается в содеянном, а наоборот, сидит с весьма довольным видом и что-то бормочет себе в бороду.

Задохнувшийся от негодования Осипов уже раскрыл рот для сердитой тирады, но воевода его опередил. Он, радостно потирая руки, обратился к товарищам:

– Я сочинил первую строфу песни! Просто отлично получилось!

Умолкнувший на полуслове маг устало потер глаза и привычным жестом погладил бороду:

– Ну, давай, показывай, что там у тебя…

Выступление подающих надежды певцов давно завершилось. Уже вовсю подбадриваемые ревом толпы пели самые лучшие, можно сказать, заслуженные трубадуры королевства. Его Величеству даже несколько раз пришлось прервать бурное обсуждение и публично выразить свое одобрение особо сладкоголосым исполнителям. А один раз так даже встать и помахать у себя над головой руками, выражая таким образом наивысшую для короля степень одобрения услышанного. Народ, надрывая глотки, распевал особо понравившиеся куплеты. Это очень мешало облачению официальной речи в стихотворную форму. Приходилось прерывать творческий процесс и подключаться к всеобщему ликованию. Но как только шум смолкал, три гнома на королевском помосте снова начинали жаркую дискуссию.

– А я все равно настаиваю, что слово «жинка» никак не соответствует важности заявленных отношений! – кипятился маг. – Семья – это настолько серьезное дело, что опошлять его простонародными словечками просто недопустимо! А королевская семья так вообще является эталоном для всех жителей! А вы с какими-то нелепыми «жинками» туда лезете.

– Да везде у нас так говорят, – отчаянно спорил с ним Николай. – И народу это нравится. Что бы ни говорили по этому поводу высоколобые преподаватели в институтах! И мне нравится! Да всем нравится, спроси, у кого хочешь. Вот, к примеру, у воеводы.

Шипулин, самолично вставивший в стихотворную строку злосчастную «жинку», страшно гордился своим творчеством и не допускал ни малейшей мысли насчет того, чтобы выкинуть хоть одно слово из песни. Поэтому воевода, целиком поддерживая короля, с такой силой закивал головой, что парадный шлем, обильно украшенный столь любимыми им рубинами и состоящий практически из чистого золота, слетел с головы и грохоча покатился вниз прямо под ноги очередного певца.

Над площадью мгновенно воцарилась полная тишина. Даже осанистый гном с причудливо заплетенной бородой прервал свою песню и стоял с широко открытым ртом, устремив неверящий взгляд на шлем.

Несколько долгих секунд ничего не происходило. Лишь где-то высоко, под самым потолком, прошелестела крыльями невидимая в темноте стая летучих мышей, да одинокий старческий голос прошамкал с дальнего конца площади: «Так когда песни-то петь начнут?»

А потом толпа взорвалась таким оглушительным криком, быстро перешедшим в животный, почти человеческий рев, что у Осипова напрочь заложило уши. Народ вскидывал вверх кирки и молоты, исступленно тряс бородами. Женщины, особенно те, кто помоложе, подпрыгивали на месте, размахивая над головами длинными кусками материи, подозрительно напоминающим обычные половые тряпки. Эта вакханалия продолжалась не менее пяти минут. Король очумело смотрел на внезапно сошедших с ума подданных, пока не вспомнил, что воевода только что возобновил давно не действующую старинную традицию праздника. Когда знатный вельможа, в знак своего наивысшего одобрения, бросал под ноги певцу самый ценный предмет своего доспеха. Традиция эта настолько древняя, что уже во времена правления Шлюксбарта Первого о ней ходили только легенды. Видимо, и воевода понял, что он сейчас натворил. Поэтому и сидел с ошарашенным лицом, всем своим видом являя собой аллегорическую статую борьбы жадности с глубокой досадой.

Разбушевавшийся народ, наконец, умолк и сконцентрировал свое внимание на бледном певце. Взволнованный гном поглядывал по сторонам, теребил бороду и постоянно чесал затылок. Он явно стоял перед труднейшим выбором. Поднять шлем и таким образом выбыть из соревнования или продолжить выступление с надеждой победить на празднике. Певец еще немного поколебался, резко взмахнул рукой и подхватил с брусчатки драгоценный шлем. Толпа снова взвыла и бесновалась до тех пор, пока король взмахом руки не прекратил это безобразие. Гномы перестали кричать, и после небольшой заминки к подножию королевского трона шагнул следующий претендент.

– Слушай, воевода, – маг недобро покосился на Шипулина и медленно протянул. – От тебя постоянно исходят всяческие проблемы. Ты бы это… Сиди спокойно и от греха подальше даже не шевелись. А то уже боюсь представить, что ты выкинешь в следующий раз.

Не менее сердитый король демонстративно потер бок:

– Твое счастье, что я не тиран, а просвещенный правитель. Другой сперва вздернул бы тебя на воротах замка за покушение на жизнь Его Величества, а потом спокойно пошел обедать…

Осипов внезапно замолчал, весь как-то разом осунулся и с тоской уставился на свой живот. Поняв, что короля скрутил очередной приступ голода, Нагибин поспешил увести разговор от опасной темы:

– А кто-нибудь слышал, о чем говорилось в этой песне? Нет? Жаль. Интересно, о чем же в ней поется…

Праздник подходил к завершению. Уже появился на площадке прошлогодний победитель, уже придворные за спиной короля завели откровенные разговоры о скором пире в замке, а три товарища все никак не могли прийти к общему мнению. Воевода в очередной раз прочитал речь и теперь ожидал вердикт напарников.

– Вроде все хорошо, но чего-то не хватает, – хмуро сказал маг. – Нет, действительно все хорошо, но чую где-то прокол.

Король ничего не ответил, лишь неопределенно пожал плечами. Ему сейчас больше всего на свете хотелось оказаться за накрытым столом, впиться зубами во вкуснейший кабаний окорок и, не обращая никакого внимания на стекающий по подбородку жир, отрывать огромные куски мяса от кости и, урча от наслаждения, жевать, жевать, жевать…

Николай так размечтался, что явственно почувствовал невыразимо прекрасный запах окорока. Пусть проклятый колдун сам читает эту идиотскую речь перед народом. Хватит издеваться над королем. Больше нет сил терпеть. А это что такое? Отлично! Последняя песня отзвучала, сейчас объявлю победителя и немедленно отправлюсь в пиршественный зал. Осипов с силой сжал виски ладонями и крепко зажмурил глаза. Чужие желания, почти полностью заполонившие сознание инженера, не спешили уходить, упорно цеплялись за самый мельчайший шанс. Манили обворожительными видами истекающего соком мяса, огромными ломтями хлеба и пивными кружками совершенно невероятных размеров. Манили так сладко, с такой ненавязчивой твердостью, что Николай со страхом осознал – он для себя уже все решил. Ничего говорить подданным не будет, а вместо этого как можно быстрее направится в замок.

Самое же ужасное для Осипова заключалось в том, что он прекрасно осознавал все катастрофичные последствия такого поступка, но сопротивляться этому больше не мог. Более того, инженеру стали вполне понятны и близки мысли короля, и он с отстраненным удивлением осознал, что в данном случае Шлюксбарт полностью прав. И его личное решение, безусловно, принесет гораздо больше пользы королевству, чем нелепые и смешные советы мага и воеводы.

Всегорный правитель Рудного королевства Его Величество Шлюксбарт Пятый надменно посмотрел поверх голов гномов, копошащихся под его ногами на площади. Подданные, словно уловив желание своего повелителя, дружно запели песню, тем самым показывая королю, кто сегодня победил на празднике. Слова народишко еще плохо запомнил, но когда дело дошло до припева, то площадь слаженно его подхватила, и под сводами города мощно зазвучали слова древнего языка.

Запертый словно в темнице, Осипов заметался внутри разума короля, тщетно пытаясь хоть как-то повлиять на происходящее. На самом краю сознания Шлюксбарта Николай заметил тонкий луч света. Инженер в панике метнулся к нему и внезапно оказался в освещенной светильниками узкой штробе. Под ногами захрустели камни, а в воздухе повисла тонкая завеса пыли. Мрачный отец молча протянул сделанную специально для Младших тяжелую кирку:

– На – возьми. Ты понял, как надо рубить?

– Да. Я понял.

Маленький Шлюксбарт, чуть менее шести лет от роду, взял инструмент, неуклюже размахнулся и вонзил острое кайло в породу. От стены отскакивали мелкие камни, больно секли ладони.

– Сильней! Сильней бей! – рычал отец, внимательным образом наблюдая за действием сына. – Еще сильней!

Тяжело дыша, младший опустил вниз руки и посмотрел на отца:

– Ну, как? Получается у меня?

– Нет. Давай еще раз. Я тебе помогу.

Младший поудобнее перехватил деревянную рукоятку и снова начал бить в стену. А отец, держа в руках свою кирку со вставленными возле крепления рукояти мощными магическими рунами, переливающимися красивым темно-синим цветом, запел старинную песню рудокопов. Странное дело, но как только Николай услышал монотонную мелодию, руки у него налились силой, голова прояснилась, удары стали получаться хлесткие, от стены стали отваливаться большие куски камня. Осипов упорно бил в стену, а на душе у него вдруг стало хорошо и спокойно…

– Слава Великому королю Шлюксбарту Пятому! Слава! – орал охрипшими голосами народ на площади и дружно топал ногами.

– Да что с тобой такое? – тревожно зашептал в ухо королю маг, осторожно трогая того за рукав. – Очнись, твой выход, парень. Давай иди. Народ жаждет узнать победителя.

Николай как-то странно посмотрел на Нагибина, вытер тыльной стороной ладони неизвестно от чего выступивший на лбу пот и тихо сказал:

– Я понял, где мы совершили ошибку.

Маг потерянно уставился на короля и от души с глубоким знанием дела громко выругался. Придворные, как по команде, испуганно загомонили, панически замахали руками, а один из них со всех ног припустил к воротам замка. Осипову пришлось обернуться и небрежным кивком успокоить встревоженную элиту королевства. Но еще долго в толпе сановников раздавалось сдавленное оханье и еле слышный шепот насчет таинственных, пугающих своей непостижимостью заклинаний мага. Сам же виновник паники устало покачал головой и с неподдельной тоской спросил у короля:

– Так что ты там говорил насчет ошибки?

– То и говорил. У нас речь получилась весьма удачная, но юмористическая. Сами посудите… – Осипов выразительно прочитал первый куплет и обвел взглядом товарищей. – Поняли? А надо торжественно и без малейшего признака веселья.

– Времени у нас больше нет. Ни одной секунды, – серьезно произнес Павел Анисимович и очень печальным голосом продолжил: – Придется отложить все это дело до завтра.

Воевода встрепенулся, пожал плечами, снисходительно посмотрел на унылую физиономию Нагибина:

– А зачем переносить? Просто сейчас перевернем ситуацию с ног на голову. Как? А очень просто…

Ранбарту очень хотелось узнать имя победителя. Он, как и все присутствующие на празднике, уже прекрасно знал, кто сегодня лучше всех пел. Но традиции праздника незыблемы. Раз король должен объявить победителя, так пускай и объявляет, а не шушукается со своей свитой.

– Что они там возятся! Сколько же еще ждать придется? – проворчал Ранбарт и с досадой ударил стоявшего рядом брата по плечу.

– Ты что, обалдел? – рассерженно заорал Вилибарт. – Да я тебя сейчас…

Дальнейшие его слова заглушил восторженный рев толпы. Король медленно поднялся из кресла и подошел к краю помоста. Несколько долгих ударов сердца Его Величество обводил взглядом мгновенно притихших гномов. Ранбарту показалось, что король сейчас похож на рудокопа, который вот-вот приступит к очень серьезной и опасной работе. А еще проходчик заметил, как изменился взгляд Шлюксбарта. Еще утром он был такой сонно-расслабленный, а сейчас король смотрел на толпу упорным, весьма цепким взором.

– Мой народ! – голос короля звонко разнесся над площадью. – Прежде чем я объявлю победителя праздника, сделаю очень важное сообщение.

Гномы вокруг Ранбарта непроизвольно вздрогнули, а у старейшины, к большому удивлению молодого проходчика, радостно блеснули глаза.

– Владыка донес сегодня свою волю до каждого из нас. Вы видели и слышали это сами, – король ненадолго замолчал и продолжил, все более и более чеканно произнося слова. – Его воля будет исполнена. Это будет непросто, но мы справимся. Справимся, несмотря ни на что!

Гномы начали переглядываться с соседями, бросать вопросительные взгляды на старейшин. Те в свою очередь морщили лбы, чесали затылки, но ничего не говорили.

– Мой народ! После того как я оказался в чертогах Владыки, первыми ко мне подошли отец и мать. – Над толпой пронесся удивленный вздох. Король кивнул, он явно ожидал именно такую реакцию. – Все знают, что здесь, в нашем мире, они не успели меня научить многим вещам. Очень многим. Из-за этого дела в королевстве шли не так, как положено. Но там, – Шлюксбарт ткнул рукой в потолок. – Там у них было достаточно времени для исправления ошибок. И они их исправили. И клянусь, что с этой секунды все мои помыслы, все мои деяния будут направлены исключительно на благо моего народа. На благо нашего королевства.

Ранбарт, как и многие другие, открыл рот. То, что сейчас сказал король, являлось абсолютно невозможным событием. Даже в самых древних преданиях никогда не упоминалось, что правитель вот так, запросто может сказать: я – виноват.

Шлюксбарт обернулся и отдал какое-то распоряжение своей свите. Придворные бестолково засуетились, кружась на одном месте, словно молодая слизь. Но после гневного окрика короля пришли в себя и под руководством главного хранителя двумя нестройными колоннами обошли помост и встали по краям площадки для выступлений певцов. На старом месте остались лишь Хозяева Замков в окружении многочисленной родни. Король в сопровождении мага и воеводы торжественно спустился с помоста и прошествовал в центр площадки.

Вокруг Ранбарта раздавались недоуменные возгласы, некоторые гномы даже подпрыгивали в надежде рассмотреть, что же там происходит, а самое главное, что произойдет вслед за столь непонятным нарушением раз и навсегда заведенного порядка. А произошло следующее: король встал спиной к замку и громовым голосом прокричал:

– Мой народ! Слушайте и запоминайте, – Шлюксбарт набрал полную грудь воздуха и неожиданно запел:

 
Как учила меня мать
Жинку крепко обнимать!
Егтель ногтель, половина когтель.
Жинку крепко обнимать.
 

Голос у короля не мог сравниться с голосами прославленных трубадуров, но звучал весьма приятно, да и слухом Его Величество был не обделен. Поэтому опешившие в первый момент гномы быстро пришли в себя, а женщины так вообще начали задорно улыбаться, весьма польщенные столь высоким вниманием, исходящим, ко всему прочему, непосредственно от самого короля. Ранбарт же мгновенно вспомнил прекрасную незнакомку, и на его лице расплылась глупейшая улыбка. Тем временем король запел второй куплет:

 
Как учила меня мать
Много Младших воспитать.
Егтель ногтель, половина когтель,
Много Младших воспитать.
 

По толпе прокатился негромкий одобрительный гул, несколько гномов позади Ранбарта подхватили припев, а старейшина почему-то пристально посмотрел на проходчика и задумчиво покачал головой, явно погруженный в какие-то свои мысли. По мере того как Шлюксбарт пел, его голос все более и более наполнялся эмоциями, в нем отчетливо начали проявляться суровые, металлические ноты.

 
Как учила меня мать
Киркой штробу пробивать.
Егтель ногтель, половина когтель,
Киркой штробу пробивать.
 

– О-о-о! – протяжно охнули рудокопы и, подхватив слова, слаженно и мощно запели вслед за королем. Ранбарт, радостно простирая кулаками над головой, не пел, а счастливо рычал вместе со всеми родичами потрясающие своей красотой и правильностью слова.

Проходчик посмотрел на старейшину. Он упоенно пел вместе со всеми, но юноша заметил, что почтенный глава рода чем-то весьма озабочен и украдкой посматривает на стоящих рядом веселовских кузнецов. Те тоже подпевали, но особого энтузиазма в их действиях заметно не было. Его Величество сделал паузу, немного отдышался и продолжил:

 
Как учила меня мать
В кузне молотом махать,
Егтель ногтель, половина когтель,
В кузне молотом махать.
 

– Арх! – словно единый организм, отозвались кузнецы, и под потолком пещеры снова зазвучали слова последнего куплета.

– Подпеваем! Что молчите! – заорал Гербарт, и весь его род мгновенно и с неподдельным энтузиазмом подключился к басовитому пению молотобойцев. Кузнецы настолько разошлись, что три раза подряд прогорланили столь понравившийся им куплет. Ранбарт подозревал, что распевали бы уважаемые кузнецы свою песню до самого утра, но это им не дал сделать король. Он резким, весьма непривычным для него жестом успокоил разбушевавшихся молотобойцев и жестко запел:

 
Как учила меня мать
Оркам бошки отрубать.
Егтель ногтель, половина когтель.
Оркам бошки отрубать.
 

На площадь Первого Горна упала тишина. Упала и разбилась на тысячи оторопело молчащих гномов. Никто не кричал, не размахивал руками. Молчал и король. Он, широко расставив ноги и сложив на груди руки, внимательно разглядывал лица стоящих перед ним подданных. Внезапно где-то в толпе гораздо левее Ранбарта раздался звонкий, молодой голос:

– Отрубим! Егтель ногтель! Отрубим!

И тут же с противоположного края площади, там, где стояли Хозяева Замков, звонко разнесся еще один юношеский крик:

– Отрубим все до единой!

Вслед за этим сиплый, басовитый голос прогрохотал: «Заткнись, сопляк» – и донесся хлесткий звук затрещины.

У Ранбарта сдавило сердце, сразу вспомнился веселый, шустрый Орто. Эх… Где он сейчас? Его, калеку, наверно, на праздник даже и не позвали. Надо найти, навестить друга…

Рядом с проходчиком завозился старейшина. Нервно теребя руками бороду, Гербарт повернулся к главе кузнечной артели, обменялся с ним коротким взглядом, еле заметно кивнул и страшно заорал:

– Отрубим!

Ранбарт никогда не слышал, чтобы старейшина кричал таким голосом. Даже прошлой зимой, когда в боковой туннель прорвалась лава и Гербарт выводил немногих оставшихся в живых рудокопов на поверхность, его голос звучал не так ужасно, как сейчас. А уже через мгновение весь народ, словно один гном, неистово выкрикивал короткое слово:

– Отрубим!

И столько боли и ненависти было сконцентрировано в этом слове, что, казалось, от рева толпы не только содрогаются своды города, но дрожат даже самые древние корни гор. Первый раз за всю историю королевства королю на песенном празднике не удалось с первой попытки успокоить свой народ. Целых два раза Шлюксбарт поднимал вверх руку, требуя тишины. И лишь на третий раз король смог угомонить толпу. Его Величество легонько притопнул и веселым, даже несколько разухабистым голосом запел последний куплет песни:

 
Как учила меня мать
Наши горы возвращать.
Егтель ногтель, половина когтель.
Наши горы возвращать.
 

Народ внимал. Не слушал, а именно внимал. Гномы непроизвольно подавались вперед, становились на цыпочки и жадно ловили каждое слово, каждую интонацию короля. Шлюксбарт замолчал, неуклюже развернулся и тяжело зашагал к своему креслу на помосте.

Ранбарт, не мигая и даже не дыша, неотрывно смотрел на короля, а в голове у проходчика бешеным молотом метались мысли. В силу юного возраста он не понимал, да и не мог понять, что будет происходить с ним дальше. Но проходчик четко осознал, что вот прямо здесь, именно в это мгновенье, закончилось его старое существование. И что впереди его ждет неведомая, полная загадок и приключений новая жизнь. Чувство глубокой радости переполнило парня, а из глаз первый раз в жизни закапали слезы.