Текст книги "Исповедь военного переводчика. Книга 2"

Но пока они были вместе, каждый вечер представлял собой маленький праздник. Из чемодана доставались съестные припасы, откупоривались привезенные бутылки, и Цукер регулярно доказывал молодому гражданскому переводчику, что он, салага, ничего не понимает в том, сколько на самом деле может выпить на высокогорье представитель славного военного института.

В местных лавчонках можно было запросто купить и советский продуктовый товар: минеральную воду «Боржоми», шпроты и даже сгущенку. Предприимчивые работники «Аэрофлота» приторговывали «остатками» провианта, не использованными во время перелета, приобретая взамен на пахучие риалы радиоэлектронику, которую затем выгодно сбывали в Москве.

В воздухе пахло мелким теневым бизнесом. Впрочем, такое положение вещей очень даже устраивало прибывших переводчиков. Паук пристрастился каждое утро пить растворимый кофе со сгущенным молоком и сладострастно закатывал глаза к небу, закуривая самую вкусную первую утреннюю сигарету из пачки «Кент».

– Классная вещь, Кентуля! – хвалил он буржуазное табачное изделие, отхлебывая кофе из кружки.

Однажды Паук сильно прокололся. От жадности он как-то скупил в лавке банок десять сгущенки и решил удивить своих коллег кулинарным умением – сварить сгущенку на электроплитке. При этом он расставил банки на плите, забыв поставить их в воду, а сам присоединился к друзьям, расписавшим «пулю» (карточная игра преферанс) в соседней с кухней столовой.

Ребята «гоняли» третий круг, когда вдруг раздался оглушительный хлопок, затем еще и еще.

Все бросились на кухню. С потолка свисали, будто сталактиты, коричневые пахучие сосульки.

– Ну ты, блин, повар! – оценил кулинарные способности друга Цукер. – Хорошо, хоть сам свалить успел!

– А что, можно попробовать срезать сосульку, – снисходительно предложил Миша Ломакин. Он только первый день, как поднялся с кровати, провалявшись дней десять со странным недугом, свалившим только его одного. На третий-четвертый день по прибытии у парня резко поднялась температура. Дело дошло до ночного бреда. На следующее утро пришел врач и заявил, что Мишу укусил комар паппатачи. Если кого-то кусает сей москит, то у человека резко поднимается жар, его знобит, возможен жидкий стул и рвота. Все это случилось и с Мишей. Ему было так плохо, что в туалет его водили друзья, поддерживая под руки.

Врач также сообщил, что все дни болезни больной должен находиться в постели. И что на шестой день возможно улучшение. Но этот день также следует провести в лежачем положении, ни в коем случае не вставать, а то все может повториться сначала. Миша не послушал врача и встал с кровати. А затем еще дней пять провалялся в лежку.

* * *

Олег вспомнил тогда, как в 71-м он, догоняя группу своих коллег, трясся в полупустом вагоне поезда, направлявшегося в Туркмению. С ним вместе в купе ехал молчаливый мужчина лет сорока. На его щеке красовалась мокрая язва, которую он стыдливо прикрывал носовым платком, глотая какие-то гомеопатические шарики.

На прямой вопрос Олега мужчина сказал, что его укусил комар и что эта болезнь называется пендинка. Язва от укуса то проходит, зарубцовывается, то вновь открывается.

– Пендинка бывает трехмесячной или полугодовой, – пояснил тогда незнакомый попутчик, имея в виду циклы заживления.

Слава богу, злостный йеменский москит больше никого не кусал.

Глава 2

– Это созвездие Южного Креста, а это – Скорпиона, – важно поучал Паук, тыкая пальцем в небо.

У хабурятника с гражданским переводчиком

– Ты что, астрономию вспомнил или школьный учебник с собой захватил?

Снова вдвоем на фоке общались Олег и Владимир, расслабленно вдыхая тишину кромешной йеменской ночи. Над ними всеми алмазами мира горел небосвод. Оба они неотрывно глядели в небо, изредка переговариваясь. Глаз отвести было невозможно – звезды гипнотизировали. То вспыхивая, то затухая, они, казалось, подмаргивали людям.

На улице города Ходейда

– Страшно подумать, сколько поколений людей глядело в это звездное небо, – обронил Володя уже серьезно.

– Да, а оно глядело на них, смертных, молча и свысока, осознавая свою вечность, – отозвался Олег. – А знаешь, когда я еще ходил в начальную школу и жил в Воронеже, какая-то западная группа частенько исполняла музыкальную композицию, в которой все время повторяла: «И е м е н». Протяжно так, выговаривая каждую букву. Надо же по прошествии стольких лет оказаться именно здесь!

По окончании института, когда оставалось лишь получить дипломы, вдруг наступила пауза с распределением. Первыми отобрали лишь тех, кто уходил в спецслужбы. А остальных выпускников попридержало ГУК МО[8]8
  Главное управление кадров Министерства обороны (армейское сокращение).


[Закрыть], раздумывая об их дальнейшем применении.

Случись такая ситуация на год раньше, Олег не стал бы и думать о том, что его ждет впереди: служат везде, и он был готов уехать туда, куда его пошлют. Но ситуация изменилась, и теперь для него уже было небезразлично, куда его отправят. Парень считал тогда дни до свадьбы с единственной в мире глазастой девчонкой, без которой не жил, а существовал. И сейчас не находил себе места без нее.

В тиши отчаянно стрекотали цикады, предвещая новый жаркий день. Друзья неторопливо потягивали контрабандный виски, купленный в указанной им «старшими товарищами» парикмахерской, который разбавляли холодным «Боржоми».

В Сану приходил продуктовый кооператив. Любой хабир или переводчик мог заказать себе через Внешпосылторг[9]9
  Внешнеторговое ведомство в СССР.


[Закрыть] продукты в ассортименте, отсутствовавшие в те годы в самом Союзе: колбасы, сыры, угри, миноги и прочее. Была даже замечательная вобла в жестяных банках. Вся как на подбор калиброванная, ровненькая. Но нельзя было заказать главного – пиво к рыбе. Даже пиво! Что уж говорить о более серьезном алкоголе!

Владелец салона, куда приходили переводчики в поисках «отдохновения», маленький, юркий индиец, имел нелегальный бизнес: таскал через границу контрабандный виски из маленького портового городка Моха на Красном море и на этом неплохо зарабатывал.

Когда друзья заходили к нему за новой порцией виски, хозяин, убедившись, что никого нет вокруг, закрывал свой салон на ключ и поднимал не закрепленное болтами посетительское кресло. В дырке под полом хранилась спортивная сумка, в которой всегда поблескивало семь-восемь бутылок разнообразного виски. Такса за каждую была стандартной – двадцать пять риалов. Затем хозяин всякий раз предлагал друзьям постричься, и всякий раз они дружно отказывались. В стране подобные салоны-парикмахерские были основными переносчиками заразы, которая оставалась после стрижки на руках и инструментах цирюльника.

Находясь в Йемене, хабиры и переводчики сами стригли друг друга, брезгливо избегая салонов-парикмахерских. Либо просто не стриглись. На эту вольность командование смотрело сквозь пальцы, понимая, что страна, мягко говоря, грязновата.

Олег выбрал для себя второй вариант. Волосы мыл регулярно и часто, но не стриг, избегая общения с руками местных «баберов».

Вообще, антисанитария была ужасающей, и людям брезгливым здесь было непросто.

Нашему другу запомнился один вопиющий случай на эту тему, произошедший с его коллегой, страшным чистюлей Эльханом, гражданским переводчиком, выпускником Бакинского университета. Эльхан обладал великолепной вьющейся шевелюрой, иссиня-черной, как воронье крыло. Волосы были его гордостью. За ними ухаживал сосед Эльхана – таджикский переводчик Мамед Каримов, время от времени слегка поправляя шикарную прическу друга.

В первый же месяц виияковцы напялили на себя шапочки-бейсболки, обнаружив, как полезли с их непокрытых голов волосы. Эльхан же имел много подобного рода головных уборов, часто меняя их, стирал.

Однажды в белоснежной бейсболке он явился на работу в офицерскую школу сухопутных войск. Переводчик стоял в курилке, беседуя с преподавателем египтянином, когда к ним неожиданно подскочил, неизвестно откуда появившись, йеменский офицер. Ясин, так звали йеменского капитана, едва поздоровавшись, молча протянул руку и, сняв бейсболку с Эльхана, натянул ее на свою голову. Затем, пробормотав что-то типа того, что, мол, хороша кепочка, снова нахлобучил ее на голову изумленного Эльхана. Все действие заняло не более нескольких секунд. И йеменец, не сбавляя скорости, деловито проследовал дальше по своим делам.

Ясина, потного толстяка, блестевшего ранней лысиной, никак нельзя было отнести к людям опрятным. Он всегда был несколько грязноват, а его форма никогда не ведала утюга.

Эльхан, потрясенный произошедшим, замер на мгновение, затем смахнул с головы бейсболку. На него было больно глядеть со стороны. Он маялся, почти стеная. Едва дождавшись окончания работы, Эльхан бросился домой и совершил непоправимое: помыл голову с сильнейшим персидским стиральным порошком Tide и… волосы сошли с его головы. Восстановить их так и не удалось. Он сжег луковицы!

Олег также получил назначение в офицерскую школу. Но советских хабиров не допускали к участию в обучении курсантов. Занятия вели в основном преподаватели-египтяне. Предмет, где все они были заняты, назывался «моральная ориентация» – что-то наподобие марксизма-ленинизма, только на восточный манер. Основной упор делался на исламскую религию и изучение Корана применительно к вооруженным силам. Причем преподавание даже по этому предмету шло методом зубрежки и натаскивания. Что же до военных дисциплин, то подготовка по ним ложилось полностью на администрацию школы.

Существовали лишь отдельные, довольно куцые по объему, учебные программы. Учебный план как таковой в школе отсутствовал.

Группа советских специалистов и переводчиков в этом учебном заведении никогда не превышала пять-шесть человек. Им поручалось лишь готовить учебно-материальную базу, гвоздем которой являлся ящик с песком и макетом местности для тактической подготовки.

Изменить ситуацию не удавалось никак. Администрация школы была готова на все – даже играть в футбол со сборной командой советских переводчиков, только бы не допускать их до подготовки будущих офицеров йеменских Вооруженных сил.

«Проработав» таким образом пару месяцев, Олег был переведен в войска связи для обеспечения деятельности советника йеменского командующего, подполковника Новикова (фамилия изменена – О. П.). Началась новая работа, связанная с инспекторскими поездками, переговорами о закупке новой техники и средств связи в СССР для нужд йеменской армии.

* * *

Олегу запомнилась одна дальняя инспекторская поездка по так называемому «большому кругу». Предполагалось посетить все крупные города Северного Йемена – Ходейду, Таиз, Ибб, – проведя в них инспекцию состояния средств связи советского образца, и при необходимости осуществить их мелкий ремонт.

В группу с советской стороны вошли: советник командующего, капитан-ремонтник и Олег в качестве переводчика. Их сопровождали заместитель командующего войсками связи, подполковник и еще два офицера-йеменца.

Поездка по стране (как оказалось, Йемен был далеко не благополучным местом) была делом не шуточным.

В 70-е годы XX века центральному руководству ЙАР еще не удалось установить окончательный контроль над рядом районов страны, контролируемых племенными объединениями. Иногда приходила информация о захвате заложников кем-то из местных «князьков». Таким образом пытались решить какие-то политические задачи. В эти периоды посольство СССР в Сане рекомендовало проявлять «повышенную бдительность». Но на памяти у Олега не было информации о том, чтобы хоть раз захватили кого-то из советских хабиров или членов их семей. Попадали все больше западники.

Крупнейшими племенными конфедерациями являлись Хашид и Бакил – носители племенной организации и обычаев, а также религиозных традиций.

Появляться в западных районах Йемена считалось вообще небезопасно.

Кроме того, из-за сильного ночного холода не рекомендовалось посещать горные районы страны в период между концом октября по декабрь включительно. Был возможен как снегопад, так и сход лавин. Но поездку все же назначили на ноябрь. Неизвестно, кто принял столь «мудрое» решение.

Экспедиция намерзлась в горах и чуть было не застряла там в снежном буране без теплых вещей. А потом чуть было не расплавилась от жары в йеменской пустыне Тихама. От резкого перепада температур у Олега, да и у всех русских, кружилась голова. И все же жара была куда как лучше, чем превратиться в ледышку на ледяном ветру. Тогда мысли всех русских офицеров, принимавших участие в экспедиции, были заняты только одним вопросом: «Как же так получилось, что никто из них даже не подумал захватить с собой теплые вещи?» Понятное дело, что обвинять арабов в том, что не предупредили, было просто глупо. Но холод и зной были лишь фоном экспедиции, которую ждали по-настоящему серьезные испытания на прочность.

В Ходейду, город на берегу Красного моря, прибыли в густой темноте ночи. Намаявшись в дороге, советские хабиры с удовольствием разминали ноги у гостиницы, выйдя из джипа. Было тепло, и в воздухе пахло планктоном близкого моря. Быстро закинув немногочисленные вещи в свои номера, представлявшие собой маленькие комнатки с узкими кроватями, поспешили к морю. Очень хотелось окунуться в воду и смыть с себя пот и грязь, а вместе с ними и передряги пути.

Морское побережье оказалось совсем близко. Плавали в кромешной тьме, двигаясь по лунной дорожке – единственному свету в ночи. Счастливые и умиротворенные, появились в отеле как раз к ужину. Ели курицу и еще что-то незамысловатое, приготовленное арабами.

После кормежки в местной гостинице «Медитерреньен» Новикова прихватило с желудком. А потому подполковник был серьезно не в духе. С самого утра он засел в туалете и попросил Олега достать расходной бумаги, т. е. местных газет, и побольше (туалетной бумаги в арабских нужниках не водилось в принципе, да и в Союзе в те времена о ней лишь слагались легенды).

Выйдя из гостиницы, Олег огляделся. Вокруг было неприглядно пусто. Пройдя немного по пустынной улице, он наткнулся на одинокую пекарню. Решив купить горячего хлеба и прихватить побольше оберточной бумаги, наш друг зашел в помещение. Здесь у огнедышащей плиты ловко орудовала пара пекарей.

Хлеб в Северном Йемене – «рути», удлиненные белые либо грубого помола серые круглые булки, которые без обжига на газовой плите употреблять в пищу не рекомендовалось. Все ведь хваталось голыми руками, перевозилось в корзинах в открытом транспорте, зачастую гужевом.

Переводчики, холостяки и хабиры без жен, питались в столовой Хабуры (хабурятнике), где хлеб выпекали наши женщины, и он был очень даже сносным.

За пользование столовой взималась определенная часть заработной платы, но немного. И это устраивало всех, так как гарантировалось главное – санитария и чистота в помещении столовой.

Купив пару рути, Олег попросил у работников пекарни бумаги, чтобы завернуть огненный, прямо из печи хлеб. Арабы кивком указали на стопку газет, наваленную на край стола. Подойдя ближе и взглянув на «печатное слово», наш друг не поверил своим глазам. Это были шведские и датские газеты порнографического содержания. Олегу было известно, что эти страны объявили о сексуальной революции. Но откуда их пресса в Йемене, арабской стране?!

Захватив побольше газет, наш переводчик вернулся в отель и вручил их Новикову. Последний от увиденного, похоже, забыл о своем недуге, и весь вечер они с капитаном провели за философическим разглядыванием порнопродукции.

Уже в первом же городе из планируемых для посещения, Ходейде, стало понятно, что на русских хотят сбросить прежде всего ремонт «замученных» йеменской стороной средств связи советского производства. И капитан-ремонтник, засучив рукава, трудился весь день не покладая рук.

Первая воинская часть, которую посетила группа в Ходейде, рота связи, стояла непосредственно на побережье Красного моря. В перерыве общения с командованием русские спецы вышли на перекур на деревянную террасу, стоящую на сваях и метров на десять выдающуюся в море. Было около полудня. Солнце жарило нещадно, а в воздухе – ни дуновения ветерка.

– И как здесь только люди живут?! – со вздохом обронил советник командующего Новиков, затягиваясь сигаретой.

– Морем спасаются, – предположил Вячеслав, капитан-ремонтник.

– Да что-то не видно, чтобы йеменцы купались вообще, – возразил его собеседник.

– На лето население Ходейды старается покинуть город, – вступил в разговор на террасе Олег.

– А куда они уезжают? – поинтересовался капитан.

– Наверное, к родственникам в горы, – предположил переводчик.

На море стоял абсолютный штиль. Но метрах в тридцати справа от террасы воду странно рябило.

– Что это за рябь на море, ветра ведь нет? – обратился Олег на арабском языке к стоявшим поодаль йеменским связистам.

– Акулы, – лениво ответили те. – Хотите бинокль?

У нашего переводчика все похолодело внутри. Сейчас ему и без бинокля стали видны мелькающие спинные плавники сотен хищников. Похоже, они охотились за косяком рыбы, разматывая вокруг него свой адский круг.

– Смотрите, это акулы! – показывая на них пальцем, обратился к своим товарищам Олег.

Впрочем, хабиры уже и сами заметили акулью «пляску». Их лица, заметно побледнев, вытянулись.

– А ведь мы ночью где-то здесь плавали, – с ужасом в голосе протянул Новиков.

– Вот поэтому йеменцы и не купаются! – подытожил разговор капитан.

В обед экспедиция продолжила путь. Поначалу он пролегал по жаркой Тихаме, вдоль горных отрогов.

Бравые охранники русских специалистов

Историческая справка

Тихама – жаркий, засушливый район с редкой растительностью. Летние температуры здесь достигают сорока пяти градусов. В горных долинах, спускающихся террасами к морю, более регулярно выпадают осадки. Они составляют более пятисот миллиметров в год. Важнейшей культурой, выращиваемой здесь, является хлопчатник. В Тихаме также произрастают кунжут и финики.

В горных долинах жители Йемена занимаются пчеловодством. Здесь же произрастает кофе – главная экспортная культура страны. Именно Йемен подарил всему миру кофе.

Большое значение для экономики страны имеет кат – лист кустарника, ствол которого удивительным образом похож на ствол березы.

Кат – легкое наркотическое средство, имеющее такое влияние на жизнь Йемена, что о нем следует говорить отдельно.

Кат

Жевание ката является истинно йеменской традицией. Это не пагубная привычка или времяпрепровождение. Это стиль жизни. После обеда все мужское население Йемена жует кат. На выращивание этого растения уходят миллионы долларов в год.

Кат распространен на Аравийском полуострове, в Эфиопии, в Восточной и Южной Африке. Кат вызывает умеренную эйфорию и возбуждение. Под его влиянием люди становятся очень разговорчивыми, кажутся неадекватными и психологически неустойчивыми. Кат подавляет аппетит. Его чрезмерное использование может привести к запору.

Традиция жевать кат появилась в Йемене более шестисот лет назад.

Кат выращивают на хорошо орошаемых почвах горных плантаций на высоте от 1600 до 2700 метров. При сборе листьев предпочтение отдается молодым небольшим листикам. Из-за разного типа почвы и техники полива в каждом регионе растет свой вид кустарников. Например, голубой горный кат, собранный в районе города Шихара, обладает таким сильным действием, что жующий его человек может не спать до трех дней.

В древние времена мусульмане жевали кат вместо употребления алкоголя. Также кат использовался для поддержания бодрости во время ночных молитв. В тринадцатом столетии врачи давали кат солдатам в качестве стимулирующего средства.

Со временем кат стал настолько популярен, что во многих местах плантации ката вытесняют кофе. Обе культуры выращивают в одних и тех же климатических условиях, но в отличие от кофе урожай ката собирают круглый год. Продается же кат дороже кофе. Единственный недостаток – кату требуется много воды. Поскольку основной стимулятор быстро испаряется из листьев, урожай ката собирают рано утром, чтобы доставить его на рынок к обеду, когда большинство йеменцев заканчивают работу. Места продажи ката на рынках самые многолюдные, особенно в полдень. Толпы йеменцев выбирают товар и торгуются. В среднем на кат тратится до трети дневного дохода йеменца.

* * *

Некоторое время экспедиция двигалась по равнинной местности. Навстречу им попадались редкие деревушки, банановые плантации и хлопчатник.

После почти двух суток, проведенных в походе, у всех советских офицеров расстроились желудки. Но если Олег и капитан-ремонтник еще хоть как-то держались, то Новиков страдал ужасной диареей и просил остановить машину чуть ли не каждые пятнадцать минут. Едва транспорт останавливался, он спрыгивал с бортика и удалялся с очередной «порнушной» газетой в ближайшие кусты. Даром, что Олег припас целую уйму запретной прессы, унеся ее из знакомой ему пекарни.

Фото с машиной, упавшей с горного серпантина. В ней ехали паломники после хаджа в Мекке

В одну из таких остановок, у самого подножия гор, когда все спешились на очередной вынужденный «привал», внимание нашего переводчика привлекла живописная картина.

В голубом водном потоке, бурно стекающем с гор, в звериной шкуре стоял босой мужчина. Чуть поодаль от него, на берегу потока, также в шкуре и босиком в молчаливом ожидании застыла женщина.

Вот мужчина руками ловко выхватил из воды трепещущую рыбу и, надкусив ее хребет выше головы, бросил на берег в сторону женщины.

– Пора ехать, солнце садится, – подошел к Олегу йеменский подполковник. Проследив взгляд переводчика, добавил: – Отсюда нужно поскорее уезжать. – И в его голосе, в который уже раз за время поездки, прозвучало беспокойство.

В это время мужчина в горном ручье оставил свое занятие и стал пристально вглядываться в сторону незнакомцев.

Через некоторое время экспедиция продолжила путь. Справа по ходу джипов тянулась зеленая полоса банановых деревьев. Хотелось в туалет, но йеменский подполковник предостерег от того, чтобы заходить в заросли, сказав, что в них могут убить и съесть. Кто и что – он пояснить отказался.

* * *

Машины, натужно гудя, медленно ползли в горы.

– Олег, попроси водителя остановиться! Мне нужно выйти! – взмолился несчастный Новиков.

– Водитель не может этого сделать, – сочувственно отвечал ему переводчик. – Говорит, что если машину заглушит, то ее потом вообще можно не завести здесь, на горном серпантине. Да и ручник у него не работает – может скатиться вниз.

– Ну, пусть хотя бы снизит скорость! – просил бедняга Новиков и, махнув рукой на все приличия, со страдающей миной соскакивал вниз с очередной газетой и усаживался прямо на дороге. А еще через минуту появлялся с бледным лицом из-за серпантинного выступа, бегом догоняя машину. Это повторялось раз за разом. Несмотря на собственное внутреннее неблагополучие, русские офицеры ржали в голос, стараясь делать это тогда, когда Новиков скрывался из виду.

Наконец в густых сумерках с горем пополам экспедиция добралась до цели своего маршрута – города Таиз, находившегося высоко в горах.

Машины остановились у городского отеля «Де Люкс».

Этот отель считался одним из лучших в городе. На ресепшене советские офицеры заполнили карточки и отправились в свой номер на втором этаже.

Когда они открыли дверь номера, их взору предстала весьма живописная картина. В комнате стояли шкаф и три плетеных кровати. Ножка одной из них была сломана, и она накренилась на сторону. Кровати вообще не были убраны бельем, а на их плетено-соломенных циновках деловито копошились многочисленные вши.

Советские офицеры молча спустились вниз.

– Где здесь туалет, спроси, Олег! – попросил Новиков.

Туалетом в гостинице называли просто дыру в каменном полу, куда еще нужно было постараться не провалиться. Ведь ровно в 22:00 в отеле отключали свет!

– Может, к нашим пойдем на постой? – обратился к Новикову капитан.

– Да где ты их тут в ночи искать-то будешь! До утра прокантуемся в машине, а завтра же утром поедем в Сану! Я спрошу у Аниси[10]10
  Командующий войсками связи (прим. автора).


[Закрыть], как понимать такую организацию поездки! Мы им что, скоты?!

Утром советские хабиры и переводчик, отказавшись от завтрака, направились в подшефную часть.

Рядом с мрачно молчавшими русскими семенил заискивающий йеменский подполковник, что-то бубнивший о произошедшей ошибке и недоразумении.

После обеда, проведя мелкий ремонт средств связи в воинской части, вконец измученный недомоганием Новиков и его советские коллеги потребовали отвезти их в Сану.

Находясь в Таизе, Олег хотел увидеться со своим другом Игорем Сахаровым, который жил где-то в этом богом забытом городишке. Очень хотелось повидаться с ним, хоть ненадолго. Улучив момент, он отпросился у Новикова только на час и отправился на поиски друга.

Олег знал, что в Таизе есть советское генконсульство. Но где оно? Как его найти? И тут ему повезло. Недалеко от какой-то площади мелькнула в проулке пара по виду иностранцев, мужчина и женщина европейского типа. На голове у мужчины была панама, которую в народе называли «хабиркой». Олег не ошибся – это была русская пара, медики из генконсульства. О Сахарове они ничего не знали, но где проживали военные спецы и их семьи, объяснили.

Еще через полчаса, запыхавшись от спешки, Олег стучался в дверь квартиры, где, предположительно, проживала чета Сахаровых. Ему открыла Алла, жена Игоря. Дома она была одна. Увидев Олега, изумленно проговорила, глядя на его длинную шевелюру: «Олег, ты как цыган!»

Олег и Алла проговорили минут пятнадцать, но дольше ждать возвращения друга, ушедшего куда-то по делам, наш переводчик уже не мог. Ему следовало возвращаться к своим.

Потом последовало долгое возвращение назад, к исходному пункту назначения, который лишь с большим натягом можно было назвать домом. И наконец, путешествие завершилось на площадке у медпункта Хабуры в столице Йемена Сане. Машины с йеменцами укатили в ночь. Светила луна и звезды. Было тихо.

– Что делать, ребята? Домой идти опасно: еще заразишь кого-нибудь! – сетовал Новиков.

Он был совершенно измучен и едва держался на ногах.

– Хорошо тебе, Олег! – сказал капитан. – Ведь ты здесь один, а у нас семьи!

«Да, хорошо. Очень хорошо!» – печально подумал наш друг. Но вслух произнес, стараясь подбодрить коллег:

– Не выдумывайте! Идите домой, не ночевать же здесь на земле! Только меньше там обнимайтесь с домочадцами! Выпейте чего-нибудь крепкого.

Развернувшись, он медленно побрел к Володе Григорову. Хотелось верить, что Паук все еще «заседает» на фоке: вместе с ним можно было напиться.

Старший группы советских военспецов и подшефные воины

* * *

В конце июня Олег и его любимый Чижик поженились. Съездили в Киев к его родителям и вернулись в Москву. А уже в августе он должен был покинуть ее, улетая в Йемен.

Генштаб ВС СССР не выпускал жен вместе со своими мужьями в загранкомандировку. Членов семей следовало вызывать позже. И их расставание в Шереметьево-1 было тягостным.

Сейчас, когда стало ясно, что Алька ждет ребенка и не приедет к нему – во всяком случае теперь, в первый год командировки, – временами накатывала черная тоска. И он жил как во сне – воспоминаниями. По инерции он переехал в новое жилье, полученное от командующего, где обитал один в семейном доме имени национального героя Йемена – Джамаль Джамиля. Это было престижно, но совершенно бессмысленно, ведь он был обречен оставаться в одиночестве.