Текст книги "Маленькие люди"

К счастью, пропустить Тринити-лейн было невозможно даже совершенно рассеянному человеку. Я прошел мимо закрытого на ночь магазина Барбары и повернул направо, к «Дыре».

– Доброй ночи, док! – приветливо окликнули меня. Я остановился. Позвавший меня человек сидел на террасе кафе, где я не далее чем шесть часов назад говорил с Барбарой. Когда я остановился, он встал и подошел ко мне. Я узнал его, это был дядя Ариэль – Бенджен. Впрочем, дядя был примерно моего возраста.

– Чудесная ночь, не так ли? – спросил он, протягивая мне руку, которую я с удовольствием пожал.

– Не могу не согласиться с вами, – ответил я. – Вы не были сегодня на представлении? Или я вас не заметил?

Он отрицательно покачал головой:

– Нет, но наслышан. Ваше появление в городе оказалось… эффектным.

– Я вовсе этого не хотел, – сказал я смущенно.

Он хмыкнул:

– Жизнь – странная штука, сэр. Но я рад, что вы прибыли в наш город. Обычно от приезжих одни хлопоты. А вот про вас этого не скажешь.

Я неопределенно пожал плечами.

– Вы совершенно очаровали старину Барта, – продолжил он. – И, вероятно, сейчас ужинали у Блейка. Если учесть, что приехали вы вместе с Ариэль, а Мэри-Сью отзывается о вас исключительно хорошо, я с полной уверенностью заявляю, что ваш к нам приезд – приятное событие.

Я внимательно посмотрел на него, внезапно вспомнив, что о нем рассказывал Блейк.

– По крайней мере, с моей стороны вряд ли будут неприятности, – сказал я. – Я человек кабинетный, авантюры и нарушения порядка не по моей части.

Бенджен широко улыбнулся:

– Ага. Но, вообще говоря, иногда мне даже хочется, чтобы что-то произошло в нашем городишке. Больно тут спокойно, просто болото какое-то.

– А как же утопленник у мола? – спросил я.

– Блейк вам и это рассказал? Да там все совсем просто. В тот день был шторм, ну не то чтобы шторм, а, как говорят моряки, свежая погода. Плюс этого парня самого хорошо штормило. И он любил гулять по порту, лазить во все щели. Так что подозревать здесь какой-то злой умысел совершенно ни к чему. – Он хохотнул: – Точно так же, как и в недавнем инциденте с мистером и миссис Горовиц.

– Это которые антропологи?

– Я погляжу, вы в курсе последних новостей города, – улыбнулся он. – Вы домой? Может, мне вас проводить?

– Не стоит, – ответил я. – Тут ведь недалеко. Доберусь сам.

– Ну, как знаете, – согласился он. – Приятно было познакомиться.

– Доброй ночи, – пожелал я и направился своей дорогой, а коп вернулся на пустующую террасу кафе.

До «Дыры» я добрался безо всяких приключений.

Глава 5
За стеклами окон

Я растворяюсь в стеклах витрин…

Я так подробно описал свой первый, очень долгий день в Хоулленде не только потому, что он навсегда врезался в мою память. В тот день я многое узнал о городе и даже успел его полюбить, но, как оказалось, узнал я все-таки слишком мало. Сейчас, зная, как все закончилось, очень странно вспоминать события того дня. Иногда я корю себя за то, что не замечал, казалось бы, очевидных вещей. Но чаще всего я с интересом вспоминаю, какими тогда были те люди, и сравниваю их с тем, чем они стали.

Теперь я думаю, что в те дни я просто искал тихое, спокойное место, где можно было бы забыть о прошлом и просто наслаждаться каждым прожитым днем. Но наше прошлое – это мы сами; наша жизнь – это проекция нашей личности на окружающий мир. От самого себя невозможно ни скрыться, ни уехать, ни забиться в укромную кроличью нору. Ты всегда наедине с собой.

Так уж получилось, что вместе со мной и Ариэль в Хоулленд ворвался «ветер перемен» – так, кажется, говорили в Восточной Европе в конце XX века. Да, именно мы стали провозвестниками последовавших событий.

Тем не менее я не думаю, что в Хоулленде ничего бы не поменялось, выбери я для своего уединения какой-нибудь другой маленький город. Но и той ответственности, которая лежит на мне, я с себя не снимаю.

Я прежде всего ученый, а плох тот ученый, который не мечтает преобразовать мир. Ученый не может не создавать нового, как соловей не может не петь по весне. Хоулленд устраивал меня именно таким, каким он был – тихим и по-хорошему глубоко провинциальным. Мне нравились его кирпичные особнячки под деревьями, усеянные трубами черепичные крыши. Нравились два маршрута его городского автобуса, чьи машины вполне могли бы служить в качестве музейных экспонатов. Даже плохо заасфальтированные улочки нравились и окружавшие его, похожие на игрушечные домики маленькие фермы и мохнатые маленькие шотландские коровы, деловито жующие сочную весеннюю траву. Я полюбил его крохотный порт с небольшими рыболовецкими судами и небольшой, но оживленный, особенно по выходным, рынок. Нравился его воздух, в котором причудливо смешивались запахи моря и ароматы лугов…

И тем не менее время, которое, казалось, замерло в этом городе, с моим приездом медленно двинулось вперед, к неведомому пока будущему.

Но я об этом еще ничего не знал. У меня были совсем другие хлопоты. Перво-наперво я присмотрел себе дом – небольшой двухэтажный коттедж на окраине, как говорят, в шаговой доступности от цирка. Дом пустовал уже несколько лет: жившая в нем пожилая чета умерла, а их наследники давно перебрались в Дублин. Мое желание купить этот дом их несказанно удивило. Они даже не думали, что кто-то заинтересуется приобретением этой хибары, а еще меньше собирались туда вернуться. Хибара, при ближайшем рассмотрении, оказалась вполне прочной и столь же уютной, как и дом Блейка. На первом этаже находились кухня, прихожая и гостиная, на втором – две небольшие комнатушечки, чулан и ванная. В одной из комнат второго этажа, с эркером, я решил обустроить свой кабинет. От эркера отходил длинный балкон с навесом над ним, на котором стояло укрытое брезентом ротанговое кресло-качалка, вполне исправное. Сидя в этом кресле и легонько покачиваясь, я мог видеть вдали цирк и даже крышу домика Блейка с Ариэль.

Купив дом и оформив все документы, я затеял в нем капитальный ремонт, поэтому пока продолжал жить в «пансионе» Мэри-Сьюзен. Как и предсказывал Блейк, туда сразу же началось паломничество страждущих. Люди шли со своими различными застарелыми хворями, причем первой моей пациенткой стала сама хозяйка пансиона. Мои отговорки об отсутствии у меня врачебной практики никому не были интересны. Пришлось мне заняться самообразованием в области преимущественно клиники различных болезней – диагнозы я и так мог ставить. Вероятно, по дороге в город ко мне в машину подсел ангел какого-то опытного целителя древности, поскольку диагнозы мои всякий раз, к моему искреннему удивлению, бывали точны. Во всяком случае, основной принцип медицины – «не навреди» – я, слава богу, ни разу не нарушил. В общем, уже к концу первой недели моего пребывания в городе я окончательно и бесповоротно превратился в местного знахаря. Правда, знахаря, вооруженного компьютером и Интернетом.

Зато благодарные пациенты старались не остаться в долгу, хотя плату я ни с кого не взимал. Тем не менее моя борьба с попытками вознаградить меня была столь же бесславно проиграна, как и борьба с попытками сделать меня местным целителем. Платой могло служить все, что угодно – от свежих пирожков и вязаного свитера до нескольких упаковок черепицы и посильной помощи в ремонте моего дома. Местный ученик безумного архитектора, избавившись с моей помощью от застарелого нефрита, самолично облазил мой дом от чердака до подвала и составил прекрасную ремонтную ведомость. А затем руководил процессом, уже чисто по дружбе. Слесарь городской котельной привел в порядок паровой котел в подвале за то, что я привел в порядок его шейный остеохондроз. Иными словами, я был по уши вовлечен в местные коррупционные схемы и даже ждал визита конкурентов от официальной медицины. Я думал, что они вот-вот явятся ко мне с какой-нибудь подлянкой, но забежавший в гости на чашечку чая Бенджен (попутно лечившийся у меня от артрита) объяснил мне, что городские эскулапы только довольны тем, что назойливые пациенты теперь досаждают мне, а не им.

– Город все равно оплачивает их «честный труд», – говорил он с нескрываемой неприязнью. – Независимо от того, болеем мы или нет, лечат они кого-то или нет. Зато медобслуживание граждан производится совершенно бесплатно! Кохэген этим очень гордится, с-скотина…

Тот же Бенджен предложил мне вполне приемлемый способ легализоваться в своем нежданно обретенном статусе.

– Вы могли бы открыть здесь аптеку, – посоветовал он. – А то в муниципальной аптеке лекарств кот наплакал. Те лекарства, что вы рекомендуете, людям приходится доставать через экскурсоводов из «Харконен Энтерпрайзес», а они, подозреваю, себя при этом не обижают. А так вы могли бы и консультировать, и торговать лекарствами. И имели бы свой верный гешефт.

Я воздел глаза горе:

– За кого меня принимают в этой стране? К коммерции у меня склонность еще меньше, чем к врачеванию. И потом, а как же всякие лицензии? В Лондоне даже купить лекарства можно только по рецепту.

– Лечите вы, во всяком случае, лучше наших эскулапов, – возразил Бенджен. – Никаких лицензий на подобную деятельность у нас, к счастью, не предусмотрено. Здесь все решается просто. А с коммерческой стороной, я думаю, вам с удовольствием помогут. Полагаю, вам не составит труда нанять кого-то, кто стоял бы у кассы и вел бухгалтерию. А если у вас нет денег, чтобы начать свое дело, то горожане скинутся, чтобы набрать первоначальный капитал.

– Деньги у меня есть, – не сдавался я. – И по-хорошему их действительно стоило бы вложить во что-то дельное, пусть работают. Не в этом дело! Я абсолютно ничего не понимаю ни в маркетинге, ни в аптечном деле, а уж про бухгалтерию и налоговую отчетность вообще промолчу.

– Скромничаете, док, – похлопал меня по плечу Бенджен. – Я вам по секрету скажу, народ в вас верит. И, повторяю, найдутся у вас надежные помощники. Здесь у многих есть экономическое образование. Толку от него, правда, в Хоулленде кот наплакал. А у вас место вакантное создастся, можете выбирать самых лучших.

– Ну и где я размещу эту аптеку? – проворчал я, постепенно сдаваясь.

– Да хоть бы и у меня, – сказала Барбара, которая незаметно подошла к нашему столику в столовой Мэри-Сьюзен и некоторое время, очевидно, слушала наш разговор. – Я занимаю только треть бывшего магазина, остальное помещение пустует. Въезжайте и торгуйте. Действительно, это не дело, что в здешней лавке ничего круче панадола и витаминов не купишь. За простым мирамистином приходится ехать в Дандолк полчаса на этом трясучем автобусе!

– Похоже, мое мнение здесь никого не интересует, все решают за меня, – хмуро проворчал я, постепенно капитулируя, но затем спросил: – А как в Хоулленде с регистрацией предприятий?

– С этим обращайтесь к Кохэгену, – сказал Бенджен и подмигнул. – Впрочем, теперь этот вопрос решить проще. По крайней мере, для вас.

И я знал, почему. Дело в том, что Блейк сумел-таки устроить Ариэль на, как он выражался, тепленькое местечко – не куда-нибудь, а непосредственно в аппарат канцлера. Точнее, она и была этим аппаратом, выполняя все функции, вплоть до модерирования сайта канцелярии. Да, у канцелярии (которая заменяла Хоулленду Кабмин) и аппарата президента были свои сайты, а у Хоулленда – даже собственная доменная зона. Откуда она взялась у застывшего вне времени микрогосударства – тайна за семью печатями, но она все же была. Имелся и довольно хороший интернет, учитывая наличие собственных серверов, расквартированных все в том же скобкообразном здании. Так что на следующий день я отправился к Ариэль на работу.

До этого дня наши отношения с Ариэль складывались как нельзя лучше. Я несколько раз заходил в гости к Кэрриганам, кстати говоря, передав Блейку обещанное лекарство – за ним мне пришлось ехать в Дандолк, куда его через два дня после нашего разговора доставил курьер. Конечно, мой приятель не отказал мне в просьбе, но, в свою очередь, обязал меня тщательно наблюдать за состоянием пациента и писать ему подробные отчеты. Все же он сильно рассчитывал на нобелевку. Может, вполне резонно, ведь после первого же приема этого препарата Блейк почувствовал некоторое облегчение, что, естественно, обрадовало Ариэль. Радовалась она, как ребенок, даже приплясывала от восторга. Я строго предупредил их, что болезнь может давать рецидивы, особенно если невнимательно проводить курс лечения. Ариэль пообещала мне лично наблюдать за этим, но, конечно же, не могла, да и не собиралась скрыть своей радости.

А Блейк по такому случаю презентовал мне контрамарку на все выступления своего цирка. Практически тут же он признался, что в этом подарке есть некоторая толика корысти: если произойдет несчастный случай, лучше, чтобы я был под рукой. Я ничего не имел против, тем более что мое новое жилье находилось от цирка не дальше особняка Блейка (фактически цирк находился почти на полдороге между нашими домами). Определенно маленькие люди оказались весьма смекалистыми и быстро взяли меня в оборот. Но мне это даже нравилось. Почему?

Потому что они были очень искренними даже в этой своей бесхитростной корысти. В характере лепреконов (раз уж они сами себя так называют, я решил тоже именовать их именно так) были потрясающая детская чистосердечность и непосредственность. Возможно, именно этим они и подкупили меня, возможно, именно поэтому я и согласился на авантюру с аптекой, как до того согласился на нелицензированное целительство, а после того…

Все дело в том, что в Хоулленде я почувствовал потрясающую, ни с чем не сравнимую свободу. Нет, я и раньше совершенно не чувствовал себя скованным, как не чувствует себя скованной мельничная лошадь, всю жизнь изо дня в день толкающая ворот, вращающий жернова. Я тоже изо дня в день топтался по своему кругу, не чувствуя, что прикован к нему. Я просто не мыслил себе другого существования. А в Хоулленде я сам стал капитаном своей судьбы. Я не знаю, город ли так на меня повлиял, или я уже приехал туда таким, но, как ни парадоксально, в этой маленькой стране, в ее крошечных строениях, среди ее крошечных людей мне было просторно, как нигде.

Я с радостью принял контрамарку Блейка и с того дня стал завсегдатаем цирковых представлений, а подчас и репетиций, по крайней мере тех, на которых имелся элемент риска. Откровенно говоря, я в свои годы был, как ребенок, зачарован труппой лепреконов. На арене они творили какое-то волшебство, и их бесхитростные выступления были способны вызвать восторг у практически любой публики. К счастью, после случая с конем возможности применить свои навыки врачевания мне не предоставлялось, чему я, откровенно говоря, был только рад. Но самое главное – цирк был неплохим предлогом еще раз увидеться с Ариэль.

У нас с девушкой завязались очень теплые, по-настоящему дружеские отношения. Мы могли часами говорить на разные темы, могли молчать, но нам было хорошо в обществе друг друга. Вскоре, когда Блейк выхлопотал для Ариэль место в канцелярии, Ариэль стала появляться в цирке только во время представлений. Но мы все равно виделись едва ли не каждый день. После окончания программы Ариэль закрывала цирк, и я провожал ее до дома, а иногда заходил к ним в гости. Признаюсь откровенно – я даже набивался в гости. Мне не хотелось уходить, общество Ариэль и Блейка было мне очень приятно.

Так что в тот летний день, когда я все-таки решил заняться аптекарским бизнесом, я шел по Тринити-лейн с легким сердцем и ожиданием чего-то хорошего.

Например, общества Ариэль.

Говорят, в моменты, когда судьба человека меняется, он испытывает какие-то смутные предчувствия, какую-то неясную тревогу. Ничего подобного со мной никогда не было. И в тот день я спокойно шел по Тринити-лейн, как всегда, не слишком оживленной, смотрел, как воробьи купаются в оставшихся от прошедшего ночью дождика лужицах и как играют на асфальте солнечные зайчики, отраженные от оконных стекол. На душе было легко и спокойно.

Приближались выборы, о чем красноречиво свидетельствовали малоприятные рожи Харконена и Кохэгена, красующиеся на развешанных повсюду плакатах. Действующий президент ратовал за стабильность, канцлер укорял его в косности и отсутствии радикальных перемен. Честно говоря, сейчас меня политическая обстановка в стране интересовала в последнюю очередь, так что я игнорировал их обоих, удивляясь только такому обилию наглядной и довольно-таки агрессивной агитации. Похоже, на каждого жителя города было распечатано по плакату каждого претендента и еще столько же про запас. Впрочем, у Кохэгена своя типография… В которой он, кстати, печатает агитацию и для своего оппонента, как ни странно. Площадь также украшали два огромных портрета – Кохэгена на фасаде «скобки» и Харконена на центре его имени. Последний был вдвое больше, примерно как и шансы его протагониста на президентское кресло.

Я зашел в крыло канцлера, поднялся на второй этаж и постучал в дверь кабинета Ариэль. Кабинет ей достался маленький, но старательные ручки девушки привели его в божеский вид. Замшелая рухлядь, гордо именуемая здесь мебелью, смотрелась, как сейчас говорят, винтажно, а новые занавески, настольная лампа с зеленым абажуром и множество мелких безделушек на полках привносили в казенную атмосферу кабинета столь необходимый ей уют.

Ариэль сосредоточено глядела в экран новенького «эппла» последней модели. Впрочем, когда я вошел, она моментально оторвалась от своего занятия и приветливо улыбнулась мне.

– Привет, Фокс Райан, рада вас видеть, – сказала она. – К сожалению, сегодня я совершенно здорова.

– Хорош подкалывать, – буркнул я. – Над чем работаете?

Ариэль включила электрочайник и достала из недр стола небольшой заварочный чайничек в виде домика:

– Над новым проектом, «электронные выборы» называется, – гордо сказала она. – Я сама это придумала и предложила Харконену. Надо идти в ногу со временем. Он подумал-подумал и согласился.

– Странно, что он вообще задумался, – сказал я. – Он так падок на все новое, как сорока на блестящее. А что наш мистер Стабильность?

Ариэль разлила чай по чашкам. Я присел у ее стола.

– Харконен его уговорил. Понятия не имею, как.

– Не иначе как презентовал ему бутылку «Коннемары» с меня ростом, – предположил я и кивнул на компьютер. – Откуда это чудо, от Харконена?

Внезапно Ариэль на миг смутилась, а затем рассмеялась и рассказала, что у нее, оказывается, появился ухажер, да не абы кто, а сам Харконен-младший. Сын ныне действующего канцлера и будущий преемник был представителем немногочисленной «золотой молодежи» Хоулленда. Все эти юноши и девушки были, конечно, из нормальных, а самого Фредди можно было даже назвать высоким – его рост навскидку превышал шесть футов дюйма на два. Фредди был обладателем белого BMW-кабриолета (похоже, в стойле Харконенов водились лошади только этой породы), был на год младше Ариэль и учился в Оксфорде – вот и все, что я о нем знал.

На какое-то мгновение мне почему-то стало не по себе, не знаю, по какой причине, но это сообщение меня огорчило. Но Ариэль так забавно рассказывала про своего ухажера, так неподражаемо иронизировала, что я невольно тоже разулыбался и начал в тон ей подшучивать с наигранной серьезностью.

Это могло продолжаться довольно долго, но, допив чай, я решил все-таки перейти к делу. Очень коротко я рассказал Ариэль о своем (а если быть точным, то навязанном мне ушлым Бендженом) плане открыть аптеку. Ариэль мгновенно воодушевилась, одобрила мое решение, а я протянул ей папочку с документами, необходимыми для регистрации предприятия. Собственно, там была копия моего хоуллендского паспорта, выписка с банковского счета, куда я депонировал будущий уставный капитал предприятия, договор аренды, наскоро составленный мной с Барбарой и заверенный единственным в городе нотариусом, и заявление-анкета. Определенно в отношении бюрократии Хоулленд был просто образцом для всей Европы.

– Я после обеда гляну на все это, хорошо? – деловито сказала Ариэль. – Хочу как следует разобраться с этой системой. Все-таки электронные выборы – моя инициатива, и мне очень хочется, чтобы она сработала.

– Как вам будет удобно, – сказал я и, оставив папочку, распрощался. Я надеялся увидеться с ней завтра в цирке и полагал, что к тому моменту она, как бы ни была занята, найдет время для того, чтобы рассмотреть мои бумаги. Собственно, все это было сделано, но совсем не так, как я думал. Во-первых, до начала представления я никак не мог найти Ариэль. В зале уже погас свет, а ее все не было. Я пошел на место, которое занимал постоянно, рассчитывая, что девушка присоединится ко мне чуть позже. Дальше зрелище, хотя уже и наизусть знакомое, захватило меня, и я даже не заметил, как пролетели полтора часа представления. Лишь когда Женевьева уже увела за кулисы своего жеребца, я понял, что все это время просидел в одиночестве. И тут же почувствовал странное волнение, практически тревогу.

Что с ней? Не случилось ли чего? Я бросился за кулисы, где наткнулся на Одиль и Одетт, и тут же спросил их, не видели ли они Ариэль.

– Сегодня ее здесь не было, – дружно ответили сестры, практически в унисон (иногда это у них получалось потрясающе), а затем Одиль добавила: – Спросите лучше у Блейка, он сейчас у себя.

Я пошел в кабинет директора. Блейк был там, но уже собирался уходить. Увидев меня, он растерялся:

– Фокс? Добрый вечер. Как вы?

– Спасибо, ничего, – внезапно я понял, что почему-то волнуюсь. – Как ваше самочувствие?

– Вашими молитвами, – ответил Блейк. – Вот, собираюсь домой. Хочу прилечь пораньше.

– А как Ариэль? – в лоб спросил я. – Сегодня ее, как ни странно, не было в цирке. Я вчера к ней забегал в обед…

– У нее много работы, – Блейк почему-то отвел глаза. – Эти выборы… она возвращается поздно, ее подвозит… сотрудник.

Я не сразу понял, о чем говорит Блейк. Потом внезапно меня осенило – уж не роман ли у Ариэль? Если да, то что же в этом плохого? Сейчас молодежь начинает бегать на свидания намного раньше, чем в наши времена.

Но почему-то после того как я понял, что у Ариэль, возможно, появился молодой человек, мое настроение закатилось, как солнце в короткий зимний день. На душе стало сумрачно и зябко. Не исключено, что и Блейк чувствовал что-то подобное?

– Может, зайти к вам на чашечку чаю? – спросил я. Отчего бы и нет, если человеку одиноко? С другой стороны, он ведь жил один очень долго, пока Ариэль училась. – Я, простите, не напрашиваюсь…

– В другой раз, хорошо? – ответил Блейк и почему-то опять отвел глаза. Я кивнул. В другой раз, так в другой раз. Настроение стало совсем скверным.

– Ну, я пойду, – сказал я, переминаясь в дверях. На душе было как-то непривычно пусто, и я совершенно не понимал, почему.

– Фокс, – внезапно остановил меня Блейк, запуская руку в карман видавшего лучшие времена черного пиджака из атласной ткани (он надевал его только в цирке). – Ариэль просила меня, ммм, передать вам…

С этими словами он протянул мне крупный светло-коричневый конверт с чем-то плотным внутри.

– Вот, – сказал он и на мгновение посмотрел мне прямо в глаза. Но я совершенно не умею читать по глазам, да и не верю, что кто-то это умеет. Но Блейк словно хотел мне сказать что-то, хотел – и не решался.

– Спасибо, – сказал я и забрал конверт. – Если что, звоните мне на мобильный. Удачного вечера. Не забудьте принять лекарство.

Я сел в машину и, прежде чем тронуться, распечатал конверт. Откровенно говоря, я думал, что это будет записка от Ариэль. Увы, в конверте лежал только торговый патент Хоулленда, оформленный по всем правилам и собственноручно подписанный президентом и канцлером. Отныне я мог осуществлять на территории Хоулленда оптовую и розничную торговлю всем: от лекарств и продуктов до охотничьего оружия. Патент был изготовлен на прекрасной бумаге, украшен золотым тиснением в виде государственного герба и, если бы не уголок печати, слегка почему-то размытый, выглядел безукоризненно.

Но отчего-то он совсем меня не радовал.

Я быстро доехал до «Дыры». С приходом устойчивого тепла Мэри-Сьюзен вынесла несколько столиков на террасу. Вообще я заметил, что у нее регулярно столуются несколько местных холостяков, включая дядю Бенджена (я по привычке называл его дядей, хотя, как я говорил, он был ненамного старше меня). Я решил тут же отужинать, поскольку с утра ничего не ел. Мэри-Сьюзен налила мне кофе, после чего умчалась на кухню готовить для меня еду, а я занял место за столиком.

Не успел я выпить свой кофе, как на террасе появилась Барбара со спортивной сумкой в руках. Наверное, ходила на фитнес. Мы поздоровались, и Барби спросила разрешения сесть за мой столик. Вид у нее был довольно удрученный. Что-то случилось? Я внимательно посмотрел на нее и согласно кивнул. Она поставила сумку на стул, но не присела, а пошла на кухню к Мэри-Сьюзен. Насколько я понимаю, Барбара и Мэри были давними подругами и общались между собой запросто. Вероятно, именно поэтому моя хлопотливая арендодательница и жила в «Дыре», вместо того чтобы снять жилье поближе к работе.

Вскоре хозяйка секс-шопа вернулась, неся на подносе свой и мой ужин. У нее была куриная паровая котлета и какой-то непонятный салатик, плюс стакан с морсом и кофе, у меня – жареные сосиски, омлет и все тот же восхитительный мэрисьюшный морс. Наша квартирная хозяйка готовила его сама из ягод, собираемых ее отпрыском. Расставив тарелки, Барбара устало села на стул.

Я с аппетитом принялся за трапезу, моя визави, напротив, ковыряла свою порцию без особого энтузиазма.

– Тяжелый денек выдался? – спросил я.

Она понуро кивнула:

– И это только начало. Сегодня вечером придется пересматривать всю бухгалтерию. А завтра рано вставать. К нам прибывает новая тургруппа.

– Так отложили бы бухгалтерию, пока не появится «окно», – посоветовал я.

Она вздохнула:

– Не выйдет. Меня тут внеплановой проверкой застращали, между прочим. И мне почему-то кажется, что эти угрозы не пустые.

– Кто застращал? – поинтересовался я. Финансами ведал Харконен, а его сынок единолично заменял всю налоговую полицию маленькой страны, хотя числился ответственным за культуру. В Хоулленде все было очень непросто.

– Нет, не он, – досадливо отмахнулась Барбара. – Наша новая секретарь кабмина, дочь директора цирка.

У меня чуть вилка из руки не выпала:

– Ариэль?

Барбара посмотрела на меня долгим взглядом и ответила:

– Ей-богу, не знаю, как ее зовут, и после сегодняшнего нашего разговора и знать не хочу! Скандалистка!

– Так, – сказал я, отложив вилку. – Что между вами произошло-то?

– В общем, она с самого утра прилетела в мой магазин. Я только-только открылась, даже кофе попить не успела. С утра ко мне никто почти не заходит, вот я и отдыхаю: читаю, кофе пью…

Я поймал себя на том, что нетерпеливо постукиваю пальцами по столешнице. Барбара прервалась, чтобы попить морс через трубочку, и продолжила:

– И тут она влетает! Ей-богу, как ангел праведного гнева, только крыльев и огненного меча не хватает. Волосы зато горят не хуже нимба, а глаза полыхают яростью. Чего я только от нее не наслушалась!

Барбара стала загибать пальцы:

– Во-первых, я – источник аморальности нашего городка. Мой бизнес – сплошной разврат и разрушение семей, и даже странно, что мне по ночам не снятся голодные и несчастные дети-сироты. Во-вторых, я спровадила на тот свет бедную миссис Штайнер, хотя старушка отдала Богу душу за полгода до моего приезда и этот дом мне продал ее ушлый племянник, давным-давно живущий в Дандолке. В-третьих, я, таким образом, уничтожила единственный в городке оплот и светоч культуры в лице… в смысле в виде замечательного букинистического магазина…

Барбара фыркнула:

– Племянник миссис Штайнер, кстати, предлагал мне топить этими книгами печку. Этот бывший владелец «светоча культуры», как я поняла, питает пристрастие исключительно к творчеству мистера Джона Джеймсона[7]7
  Марка ирландского виски.


[Закрыть]. А я, хоть и происхожу из семьи мормонов, где читать разрешается только то, что написал Джон Смит и его последователи, до такого варварства, чтобы жечь в печи книги, не опустилась и не опущусь никогда. Так что зря эта блюстительница нравов на меня наехала.

– А вы ей об этом сказали?

– А она позволила мне хоть слово вставить в свой обвинительный монолог? Говорят, святейшая инквизиция хотя бы слушала, что говорят ее жертвы. Здесь моих оправданий не ожидали и ими не интересовались. После обвинения в сживании со света несчастной миссис Штайнер меня превратили в прожженную мошенницу, скрывающую доход от подозрительного бизнеса, взяточницу, подкупившую местные органы власти во главе с мистером Кохэгеном, и, наконец, заявили, что в ближайшее же время с моими аферами как следует разберутся, – она тяжело вздохнула. – Шутки шутками, но в бухгалтерии я самоучка. Черную кассу не веду, но нахомутать где-то вполне могла, а по виду этой девицы думаю, что возьмутся за меня всерьез, – Барби с завистью глянула, как я нанизываю на вилку кусок омлета и кусок сосиски, обмакивая это в кетчуп, и отвела глаза.

– Сочувствую, – неуверенно сказал я. – Ума не приложу, что это с ней. Могу лишь предположить, что Ариэль очень расстроена тем, что букинистический магазинчик миссис Штайнер закрылся – она пользовалась им как библиотекой.

– А кто сказал, что он закрылся? – удивилась Барбара. – То, что книг нет на витрине, еще не значит, что их нет в продаже. Я продаю наследство миссис Штайнер в интернете и даже пополняю коллекцию. Просто не вижу смысла выставлять книги в зале – посетители моими игрушками интересуются больше, это я вам точно говорю.

– Вот как… – протянул я и невольно улыбнулся. Выходит, Ариэль своей горячностью сама закрыла себе доступ к столь ею любимой библиотеке! Сумей она подружиться с Барбарой, та наверняка разрешила бы ей брать и читать книги.

– А правду говорят, – Барбара опустила глаза долу, словно смущаясь, – что вы с ней близко знакомы?

Держу пари, она об этом прекрасно знала. В Хоулленде вообще трудно было удержать что-то в секрете. Возможно, это вообще справедливо для всех маленьких городков. Но я не подал виду, что заметил ее маленькую и наивную хитрость.

– Сущая правда. Мы с ней познакомились в поезде, когда я ехал сюда, и вместе приехали в город. И, знаете, она не показалась мне такой уж фурией, какой вы ее представляете.

Странно, но Барбара, кажется, не удовлетворилась моим ответом.

– Но почему она так поступает? Я ведь ей ничего плохого не сделала. Вы… Вы не могли бы замолвить за меня словечко при случае? Не то чтобы я боялась этих проверок-шмоверок, но все-таки…

Она откинулась на спинку стула и достала из сумки смятую желтую пачку сигарет и зажигалку. Мы закурили. Синие струйки дыма закудрявились в теплых сумерках.

– Я же совсем одна на этом свете. Мне только Мэри-Сьюзен по старой дружбе помогает, а так за меня и заступиться-то некому. С семьей я двадцать лет назад порвала, когда уехала в Лос-Анджелес. – Она невесело усмехнулась: – Мечтала покорить Голливуд. Ага, конечно, покорила… Самое парадоксальное, что мои фанатики-родители оказались чертовски правы, называя Лос-Анджелес гнездом порока и похоти. Возможно, существует какой-то другой Лос-Анджелес, тот, который показывают в кино, в который я и стремилась попасть, но… я попала в Лос-Анджелес моих родителей. Город греха.