Текст книги "Запасной козырь"

Глава 8

Висевший под потолком ресторанного зала стробоскоп бил фосфорическими вспышками над головами танцующих, на мгновение высвечивая белые рубашки, платья, скатерти. От бешеного ритма ударных украшавший стены дансинг-холла дикий виноград мелко, но безостановочно подрагивал – как будто тоже участвовал в пляске. Учителя и родители укрылись от грохота в каминном зале.

После полуночи один за другим начали сходить с дистанции и сами виновники торжества, и ди-джей объявил перерыв.

– Дорогие друзья! – появившийся на сцене Марат Измайлович помахал руками, привлекая внимание. – Да, теперь я могу вас так называть. Теперь вы уже не ученики, а я не директор. Впрочем, директором я останусь, но уже не для вас… – в зале засмеялись. – Теперь о дальнейшей программе. Примерно через час, когда вы немного отдохнете, у выхода будет ждать автобус. Встречать рассвет после выпускного бала – традиция давняя. Мы постарались выбрать такое место, где вы не окажетесь в толпе других выпускников. И, ребята, большая к вам всем просьба – не теряйте свои мобильные телефоны. Чтобы вас не потеряли родители. Они волнуются, может быть, больше вас самих. Ну вот. А теперь давайте скажем «спасибо» так прекрасно развлекавшему вас ди-джею, – отдельные, вразнобой выкрики слились в общий веселый гул, – и я с удовольствием объявляю полуночный джаз-коктейль. Это своего рода подарок нам всем – играть будет знаменитый папа нашей выпускницы Ариадны Манукян, которую я… нет, мы все еще раз поздравляем с заслуженной золотой медалью. Ариша, мы все тобой гордимся!

Над смущенной Ариадной кто-то выстрелил из хлопушки, и она исчезла в облаке конфетти. В глубине зала захлопали пробки шампанское, кто-то закричал «браво», кто-то зааплодировал.

– Ребята, ребята, – призвал к порядку Марат Измайлович. – Договорить-то дайте, – все засмеялись. – Итак… на нашей сцене – лауреат бесконечного количества всевозможных международных конкурсов, человек-оркестр… Сергей Манукян! Встречайте! Прошу, Сережа…

К синтезатору вышел смешной кудрявый толстячок в фиолетовом смокинге с серебристыми лацканами. Кое-кто зафыркал: лауреат? Вот это? Клоун какой-то, а не лауреат. Однако после первых же аккордов в зале замерли все, даже официанты. В тягучих, до самого сердца пробирающих звуках блюза отчетливо слышались то «Подмосковные вечера», то «Во поле береза стояла», а то и «Школьные годы»…

Борис увлек Алену на балкон:

– Тут хоть дышать есть чем. Слушай, я тебе так и не сказал… Ты в этом платье прямо царевна эльфов. Глебка говорит, ты на «Весну» Боттичелли похожа. Художник такой был.

– Я знаю, – улыбнулась она. – Италия, пятнадцатый век. Ты преувеличиваешь. И Глеб тоже. Просто тип лица тот же.

– Ну, не скажи! Ничего я не преувеличиваю! – возмутился Борис. – Когда ты выходила аттестат получать, я специально за девчонками смотрел. Прямо какой-то ужасный ужас, как будто у них самый сладкий кусок украли. Только Наташка молодец – хлопала так, что чуть руки не отваливались. А Цыганкова с Шарапкиной чуть вуальки свои от зависти не сжевали. Так что я тебе точно говорю, – он притянул Алену к себе и, оглянувшись, украдкой поцеловал пушистый локон на виске. – Эй, ты чего как замороженная?

– Устала, – она повела плечом, чуть отстраняясь.

– Так! – он отодвинул девушку от себя и, положив ей руки на плечи, уставился глаза в глаза. – Ну-ка стоп, машина. Ты кому врешь, Аленка? Я что, не знаю, какая ты бываешь усталая? Совсем другая. Кто-то из этих дур тебе что-то ляпнул? Плюнь на них. Или… Ой. Ты переживаешь, что я дурака свалял и сальто со сцены сделал? Так все же в восторге были. Ну, так чего тебя грызет?

– Оставь, проехали. Пустяки. Говорю же, устала.

– Ну, пустяки так пустяки, – согласился Борис и вдруг, шагнув к перилам, сделал на них стойку на руках. – Пока не скажешь, так и буду стоять! Говори! – потребовал он чуть сдавленным из-за перевернутого положения голосом.

Алена ахнула. До земли – точнее, до асфальта – было метров пять. Убиться не убьешься, а вот руки-ноги переломать – запросто. Если не позвоночник…

– Борька, прекрати сейчас же!.. Ну… предки мои заявились.

Он соскочил с перил:

– Сюда?

– Ну… да. Внутрь их не пустили, они скандалить начали – ах, какой ужас, им срочно нужно поздравить свою кровиночку… Марат Измайлович с ними поговорил, и они ушли.

– Фу, – выдохнул Борис. – Ну, значит, все обошлось. Пора расслабиться. Вот я тебя сейчас развеселю. Хотел потом сказать, но чего тянуть. Тут мои предки учудили, мне мама типа по секрету нашептала. Ну, и я тебе эту страшную тайну доверю. Тайна, правда, та еще, про нее в нашем районе только слепоглухонемой не знает. Короче, они для нас квартиру нашли, дом, соседний с нашим. Там почтальонша живет. Да ты ее знаешь, она с такой собачкой смешной всегда ходит. Собачка еще чихает, когда гавкать собирается, – для убедительности он изобразил и чих, и тявканье.

Алена тихонько засмеялась:

– Муся, с маленькой бородкой.

– Почтальонша с бородкой?

– Да нет, собачка. Муся ее зовут. А почтальоншу вроде…

– Да какая разница! – перебил ее Борис. – Она квартиру сдает. С балконом, рядом с нами. Ну, дом то есть рядом. Круто? – он чмокнул ее в правый глаз, потом в левый, нахмурился. – Да что ж такое-то? Ты плачешь? Эй! Радоваться же надо!

– Борь, мне так стыдно…

– Ну вот здрасьте! Как будто я страшный серый волк и вот сию секунду тащу тебя в берлогу, чтобы съесть. Ты что, думаешь, я сексуальный маньяк, что ли? Все по-человечески сделаем: подадим заявление – хочешь, прямо завтра? – свадьбу закатим, все, как положено. Белое платье, шарики, все такое. Хотя куча народу живут себе просто так, плюют на все официальные правила и жениться не собираются. Но мы-то собираемся! Да я тебе такую свадьбу устрою, все попадают. Манукяна с его ансамблем пригласим. Аришка – хорошая девчонка, она с отцом договорится. Он как-то так играет, прямо мурашки по спине…

– Да я не потому совсем, – всхлипнув, Алена уткнулась ему в плечо. Марат Измайлович… он им пакет вынес. Только тогда они ушли…

– Черт! – Борис стукнул кулаком по перилам. – Ну, точно. Это я такой дурень, не сообразил. Надо было им еще перед вечером водки занести, чтобы они уже никуда не выползали.

Девушка, чуть отстранившись, подняла блестящие от слез глаза:

– Ты-то тут при чем?

– Ты что? – Борис как будто удивился. – Как при чем? Теперь я за тебя отвечаю. И должен был не козлом скакать, а головой подумать. Прости! – он снова прижал Алену к себе. – Вот клянусь: с этой минуты буду думать немного вперед. По крайней мере, буду очень стараться. Поэтому сейчас мы с тобой отсюда смываемся… – Борис внезапно прищурился, вглядываясь в темноту под балконом. – Это кто такой хороший вдоль по улице идет? – нараспев произнес он. – Это кто такой хороший кошелек сейчас найдет?

– Кто там? – испуганно выдохнула Алена. – Опять мои?

– Да нет, – усмехнулся он. – Это Наташкин отец. Рассекает, как Брюс Уиллис. Весь в белом, блеск! Прямо не фотограф, а кинозвезда. Хотя его известности многие эти звезды еще и позавидовать могут. Насколько я знаю, всякие там журналы его друг у друга из рук прямо рвут. Вот что значит толковый специалист в своем деле… Погоди, я быстро. Мне у него одну вещь обязательно спросить надо.

Перемахнув через балконные перила, Борис приземлился на газон, кувыркнулся и вынырнул из кустов прямо перед Антоном Дмитриевичем. От неожиданности тот отшатнулся, едва не выронив видеокамеру, которую нес подмышкой. О чем они говорили, Алене слышно не было.

Закончив разговор, Борис вернулся под балкон и замахал руками:

– Смываемся отсюда! Давай, спускайся. Или ты хочешь с народом?

– Я не хочу с народом! – Алена замотала головой. – Я с тобой хочу! – и добавила тихо-тихо, чтобы Борис не услышал. – Навсегда хочу!

Он рассмеялся:

– Мы с тобой прямо как Ромео и Джульетта! Ты на балконе, перепуганная и влюбленная, я гляжу на тебя снизу вверх и уговариваю удрать. Точно ведь? Только ты давай по лестнице удирай. Чего-то высоковато тут летать, чуть пятки себе не отбил.

Когда Алена выскользнула из ресторана, Борис уже стоял рядом с такси, держа открытой дверь.

– Эта карета, которая в полночь превратится в тыкву? Да, Ромео с Вагоноремонтной улицы? – засмеялась Алена. – У тебя деньги-то есть, Ромео?

– Полна коробочка, – гордо заявил он. – Честно заработанные. Полтора раунда отлично сделал. Знаешь, сколько я теперь получаю? Всего за пять минут на ринге? – ему хотелось похвастаться: он уже не сопливый пацан, который клянчит у мамы «на кино», он вполне взрослый мужик, добытчик.

– Случайно знаю, – почему-то она продолжала смеяться. – Ты не только голову потерял, кран мой безбашенный.

– Ты про что? – не понял Борис. – И нечего краном обзываться, садись быстрее. Пока никто нас не засек.

– Деньги покажи, – строго потребовала девушка.

Он полез в карман пиджака, и гордое выражение лица сменилось растерянным:

– Слушай, деньги ведь были. Много денег. Я, правда, костюм купил и туфли. И еще одну штуковину, для тебя, она дома лежит, – он беспорядочно шарил по всем карманам подряд. – Вот же попал! А-а! Я их, наверное, выронил, когда с балкона прыгал. Сейчас… – Борис ринулся в кусты.

– Стой, балбес! – крикнула вслед Алена. – Вот они, твои кровные, – она помахала в воздухе пачкой. – Они из тебя вылетели, когда ты в актовом зале сальто со сцены исполнял. Хорошо еще, прилетели прямо Наташке в руки. Прилетели бы Шарапкиной – только б ты их и видел.

– Уф, черт! Какой-то я сегодня рассеянный, – он вернулся к машине.

– Ну что, молодежь, едем? Или до утра тут будем смеяться? У меня счетчик тикает, он шуток не понимает, – окликнул таксист.

– Едем, командир, едем! – отозвался Борис. – Прыгай, Джульетта, на заднее сиденье. Там целоваться удобнее.

Усевшись, Алена уперлась ногами в коробку.

– Это что? – шепнула она. – Это наше или?

– Наше, наше! Все наше. Весь мир у наших ног!

– Я серьезно спрашиваю.

– Там шампанское, еще вино разное, фрукты, пицца. И чипсов тебе специально купил, с салом и чесноком.

– Хамите, парниша?

– Мрак! – Борис подхватил цитату из бессмертной Эллочки-людоедки и засмеялся. Ему хотелось одновременно хохотать, петь и прыгать до потолка. – От избытка чувств, моя прекрасная леди!

– А можно прекрасной леди узнать, куда мы едем?

– Тс-с! – Борис прижал к губам палец, как будто кто-то мог их подслушивать. – Антон Дмитриевич устроил. Вот мужик, я балдею! Один звонок – и все в мармеладе. Уважаю!

– Так балдеешь или уважаешь? – хихикнула Алена.

– Все в одном флаконе.

– И в какой мармелад мы едем? Ну-ка быстро говори!

– Антон Дмитрич позвонил тренеру знакомому, нет, не боксеру, не хихикай, на конную базу или что-то в этом роде. Короче, этот мужик нас там встретит, даст лошадей и факелы. Поедем кататься по ночному городу. Ну, или по парку. Это уж на месте решим.

– А факелы зачем? – удивилась девушка.

– Так у лошади же фар нет. Ну и для красоты. Представляешь… – Борис вдруг задумался. – Слушай, а ты на лошадях-то когда-нибудь ездила?

– Только на пони, – вздохнула Алена. – Мы однажды, давно-давно, на море отдыхали. Там у хозяев, у которых мы жилье снимали, два пони было. Их в аренду сдавали. В смысле покататься. Заплатил деньги – сел и поехал. Бизнес такой. А мы у них жили, поэтому мне разрешали бесплатно кататься. Когда клиентов нет.

– Пони симпатичные. На сусликов похожи.

– Сам ты на суслика похож! – Алена завозилась, поудобнее пристраивая голову ему на плечо.

– А ты на пони! – фыркнул Борис. – И ничего, мне нравится. Только чур не лягаться.

Ему было так хорошо, что почему-то – по контрасту, что ли? – вдруг вспомнился Глеб. Какой-то он сегодня мрачный весь вечер был. Да и не только сегодня. С девчонкой бы ему какой-нибудь путевой законтачить… так на него не угодишь. Анжелка за ним хвостиком таскается, с ложечки кормить готова, а он – ноль эмоций. Нет, она, конечно, полная курица на всю голову, но красотка ведь. Если бы еще не болтала без умолку, вполне за путевую сошла бы. А то, как начнет балаболить, такую чушь вечно несет, тут уж никакой красоты не захочешь…

– Алена, можно тебе задать один интимный вопрос? – уже проговорив это, Борис понял, что ляпнул что-то не совсем то. Впрочем, Алену его ляп, кажется, не шокировал.

– Только один? – усмехнулась она.

– Да я не про нас, – буркнул Борис, радуясь, что в темноте машины не видно, как пылают щеки, – я про вообще думал. Точнее, про Глеба. Вот скажи, если девчонка трещит как пулемет, без остановки, это как-нибудь можно прекратить?

– У-хм! – Алена потерлась ухом о его щеку.

– Это означало можно? Как?

– Да просто надо безостановочно целоваться. Какие же вы, мальчишки, бестолковые, ужас.

Взглянув в зеркало заднего вида, водитель с улыбкой отвел глаза. Какие чудесные ребятки! Весь мир может хоть в преисподнюю проваливаться, а у них одно сплошное счастье, везде, где хочешь – от горизонта до горизонта. М-да, а где, кстати, в самом-то деле? Куда, точнее? Жалко, но ничего не поделаешь. Он хмыкнул:

– Прости, выпускник, что от дела отрываю, но на небеса моя карета не ездит, только по земле. Ты уточнил бы, куда двигаться? Парк большой, где там этот конный манеж, я не знаю.

– Так поехали вокруг парка, – отозвался Борис. – Пока стук копыт не услышим или ржание какое-нибудь. Мы ж не торопимся. Нас там будут встречать только через час. Хотя нет, уже через сорок минут. Не переживай, я перезвоню, уточню, если что.

Ночь летела навстречу, подмигивая желтыми глазами светофоров, в темных прогалах между которыми тут и там вспыхивали звезды петард и пушистые созвездия салютов. Город праздновал выпускной бал.

– Музыку вам поставить, молодые люди? – добродушно предложил водитель.

– А у вас какая есть? – уточнила Алена.

– У меня радио есть, – сообщил тот. – В нем много чего. Вы какую предпочитаете – нашу или заграничную?

– Мы предпочитаем… классическую. Соль-мажорный концерт для флейты с оркестром, например, – самым серьезным тоном произнесла девушка, стараясь не хихикать.

Шофер поперхнулся.

– Да ну ее, эту флейту. Оперу хорошо бы! «Ромео и Джульетта», например. В исполнении… да ладно, в чьем-нибудь, – подхватил Борис. – У нас на следующей неделе вступительные экзамены начинаются. В консерваторию, – важно добавил он.

– На класс виолончели, – вздохнула Алена. – В крайнем случае рояль…

– Нет, – отрезал Борис. – Ты как знаешь, Виолетта, а я на тромбон. Мне папа не простит, если я на тромбон не пойду.

– Дело твое, Арнольд! – сурово заметила девушка. – Только на этом наши отношения закончатся. В нашем доме даже слово «тромбон» не произносят…

Водитель от изумления (вот это выпускнички ему достались!) вытащил из-за козырька темные очки и нацепил их на себя – в первом часу ночи. И только после этого включил радио:

– Есть такая радиостанция, «Радио-классика» называется. Сейчас найду.

– Будьте так любезны, если вас не затруднит, – церемонно поблагодарили Борис и Алена, фыркая в кулаки.

Глава 9

За глаза подчиненные называли его просто Панкратом. Хотя в служебной жизни обращались только по званию – товарищ генерал. В приказах по управлению и в других служебных документах он числился Панкратовым Иваном Ивановичем, и всем, разумеется, было очевидно, что это не настоящие имя и фамилия. Настоящее имя Панкрата было известно считаным людям. В частности, тому, кого Босс именовал Полковником. Еще бы ему не знать – столько лет (да, собственно, уже десятилетий) плечом к плечу – так же они брали штурмом дворец Амина. Тогда у каждого был свой позывной: у генерала «Панкратова» – «Другой», у Полковника – «Тихий». Та война закончилась, а привычка осталась.

Полковник «Тихий» единственный из всего управления мог приходить к генералу «Другому» в любое время. И без доклада.

Сейчас он прошел мимо адъютанта в приемной, не останавливаясь, лишь сухо кивнув на ходу. Адъютант, немолодой капитан, поперхнулся чаем, вытянулся в струнку и отдал честь.

– У себя? Один? – уточнил Полковник, берясь за массивную ручку двери в кабинет начальника управления.

– Так точно! – стакан с чаем капитан испуганно сунул на подоконник, за штору.

– Чаем сыт не будешь, – усмехнулся Тихий. – Иди в буфет, поужинай нормально. Полночь скоро. Я генералу скажу, что тебя отпустил.

– Спасибо, товарищ полковник! – выдохнул адъютант. И тихо, доверительно, добавил, показывая глазами в сторону кабинета: – Они, мне так кажется, отдыхать легли. Через два часа доклад по спутниковой связи ждем.

– Я понял. Свободны, товарищ капитан! – Тихий потянул дверь на себя. – Кстати, на заметку, – он хитро улыбнулся одними уголками губ, – если вы в буфете скажите Зинаиде Аркадьевне одну волшебную фразу, вам в кофе плеснут пятьдесят грамм отменного коньяку. Причем бесплатно.

– Какую фразу? – капитан растерянно заморгал.

– Мои ночи лучше ваших дней! Запомнил? Это что-то вроде пароля. И не торопитесь, у нас с товарищем генералом разговор предстоит долгий, – бросил он через плечо, проскальзывая в дверь.

«Как же он так неслышно все делает», – восхищенно подумал адъютант. Дверь – и та не скрипнула. Ниндзя, как есть ниндзя! Все они такие, оперативники со стажем. Капитан уже давно не мечтал об оперативной работе. Надо же – «Мои ночи лучше ваших дней». Надо проверить, в самом деле. Хотя этот врать не будет. А кофе с коньячком сейчас будет в самый раз.

Адъютант ошибался, генерал Панкратов отдыхать и не думал. Он сидел спиной к дверям в громоздких наушниках и с пульта листал на экране настенного монитора страницы с японскими иероглифами. Увидев в уголке экрана отражение вошедшего, генерал погасил экран, бросил наушники на стол и развернулся вместе с креслом.

– Какой ты все-таки тихий, старина! Тихий, как омут. В котором, как известно, водятся черти.

– Дело к полуночи, а ты чертей поминаешь, – хмыкнул Полковник. – Ну, здравствуй, Другой! А ты вот, как всегда, другой. Японский решил подучить?

– И тебе не хворать, Тихий! Дневники Рихарда Зорге перечитываю, хорошо мысли прочищает. Судя по суровому выражению твоего лица, у тебя хорошие новости. Может, тогда распорядиться? По поводу пропустить по паре рюмок?

– Я уже отправил твоего цепного пса к Зине в буфет, – устроившись в кресле напротив генерала, Тихий кивнул на погашенный монитор. – Мысли – хорошо, а японский теперь никому не интересен. Теперь будем учить чеченский.

– Неужели ты нашел?! Твой предыдущий кандидат пока никуда не годится. Агент внедрения из него как из меня балерина. Способности к языкам у парня на нуле. Стены головой крушить – это за милую душу, а вот других талантов и в микроскоп не разглядишь, – разведя руками, генерал изобразил шутовской поклон. – Тут самые наши прогрессивные программы обучения бессильны. Видимо, в твоем любимом бойцовском клубе мозги растрясти ему успели основательно.

Полковник кивнул:

– Признаюсь, промахнулся. Оправданий нет. Тесты его ты видел сам.

В дверь осторожно постучали.

– Зиночка, милости просим! – крикнул генерал.

Пышненькая аппетитная шатенка, пристроив поднос на край стола, споро и аккуратно составила с него коньяк, рюмки и тарелочки с нарезанным лимоном:

– Вот, пожалуйста! – выложив возле «натюрморта» две полотняных салфетки, она удовлетворенно кивнула. – Все, как просили. Мои ночи лучше ваших дней!

– Спасибо, красавица наша! – генерал повернулся к старому другу. – Ты в курсе, что наша Зина не замужем?

– И я даже знаю, почему, – отозвался тот.

Буфетчица посмотрела на него с тревогой.

– Вы о чем, товарищ полковник?

Полковник глядел на нее сурово:

– Наше управление в связи с вашим холостым положением несет тяжелые потери.

Генерал, сдерживая смех, прикусил губу. У Зины округлились глаза:

– Какие такие потери?! – возмутилась она. – У нас все продукты свежие. Мы вон йогурты на второй день списываем, а то мало ли чего они там со сроком годности нахимичат.

Тихий нахмурился:

– Еда тут ни при чем. Я, Зина, совсем про другое, – он забарабанил пальцами по крышке стола.

Чтобы не расхохотаться, генерал сосредоточился на разливании коньяка.

– Дело в том, – хмуро продолжал полковник, – уважаемая Зинаида Аркадьевна, что многие наши молодые сотрудники…

– И не только молодые, – вставил генерал.

Тихий сокрушенно покачал головой:

– Да, к сожалению, и не молодые тоже. Так вот. Под впечатлением от вашей неотразимой прелести и полной недоступности, – он окинул ошеломленную буфетчицу мрачным взглядом, – они начинают выяснять между собой свои шансы на ваши руку и сердце. Вы что, не слышали? Четыре дуэли в офицерском общежитии за последние два месяца.

– Четыре чего? – Зинино лицо покрылось красными пятнами, глаза наполнились слезами. – Ну да, лейтенант Кострюков из шифровального отдела сделал мне предложение. Ну, типа замуж зовет. Я пока ничего не ответила.

– Вот вы не отвечаете, а они того, на саблях дерутся, – укоризненно покачал головой полковник. – Слава богу, все ранения не опасные.

– Все, хватит! – поднявшись, генерал встал, поцеловал вконец перепуганной буфетчице руку. – Зиночка! Простите этого пожилого балбеса. Это он так шутит по-дурацки.

Зина вытерла глаза фартуком:

– Стыдно вам, товарищ полковник!

– Я больше не буду! Честное пионерское! – Тихий отвесил буфетчице церемонный поклон.

– Пойду я, Иван Иванович, – все еще пошмыгивая носом, она двинулась к двери, но обернулась: – Кофе когда пить будете?

– Да кто ж нас знает! – усмехнулся генерал. – Вы приготовьте, я после капитана пришлю.

– Да как же это? – всполошилась Зина. – Остынет ведь.

– Ничего страшного, – успокоил ее генерал. – Остынет – холодный выпьем. И не обижайтесь на нас. Спасибо!

Когда дверь за бормочущей «холодный выпьют, выдумали» девушкой закрылась, друзья подняли рюмки.

– Давай к делу, хватит развлекаться! Тоже мне, тихий он! – генерал все еще посмеивался, но глаза его посерьезнели.

– Докладываю, – отозвался Тихий. – Есть один парень. Совсем молодой, только школу закончил. И это плюс. Голова свежая, не забитая всякой чепухой. Физическая форма потрясающая. Если его оставить у этих деловых, ну, в клубе, через полгода станет звездой. Если не сломают, конечно. Сам знаешь, какие там нравы. По-любому надо его к нам брать.

Генерал приподнял бровь:

– И никаких минусов?

– Да ну, как же без минусов, – Тихий пожал плечами. – Психика неустойчивая, он же мальчишка совсем. Это раз. Второе – в армию он не идет, белый билет. Причем со здоровьем там все отлично. Но у него есть брат, близнец, а у того астма. Вот они на двоих и устроили себе общую болезнь.

– И что, мы не можем это разоблачить и просто его призвать?

– Можем, – согласился полковник, – но не будем. Мы на этой семейной тайне можем сыграть.

– Хорошо, так действительно лучше. Что еще?

Тихий озабоченно вздохнул:

– Самое главное… Плесни-ка еще!

– Подожди, я сам скажу, – пододвигая собеседнику наполненную рюмку, генерал хитро прищурился. – Юноша у нас играет в Ромео? Угадал?

– Да не играет, в том-то и загвоздка. Все взаправду. Я видел их вместе, с его Джульеттой. Редкий случай для нашего бесстыжего времени. Очень трогательные молодые люди. Он и в бойцы из-за нее в основном подался. Деньги ему нужны, чтоб совместную жизнь обеспечить. Родители-то Джульетты – алкаши беспробудные.

– Так мы же можем ему помочь… – генерал задумчиво пожевал лимонную дольку. – Если он действительно так нам подходит… В конце концов, финансирование операции по внедрению агента в отряд Салаудди контролирую лично я. И деньги – совсем не главный тут вопрос. Пока мы теряем наших лучших агентов…

– Есть еще один… минус, – неохотно сообщил полковник. – Как уговорить. Мы для него – самые страшные враги.

– Что ж так? Книжек начитался или?

Тихий кивнул:

– Или. Его отец. Талантливый и перспективный художник. Был. Продал несколько работ на запад. Да еще и письма всякие такие подписывал. В общем, обычная история для тех лет. Кухонный диссидент. Ну, и попал под раздачу.

– И что в итоге?

– Да как обычно. С кого-то как с гуся вода, а он талант, тонкая натура. Запрессовали. Довели до психушки. И близнецы про все это знают. Так что у них на все наше ведомство преогромнейший зуб. Отцу жизнь загубили, не хухры-мухры.

Советское время агент Тихий вспоминал не столько с отвращением, сколько с недоумением. Многого, ох, многого он тогда по молодости лет не понимал. И в стране, и, что греха таить, в собственной службе. Просто честно исполнял приказы. Хотя многие начальники ему откровенно не нравились, даже пугали. Особенно те, кто приходил «на идеологическое усиление» из партийных органов. Вроде когдатошних комиссаров в армии. Большинство таких «комиссаров» ни уха ни рыла не смыслили в оперативной работе, потому распоряжения отдавали – тупее некуда. Дураки везде есть, успокаивал он себя. Но служба на то и служба, что приказы не обсуждаются, уж тем более не осуждаются – исполняются. Какими бы идиотскими они ни были. Ох, лучше не вспоминать. Насмотрелся он и в Афгане, и в Анголе. Каких ребят они теряли! Теряли просто из-за того, что какой-нибудь столичной штабной шишке что-то эдакое с пьяных глаз примерещилось.

Много позже, когда сам стал старшим офицером, получив в свои руки власть над десятками, а потом и сотнями подчиненных, он, памятуя о том горьком опыте, дал себе что-то вроде зарока: главное – сберечь жизни своих ребят. Да, наша служба, как там говорится, и опасна, и трудна, и от смертельных заданий никуда не деться. Но если ты и сам за своих ребят готов голову положить – хоть буквально, хоть перед вышестоящим начальством, – когда ты всех их знаешь, кто чем дышит, тогда и они за тебя пойдут в огонь и в воду. Потому что всем нутром чуют – зря не пошлют.

Да, того парнишку, что он вытащил недавно из клуба, посылать нельзя никуда. Сперва-то он казался ох каким перспективным, а на деле… Нет, не потянет парень тонкой оперативной работы, моментально проколется. Чеченцы – из тех, что в царские времена звали «немирными», у которых, кроме «убей белого» и «набей карман», других стремлений нет – наловчились определять засланных «кротов» каким-то звериным чутьем. Впрочем, это можно не только про чеченцев сказать – про любых бандитов. Чутье на «контору» у них у всех и впрямь звериное.

Но с Борисом все-таки имеет смысл попытаться. Отчаянный, драться готов хоть с дюжиной соперников – про такого никто не подумает, что «засланный» казачок. Рубаха-парень, для которого главное – ввязаться в схватку, а там хоть трава не расти. А легенду мои аналитики ему отличную придумали. Только Другому про нее говорить пока рано – поглядим, как вербовка пройдет.

– И как же ты собрался его переубеждать? – довольно скептически поинтересовался Другой. – Какие у тебя аргументы против сломанной судьбы его отца?

Тихий вздохнул:

– Ситуация жесткого выбора. Тем более у него и так сейчас момент в жизни переломный, к серьезному выбору он готов. Ну… насколько можно быть готовым в таком возрасте. Сделаем так, что для него на карту будет поставлено все: родители, брат, любимая девушка… Думаю, он выберет правильно.

– И как ты собираешься… – Панкрат медленно водил пальцем по краю коньячной рюмки. Стекло сперва попискивало, а потом выдало целую мелодию, вроде птичьей трели. – Про «все на карту» я понял. Конкретные идеи есть?

– Есть одна, – неохотно сообщил полковник. – Подловатенькая, правда. Но по-другому, видимо, не получится, – вздохнув, он поморщился. Именно в такие моменты ему хотелось послать к черту всю свою работу. А то очень уж тошно. Но тошно не тошно, а необходимо. «Моменты», к счастью или к несчастью, случаются реже, чем гроза посреди января. Исключительный, в общем, случай. Точнее, исключительный парень на глаза попался – никак нельзя такого упустить. Потому что на карту и впрямь слишком много поставлено. В том числе и жизни человеческие.

Генерал смотрел на друга не просто с сочувствием – с пониманием. Банальная фраза «а совесть мучить не будет?» так и не сорвалась с языка. Потому что чего воздух колыхать – будет мучить, еще как будет. Ему ли не знать. Она ведь мучает даже когда ты и не виноват вовсе. Он вспомнил, как Тихий, тогда еще зеленый совсем лейтенантик, вызвался сопровождать «груз 200» – тело их командира взвода – молодой вдове, вдобавок еще и беременной. Могли ведь тогда тыловика какого-нибудь отправить, которому что цинк везти – что картошки мешок. А Тихий написал рапорт – прошу, мол, и все прочее. Стыдно ему стало, что злую весть принесет несчастной девчонке чужой равнодушный человек. Другому, когда он прочитал рапорт, тоже стыдно стало… Теперь вот регулярно на годовщину к вдове приезжают. А мальчишка, оставшийся сиротой еще до появления на свет, уже сам лейтенант. Давно, кстати, в Рязань не звонил, надо бы узнать у начальника училища, как там наш вояка Алешка…

– Ну и чего ты на меня уставился, как на приговоренного? Беспокоишься, как бы меня совесть не загрызла?

«Вот черт проницательный, – подумал генерал, – прямо мысли читает».

– Ну так не беспокойся, – хмыкнул Тихий. – Не загрызет. Я ведь разрешение на операцию у тебя буду спрашивать. Так что ответственность на тебе, пусть твоя совесть тебя и грызет.

Шутка, хоть и горькая, немного разрядила атмосферу.

– Ну ты, Тихий, и ушлый фрукт! – генерал усмехнулся. Что он, в самом-то деле. Вдвоем даже ту ответственность, что выглядит неподъемной, вынести можно. Тем более что особого выбора и нет, хочешь не хочешь, а ответственность на себя брать придется, потому что больше некому. Жизнь не спрашивает, в какой грязи нам приятнее вымазаться. Она просто ставит перед фактом. – Давай выкладывай.

– Ты бы уже насчет кофе распорядился, а? А то наша милая Зиночка его, небось, уже в десятый раз заваривает. Мысль о том, чтобы подать холодный, ужаснула ее, кажется, больше, чем сообщение об офицерских дуэлях. Все равно сегодня никаких подробностей тебе излагать не стану. Нечего пока излагать. Надо кое-что еще додумать.

– Додумай, додумай, – хмыкнул Панкратов. – Думать – вообще занятие полезное. И почти безопасное. Потому что времени у нас с тобой осталось месяца три, не больше. А то и меньше. Информация о большом теракте, который готовит банда Салаудди, железная. Груз к ним идет аж по трем маршрутам. Но это, увы, практически все, что нам известно. Так что наш человек в его окружении должен быть… не скажу «еще вчера», но сам понимаешь.

– Значит, надо успеть, – полковник пожал плечами, словно поудобнее устраивая на них взваленный груз.

– Кстати, а как фамилия твоей «находки»?

– Козырев. Борис Козырев.

Генерал неожиданно заинтересовался:

– А по батюшке?

– Борис Сергеевич.

– Угу. Отца, стало быть, Сергеем кличут. Сергей Козырев, надо же…

– Знакомый?

– Поглядим. Козырев – не Иванов, конечно, но фамилия не самая редкая.