Текст книги "Имитатор. Книга первая. Увертюра"

С более чем сомнительными перспективами. Издание на этом еще и бесплатную рекламу заработает.

Может, они хоть в самом тексте что-то «не то» сказали?

Открыть разворот она не успела.

– Вершина, к Петру Ильичу!

Секретаршу Чайник сменил сразу, как только завершил обустройство кабинета.

Бессменная и, главное, всеми любимая Тамара Терентьевна отправилась дорабатывать оставшиеся до пенсии месяцы в архив, а на ее место уселась длинноногая большеглазая Анжелика.

Тамару Терентьевну было жалко. Арина сгребла со стола папки, фототаблицы и даже листы с собственными невнятными каракулями, сунула в нижнее, почти свободное отделение сейфа, лязгнула дверцей.

– Молодец! – непонятным голосом похвалил Киреев. – Соблюдаешь инструкции.

– Ну не выгонять же тебя из кабинета. А вдруг проверка явится?

– Угу. Или налет злоумышленников. Меня кирпичом по кумполу, а документы украдут! И продадут за тыщу мильёнов двадцати бандитским группировкам и пяти вражеским разведкам. Да иди уже, а то Чайник из тебя чучело набьет.

* * *

Арина молча разглядывала собственные ногти, лишь бы не поднимать глаз на разгневанное начальство. И главное, чтоб не видеть сногсшибательной элегантности кабинета. Ногти были гораздо хуже, чем у Анжелики.

– Вот это что такое? – Чайник помахал перед ней развернутой газетой. «Питерский Вестник», кто бы сомневался. – Что это? Что ты этой журналистке наговорила?

– Можно?

– Давай, давай, полюбуйся!

Фотографию на разворот поставили ту же, что на первую полосу, разбавив текст и еще несколькими снимками – историческими. Арина пробежала глазами по строчкам – наискось. Текст был, по правде говоря, ни о чем. Авторша – ее фото красовалось в правом верхнем углу – пыталась проводить параллели с самыми известными «маньяками». Был тут и Чикатило, и Джек Потрошитель, и Зодиак, и Берковиц, и Тед Банди. Даже почему-то Уна Бомбер и Ледяной человек Куклинский, который и вовсе был киллером. Вот уж где имение, а где вода, подумала Арина. Наобум повыдергала из википедии серийных убийц и давай строчить. Ну по крайней мере она не называет этого убийцу Красильщиком, как многие другие. И, что еще лучше, судя по перечню «параллелей» журналистам еще не известно, что жертв не насиловали. И чего Чайник так взбеленился?

Хотя она понимала – чего.

Пакость была в том самом вопросительном знаке, которым заканчивался подзаголовок «Следствие в тупике». В самом же тексте журналистка, пройдясь по «упорному молчанию», писала: «Создается впечатление, что следствие не то топчется на месте, не то зашло в тупик. И всем нам, разумеется, очень хочется, чтобы впечатление это было ложным». Не придерешься.

– А что, собственно? – Арина как бы удивленно подняла брови. – Насочиняла эта, как ее… Регина Андросян, нарассказывала сказок, вот и все. Я с ней даже не разговаривала. Все звонки же на приемную переключаются.

– Стрелки переводишь? – сморщился Чайник и взревел. – Анжелика!

Та возникла на пороге так быстро, словно подслушивала под дверью.

– Видела? – Чайник показал ей газету.

– Разумеется, видела, Петр Ильич.

– Кто перед этой Андросян язык распустил?

– Никто, Петр Ильич. Журналисты звонят постоянно, я всем отвечаю «без комментариев». Эта девушка лично явилась, требовала встречи с ведущим следователем и с вами. Грозила законом о печати, о праве на информацию твердила, потом на жалость давить стала. Что у нее задание, что ее уволят, – Анжелика едва заметно, уголком рта улыбнулась.

– Что ты ей сказала?

– Ничего, Петр Ильич.

– Но она тут понаписала… Ты сама-то читала?

– Разумеется, Петр Ильич. Там нет ничего, предположения и домыслы.

– Но она пишет, что по Петербургу серийный убийца разгуливает!

– Три убийства по одной схеме – это серия, Петр Ильич, – бесстрастно констатировала Анжелика. – А что схема одна – не надо быть гением, чтобы догадаться, достаточно на снимки с мест посмотреть.

– И откуда же у них, у стервятников, снимки? – почти ласково спросил Чайник. – Кто пустил их на места?

Мысленно Арина почти аплодировала длинноногой красотке. Ну и что, что ногти! Не на рабочем же месте она их красит. Наоборот, говорили, что девчонка толковая, диплом юрфака не за красивые глаза получила. И с Чайником вон как умело обращается. Хотя работка у нее совсем не сахар: мало того, что начальник – тот еще жук, теперь и журналисты налетели. А она кремень, никому ни полсловечка. Даже про способ умерщвления жертв и то никто пока не пронюхал.

– Петр Ильич, – вмешалась она. – Никто журналистов на места не пускал. Но это же парк. А снимать не обязательно вблизи. Телеобъективы у них, понимаете? Видите, полосы и пятна? Это ветки и листья, только не в фокусе. С соседней аллеи, я так думаю, снимали, через кустарник.

– Она так думает! Вот откуда журналистка знает, кто дело ведет? Ты с ней все-таки трепалась?

– Нет, Петр Ильич, ни с этой Андросян, ни с кем-то еще из журналистов я не общалась, – кротко ответила Арина, подумав, что вообще-то прессконференцию надо было организовать уже давно. Или прессрелизы, что ли. Меньше вони было бы.

– И откуда они знают тогда про тебя?

– Фамилия следователя – не секретная информация, – по губам Анжелики опять скользнула все та же улыбка. Почти неуловимая – не придерешься.

– А про то, что следствие в тупике?

– Мы же брифинги не проводим, вот они и злятся.

– Брифинги им! Они тогда вовсе с цепи сорвутся. Ладно, иди. Я не тебе, Вершина!

Арина только вздохнула.

– Ты понимаешь, как тебе повезло, что такое дело в руки досталось? – продолжал бушевать Чайник. – Громкое! Пресса из кожи вон лезет, меня каждый день сверху трясут. Тебе все плюшки, мне все шишки. А ты ваньку валяешь?

Может, все-таки попробовать хоть что-то ему объяснить? А то «ваньку валяешь»!

– Я работаю, Петр Ильич. Но мы пока не понимаем смысл происходящего.

– Какой тебе смысл нужен? – перебил он. – У психа снесло крышу, он начал убивать, – назидательно сообщил он и взглянул на Арину свысока. Хотя она стояла, а он сидел.

– Не просто убивать. Эти трупы – это ведь явно послание.

– Послание? И о чем же?

– Вот это я и пытаюсь понять.

– Вместо того, чтобы просто работать. Работать надо, Вершина, а не в умствованиях расслабляться. Азбука ведь! Где свидетели?

– Опрашиваем, Петр Ильич. Собачников, бегунов, окрестных жителей… Пока ничего.

– Не может быть, чтобы этого придурка никто не видел! Труп – не кошелек, в карман не спрячешь.

– Пока ничего, Петр Ильич, – повторила она.

– Значит, надо с другой стороны зайти! Мне что, всему тебя учить? Надо опросить ведущих психиатров, наверняка этот тип на учете состоит. Вот пусть специалисты и скажут, чей это почерк. А ты умствуешь. Послание, видите ли! В посланиях больного рассудка разбираться – дело психиатров, когда он в наших руках окажется, а твое дело – выловить этого ненормального. А не в бирюльки играть. Вон посмотри, какой у Савельева выход, поучись, как надо над делами работать! А ты все какой-то высший смысл ищешь.

Вот и славно, устало подумала Арина, раз про Савонаролу вспомнил, значит, орать будет еще минуты две, не больше.

* * *

Киреев, вольготно развалясь в ее кресле, жонглировал крошечным пестрым мячиком. В следующую секунду Арина поняла, что это не мячик, а потерянный два часа назад кубик Рубика.

– Ты где его взял? Это мое!

– Ну не мое же, – фыркнул опер, восставая из кресла. – Ключи давай!

– К-какие ключи?

– Кольцо, на котором эта штука у тебя висела.

Почему-то она послушалась. Отдала, правда, не всю связку, только колечко, с которого сиротливо свисала петелька от кубика.

Киреев насадил кубик на шпенек, снял, буркнул «тут когда-то резьба была, а теперь только на клей», выудил из очередного кармана яркий тюбик, сосредоточенно нахмурился и через минуту положил кубик – уже с петелькой – на стол:

– В принципе, минут пятнадцати достаточно, но я бы посоветовал для полной гарантии его до завтра к ключам не цеплять.

– Где ты его нашел?

– Чего его искать? Посветил фонариком по углам и увидел.

– Фонарик – обычный элемент снаряжения опера? – довольно язвительно осведомилась Арина и сама на себя рассердилась. – Ну да, не подумала. А клей? Тоже из серии «будь готов – всегда готов»?

Киреев засмеялся:

– Однажды подметкой за гвоздь зацепился, пришлось с раззявленным башмаком часа два бегать. Мало, что неудобно, так на улице минус пятнадцать было, повезло еще, что ничего не отморозил. Ты чего морщишься? Чайник тебя что, не только словами лупцевал?

– Спину потянула, когда кубик искала, – она повела плечами – от лопатки к шее постреливало. – Ладно, пройдет, пустяки.

Хмыкнув, он обогнул стол, встал за спиной, принялся разминать ей плечи и затылок.

Это было так приятно, что Арина сказала почти ехидно:

– Ты у нас, смотрю, и швец, и жнец, и на дуде игрец?

– Я опер, Вершина, – довольно равнодушно ответил он.

Его здоровенные, футбольный мяч поместится, ладони Киреева были при том на изумление изящными: узкие, с длинными «музыкальными» пальцами. Очень нежными.

– Спасибо, Ир, – благодарно кивнув, Арина, прерывая колдовство, отстранилась.

Он выбрался из-за ее спины, плюхнулся на «свидетельский» стул напротив.

– Сильно взгрели?

– Да как обычно…

– Я тебя ожидаючи проглядел статеечку, – он помахал газетой.

– Материал, – автоматически поправила Арина. – Журналисты говорят не «статья», а «материал».

– Да и леший с ними. Главное, что там пусто. А то я было испугался, начал прикидывать, какая из контор течет, ваша или наша. Но, похоже, до журналюг никакие подробности еще не дошли.

– Угу. То-то блогеры наперебой изгаляются: тут тебе и каннибализм, и некрофилия, и вампиризм, и черт знает что еще.

– И Ганнибала Лектера через слово поминают. А кто пообразованнее – парфюмера, про которого тот мужик написал с непроизносимой фамилией.

– Зюскинд.

– Точно. Идиоты, короче. Вот им будет разочарование, когда широкой публике станет известно, что убийца не насилует своих жертв, кожу с них не снимает, кровь не сцеживает, даже не душит.

– Как по мне, лучше бы душил. Это быстрее, чем умирать от обезвоживания.

– Тоже верно. А еще милосерднее – выстрел в голову. Ну так чего?

И тут до Арины наконец дошло, что Киреев явился сегодня вовсе не ради глупой газетки или починки ее, Арининого, брелока. Она вскочила было, но кресло поехало, стукнуло ее под коленки, и Арина плюхнулась назад:

– Что? Что узнал?

Но вредный опер, демонстративно развалясь на свидетельском стуле, ухмылялся:

– А сплясать за новости?

– Иди ты!

– Злая ты, Вершина! Нет бы развлечь опера, который в погоне за информацией ноженьки сносил по…

– По самые гланды! Говори уже!

– Итак. Первая девушка…

– Господи! Опознали наконец?!

– Я не господи, но ход твоих мыслей мне нравится. Слушать будешь?

– Молчу.

– Первая девушка, в смысле которую первой нашли, это у нас Фанни Ланге.

– Француженка, что ли?

– Молчит она! Вполне русская девушка. Из Прибалтики приехала. Работала в цветочном салоне «Флоренция», который принадлежит ее какой-то там тетке. Нет, в полицию обратилась не тетка, а подружка девушкина, тоже цветочница.

– Опрашивал?

– Решил, что ты сама захочешь. Ах да, ни по месту жительства, ни по месту расположения цветочного салона притяжения к месту выкладки тела нет.

– Почему-то меня это не удивляет…

– Меня почему-то тоже. Слушай дальше. Вторая у нас была Доменика Смирнова.

– Доменика? Слушай, может, он на диковинных именах зациклен?

– Поймаем – спросишь. Доменика Смирнова трудилась в банке менеджером по работе с клиентами. Мать с новым мужем живет в Финляндии, заявление подали коллеги.

– Опрашивал?

– Ответ аналогичный.

– Давай прямо завтра с утра по свидетелям поедем?

– С утра так с утра, как скажете, мэм.

– Притяжения к месту тоже нет?

– Не-а.

– Ничего не понимаю. Бывает хоть тень мысли, а у меня перед глазами пусто. Не вижу логики.

– Ну так псих же явный, откуда там логика.

– Вот и Чайкин мне то же самое талдычит: хватит этих ваших интеллектуальных извращений, работайте! Логика всегда есть. Только у психов она такая, сам знаешь, кривая. Но я никакой не вижу. Ну кроме того, что жертвы более-менее одного типа. Ну и оформление… неподражаемое. Если бы не это, никто никогда эти трупы бы не объединил. Раз убийца такой яркий перформанс устраивает, значит, что-то такое у него в голове их всех объединяет.

– Но…

– Да говорила я с психиатрами! Только руками разводят. Стопроцентной гарантии нет, конечно, но почти наверняка среди тех, кто уже на учете, нашего гаврика нет. Говорят про манифестацию болезни. Ну это типа когда нормальный, нормальный, нормальный – ну, может, странный слегка – а после бум, и башня ку-ку. Дедуля там один чудесный совершенно, он мне на пальцах объяснял, что да как. Про послание это, кстати, он мне сказал.

– В смысле все это – это нам послание? Поймайте меня, если сможете?

– Не обязательно «поймайте меня», И уж точно не «если сможете». Тут что-то другое.

– В каком духе?

– Кабы знать! Тогда и ниточка появилась бы! Как у этих профайлеры в сериалах – красота. Раз-два, ищем мужчину средних лет, водит спортивный автомобиль, недавно развелся. Ну или наоборот – должна быть пожилая одинокая озлобленная тетка. Но я-то, черт бы их побрал, ни разу не профайлер. Насчет автомобиля мысль здравая, только как его искать – все равно непонятно. А вот насчет озлобленности я бы посомневалась. Он – ну или она, трудно сказать – не глумится над телами, даже как будто заботится. Понятно, что это для него своего рода куклы, но куклы не как квинтэссенция послушания, а скорее как символы и знаки. Ну как буквы, что ли. И секс тут вряд ли замешан. И контроль для него – не самоцель. Жертв своих он не мучает…

– Ничего себе не мучает! Смерть от жажды – одна из самых мучительных.

– Ну это, знаешь, как посмотреть. Это все-таки совсем не то, что как если бы от тебя заживо куски отрезали.

– Типун тебе на язык! Этого еще не хватало!

– Я о том, что вряд ли он получает удовольствие от самого процесса. Не знаю, почему он действует именно так, но, заметь, способ умерщвления намекает, что смерть – скорее цель, чем способ получить собственное извращенное удовольствие. Он не режет их, не жжет, не насилует, не ломает кости, не поливает кислотой…

– Брр, – опер демонстративно передернул плечами. – Прекрати.

– Ой-ой-ой, какие мы нежные. Как будто сам такого не видел никогда.

– То-то и оно, что видел. И чаще, чем хотелось бы. Эти-то девчонки все-таки… – он мотнул головой. – Нет, не то я говорю. Смерть есть смерть, неважно, каким способом.

– Кстати… Может, и способ умерщвления такой странный, что убить собственноручно он не то чтобы не может, но – трудно ему. Психологически или физически.

– Ну и не убивал бы.

– Предположу, что ему не смерть жертв нужна, а их мертвые тела.

– Гм. А говоришь – не профайлер. Вон как вживаешься, аж дрожь берет. Ну-ка, выдай еще что-нибудь эдакое… профайлерское.

– Иди ты! Сам можешь выдать. Ну… Он аккуратный. Предусмотрительный. Организованный. Все просчитывает. Он ведь не молотком по голове их убивал. От обезвоживания человек умирает от трех дней до недели. Если помещение сырое, а жертва не двигается, то и дольше. То есть где-то он свои жертвы держит. Но при этом – ни следочка нам не оставляет. Так что с интеллектом там все в порядке. Киношные профайлеры из этого обычно делают вывод, что убийца старше тридцати, но я бы поостереглась. Интеллектуальное развитие – штука такая, индивидуальная.

– Хочешь сказать, ему может быть и пятнадцать?

– Нет, пятнадцать все-таки вряд ли, подростковые гормональные бури не очень с аккуратностью и педантичностью сочетаются. Зато восемнадцать-двадцать – почему нет?

– Слушай, ты говоришь – куклы. А ты задумывалась, почему он именно эти парки выбрал?

– Господи! Я даже к карте религиозных сооружений пыталась это привязать. Очень уж ритуально вся эта пакость выглядит. Но нет, никакой такой закономерности не наблюдается. Мне почему-то кажется, что причина где-то на поверхности. Что-то бытовое. Может, по отсутствию камер наблюдения?

– Может, и так. Но! – Киреев поднял указательный палец. – Ты заметила, что все скамейки, на которые он трупы сажает, – одинаковые?

– То есть? Обычные парковые скамейки, две гнутых боковины плюс сиденье и спинка. Везде такие. Или… не везде?

Киреев уже пролез за ее спину, подвигал мышкой, потыкал в клавиатуру:

– Наблюдательная ты наша. Вуаля. Вот тебе парковые скамейки Санкт-Петербурга, любуйся.

Фотографий всезнающий гугл вывалил щедро. Изображенные на них скамейки и впрямь были разные. Даже если исключить те, что «работали» арт-объектами, и те, у которых не было спинок, все равно: вариантов конструкции имелось десятка два.

А вот три, выбранные в качестве пьедесталов для мертвых тел совпадали до деталей: гнутые темные боковины, широкая доска – сиденье, и пять горизонтальных брусьев – спинка.

– Ну надо же. Не задумывалась. Надо посмотреть, может, у них производитель один? Кто-то же их делает? Ну или кто-то же первоначальный эскиз рисует? Это можно выяснить?

– Да можно, почему нет. Займусь. Думаешь, это имеет значение?

– Вообще-то это была твоя идея. Но чем черт не шутит. Может, это та самая ниточка, за которую удастся потянуть. Две одинаковые скамейки – несерьзно, а вот три…

– Кстати, о разных районах, – задумчиво проговорил Киреев. – Почему дело в город не забрали? По идее, должны были уже спецгруппу организовать, а ты все в одиночку ковыряешься. Чего так?

Арина пожала плечами:

– Черт их знает.

– Аппаратные игры? – предположил Киреев.

– Скорее всего. Такое дело должна была уже бригада следователей вести. Чайник, небось, постарался.

– Ему-то зачем эта головная боль?

– Для карьеры, для чего ж еще. Когда мы этот клубок распутаем, представляешь, какие ему лавры достанутся?

– Когда? Или если?

– Очень надеюсь, что когда. Иначе как работать? Так что считай, нам просто так повезло. Ну или не повезло. Что первый труп на нашей территории оказался. Так-то его охотничьи угодья, получается, весь город. Внешность? Жертвы все стройные, невысокие – но это может быть критерием, а может и не быть. Не понимаю, как он их выбирает? Почему именно этих?

– Он? Или может быть и она?

– Да может, конечно. Но мне кажется, что все-таки он. Трудно представить, что такое могла бы сотворить женщина.

– Я тебя умоляю! Бабы такое творят, что мужику даже в кошмаре не пригрезится. Немногие, это да, но уж если у бабы крышу сорвет, она такой ужасный ужас выдумает, никакой Чикатило и Джек Потрошитель ей в подметки не пригодятся.

– Да я не про жестокость. Сам подумай. Это же физически тяжело, трупы таскать. Может, кстати, именно поэтому все жертвы худенькие и невысокие. Но даже пятьдесят кило – это ничего себе груз. Я за себя даже и не скажу: подниму или нет.

– На машине?

– В машину труп сам не запрыгнет. И в парки машина не въезжала. Возле скамеек нет автомобильных следов. Только самые обычные.

– Ну да, точно не баба. Хотя… бабы тоже всякие бывают, некоторые и Шварценнеггеру дадут прикурить. В наш зал одна такая ходит. С тебя ростом, ну… чуть повыше, но такая же худая, а жмет два своих веса без напряга. Слушай, а может, их двое было?

– С таким модусом операнди? Это ж тебе не случайное убийство в результате, как в протоколах пишут, «личной неприязни, возникшей на почве совместного распития спиртных напитков». Там труп могут и трое вытаскивать, да хоть четверо. А тут… Как гласит великий мультик, это только гриппом все вместе болеют, а с ума каждый по отдельности сходит.

– Может, один псих, а другой ему помогает…

– Почему?

– Из страха, из любви, из-за денег… Мало ли…

* * *

Где-то на столе тренькнул Аринин мобильный. Она принялась раскапывать бумажные завалы, задела карандашный стакан, тот покачнулся, опрокинулся, покатился к краю стола.

Киреев ловко подхватил беглеца, водрузил на место, а второй рукой одновременно выудил из-под бумаг телефон:

– Держи.

Смска была от Виталика. Коротенькая, три вопросительных знака – и все. Ах ты ж, черт! Вечер уже!

Раньше муж регулярно забирал ее с работы, но в последнее время это случалось все реже и реже. Сама виновата, нечего до ночи тут торчать! Надо было хотя бы позвонить! А сейчас – немедленно, немедленно!

– Солнышко, – жалобно затараторила Арина, когда в теплом пластмассовом тельце прозвучало такое родное, чуть хрипловатое «алло». – Прости, я заработалась совсем, часов не наблюдаю. Счастья, впрочем, тоже. Ты уже дома?

– А ты как думала? – буркнул он несколько недовольно, но тут же смягчился. – Хочешь, чтобы я приехал за тобой?

– Да ладно, доберусь, не маленькая, чего тебе дергаться. Отдыхай.

– Собирай тут все и пошли, – скомандовал Киреев, когда она, вздохнув, сунула телефон в карман и растерянно оглядела заваленный бумагами стол.

– Куда?

– Куда-куда, на кудыкину гору! Бумаги в сейф сунь, прямо кучей, я видел, у тебя снизу пусто, завтра разберешь. А тебя – домой. Отвезу.

– Кир, ну что ты! – Арина смутилась, хотя забота была приятна. – Сама доберусь, не инвалид.

– А я, может, еще не все вопросы прояснил. Вот по дороге и поговорим.

Когда они уже устроились в машине, Кир, мягко тронув с места, спросил как ни в чем не бывало, словно и не было этой вынужденной паузы в разговоре:

– Про аккуратность и организованность – абсолютно согласен. Про отсутствие напарника – пока не понял. Но ты мне скажи, как вообще профайлеры эти самые портреты составляют?

– Да в основном на базе статистических данных. Но меня, если честно, статистические предположения никогда серьезно не впечатляли. Про тех серийников, у которых в подкорке сексуальные мотивы сидят, там еще что-то с чем-то стыкуется. Ну то есть, когда мотивы убийств эмоциональные, точнее, чувственные. Когда злодей от убийства ловит кайф. Причем кайф этот сродни сексуальному. Сильно сродни, только с обычным сексом у персонажа что-то не так, что-то не получается.

– Импотенты, что ли?

– Да всяко бывает. Если импотенция, то убийство заменяет половой акт, если нет, становится его кульминацией, причем и собственно секс завязывается на насилие, не обязательно физическое, бывает и психологическое. Ой, это длинная тема, там не столько физиология, сколько внутренняя жажда контроля. Но у таких убийц действительно просматриваются кое-какие закономерности: высока вероятность, что рос злодей в неполной семье, при авторитарной матери, в детстве мочился в постель, а после любил что-нибудь поджигать и крылышки бабочкам отрывать. А если злодей – невыявленный шизофреник, который внешне нормальный, но у него в голове голоса живут, которые велят убивать, что тогда?

– Тогда это совсем другая статистика.

– Вот-вот. И это, похоже, наш случай.

– Но почему он нигде на учете не числится?

– Если речь о шизофрении – а это тоже не факт, там много чего может быть – то манифестация обычно наступает где-то в двадцать, двадцать пять лет.

– То есть наш тип просто еще слишком молод, чтобы успеть попасть в поле зрения психиатров?

– Есть такая вероятность.

– То есть ты пытаешься понять, что у него в голове?

– Что ж делать, если материальных улик кот наплакал. Но, скажу честно, не очень у меня получается. Как вжиться в голову, где все наперекосяк, включая логику, если в твоей собственной голове прочно живет здравый смысл, усугубленный к тому же профессиональным опытом. Очень трудно притвориться, что их нет.

Некоторое время они молчали.

Где-то там, думала Арина, на одной из этих улиц, за мирным на первый взгляд фасадом, Имитатор удерживает свою очередную жертву. Подходящих заявлений о пропаже, правда, пока нет, но то-то и оно, что пока. Отсутствие заявлений не значит, что ни одна девушка больше не пропала. И даже если так – значит, сейчас он выслеживает очередную жертву.

Но в салоне «тойоты» было так спокойно, так не хотелось думать ни о каких ужасах…

Арина отстраненно глядела в окно, за которым неслись фонари, витрины, окна домов, другие машины. Почему-то эта череда огней напоминала симфонический концерт. Фоновая темнота – это тишина в зале. Когда музыканты играют, никакой тишины, конечно, нет, но она тем не менее присутствует. И на ее фоне – сложный, многослойный звуковой узор. Или световой. Расставленные через равные промежутки фонари – это ритмические басы. Многочисленные разноцветные окна, плетущие свою мелодию – группа струнных. Проносящиеся мимо фары и габаритные огни – духовые, от фаготов до флейт. Забавно. Музыке ее учили давным-давно, а знания не просто остались, но еще и активно участвуют в ассоциативном ряду. Городские огни – симфонический концерт, надо же до такого додуматься. Витрины… А вот черт его знает, чему в этой схеме соответствуют витрины…

Прямо перед носом машины через дорогу метнулся скелет – очень яркий в сгустившихся сумерках, сияюще-белый, даже чуть зеленоватый.

Головы – в смысле черепа – у скелета не наблюдалось.

– Ч-чтоб тебя! – Кир ударил по тормозам, двинул руль.

Скелет, благополучно ускользнувший от несшейся прямо на него машины, метнулся в ограждавшие дорогу кусты. Не то акация, не то боярышник, в темноте Арина не могла разобрать.

– Ну ты у меня дошутишься! – опер выскочил наружу в тот же самый момент, как машина, недовольно взвизгнув, притерлась к поребрику.

– Кир, ты чего? – робко поинтересовалась Арина. Она-то подумала, что бегающий по дороге скелет причудился ей в полудреме. Если городские огни – симфонический оркестр, почему бы ему не играть рахманиновский «Остров мертвых»? И дирижер в виде сияющего скелета – очень в тему. Но если Киреев затормозил, да еще так резко, и ринулся наружу – значит, скелет настоящий.

Она выглянула из машины: возле кустов возилось что-то темное, большое.

Осторожно вылезла из машины, сделала в ту сторону шаг, другой…

– Куда выскочила? – остановил ее Киреевский возглас. – А впрочем… Иди, полюбуйся. Красавец, а?

У «скелета» имелось лицо – простоватое и, как показалось Арине, очень молодое. Парень растерянно моргал, щурился – Киреев развернул его к свету фар.

В скорченном состоянии «скелет» превратился в невнятную мешанину светящихся полос и пятен. Киреев несильно шлепнул по взъерошенной макушке какой-то темной тряпкой:

– Балаклаву нацепил! Всадник без головы, чтоб его!

– Ладно тебе, Кир, ничего же не случилось. Мальчишка, дурак, мозгов нет, а развлечься хочется, вот и придумал шутку, решил, что это смешно. Может, в кустах еще кто-то сидит, для ютуба ролик снимает.

– Если и был, то уже сбежал. Смешно им! Ты представь чувства водителя, когда перед капотом не просто шальной пешеход, а такое вот явление возникает. А если за рулем пожилой человек? Он же может в одночасье на небеса отправиться. Значит, так, – он тряхнул «скелета» за шкирку. – Пока кто-то от твоих шалостей инфаркт заработает или в столб врежется, я ждать не буду. Я сам из убойного, но у меня знакомых навалом, и участковых, и патрульных, и прочих. Еще раз увижу или пожалуется кто – злостное хулиганство тебе обеспечено. Обещаю. То есть не на пятнадцать и не на тридцать суток тебя закроют, а по-настоящему. Понятно тебе?

«Скелет» кивнул.

– Давай снимай это свое… барахло, – распорядился опер.

– Так я ж… – попытался возразить незадачливый шутник.

– Ничего-ничего, если голый останешься, дам тебе тряпочку замотаться.

Поводя плечами, «скелет» принялся сдирать с себя эластичный черный комбинезон с намалеванными светящейся краской костями. Под ним оказались плотные трикотажные шорты вроде тех, в которых бегают-прыгают легкоатлеты, и такая же майка.

– Вот и умница, – хмыкнул Киреев, когда устрашающее облачение превратилось в кучку тряпья у его ног. – Можешь валить на все четыре. Но смотри, я твой портрет срисовал, если… – он погрозил пальцем в удаляющуюся спину, сгреб разрисованное тряпье в багажник, кивнул Арине. – Поехали. Шутники, чтоб их!

* * *

Превратив «скелет» в обычного, хоть и скудно одетого парня, следовательша и ее спутник сели в машину и уехали.

Не заметили!

Старенький грязно-белый фургончик тихонько тронулся, свернул во двор, проехал поглубже и снова остановился.

Из зеркала заднего вида сурово глядели глаза матери. Во взгляде читалось: что за безответственность, тебя на минуту без присмотра оставить нельзя! Ведь все, все могло рухнуть! Мало тебе, что твоя неуверенность, твои сомнения – любимая пища невезучести – твои страхи довели до полного, полного краха?! Теперь, когда нужно еще сильнее сконцентрироваться, ты опять вольничаешь?

Из-под надвинутой на лоб бейсболки струился пот. Мать была права. Зачем, ну зачем нужно было устраивать эту слежку? Никакого в этом смысла не было. Просто вдруг захотелось увидеть, где обитает эта самая Арина Вершина. Хотя никакой роли она в происходящем не играет! И не будет играть! По понятным причинам. Ни-ка-кой! Будь она умницей-разумницей или безмозглой куклой, тупо исполняющей служебные инструкции – не имеет значения!

Она никто. Эпизодический персонаж. Как тот кретин, что переодевался скелетом. Глупее и выдумать нельзя. По крайней мере, если смотреть со стороны.

Все, что непонятно, выглядит глупым. Или скорее бессмысленным. Глупое не может выглядеть угрожающим, а бессмысленное – может. Но и это не имеет значения. Значение имеет только общая картина. Чтобы она была идеальной, необходимо действовать точно по намеченному плану.

И не отступать от него, не соблазняться наблюдением за следовательшей.

И так из-за выскочившей непонятно откуда журналистки пришлось менять план буквально в последний момент. Если бы в то утро на глаза не попалась эта газетенка, все, все было бы по-другому.

Но – заголовок «Смерть играет в куклы» бросился в глаза, заставил посмотреть внимательнее. Возле невнятной фотографии, на которой только и можно было разглядеть, что слишком длинный нос, толстые, как гусеницы, брови да нелепый, завязанный почти над ухом, «конский хвост», стояло имя написавшей статью журналистки. Регина Андросян.

Да. Это было правильно.

В реальности, кстати, она совсем не похожа была на армянку. И нос оказался не такой внушительный, и брови обычные. Глаза и волосы темные, а в остальном – девушка как девушка. Плечи, правда, широковаты, но сама худенькая, так что общее впечатление было вполне удовлетворительное.

И мать не возражала.

Да, план пришлось менять срочно. Но оно того стоило.

* * *

– О! – раздался радостный возглас из глубин темноватой, типично питерской квартиры: вокруг кривоватого коридора, как листья на ветке, кучковались полторы комнаты, кухня, кладовка и прочие «удобства». Желтая от древности ванна, туалет с чугунным бачком, из которого свисала черная от старости цепочка с фаянсовой «грушей» на конце, – удивительно, но весь этот антиквариат работал вполне прилично. Равно как и холодильник «Север». Арина с удовольствием поставила бы вместо этого раритета какой-нибудь приличный агрегат с нормального размера морозилкой, но квартирная хозяйка почему-то панически боялась современной бытовой техники, даже электрические чайники приводили ее в ужас. А ведь казалось бы. Но морозил «Север» исправно, и Арина предпочитала не заводить конфликт на ровном месте. Не вечно же они с Виталиком на съемной квартире будут мыкаться, пока можно и потерпеть. Главное, они вместе, остальное, включая неудобного начальника, сущие пустяки!