Текст книги "Зеленая тетрадь"

Мне определенно нравилось, как она улыбается. Я украдкой посмотрел на ее руку – кольца нет. Разведена?

– А вы, Дмитрий, как отдохнули? – поинтересовалась Женя.

– Быстро, – усмехнулся я. – Так получилось, что пришлось прервать отпуск.

– Работа? – с пониманием осведомилась Женя.

– Она, родимая.

– А кем вы работаете? Если это, конечно, не секрет.

– Не секрет. Я хедхантер.

Не помню, писал ли я уже о том, что озвучивание моей профессии – это своего рода тест. Если человек выдаёт в ответ дурацкое «это как сайт?» или, ещё того хлеще, произносит с важным видом: «А, знаю, вы устраиваете людей на работу», то говорить с этим человеком мне не о чем. В лучшем случае он вообще не имеет никакого представления о нашем бизнесе, а в худшем – просто дурак.

Женя понимающе кивнула:

– Ясно. Находите редких специалистов и крутых профессионалов для солидных компаний, да?

Нет, ну просто очаровательная женщина. Да ещё, похоже, и неглупая.

– Наверное, это очень интересная работа, – задумчиво продолжала она. – Мне кажется, в ней есть дух романтики Дикого Запада. Вы как бесстрашный шериф, который отважно скачет по прерии в поисках какого-нибудь злобного бандита, грабящего поезда и дилижансы…

Я засмеялся:

– Ну, с персонажем вестернов я себя, конечно, не идентифицирую. Но в чём-то вы правы, адреналина в моём занятии хватает. Это и впрямь своего рода охота. Я ведь имею дело не с простыми людьми, а с теми, кто, как правило, уже занимает солидную должность и весьма неплохо зарабатывает. Порой получает и не зарплату, а доход с собственного неплохого бизнеса. И если я просто приду к этому человеку с улицы и скажу: «Иванываныч, а не хотите ли перейти на работу в такую-то компанию?», он, возможно, и слушать-то меня не станет.

– И как же вы выходите из положения? – интерес Жени выглядел абсолютно искренним.

– Каждый раз по-разному, ведь каждый человек индивидуален. Когда на примете появляется конкретная кандидатура, норовлю как можно больше узнать о нём. Чем он увлекается, где бывает, что ему можно предложить, чтобы действительно его заинтересовать. И это совсем не обязательно более крупная сумма, иногда человека можно соблазнить самыми неожиданными вещами. Недавно я переманил с места на место одного крутого программиста тем, что организовал ему доступ в закрытый яхт-клуб, о котором он давно мечтал.

– Ух ты! – не без восхищения проговорила Женя. – Тогда это уже больше похоже на работу не шерифа, а скорее частного сыщика. Как в детективных романах. Я очень люблю детективы, а вы?

– Тоже, – ответил я, ничуть не покривив душой. – А вы, Женя, чем занимаетесь?

– Ну, – она слегка смутилась, – моя профессия далеко не такая интересная, как ваша. У меня всё куда более прозаично: я переводчик.

– Ну, почему же прозаично. Это тоже интересно. И какой язык?

– Английский, французский, итальянский. Недавно начала – в духе времени – учить китайский, но им пока ещё владею не слишком хорошо.

– Да, я много раз слышал, что китайский язык очень труден, особенно произношение…

Наш разговор прервало появление стюардесс, развозивших в тележке напитки. Кирилл забрал свой томатный сок, не снимая наушники, и даже как будто ни на секунду не оторвав взгляда от окна. Мне оставалось только гадать, на что он с таким интересом уставился, ведь самолёт уже давным-давно набрал высоту и за иллюминатором виднелось только небо.

Женя попросила чай. Я хотел было заказать кофе, но вовремя вспомнил, что лечу экономклассом, а тут вряд ли можно рассчитывать на хорошее качество, и последовал примеру соседки.

– И где вы работаете, Женя, в какой компании или организации? – поинтересовался я, когда тележка с напитками, кажущаяся просто огромной в таком узком проходе, покатила дальше.

– Ни в какой, – снова с улыбкой отвечала Женя. – Я свободный художник. Это довольно удобно.

– Согласен с вами, – кивнул я. – Я тоже давно оценил все преимущества мобильности, когда ты не привязан ни к рабочему месту, ни к определённому времени.

– Ох, время – это моё слабое место, – покачала головой Женя. – Вроде бы работаю дома, времени на дорогу не трачу, а всё равно успеваю так мало…

– Ну, ещё бы, – понимающе кивнул я. – У вас ведь семья, сын-школьник… Да ещё и китайский учите.

– И дети.

– Дети? – не понял я. – У вас есть ещё дети, кроме Кирилла?

– Нет, Кирка – мой единственный сын, – объяснила она. – Я имею в виду свою волонтёрскую работу.

– О, так вы волонтёр! И где?

– В детском доме.

«В детском доме»… Твою мать, когда ж я наконец перестану вздрагивать от этих слов?

– Надеюсь, вы имеете дело не с особыми детьми? – спросил я, вспомнив свою первую студенческую любовь Наташу.

– Нет, – покачала головой Женя. – Боюсь, на такую работу я не гожусь. Для особых детей наверняка нужна специальная подготовка, а у меня её нет. Конечно, я занимаюсь самообразованием, постоянно читаю литературу по психологии, особенно по детской. Но тем не менее я совсем не профессионал в отличие от вас.

– Ну, в возрастной психологии я, скорее всего, куда меньший профессионал, чем вы, – вернул я комплимент. – Я ведь специализируюсь совсем в другой области. А вы, значит, работаете волонтёром с обычными детьми?

– Да. Практически каждые выходные в обычном детском доме, в Орехово-Борисове.

– Только в одном?

– Да. Знаете, я привязалась к этим детям, и они ко мне…

– И давно вы этим занимаетесь?

– Лет пять уже, наверное, как рассталась с мужем.

Значит, всё же развод.

– Мы расстались мирно, – продолжила Женя, – но всё равно после развода я почувствовала такую пустоту… Ну и вспомнила мудрое выражение, которое любила повторять моя бабушка: «Когда тебе плохо, найди кого-то, кому ещё хуже, и помоги ему».

– Вы потрясающая женщина.

– Да перестаньте. Такая же, как все. На самом деле многие хотели бы помочь сиротам, но обычно не знают, как это сделать. Чаще всего всё сводится к подаркам – а это ведь неправильно.

– Неправильно? – удивился я. – Почему? Всегда считал, что спонсоры, занимающиеся благотворительностью, делают хорошее дело… Хотя, возможно, вы в чём-то и правы. Ведь с точки зрения психологии их деятельность – это всего лишь попытка откупиться от проблемы. Своего рода компенсация чувства вины.

– Именно так, – кивнула Женя. – Люди не хотят думать о том, что интернатские дети не видят в этих подарках ценности. У них практически нет понятия «личная собственность». Тумбочки не закрываются, одной вещью пользуются все подряд, старшие и более сильные отбирают всё ценное у маленьких и слабых… Но дело даже не в этом. Дети привыкают, что подарки от спонсоров валятся на них, можно сказать, с неба. Представляете, на прошлый Новый год у нас каждый ребёнок получил не меньше пятнадцати килограммов конфет и даже не по одному, а по несколько смартфонов от разных спонсоров. Причём смартфоны подарили всем детям, вплоть до малышей, которые ими потом только что не в песочнице играли. Ну, скажите на милость, разве это правильно?

– Согласен с вами, – кивнул я. – Конечно, такого рода ситуации никак не смогут сформировать у ребёнка реалистичные представления о жизни.

Тележка стюардесс вновь загрохотала по проходу – везли обед.

– Одна из самых больших наших проблем, – продолжала Женя, – наверное, даже самая большая, как раз и заключается в том, что у детей, как вы это назвали, не формируется представление о реальной жизни. Ведь они вообще незнакомы с самыми элементарными вещами! Не умеют стирать, готовить, не говоря уж о том, чтобы планировать свой бюджет. В некоторых детских домах даже старшим ребятам постели стелют нянечки. Представляете – человек доживает до совершеннолетия, ни разу не вдев подушку в наволочку. Но бытовые навыки – это ведь не самое страшное, этому можно научиться. А вот психология… Детдомовские дети не умеют заботиться о других, признавать чужие личные границы и даже не понимают, зачем это нужно. У них весьма смутное представление о профессиях, они не думают о том, кем хотят стать, и не понимают, зачем вообще надо работать. Они ничего не знают о жизни за стенами детдома…

– Это печально, – не мог не признать я. – Конечно, такой ребёнок просто не имеет шансов стать гармоничной личностью. Он не может реализоваться ни в профессии, ни в чём-то ещё, просто потому, что ничего из этого нет в их системе ценностей. Кроме, возможно, семьи. Семью-то, насколько я понимаю, они все хотят, все мечтают найти родителей.

– С семьёй тоже всё не так просто, – вздохнула Женя. – Да, конечно, нет такого интернатского ребёнка, который не мечтал бы, чтобы пришли родители и забрали его в настоящий дом, в семью. Но беда в том, что эти самые дом и семью они тоже представляют себе весьма туманно. Ведь никаких наглядных примеров перед глазами нет! И когда воспитанники детдомов вырастают, женятся, обзаводятся собственными детьми, то они просто не знают, как надо жить в семье, как общаться, как растить собственных детей… А у многих и вовсе нет такой потребности. Она просто отсутствует.

– Но это-то почему? – удивился я. – Ладно, навыки семейных взаимоотношений у них не формируются, это я могу понять. Но ведь межличностное общение всё равно присутствует. Они растут в коллективе…

– В коллективе, но в замкнутом, – тут же подхватила Женя. – Одни и те же дети, педагоги, воспитатели. Круг общения домашнего ребёнка постоянно меняется, и он гораздо шире: семья, знакомые, воспитатели и товарищи по детскому саду, потом одноклассники, учителя, приятели во дворе, на даче, в кружках и секциях… В магазинах, в транспорте, в кафе, на отдыхе – везде, где ребёнок бывает, – он постоянно видит разные лица, сталкивается с разными формами общения. А наши воспитанники варятся в собственном соку бόльшую часть года… До тех пор, пока не наступают праздники. А это, с моей точки зрения, вообще ужасное время. Для спонсоров детский дом становится чем-то вроде контактного зоопарка. Детей вывозят на утренники, к ним приезжают толпы людей, вокруг ребёнка куча незнакомых взрослых, и все общаются с ним как с приятелем, обнимают, тискают, фотографируются с ним… А потом дядя или тётя, которые называют себя «другом» ребёнка, суют ему игрушку или конфеты и исчезают из его жизни навсегда.

Излагая всё это, Женя разрумянилась (что, надо признать, ей очень шло), говорила эмоционально и взволнованно. Не нужно было быть психологом, чтобы понять – тема разговора для неё очень значима.

– Простите, я, наверное, совсем вас утомила своей болтовнёй, – вдруг спохватилась она.

– Нет, что вы, Женя! – возразил я. – Мне очень интересно вас слушать. Я ведь совершенно далёк от этой стороны жизни, как и большинство людей…

Громыхающая тележка с едой наконец добралась до нас, и нам пришлось ненадолго прерваться. Я обратил внимание на то, что мы с Женей оба выбрали одно и то же блюдо – рыбу, хотя большинство остальных пассажиров, включая Кирилла, предпочли курицу.

Поев, Женя спросила:

– Дмитрий, а у вас есть дети?

Я покачал головой. Не знаю уж, к счастью или к сожалению, но потомством я так и не обзавёлся, ни в первом браке, ни во втором. С Аллой мы прожили слишком недолго и всё откладывали решение детского вопроса на будущее, когда покрепче встанем на ноги. А с Викой… Однажды я обмолвился ей, что, пожалуй, хотел бы сына, Серёжку, Сергея Дмитриевича. В ответ она тут же выдала, наморщив нос, что так детей сейчас никто не называет, такие имена не в тренде. Хотя ей, впрочем, на это наплевать, она чайлд-фри. Больше вопрос о детях у нас никогда не поднимался.

– А хотите? – снова спросила Женя.

– Не знаю, – честно ответил я. – Наверное, поздновато уже. Всё-таки сорок четыре…

– Подарить маленькому человеку свою любовь и заботу никогда не поздно, – возразила Женя.

– Не уверен, что мог бы стать хорошим родителем, – усмехнулся я. – Педагог из меня так себе.

– А ученик?

– В каком смысле?

– Ну, становясь родителями, мы ведь не только учим своих детей. Мы и сами многому учимся – и благодаря детям, и у них самих.

– Что-то я не понимаю вас, Женя, – рассмеялся я. – Чему же это взрослый может научиться у ребёнка?

– Да очень многому. Искренности. Творчеству. Умению видеть вокруг хорошее и радоваться даже мелочам. Умению быть счастливым, в конце концов. Вот скажите, Дмитрий, вы счастливы?

Её вопрос поставил меня в тупик. Сколько уж лет я им не задавался – вот именно в такой формулировке.

– Я вполне доволен своей жизнью, – ответил я наконец. – Добился практически всего, к чему стремился, но не останавливаюсь на достигнутом, продолжаю ставить себе цели и двигаться к ним.

– И всё-таки быть довольным жизнью и быть счастливым – это разные вещи, правда? – заметила Женя. – Счастье предполагает радость от каждой минуты существования, а «быть довольным» – всего лишь привычку.

Мне тут же вспомнились слова из той зелёной тетради, что попалась мне на глаза по пути на Мальорку. Может быть, и правда, мой привычный образ жизни всего лишь форма защиты, своеобразная компенсация внутренней неудовлетворённости? Может быть, я так привык к своему способу существования, так вжился в накатанный ритм, что и не замечаю, насколько несчастлив?

Никогда ещё перелёт через практически всю Европу не проходил для меня так быстро. Вот что значит интересный собеседник. Я так увлёкся разговором с Женей, что и не заметил, как прошло четыре с лишком часа. Когда объявили о посадке, я испытал острое чувство сожаления, что приходится прерывать столь увлекшее меня общение.

Из самолёта мы вышли вместе, но в автобусе, везшем нас по территории аэропорта, пришлось разлучиться: было слишком много народу, и я не стал проталкиваться поближе к моим попутчикам, чтобы Женя не сочла это за назойливость. Паспортный контроль они с сыном прошли раньше меня, и я ненадолго потерял своих попутчиков из виду. Спустившись наконец по эскалатору, я осмотрел зал и увидел Кирилла, стоявшего в толпе у пока неподвижной ленты багажа. Жени с ним не было.

Подойдя ближе к парню, я заметил, что Кирилл снял наушники.

– А что вдруг? – поинтересовался я, кивая на них.

– Книга закончилась, – спокойно ответил он.

Книга? Надо же, а я был уверен, что он слушает современную музыку, какой-нибудь рэп.

– И что за книга?

– «Братья Карамазовы».

Я ещё больше удивился.

– И как тебе?

– Интересно, только затянуто немного. Но со старыми романами всегда так.

Багажная лента зашевелилась – на ней появились наши вещи. Я невольно отметил, что багажа у мамы с сыном совсем немного, всего лишь два рюкзака и сумка, и тут же вспомнил огромные чемоданы Кристины. Когда она появилась с ними из подъезда, я, помнится, подумал, что моя спутница прихватила с собой не меньше половины квартиры. А после пребывания на Мальорке её багаж наверняка ещё и увеличится, причём значительно, ведь Кристина обожает шопинг. Какое счастье, что это теперь не моя забота!

Вернулась Женя, сообщила, что вызвала такси и оно уже дожидается их снаружи. Я помог загрузить их вещи в багажник. Мелькнула мысль попросить Женин номер телефона, но таксист торопился поскорее отъехать от входа, и я не стал задерживать своих попутчиков. Усевшись в собственную машину, я тоже отправился домой, чувствуя себя как-то… странно. Наверное, впервые за много лет я не мог ни чётко отрефлексировать свои чувства, ни обозначить их словами.

Едва переступив порог своей квартиры (мне нравится, что она оформлена в стиле лофт, с кирпичными стенами, разноуровневой организацией пространства, большими окнами и минимумом мебели), я тут же вошёл в привычный ритм и выбросил из головы все воспоминания о недавнем путешествии. Первая встреча с представителем нефтяной компании была назначена уже на следующий день, так что я погрузился в работу по самую макушку.

Мне везло, переговоры на всех фронтах шли в целом успешно, хотя, как это всегда и бывает, постоянно с какими-то мелкими, но досадными препятствиями на пути. При такой занятости мне не было дела ни до чего, кроме работы, и уж тем более ни до Кристины, о существовании которой я уже напрочь забыл. Поэтому ее внезапный звонок застал меня врасплох.

– Пупсик, – начала она заискивающе.

Меня передёрнуло.

– Что тебе? – не слишком-то любезно осведомился я.

– У меня кончаются деньги.

– Ничего страшного, будешь поэкономнее. Осталось всего два дня, у тебя билет на послезавтра.

– Я его сдала.

– С чего это вдруг?

– Ну я просто встретила тут одного… одну свою знакомую… и мы с ним, то есть с ней, решили ещё задержаться. Но ты не переживай, пупсик, я вернусь к тебе через недельку. Или две.

Боже упаси. Оставайся со своим новым пупсиком, может быть, ему больше понравится твой многострадальный загар. Но, естественно, я не сказал это вслух, а спокойно произнёс:

– Что ж, это твой выбор. Ты большая девочка и, когда сдавала билет, знала, на что шла.

– Но, пупсик, мне нужно…

– Это не мои проблемы. До свидания.

Повесив трубку, я вдруг подумал, что если бы рядом со мной была Женя, она, возможно, сочла бы, что я излишне жёсток. Странно, раньше мне никогда не приходили в голову такие мысли. Старею, что ли?

Кристина меня больше не занимала, но воспоминание о Жене вдруг засело в мозгу занозой. Мне вдруг до дрожи захотелось снова увидеть эту женщину, взглянуть в её такие яркие голубые глаза, услышать мягкий тихий голос. Зря я всё-таки не взял её номер! Хотя, конечно, это не было проблемой, с моими возможностями мне ничего не стоило разыскать её по профессиональным каналам. Но почему-то казалось, что это будет как-то… Не могу даже подобрать слова. Некрасиво, что ли.

У меня оставался один выход. Была пятница – канун выходных. По идее, я должен был ехать завтра в элитный загородный клуб, поиграть в покер с парочкой нужных людей. Но вместо этого я заглянул в интернет, нашёл контакты детского дома в Орехово-Борисове, позвонил туда и уточнил что нужно, чтобы стать волонтёром. Мне ответили примерно так же, как говорила Женя: лучшее, что можно предложить детям, – это живое общение. Спонсоры у детдома имеются, и всё необходимое у детей есть. А вот людей, которые могут приехать к детям и хотя бы просто поговорить с ними, всегда не хватает.

Колебался я недолго, хотя, буду честным, совсем без душевной борьбы обойтись не удалось. Но я сумел победить своих демонов, заплесневевших в дальнем углу подсознания, и сразу после утренней пробежки, душа и завтрака выдвинулся на юг Москвы. Совсем с пустыми руками приехать в детский дом я все же не мог, поэтому заехал по дороге за фруктами и сладостями. Кто из детей откажется от сладостей? Я в детстве, например, их обожал, может, потому, что очень уж редко видел. Потом вкусы изменились, конечно, но я до сих пор придерживался мнения, что детство должно быть сладким. А не горьким, каким было моё.

Я чувствовал себя… странно. Впервые за длительный срок я сознательно, по собственной воле, выходил за рамки того, что автор зелёной тетради назвал привычкой, а популяризаторы психологии именуют «зоной комфорта». Конечно, я ни минуты не думал, что благодаря этому шагу в моей жизни что-то кардинально изменится. И уж тем более в лучшую сторону. Видимо, просто настал такой момент, когда становится необходимо сделать что-то, чего ты никогда не делал раньше.

Повернув к нужному зданию согласно указанию навигатора, я ожидал увидеть какое-нибудь потрепанное строение наподобие барака, но, слава богу, ошибся. Дом выглядел вполне прилично и был свежепокрашен в веселые цвета. Во дворе располагалась симпатичная детская площадка, а чуть дальше виднелся неплохой спорткомплекс. Похоже, спонсоры действительно постарались обеспечить детей самым необходимым. И уж точно ничего здесь не напоминало о моих детских кошмарах…

Встретила меня аккуратная женщина лет пятидесяти, представившаяся старшим воспитателем.

– Сегодня у нас уже работают несколько волонтеров, как раз общаются с детками, – приветливо сообщила она. – Выходные – такие дни, радостные для наших воспитанников. В будни-то наши волонтеры заняты на основных работах, поэтому детки всегда очень ждут выходных.

– Надеюсь, я не буду лишним? – осторожно поинтересовался я.

– Что вы, волонтеры никогда не бывают лишними.

– Я тут привез фруктов и сладостей, надеюсь, это не чересчур? – Несмотря на её доброжелательный вид, я почему-то чувствовал себя крайне неловко. Как провинившийся шестиклассник, вызванный на ковёр к директору школы. Знаю, звучит нелепо, но именно так оно и было.

– Да нет, сейчас я вам покажу кухню, несите всё туда.

Я вернулся к машине, открыл багажник и тут услышал знакомый голос. Достав коробку с мандаринами, я обернулся.

– Здрасте! – сказал Кирилл. – Какая внезапная встреча.

Эта встреча и для меня стала неожиданностью. Конечно, Женя говорила, что бывает в детском доме по выходным – я, собственно, ради этого здесь и оказался, – но того, что сын приезжает сюда вместе с ней, я не предполагал.

– Привет, Кирилл. – Я протянул ему руку.

– Неужели рассказы мамы о волонтерстве вас так впечатлили? – не без ехидства поинтересовался парень, пожимая мою ладонь.

– Но ты же зачем-то сюда приехал, – это было самое удачное, что я нашёлся ему ответить.

– Я часто сюда с мамой прихожу, – доверительно поделился он. – И вообще-то, я рад вас тут видеть.

– Правда?

– Ну да. Вы ж понимаете, мужчины тут редкость. – Под этим словом нескладный долговязый пацан лет четырнадцати явно подразумевал себя. – Среди волонтёров одни девчонки в основном.

– Ну что ж, мужчина, – сказал я, выгружая из багажника коробку и пакеты, – раз уж ты здесь, то помоги с транспортировкой этого добра на кухню.

Я закрыл автомобиль, щелкнув пультом сигнализации, и мы с Кириллом, гружённые как верблюды в богатом караване, зашагали по направлению к дому.

Из кухни Кирилл провёл меня в игровую, где собрались дети с волонтерами. Я сразу же увидел Женю. В компании с ещё одним волонтёром, молоденькой девушкой, чем-то похожей на мою студенческую любовь Наташу, она играла с детьми в магазин. Увидев Кирилла, несколько ребят сразу бросились к нему. Старший педагог, которая тоже была здесь, представила меня как «Диму, который пришел поиграть с детьми». Услышав её слова, Женя подняла голову. Я встретился с ней взглядом, она радостно улыбнулась, но занятия с детьми не прервала.

Всё ещё чувствуя себя крайне неловко, я осмотрелся по сторонам. Почти все дети были заняты игрой – кто со взрослыми, кто друг с другом, кто сам по себе, в гордом одиночестве. И только один мальчик сидел в стороне на скамеечке и ни во что не играл, ни с кем не говорил, а молча наблюдал за происходящим.

Я присмотрелся к нему повнимательнее. Ему было, наверное, лет шесть. Интересное лицо – того типа, как рисовали в старину на иконах. Большие живые глаза, умные и внимательные. Что греха таить, тут не на всех детских лицах читался интеллект, у некоторых специалист, возможно, диагностировал бы некоторую задержку психического развития. Но этот мальчик явно выделялся. Его можно было бы назвать красивым ребёнком, если бы не выраженное искривление позвоночника, выгнувшее его спину и заставляющее его голову склоняться вперёд.

Я подошёл к нему и спросил, можно ли сесть рядом. Он молча пожал плечами, но я понял, что этот жест выражает согласие.

Я опустился на крошечную детскую скамейку. Мне было очень неловко – и физически, и психологически. Хотелось заговорить с горбатым мальчиком, но я понятия не имел, что ему сказать или о чём спросить. На психфаке нас этому не учили. Я мысленно перебрал и отверг, наверное, уже не один десяток фраз, когда мальчик вдруг заговорил со мной сам.

– Ты приехал, чтобы кого-то усыновить? – спросил он. У него был обычный детский голос, но интонации какие-то слишком взрослые.

– Нет. Почему ты так решил?

– Ты не похож на волонтёра.

– Почему?

– Они все такие… Неугомонные. А ты другой.

– Неугомонные… Хорошее слово, – невольно усмехнулся я. – Откуда ты его знаешь?

– Из книжки.

– Ты любишь читать?

– Я ещё не умею, – спокойно сообщил он. – Но люблю, когда нам читают.

– А буквы знаешь?

– Некоторые.

Мальчик замолчал и отвернулся, я испугался, что контакт прерван. Странно в этом признаться, но он был мне интересен, хотя до этого момента я никогда в жизни не интересовался детьми.

– А я, значит, не такой неугомонный и не похож на других волонтёров? – уточнил я.

– Не похож, – подтвердил он. – Они всё время улыбаются и тормошат нас, заставляют играть, бегать, рисовать. А ты сел и сидишь.

– Ну, рисовать я тоже могу, – заверил я. – Тут есть бумага и карандаши?

Мальчик немного подумал и нехотя слез со скамейки.

– Пойдём.

Он отвёл меня к стоявшему у одной из стен столу. Тот был весь завален рассыпанными карандашами и начатыми и брошенными рисунками. Я не без труда отыскал чистый лист.

– Хочешь, я нарисую тебя?

Мой собеседник снова задумался – так серьёзно, точно принимал жизненно важное решение.

– Ладно, рисуй, – милостиво разрешил он наконец.

Склонившись над столом, я стал перебирать карандаши, искоса поглядывая на свою модель.

– Ну что же ты? Давай рисуй, – поторопил мальчик.

– Сейчас, только вспомню, как это делается. Я давно не рисовал.

Собственно, я сказал правду: вспомнить полученные в художественной школе навыки, когда не пользовался ими уже больше двадцати лет, не так-то просто. Но дело было не только в этом. В первую очередь я прикидывал, какой выбрать ракурс, чтобы на портрете не был виден горб.

Наконец я определился и начал работу. Всё время, пока я рисовал, мальчик сидел, замерев, молча и почти не дыша. А я очень старался. Было такое чувство, что от этого рисунка зависит что-то очень важное, гораздо более важное, чем самые крупные контракты и самые сложные проекты.

Закончив, я придирчиво осмотрел результат. Неплохо, но можно было бы и лучше. Сходство мне передать удалось, но при этом портрет больше походил на икону, чем на изображение ребёнка.

– Дима, дай посмотреть, – сказал мальчик.

Я протянул ему лист.

– Это я? – недоверчиво протянул он.

– Да, – подтвердил я.

– Ух ты! – на его лице впервые появилось подобие улыбки. – Я тут такой… Красивый. Можно я оставлю это себе? – Он прижал рисунок к груди.

– Конечно, для этого я и рисовал.

– Ты хорошо рисуешь, – констатировал он. Снова помолчал и добавил: – Я так никогда не смогу.

– Сможешь, – заверил я. – Этому можно научиться. Я, когда пришёл в художественную школу, вообще ничего не умел, даже правильно держать в руках карандаш. А потом научился.

– А ты научишь меня? – вдруг спросил мальчик. Большие карие глаза серьёзно глядели на меня. В них было что-то такое… Нет, не просьба и даже не мольба. Что-то иное, гораздо бόльшее, для чего я не могу подобрать слов.

– Научу, – ответил я. В тот момент я совершенно четко осознавал значимость и тяжесть подобного обещания, но поступить иначе просто не мог.

Только тут я сообразил, что до сих пор не узнал, как зовут мальчика. Я хотел спросить его имя, но пришла воспитательница и объявила время обеда. Мы с Женей, Кириллом и еще двумя волонтерами – Машей, похожей на мою студенческую любовь, и Галей – сидели за отдельным столом. Дети то и дело отвлекались на нас, из-за чего получили несколько замечаний, но тем не менее атмосфера была теплой и уютной. За едой собрались все воспитанники детдома, и я отметил, что среди них были дети и постарше тех, кого я видел в игровой, и подростки. Интересно, а к ним волонтёры приходят? Ведь ребята постарше тоже нуждаются в общении, ничуть не меньше малышей… Я хотел спросить об этом у Жени, но не стал, опасаясь затронуть болезненную тему.

Памятуя ту бурду, которой нас кормили в детском саду и лагерях, я ждал обеда с содроганием. Но еда неожиданно оказалась вкусной: борщ, гречневая каша, лёгкие, точно воздушные, паровые котлеты из индейки и вишнёвый компот. В дополнение к обеду всем раздали по мандарину, и я внутренне похвалил себя за удачную идею.

– А вы, оказывается, классно рисуете, – заметил Кирилл.

– Вы где-то учились? – спросила, повернувшись ко мне, Женя.

– Может, перейдём на «ты»? – предложил я. – А то шестилетний мальчик зовет меня Димой, а ты выкаешь. Хотя мы практически старые знакомые.

– Давай, – ответила она с улыбкой. – Так где ты научился рисовать?

– В художественной школе, – поведал я. – Потом забросил, стало не до того. Сегодня снова попробовал впервые лет, наверное, за двадцать.

– Талант не пропьешь, – философски заметил Кирилл.

– Да ладно, какой там талант. Так, базовые знания и элементарные навыки.

– Он еще и скромный, мам, обрати внимание, – хмыкнул парень.

– Кирилл, необязательно все свои мысли тут же озвучивать, – проговорила Женя, тщетно пытаясь придать голосу строгости.

– Тогда как окружающие поймут, о чем я думаю? – резонно поинтересовался Кирилл.

После обеда я снова хотел вернуться к тому своеобразному мальчику, но он куда-то исчез. Зато ко мне прибежали ещё несколько мальчиков и девочек и наперебой начали просить нарисовать и их портреты. Как я мог им отказать? До самого вечера я не выпускал из рук карандаша, попутно общаясь со своими непоседливыми моделями. Они все были такие разные, и это оказалось довольно любопытным, я раньше и не задумывался, о том, что индивидуальные особенности личности начинают проявляться уже довольно рано. За один вечер передо мной прошла целая галерея разных психотипов, и каждый из ребят был по-своему интересен.

В половине восьмого воспитательница объявила, что время посещения окончено. Признаться, я был даже рад этому, так как уже чувствовал себя сильно уставшим – оказывается, общение с детьми заметно опустошает тебя эмоционально. Но всё же это была приятная усталость, нечто сродни тому, что испытываешь после успешной реализации сложного проекта.

Мы попрощались с детьми, но горбатого мальчика с иконописным лицом среди них по-прежнему не было. Я спросил о нём воспитательницу.

– Да, Серёжа у нас такой… – сказала она. – Своеобразный. Ему часто бывает нужно побыть одному. Сейчас я его позову.

Серёжа. Надо же – Серёжа! Его зовут немодным именем, которым, как уверяла бывшая жена Вика, в наше время уже никто детей не называет…

Серёжа вышел к нам, как мне показалось, с большой неохотой. Он по-прежнему держал в руках свой портрет, крепко прижимая его к себе.

– Хотел попрощаться с тобой, Серёжа, – сказал я, протягивая ему руку как взрослому.

– Ты больше не придёшь.

Это был не вопрос, а констатация факта. Серёжа произнёс эти слова спокойно и даже равнодушно. А у меня вдруг всё сжалось внутри, и я почувствовал, что на глазах выступают слёзы, чего со мной не случалось с самого детства. Стоило большого труда взять себя в руки.

– Приду, – возразил я. – Обязательно. Я же обещал научить тебя рисовать.

Я отвёз Женю и Кирилла домой. А когда приехал к себе, то, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, достал зелёную тетрадь, которая с тех пор так и лежала в моей сумке для путешествий, и начал записывать в неё свою историю. Я решил сделать это именно сейчас, пока ещё сам понятия не имею, как будут развиваться события дальше. Стану ли я волонтёром? Сумею ли я и дальше выстроить отношения с Серёжей? Будут ли дальше развиваться наши отношения с Женей? Но я с уверенностью могу сказать только одно: моя жизнь уже никогда не будет прежней. И как ни странно такое признавать, но главную роль тут сыграла вот эта самая тетрадь. Уверен, что, не будь её и высказанной первым автором спорной мысли о привычке, мне никогда бы даже в голову не пришло сделать шаг за рамки обыденности.