Текст книги "Одно чудесное пари"

– Да через две улицы отсюда. Не надо никакой машины, пешком дойдем. – Она взяла его под руку.

Вечер был прохладный – октябрь все-таки! – небо затянуто тучами, и даже вроде бы мелкий дождь моросил, но Мирослава чувствовала себя так, будто они гуляли по берегу теплого моря под яркими звездами. Куда делись все ее размеренные планы насчет замужества и уверенность, что больше она ни разу в жизни не совершит ошибки в общении с мужчинами? В голове крутилась единственная мысль: «Будь что будет! Хоть одна ночь – да моя!»

Дома они зажгли мягкий свет, разлили по бокалам хороший коньяк, который принес с собой Георгий, устроились друг напротив друга – он на кресле, она на диване, и с удовольствием пригубили тягучий ароматный напиток.

– Гоша, а у тебя есть кто-нибудь? – осторожно поинтересовалась Мирослава.

– В каком смысле? – Он, похоже, думал о чем-то своем и не сразу понял, что она спрашивает.

– Ну, девушка… Или женщина. С которой ты постоянно встречаешься.

– Ты меня анкету заполнять сюда позвала? Или еще зачем-нибудь? – усмехнулся он.

– Нет, не за этим, – потупилась Мирослава.

– Ну, а тогда чего кота за причиндалы тянуть? – Георгий отставил недопитый бокал, пересел к Мирославе на диван и крепко обнял ее. Она вздохнула и закрыла глаза, подставив губы для поцелуя.

Мирослава и раньше подумывала о том, что в ее жизни, в общем-то, не хватает секса. И последнее время подобные мысли посещали ее все чаще и чаще. Но только в эту ночь она поняла, насколько ей недоставало физической близости, как же она отчаянно истосковалась по мужчине. Вот именно по такому, как Георгий – сильному, настойчивому, властному, даже жесткому, но в то же время способному быть и чутким, и нежным. Принимая его ласку и щедро даря ласку в ответ, она жадно и благодарно вбирала в себя весь его жар, всю страсть – чтобы все впитать, сохранить, не упустить ни одного вздоха, ни одного прикосновения, ни одного поцелуя…

Мирослава очень боялась, что их первая проведенная вместе ночь станет и последней. Она уже и думать забыла о том, что еще недавно была настроена только на серьезные отношения, что хотела непременно выйти замуж, создать семью и опереться на плечо надежного мужчины. Сейчас ей хотелось только одного – чтобы грубоватый, ироничный, язвительный, а порой циничный Георгий, острый на язык и неутомимый в постели, был бы с ней всегда рядом. Всегда. Пусть даже если они никогда в жизни не пойдут в ЗАГС, а так и останутся любовниками. Пусть даже будут видеться нечасто, пусть даже у него будет и еще кто-то, помимо Мирославы, пусть… Лишь бы только он оставался с ней.

И Небеса услышали ее молитвы – Георгий не бросил ее после единственного свидания. Они начали встречаться, нечасто, примерно пару раз в неделю, но Мирослава радовалась и этому. И даже больше, чем радовалась, она была счастлива, так счастлива, как ни разу еще не бывала с тех пор, как покинула родительский дом.

Свои отношения они не афишировали, но и не делали из них тайны, не прятались и не устраивали шпионских игр. И вскоре на стройке узнали о романе прораба и владелицы «Хаты». Первой их вместе увидела Чуня, рассказала женщинам из бытовки, в которой ночевала, те рассказали своим подругам и кавалерам – и пошло-поехало. Новость оказалась интересна всем, хотя по большому счету лично никого на стройке не касалась… Кроме одного человека – Сергея Волкова.

Глава седьмая
Электрик с темным прошлым

Строители с «Неваляшки» в столовую, становившуюся после семи баром, захаживали редко. Большинство из них не могли позволить себе такую роскошь – деньги они отсылали на родину, себе же оставляли минимум, только чтобы хватило до следующей зарплаты. Так что, если им и хотелось выпить и религия позволяла, то они покупали себе что-нибудь подешевле и пили в бытовках, а в «Хату» «культурно отдыхать» не ходили. Но иные, как правило, москвичи, не обремененные семьями и многочисленной родней, таковые на стройке тоже имелись, могли себе позволить скоротать иногда вечерок в уютной столовой-баре за кружкой пива или рюмкой-другой чего покрепче.

Частым гостем «Хаты» стал электрик Сергей Волков. Он не был москвичом, его к себе прописала тетка, проживающая в городе Александрове Владимирской области. В этом городе есть Музей сто первого километра. Очень интересный музей. Было время, когда людям, отбывшим тюремный срок, селиться ближе, чем за сто километров от Москвы, не разрешалось, не говоря уж о самой Первопрестольной, вот в таких городках вроде Александрова они и оседали. И от Москвы недалеко, и закон не нарушаешь.

Сергей как раз был прописан в доме, расположенном неподалеку от Музея сто первого километра, и в этом он видел некоторую мрачную символику. Ведь и у него за плечами был суровый тюремный опыт. Получилось, что он, как и его товарищи по несчастью в прежние нешуточные времена, оказался, пусть условно, но все же, на этом роковом сто первом километре. На некой границе, перечеркнувшей его судьбу и вмиг разделившей его жизнь на две части.

Те, кто знает цену свободе, обычно не распространяются об условиях, в которых это знание было получено. Потерять волю, пожалуй, самое страшное. О чем, кроме свободы, может мечтать тот, кто ее лишен?

После долгого пребывания в неволе ощущение свободы кружит голову, пьянит, сводит с ума. Бездна неба над головой кажется безграничной. Да, собственно, такова она и есть. Разве это не чудо, когда нет пределов свободе? Что может тревожить, беспокоить, тяготить, если есть это огромное небо, необъятное, бескрайнее? И этот дурманящий вольный воздух, которым можно дышать – жадно, глубоко, глотать его, сколько хочешь – никто не заберет, не отнимет, не остановит… Нечто подобное испытала Чуня, когда убежала из детдома, то же самое пережил и Сергей, когда закончилось его тюремное заключение.

Сергей Волков провел шесть лет в зоне, где вся его жизнь проходила под конвоем. Где все было размеренно, вся жизнь велась строго по распорядку, по расписанию. Еда, работа – лагерное производство, где арестанты клепали всякую ерунду: электробигуди, выключатели, розетки, кипятильники, где время на отдых и сон было ограничено. Из развлечений – несколько зачитанных до дыр книг, разговоры с сокамерниками да тюремные игры: разрешенные шахматы, самодельные картишки, и, как правило, нечто совсем другое, далеко не такое мирное и безобидное. Любой пустяк, нарушающий привычное размеренное болото, становится событием: появление с этапа земы (земляка), чья-то драка, перевод кого-то из сокамерников в другую зону. Писем и новостей с воли ждали месяцами и столько же потом готовы были их обсуждать. В зоне время не шло – оно стояло, неподвижно замерев, словно часовой у Вечного огня. Порой даже чудилось, что время течет вспять, и тот момент, когда завершится срок твоего заключения, не наступит никогда. И чем ближе был этот самый срок, тем сильнее Сергей осознавал: когда он выйдет на волю, то не проживет зря ни одного дня, потому что знает теперь, как дорого стоит свобода.

На зоне Сергей оказался по глупости. Нелепо, бездарно… Да, наверно, и слов-то таких нет, чтобы определить эту чушь.

Первые двадцать четыре года своей жизни он был самым обычным раздолбаем. Судьба и биография его ничем не отличались от судеб и биографий тысяч других таких же молодых людей. Родители развелись, когда он был маленьким, мать отдала его на воспитание деду с бабкой, а сама кормила всю семью – сначала челночила и торговала на рынке, потом выучилась на бухгалтера, стала работать на фирмах. Сергей окончил школу без каких-либо особых успехов, потом вуз, где тоже учился кое-как, лишь бы не отчислили и в армию не отправили. Как многих молодых людей, его интересовала не учеба, а совсем другие вещи: тусовки, девчонки, выпивка, современная музыка, компьютерные стрелялки. И очень расстраивала нехватка средств – на зарплату матери особо не разгуляешься.

Вскоре после окончания вуза ему вдруг здорово повезло – удалось устроиться менеджером в крупную фирму с довольно приличным окладом. Сергей вообразил тогда, что поймал удачу за хвост, и радовался жизни по полной программе. Веселье не прервала даже внезапная смерть матери, у которой неожиданно обнаружилась опухоль в мозгу. Похоронив мать, Сергей на всякий случай проконсультировался с врачами, не передается ли эта болезнь по наследству (оказалось, что тревожиться не о чем), и продолжил жить, как раньше. Он был здоров, молод, более или менее обеспечен. Зарабатывал неплохо – на жизнь хватало. К тому же в наследство ему досталась двухкомнатная квартира на «Авиамоторной» и немного сбережений матери, которые позволили ему купить подержанную, но вполне приличную с виду «Тойоту Короллу». В общем, не жизнь, а мечта.

Днем Сергей, как все люди, ходил на работу, а после до утра зависал в ночных клубах. Вообще-то даже по молодости это непросто – днем вкалывать на полную катушку, а вечером и бóльшую часть ночи тусоваться в клубах. Плюс выпивка, плюс травка, а иногда и легкие наркотики. Ну и, конечно же, секс, куда ж без него. Успехом Серега пользовался большим, ну еще бы, москвич с квартирой и машиной, с неплохой зарплатой, симпатичный, компанейский. В общем, жених хоть куда – девчонки гроздьями на шею вешались. Сергей же все привередничал, перебирал, раздумывал, достаточно ли хороши они для него. О женитьбе он тогда и не думал – девушки ему нужны были просто так, чтобы развлечься.

С какой же тоской он вспоминал всех своих подружек на зоне. Молоденькие и не такие уж дурочки, постоянно изводившие его своим иррациональным стремлением к «отношениям», жаждой во что бы то ни стало выйти замуж, обзавестись неважно каким, лишь бы собственным, мужиком – как их ему не хватало! На свободе Сергея сильно раздражала женская прагматичность, а порой и откровенная неразборчивость. Его жутко бесило, что каждая вторая телка считала своим долгом насмерть обидеться, узнав, что он не собирается заводить с ней длительные отношения, а каждая пятая позволяла себе вполне откровенно показывать, что их интересует не столько сам Сергей, сколько статус замужней женщины. Статус, который любыми правдами и неправдами нужно было заполучить, и побыстрее.

В заключении, надолго оставшись без женского тепла, он понял и простил им это их наивное, но, в общем-то, такое естественное поведение. Сейчас, конечно, он общался бы с ними совсем по-другому, но… Как говорят – «если бы да кабы». Теперь-то кому он нужен – зэк после отсидки?

А всему виной, как ни странно, была эта самая беззаботная, легкая жизнь, избыток сил и здоровья. Как-то раз в очередном ночном клубе, перебрав спиртного, Сергей повздорил с каким-то задохликом, судя по всему, таким же типичным представителем офисного планктона, каким был сам. Слово за слово – и дело дошло до кулаков. Клубная охрана и чухнуться не успела, как его противник уже лежал без сознания вдоль стойки бара. Как же Сергей тогда гордился собой! Еще бы. На глазах у целой толпы смазливых девчонок одним ударом нокаутировал борзого урода, неотесанного «замкадыша». Но его кураж длился недолго: кто-то, наверное, охрана клуба, вызвал милицейский наряд.

Однако Сергей попытался сопротивляться. Не успокоившись сразу, после предупреждения на словах, полез в бутылку, начал разбираться с ментами и сгоряча ударил сержанта. Вроде и бил-то не сильно, но фингал у того получился впечатляющим. Тут уж менты озверели, не церемонясь, скрутили Сергея, надели на него наручники и отвезли в отделение. Там, несколько раз для острастки врезав по почкам, бросили в «обезьянник» и с лязгом захлопнули дверь. Этот лязг долго еще стоял у Волкова в ушах. Сколько раз после этого он слышал надрывающий душу лязг захлопывающейся тюремной двери, словно намертво отделяющей прошлое, такое радостное и безоблачное, от свинцово-серого настоящего и мутного, неопределенного будущего.

«Ну и ладно! – думал тогда Сергей, сидя на грязном полу в полутемной камере. – Подумаешь, драка! Не в первый раз. Ну, оштрафуют, ну, в крайнем случае, влепят пятнадцать суток. Прорвемся! Лишь бы на работу не сообщили, а остальное можно пережить. Ничего, конечно, хорошего, но как-нибудь обойдется…»

Не обошлось.

Тот самый несчастный «замкадыш», как сгоряча окрестил его Волков, оказался хоть и недавним, но столичным жителем, причем сынком весьма влиятельного папы-чиновника, которого за какие-то великие заслуги перевели из провинции в Москву. Но самое страшное, что, падая, этот задохлик со всей силы приложился затылком к барной стойке и получил тяжелую черепно-мозговую травму, из-за которой стал инвалидом до конца своих безрадостных дней. Естественно, отец парня подмазал всех, кого было нужно, и сначала следствие, а потом и суд не нашли в инциденте с Волковым никаких смягчающих обстоятельств. А вот отягчающих оказалось столько, что их с лихвой хватило бы на небольшую бандитскую группировку. И сопротивление представителям власти, и нападение на сотрудников милиции при исполнении, и состояние алкогольного опьянения. Даже небольшой перочинный ножик, лежавший в кармане куртки, которую Сергей сдал в гардероб клуба, тоже приобщили к делу как доказательство возможного «умысла на причинение тяжких телесных повреждений».

Короче, загремел Серега под фанфары на десять лет. Квартиру и машину пришлось продать, деньги пошли на возмещение ущерба пострадавшим. Кому именно, менту или задохлику, Волков и не вникал – какая, на хрен, разница… Когда после оглашения приговора за ним закрылись двери автозака, ему показалось, что жизнь кончена. Окончательно и бесповоротно.

Сначала он даже не мечтал о свободе – после металлического лязга за спиной появилось ощущение, что это навеки. Уже позже, года через три, пообвыкнув и пообтершись в неволе, Серега начал думать о том, что рано или поздно освободится. Ведь он же еще молодой. Выйдет на свободу, и вся жизнь впереди… Только бы дождаться, собрать силы в кулак и дотерпеть до заветного дня, когда у него за спиной закроется уже не дверь камеры, а ворота лагеря.

Но, выйдя на свободу через шесть лет по амнистии, Сергей, к своему ужасу, понял: одно дело – мечтать о свободе, другое дело – быть свободным. К пребыванию на воле он оказался не готов. За шесть лет он отвык от мира по другую сторону колючей проволоки, отстал от жизни, многого не понимал в ней. Крыши над головой у него теперь не было, вот и пришлось ехать к тетке в Александров. Та поворчала, но приютила, правда, без особой охоты, и с тех пор не упускала случая попрекнуть племянника уголовным прошлым.

Так Сергей по иронии судьбы сам стал «замкадышем». Сначала он даже обрадовался этому, потому что после тюрьмы чувствовал в большом городе себя неуютно. Просто не знал, что делать, чем заняться, куда пойти. Работы у него не было, в ночные клубы и прочие тусовочные места больше совсем не тянуло, а куда можно податься, кроме этого, он и представления не имел. Да и с людьми не знал, как общаться, отвык от простой человеческой речи. На зоне одна «феня», куда от нее денешься? Сергей не сомневался: едва только откроет рот – окружающие сразу поймут, где он провел несколько лет. А это ему было совершенно не нужно. Поэтому у него и появилась привычка на некоторое время задумываться, зависать, как слабый компьютер от сложной задачи, прежде чем к кому-то обратиться или ответить на вопрос. Ему необходимо было выстроить в уме фразу на «приличном» языке, без мата и фени – и только потом он вступал в диалог.

Впрочем, этому он научился чуть позже. Сначала же, сразу после освобождения, его компанией стали бомжи, алкаши, мелкие ханыги, которых в городке хватало с избытком. Многие из них сами прошли зону, некоторые не по одному разу, и Сергей легко говорил с ними на одном языке, а иногда и слов-то не нужно было. Так он чуть было не оказался на самом дне общества, на крутой, почти отвесной дороге в пропасть, откуда нет возврата. А оказавшись на дне, легко можно было махнуть на все рукой, обвинить окружающий мир во всех неудачах и начать изо дня в день топить в дешевой водке все свои надежды и чаяния. Но лететь в эту бездну Сергею совсем не хотелось. Чем сильнее он чувствовал ужасающе-притягательное головокружение, стоя на опасном краю пропасти, тем страшнее ему становилось. Ведь после стольких лет неволи он искренне хотел ясной и осмысленной жизни. Жизни, где будет работа, стабильность и, возможно, даже семья, жена, дети. И всего этого ему хотелось прямо сейчас, не откладывая «на потом». Зачем же он позволил себе даже приблизиться к этой бездне?

За шесть лет отсидки характер Сергея сильно изменился. Он резко повзрослел, заматерел, стал замкнутым, недоверчивым. Из открытого всему миру беззаботного рубахи-парня превратился в человека, который не ждал ни от жизни, ни от людей ничего хорошего. Лагерные «понятия» быстро научили его не разбрасываться словами по пустякам, постоянно следить «за базаром» и уметь молчать там, где, казалось бы, и не грех вставить «свои пять копеек». Эти же «понятия» научили Сергея отвечать за свои слова, к кому бы они ни были обращены. Еще в самом начале следствия, пока Сергей ожидал суда в камере предварительного заключения, он всерьез задумался о своей прошлой жизни: чего достиг и куда в результате скатился. Такие мысли грызли его на протяжении всех шести лет, проведенных на зоне. Узнав, что попадает под амнистию, Волков первым делом дал самому себе слово, что отныне его жизнь не будет бессмысленной. И когда через некоторое время, уже выйдя на свободу, он выбросил из своей жизни приятелей-забулдыг, то принялся реализовывать данное себе самому слово и всерьез озаботился поиском работы.

В Александрове с работой было туго, по утрам, ни свет ни заря, жители города штурмовали битком набитые электрички – ехали в Москву, чтобы поздно вечером вернуться, вымотанными и усталыми. Сергея такая перспектива не слишком привлекала. Как и жизнь с вечно брюзжащей теткой и ее мужем, который целыми днями угрюмо молчал и с каким-то маниакальным упорством выключал повсюду свет, не давая ему гореть лишнюю секунду.

Сергея это безумно напрягало, и он, пересилив свое отвращение к большому городу, махнул в Москву – искать себе дело. Ведь только ДЕЛО делает мужчину мужчиной. Но именно дело, а не имитация бурной деятельности с перекладыванием бумажек с одной стороны офисного стола на другую и постоянной боевой готовностью – успеть свернуть на мониторе окно игрушки или интернет-браузера, если вдруг в комнату войдет начальство (примерно этим Сергей и занимался до тюрьмы). Когда человек занят делом, каким бы оно ни было, у него в жизни начинают происходить те самые перемены, за которые ему будет не стыдно ни перед самим собой, ни перед окружающими, ни перед близкими и далекими потомками. Тратить свою новую свободную жизнь на просиживание штанов в офисе и посиделки в кафе по пятницам, в гостях, а чаще – дома за компьютером, Сергей не захотел. К этому решению он пришел еще в «местах, не столь отдаленных, но и не сильно близких». Поэтому он твердо решил для себя, что свое счастье заработает своими руками, настоящим мужским трудом. И все шансы для этого имелись. В тюрьме он стал отличным электриком, а такие люди, слава богу, везде нужны.

Сначала была мысль устроиться электриком в ЖЭК, или как их там теперь называют – ДЭЗ? Очень даже неплохо: ходил бы себе по квартирам, вкручивал лампочки, чинил выключатели и розетки, вешал люстры да устанавливал стиральные машины. Глядишь, и присмотрел бы себе подходящую невесту среди одиноких женщин – а кто еще станет по ерундовому поводу приглашать электрика? К тому же в этой сфере сотрудникам вроде бы даже служебные квартиры дают, что-то такое Сергей слышал краем уха. Но с ЖЭКом, то есть ДЭЗом, ничего не вышло. То ли судимость помешала, то ли национальность – везде, куда бы он ни обратился, штат оказался укомплектован киргизами или таджиками, и русскому парню там места не находилось.

Тогда Сергей плюнул и подался на стройку. Там специалиста его уровня, да еще и россиянина с жильем и подмосковной пропиской, приняли с распростертыми объятиями. Как квалифицированный электрик, он зарабатывал неплохие деньги, смог снять небольшую квартирку в Перово, где зажил в одиночестве. Точно волк-одиночка. Не зря, видать, фамилия у него была Волков, на роду, похоже, написано быть одиноким волком. Парижская миллионерша и, по ее странному капризу, исполнительница русских блатных песен Дина Верни уже несколько лет была его единственной женщиной, недостижимой, скрытой за пеленой времени, но всегда понимавшей, всегда тонко чувствующей. Как надрывно звучал ее голос в наушниках плеера… Наконец-то Сергей мог слушать музыку, она помогала ему оградиться от остальных звуков мира.

 
Из колымского белого ада,
шли мы в зону в морозном дыму,
я заметил окурочек с красной помадой
и рванулся из строя к нему.
«Стой, стреляю!» – воскликнул конвойный,
злобный пес разодрал мой бушлат.
Дорогие начальнички, будьте спокойны,
я уже возвращаюсь назад.
Баб не видел я года четыре,
только мне, наконец, повезло —
ах, окурочек, может быть, с «Ту-104»
диким ветром тебя занесло…
 

Работа на стройке оказалась тяжелой, не легче, чем на зоне. Бывало, что Сергей с ностальгией вспоминал свою работу на фирме, где получал поменьше, но при этом почти не напрягался. Там все было по-другому. Евроремонт, надраенные уборщицей полы, цокот каблучков девчонок в узких обтягивающих юбках выше колен и кофточках с кокетливо расстегнутыми верхними пуговками, шутки и анекдоты в курилке, привозные обеды и кофе за счет фирмы, вертящееся кресло перед компьютером, браузерные игры на мониторе и постоянное ожидание шести часов, а еще лучше – пятницы… Самым большим и распространенным преступлением было опоздание на работу или пьяный адюльтер на праздничном корпоративе. «Может, вернуться туда? – возникала иногда мысль. – Устроиться в какую-нибудь фирму?» Но Сергей тотчас одергивал себя: «Нет, что ты, Волк! Какая может быть фирма?! Кто тебя туда возьмет с судимостью, да после шести лет зоны?! Нечего об этом и думать, Серый…» Эту привычку разговаривать с самим собой он тоже приобрел в заключении. На зоне, конечно, к нему обращались совсем по-другому, не по статусу ему там были такие «солидные» клички, как Волк, Серый. Свое тюремное погоняло он старался поскорее забыть, как и выкинуть из памяти все подробности лагерной жизни.

Зато обстановка на стройке для Сергея в его нынешней ситуации казалась гораздо комфортнее офисной. Люди тут были разные, но каждый своими руками зарабатывал на хлеб, каждый был занят делом и каждый жил сам по себе. Никаких тебе корпоративов и прочей дурацкой офисной обязаловки. Захочешь общаться – найдешь собеседника, не захочешь – дело твое. Лезть в душу и выспрашивать подробности биографии никто не будет. И все, в общем, нормальные ребята, независимо от национальности. В заключении Сергей привык к грубости, к жестким нравам обитателей зоны, к их постоянной агрессии. Поэтому сейчас ему тем более не хотелось слышать оскорбительный тон, пренебрежительные окрики. Ведь сейчас он уже был не номер такой-то, а человек, гражданин, не лишенный гражданских прав. Нравы, царящие на стройке, иногда живо напоминали ему тюрьму. И это мучило и злило его, но он умел жить этой жизнью и разговаривать на этом языке, и работяги стали его уважать, хоть и немного сторонились.

Единственный, кто сильно не нравился Сергею из всех строителей «Неваляшки», – это новый прораб. Капитонова он невзлюбил сразу, с первой же встречи. Так вышло, что в первый день, когда Георгий ходил по стройке, знакомился с народом и демонстрировал всем свою личность, с Волковым они не пересеклись – тот был занят, исправлял поломку на трансформаторной подстанции. И потому на другое утро, когда Капитонов, не разобравшись, в чем дело, заорал на Сергея: «Ты куда этот провод тянешь, мать твою разтак и разэтак?» – Волков сразу же послал его подальше. Что это еще за кент с луны свалился, будет ему указывать, как работать?.. В ответ Капитонов, ясное дело, полез в бутылку. Тут прибежали ребята, объяснили Сергею, что к чему, в общем, кое-как замяли скандал, но, как в том старом анекдоте, неприятный осадок остался. С тех пор Волков испытывал стойкую неприязнь к непосредственному начальству, искренне считая, что этот горлопан Капитонов портит ему всю музыку. Ишь, экий фраер, удав гнутый – реальным паханом заделался! Научился бы сначала по-человечески разговаривать, без мата и окриков. У него, Сергея, это неплохо получается, хотя материться и орать он умеет не хуже, а кое в чем запросто даст прорабу фору. Правда, позже Сергей заметил, что прораб орет, в общем-то, беззлобно и, как правило, по делу, а вообще-то старается с людьми обращаться по-человечески. Но перебороть свою антипатию к этому человеку он так и не смог.

Особенно это чувство укрепилось, когда он увидел, как Капитонов любезничает с владелицей «Хаты». С первых дней работы на этом объекте Сергей полюбил «хохляцкий шалман», каждый день обедал здесь, да и вечерами норовил почаще заглядывать в бар. Здесь было уютно, без этих дурацких понтов, которые любят демонстрировать в пафосных местах, – да и недорого. Словом, идеальное место, чтобы расслабиться, не забиваться сразу после работы в свою убогую конуру.

И, конечно, Мирослава.

Нравилась она Волку, хотя он и сам удивлялся этому. Что у них общего? Он бывший интеллигентный человек, бывший заключенный, которому в этом мире придется осваиваться заново. А она – приятная, еще вполне молодая женщина, практичная, земная, твердо стоит на ногах, не мечтает о журавле в небе, зато крепко сжимает в кулаке доставшуюся ей синицу. Говорят, противоположности сходятся. Наверно, это как раз такой случай.

Каждый день или вечер Сергей садился в углу, ел свой обед или прихлебывал пиво, а сам искоса следил за хлопочущей Мирославой. Но никаких попыток познакомиться с ней поближе не предпринимал. Она тоже приветливо кивала частому гостю, иногда бросала пару ничего не значащих слов и убегала в дышащую жаром кухню. И все же взгляды их все чаще встречались, а на губах у обоих появлялась слабая неопределенная улыбка. Что-то неуловимое витало в воздухе, зрело, накапливалось… Так, по крайней мере, казалось Сергею. Именно сейчас наступил момент, когда он оценивал женщину на предмет создания личной жизни и семьи, а не только для постели, как в той, дотюремной жизни.

И надо ж было, чтоб именно в такой момент черти принесли этого Капитонова! И все то зыбкое, неопределенное, но такое манящее, что завязывалось у Сергея с этой женщиной, как ветром сдуло. Тяжело было видеть, как Мирослава оживленно щебечет с этим напористым фраером, как при виде его румянятся ее щеки и блестят глаза…

Однажды прямо с утра Сергею понадобилось срочно переговорить с прорабом – в одном проблемном месте положить проводку так, как это запланировали проектировщики, оказалось невозможно. Волков выругался себе под нос и пошел искать Капитонова. Прорабская оказалась заперта – может, не приехал еще? Волков заглянул за вагончик и обнаружил, что понтовый драндулет, на котором этот кекс изображал из себя крутого байкера, стоит на месте, под навесом. Значит, хозяин где-то на стройке. Чертыхаясь, Сергей отправился искать начальство по территории и вдруг увидел через ворота, что по улице идут, воркуя, точно два голубка, Георгий и Мирослава. Дойдя до перехода, остановились, нежно расцеловались на прощание, после чего Мирослава сделала ручкой и исчезла за дверью «Хаты», а прораб как ни в чем не бывало почапал к воротам стройки.

Сергея аж передернуло. В первую минуту он был готов убить соперника, но, к счастью, быстро взял себя в руки. Не то что убийство, но даже драка ему сейчас ни в коем случае не нужны – тут же объявят рецидивистом и отправят на нары. А это совсем не входило в его планы. Так что пришлось сжать кулаки и затаиться. Лишний раз высовываться, возмущаться и махать руками он не будет. Но и пускать дело на самотек и отдавать Мирославу этому козлу он тоже не намерен. Придет время, и его ненаглядная хохлушка сама поймет, кто из них больше заслуживает ее внимания. Но к этому времени надо подготовиться, не ввязываясь в открытое противостояние. Нужно только терпеливо ждать. Ждать и быть готовым.

Придя к этому выводу, Сергей практически успокоился. Отошел от ворот и даже не заметил, как они распахнулись и пропустили на территорию две иномарки. Одна из них, черная, была хорошо знакома строителям, на ней ездил главный инженер. Зато другую, ярко-красный «Вольво», в окрестностях «Неваляшки» видели впервые. Пока еще никто не знал, что она принадлежит Маргарите, стажерке, которая именно с этого дня приступала к работе на стройке.