Текст книги "Кольцо приключений. Книга 6. Кольцо любви"

Глава 7

Легко сказать, сейчас поеду в путешествие по времени. Раньше и я тоже так думал. Что из этого получалось, читатель уже знает по прочтению ранних их описаний. К любому мероприятию нужно готовиться, чтобы путешествие было приятным и запоминающимся по природным красотам, а не беготней по восполнению того, что не удалось заготовить заранее.

Итак, на поезде еду в Калининград. Там покупаю коня на одной из конеферм и переношусь в год примерно 1650-й после окончания Тридцатилетней войны. Войны между католической и протестантской Европой. Испания и Австрия Габсбургов, католики Германии и Польши против Франции, Швеции, Дании, Нидерландов, Англии, России. Практически все государства Европы участвовали в этой войне. Одни империи распадались, другие укреплялись.

Багажа у меня набралось немало. Провожали меня только близкие люди. Футляр с боевой рапирой был в руке, в кармане чувствовалась тяжесть пистолета, купленного у моего знакомого антиквара. Полицейский «Вальтер» первых выпусков калибра 7,65 мм, нигде «не запачканный и не засвеченный» с оперативной кобурой под левой рукой. Как это говорят: «Трудно жить в деревне без нагана». А в моем путешествии с большим количеством ценностей это совершенно не лишний предмет гардероба.

На дорогу ушла почти неделя. Трое суток до Москвы. Сутки до Петербурга. Сутки на пароме до Калининграда. Вещи в камере хранения. По объявлениям нашел конеферму. Съездил, приторговал себе коня. Купил и попону, так как на седле моем потник очень маленький.

Перевез вещи на ферму и переночевал. Сказал, что я из военно-исторического клуба и занимаюсь ролевыми играми в духе короля французского Людовика четырнадцатого. Хозяин даже и не удивился.

– У нас, – говорит, – со всех стран приезжают ваши ролевики, битвы настоящие производят, из пушек, ружей стреляют. Интересно посмотреть. Если что, приезжайте снова, ночлег и питание обеспечим.

Я оставил у него свою одежду и выехал в направлении видневшегося вдали леска с надеждой, что часа через два я перешагну порог времени и буду уже там.

Подъехав к лесу я, я повернул кольцо на три с половиной оборота влево. Мгновенное потемнение в глазах показало, что перемещение произошло и что я уже не так болезненно реагирую на него. Попривык, что ли. Обернувшись назад, я увидел все-тот же хуторок фермерского хозяйства, из которого выехал не более часа назад. Все было так же и не так.

Из печной трубы вился дым, и цвет хуторка стал как будто бы потемнее. Нужно проверить, что именно изменилось и заодно произвести корректировку по времени. Чем ближе я подъезжал, тем больше было изменений в самой конструкции дома, прилегающих построек, загонов. Не видно трактора с прицепом, автомобиля хозяина, пары велосипедов, зато появилось бревно коновязи, у которого уже стояли три оседланных лошади и преспокойно похрустывали сеном.

Свою лошадь я привязал рядом и сунул перед ее носом пук лежавшего рядом сена. Зашел в дом. Конечно, я уже в другом времени. Дом больше. Конструкции прочнее. Не видно фабричной обработки древесины. Все делалось вручную и обрабатывалось примитивными стругами. Но было крепко и добротно.

За большим столом сидели три человека при шпагах. Около них стоял здоровяк лет пятидесяти, вероятно, хозяин и бегала деваха лет до тридцати, заменяя тарелки. Один из сидевших за столом все время лапал ее за задницу, отчего она весело смеялась.

– Ничего себе порядочки, – подумал я про себя. – С этими мужичками ухо нужно держать востро. Хотя, если бы девушке не нравилось такое обращение, давно бы уже огрела чем-нибудь любителя мягких ощущений.

Люди разговаривали на немецком и не немецком языке. Я когда-то учил немецкий язык и чувствую, что это немецкий язык и в тоже время не немецкий. Ничего не поделаешь, в Германии вроде бы немецкий язык один, а немало наречий, сильно отличающихся друг от друга. Я стоял рядом и приложив руку к уху тихонечко покрутывал колесико настройки лингвафона. Вдруг мне прорвался голос:

– …чего ты с глухим разговариваешь? Пошли его в… и неси нам еще бутылочку рейнского.

Говорил один из гостей. Можно сразу опуститься ниже травы и тише воды и скакать зайчиком от кустика к кустику, а уж если прибыл куда-то, то и нужно ставить себя так, чтобы если не боялись, так уважали.

– Это кого вы назвали глухим, майн герр – мой голос на том же наречии, но с металлическими нотками не предвещал ничего хорошего, даже при условии, что мне пришлось бы драться одному против троих. – Может, соизволите повторить это еще раз, перед тем как измерить длины наших шпаг?

В комнате воцарилась тишина. Не сомневаюсь, что здесь видали виды еще и не те. Но и моя наглость вполне оправдана. Человек с порога получил оскорбление и захотел вступиться за честь и достоинство лапаемой девушки.

– Ну, что же, подумайте, что вы можете сказать, а я пока перекушу вот за тем столиком, – и я прошел к небольшому столику, – хозяин, подойди сюда.

Хозяин подошел и сразу попросил плату вперед. Вот, шельма, видит, что дело пахнет керосином, так и деньги хочет получить вперед. Бизнес, ничего не поделаешь. Я достал из кошелька золотую подвеску размером с рублевую монету образца 2001 года и кинул на стол. Хозяин схватил ее, попробовал на зуб и сказал:

– Сударь, сейчас на вашем столе будет все что угодно.

Перед этим он подошел к большому столу и показал гостям то, что он получил в виде оплаты. То ли хотел посоветоваться о действительной стоимости вещицы, то ли подсказывал, что если у меня отобрать все, то он согласен на четверть всего захваченного. Люди с такой разбойничьей мордой только так и поступают. И ведь я не ошибся. Один из гостей, который нелестно отозвался обо мне, встал и подошел ко мне:

– Пока вы не начали кушать, сударь, я хочу вам еще раз повторить, что вы глухой и тупой павлин, неизвестно как очутившийся здесь. И если вам так угодно, то мы можем измерить длины наших шпаг. В присутствии свидетелей.

Я посмотрел и действительно отметил, что моя одежда разительно отличалась от их одежды совершенством отделки и расцветки, что ли.

Мы вышли на свободное место и обнажили шпаги. То ли это стресс, то ли еще что, но я не чувствовал никакой робости. У меня всегда такая ерунда случается, как только перехожу какую-то грань, то перестаю вообще бояться чего бы то ни было. Зато потом… Да, наверное, не я один такой. Каждый человек знает свою грань и у кого-то есть силы перешагнуть через нее, а кто-то так и остается по эту сторону наблюдателем.

Поединок не был киношным фехтованием. Мы не фехтовали, мы рубились и тыкали шпагой в противника при первой же представившейся возможности. Потом, может быть, когда я вернусь домой, то буду вспоминать мой первый бой и говорить, что я провел прием «фусикумисяка» и разрубил противнику рукав, задев и тело. Не знаю, из какой стали изготовлена российская «бретта», но рубила она знатно.

Вот уже вскочили из-за стола еще двое гостей и бросились на меня. Меня спасло то, что у противников не было даг. Дага – это такой кинжал, как миниатюрная шпага, которая берется в левую руку для того, чтобы отвлечь шпагой внимание и вонзить дагу в живот или в спину противника. Нечестно это, но война на то и есть война, чтобы воевать не только честностью, но и оружием.

Спасало меня и то, что места для размахивания шпагой было мало и моим противникам приходилось уступать другу другу очередь, вместо того, чтобы всем, как положено кодле, а не благородным дворянам, броситься на меня скопом. Как я пожалел, что не надел кольцо-револьвер. Такая штуковина существенно бы уравняла наши шансы. Из револьверчика трудно кого-то убить, если не стрелять в упор в голову, но нанести увечья и вывести из строя лишних участников драки можно.

Мое беспорядочное махание шпагой возымело действие, все трое были ранены. Как меня учили, в первую очередь я пытался поразить руку с оружием, затем достать до лица, шеи и туловища.

Мандраж первого кровавого боя стал улетучиваться, я начал трезво оценивать обстановку и осмысленно наносить удары по всем правилам бойцовской науки. И тут случилось совершенно невероятное. Хозяин таверны стукнул меня по голове деревянным черпаком, а его работница или родственница, за честь которой я собрался вступиться, облила меня не совсем холодной похлебкой.

Я бы, наверное, сразу и вырубился после первого удара, да варево меня привело в чувство. Извините меня дорогие женщины, но у меня куда-то исчезли враждебные чувства к моим соперникам, и так мне захотелось врезать простым кулаком по этой симпатичной женской физиономии. Со всего маха, по-мужски, чтобы она кувырком полетела. Все могу простить женщине. Чего бы она ни сделала, у меня даже мысль не шевельнется ударить ее, если только она сама не попробует распускать руки. А здесь? Обгажены все мои прекрасные чувства, да еще какой-то гадостью с жиром залита моя одежда. Сплюнув на пол, я вышел на улицу. За мной никто не пошел.

Глава 8

Ничего себе приключения начались. Будущему мушкетеру в Менге тоже наваляли, но его-то не облили похлебкой. Моя шляпа облита, камзол, брюки, сапоги. Шпагу в руки нельзя взять, рука скользит по рукояти. Много русских слов я сказал в сердцах, пока не отвязал лошадь и не сел в седло, испачкав и его, как будто специально смазав жиром. Лошадь, услышав знакомые слова, успокоилась и затрусила по дороге в ночь.

Вещей у меня было немного. В мешочке, привязанном к седлу, лежали зубная щетка с пастой, полотенце, станок бритвенный с помазком и мыльной пеной. Лекарства в полиэтиленовом пакете. Золото и грамота посольского приказа в кожаном кошеле на поясе. А где же кошелек? Кожаная завязка на поясе, а кошеля нет. Денег ни копейки. Документов нет. Грязный как свинья на ночной дороге в Восточной Пруссии после окончания Тридцатилетней войны. Вот уж никак не мог предположить. И все мои труды по изготовлению похожей одежды, скупка золотых украшений и изготовление грамоты с печатью – все пошло прахом. Что еще на меня должно свалиться? Камень с неба? Да сколько же можно? Пришла беда отворяй ворота и, словно подтверждая эту истину, раздался голос:

– Кошелек или жизнь и побыстрее!

Три тени впереди и одна сзади перекрывали мне путь в любую сторону на опушке леса. Вероятно, Бог мне их послал навстречу, чтобы я смог хоть на ком-то выместить свою злость. Я выхватил пистолет «Вальтер» и выстрелил в тень сзади, а потом стал стрелять в тех, кто был впереди. Кто-то охнул, кто-то закричал пронзительно и когда я спешился, то передо мной на коленях стоял мужичонка и молил о пощаде, обещая служить мне верой и правдой. Говорил по-немецки, но с каким-то акцентом.

– Ты кто такой? – спросил я.

– Солдаты мы, господин, пытаемся домой вернуться, да то денег не хватает, то силы закончились, вот и ходим по лесам да по дорогам деньги на дорогу собираем, – словоохотливо заговорил мой пленник.

– Разбойничаете? – ухмыльнулся я.

– Да разве это рабой, ваша светлость, баловство одно, – сказал солдат. – А вот те господа, что на мызе сидят, вот это разбойники так разбойники. Душегубы. А хозяин мызы у них вроде как скупщик награбленного. Они к нему приезжают ближе к ночи после грабежей богатых людей. Да и мыза вроде бы как приманка-ловушка для проезжих путников. Вас-то мы заметили давно. Все смотрели, выживете ли, а если выживете, то хоть разживемся у вас монетой на пропитание.

– Хочешь домой добраться наверняка, с приключениями, но с сытой и пьяной рожей? – спросил я.

– Да, ваше сиятельство, да я для вас что угодно сделаю. Когда начальник есть, то сразу снимается забота о пропитании и жизнь делается легче, исполняй, что прикажут и живи в свое удовольствие, – заворковал бывший разбойник.

– Хорошо, давай-ка заберемся поглубже в чащу и переночуем у костерка, – сказал я.

Я развел небольшой костер, на котором мы поджарили по куску хлеба, оказавшегося у моего нового подчиненного.

Сон в эту ночь с натяжкой можно было назвать сном. Осень только в Африке теплее нашего жаркого лета, а везде в Европе осень не сильно жаркая пора. Костерок пригревал, и мы впадали в сонное состояние. Как только костер прогорал, так сразу холод вцеплялся своими иглами в наши тела, приглашая уснуть так, чтобы потом не встать никогда.

Дремал я вполглаза, наблюдая за невольным знакомцем, чтобы он ночью не напал на меня, и тот тоже боялся меня. Кто его знает, какие люди ездят по ночам и имеют ли при себе много пистолетов, которые прячут неизвестно куда.

Измазанную жиром одежду я вытирал травой и опавшими листьями. Кое-что оттер, но одежду придется либо отстирывать, либо выкидывать.

– А друзья твои где? – спросил я, когда уже наступило утро и мы стали разминать руки и ноги, чтобы прийти в нормальное состояние.

– Разбежались, кто куда, когда вы стали стрелять, – ответил мой спутник.

– А как тебя зовут? – спросил я.

– Рядовой Франц Рот, – отрапортовал он.

– Немец? – уточнил я.

– Можно сказать, что и немец, – улыбнулся Франц Рот.

– А еще кто? – стал уточнять я.

– А кто угодно, я везде могу прижиться, – бодро отвечал Франц.

– Выходит, что Рот – это не полная твоя фамилия? – продолжал я расспросы.

– Не полная, ваше сиятельство, – вздохнул рядовой, – если я вам скажу полную фамилию, то превращусь в существо презираемое.

– Там, откуда я приехал, ко всем людям относятся одинаково, – успокоил я его. – Так как звучит твоя фамилия полностью?

– Ротшильд, ваша светлость, – тихо сказал Франц.

– Нормальная фамилия. Ты еще не знаешь, как будет звучать твоя фамилия во всем мире, – успокоил я его, – я тебя нанимаю к себе на службу и доверяю тебе свои финансы и все хозяйственные дела. И не зови меня светлостью и сиятельством. Называй просто сударь. Кто спросит, отвечай, что фамилия моя Немчин и еду я в Испанию.

Вот попался мне парень. Может однофамилец, а, может, и родоначальник знаменитой фамилии Ротшильдов. Вот вам большевистский лозунг в действии: кто был никем, тот станет всем. Шильдой обычно называют табличку, которую прикрепляют к станкам, к папкам, к портфелям и на которой пишут что-то либо возвышенное, либо пояснительное. Получается, что шильда везде ко двору и везде она нужна. А сейчас нужно проверить моего слугу в деле.

Задумал я нанести визит к моим обидчикам и потребовать возмещения всех нанесенных мне моральных и материальных убытков. Вместе с Францем мы организовали пост наблюдения на опушке леса. Примерно где-то часов девять утра из мызы выехала повозка в сопровождении одного всадника. К повозке были привязаны две оседланные лошади. Похоже, что я зацепил двух разбойников, да так, что им трудно ехать на лошади. Может быть, раны и не сильно опасные, но в антисанитарных условиях и без надлежащего медицинского ухода они могут стать и причиной смерти. У меня есть с собой запас антибиотиков на всякий случай. Тогда об антибиотиках еще ничего не знали. Все лечение состояло в промывании раны, прикладывании к ним различных трав, настоев, а то и просто засыпании порохом или прижиганием раскаленным металлом, а потом наложением повязок. Часто в боях гибло меньше людей, чем потом умирало от ран.

Мы еще понаблюдали за мызой пару часов и поехали к дому совершенно открыто. Франц сидел за моей спиной с дубиной в руках. Одежда его была в таком состоянии, что его смело можно было назвать просто оборванцем, каких много шаталось по дорогам того времени.

Глава 9

Подъехав к мызе, которую можно было назвать и хутором, и заимкой, и отдельно стоящим домом, я привязал лошадь к высокому забору, и мы прямо с лошади перемахнули через него. Я с обнаженной шпагой шел впереди, сзади с дубиной шел Франц. Без стука я открыл дверь и вошел в большую комнату, где я был вчера.

– Хозяин, твою мать, – громко закричал я, – выходи, иначе я сожгу твою богадельню.

Испуганный хозяин в переднике вышел из подсобного помещения и, увидев меня, повалился на колени:

– Сударь, не губите нас, – запричитал он, – мы люди подневольные и делали то, что нам прикажут. Марта, иди, кланяйся нашему благодетелю.

На лице Марты я не видел никакого раскаяния. Что-то мне кажется, что главным идеологом этого разбойничьего вертепа была она.

– Вот так, хозяин, – сказал я, – ты должен возместить мне стоимость испорченной одежды и выплатить штраф за вероломное нападение в твоей харчевне.

– Что вы, ваша светлость, откуда у нас деньги, – скороговоркой зачастил хозяин, – у нас все натуральное, что и получим, то сразу отдаем в виде налогов в магистрат…

– Не слушайте его, сударь, – прошептал мне на ухо Франц, – сейчас мы немного подумаем и найдем, где он прячет все ценности.

Франц походил по большой комнате, затем зашел в комнату поменьше, побыл там минут пять, вышел и сказал мне:

– Сударь, давайте запрем хозяина с девкой в чулане, а то они, чего доброго, нас сами запрут в ловушке.

Мы закрыли хозяина с Мартой в подсобке, придвинув к дверям самый большой стол. Если будут колотиться, то мы услышим.

В маленькой комнате Франц показал мне следы того, что стол там отодвигали часто и не совсем точно поставили на место, о чем свидетельствовали полоски чистого пола с одной стороны ножек.

Отодвинув стол, мы увидели люк в подпол. В сухом помещении была развешена женская и мужская одежда различных фасонов. На полках лежали какие-то бумаги, в двух ларцах были сложены деньги и драгоценности.

– Сударь, да с таким богатством можно начинать любое дело, – сказал Франц.

– А ты не думаешь, что мы, забрав награбленное, становимся такими же грабителями, как и те, кто это награбил? – спросил я.

– Что вы, сударь, – рассудительно отвечал Ротшильд, – это трофеи войны зла с добром. Вроде бы все то же самое, но это мы отняли у грабителей. Мы не знаем, чье это, поэтому со спокойной совестью можем пустить это ценности на добрые дела.

– На какие же такие добрые дела ты предлагаешь пустить эти деньги? – спросил я.

– Да на то, например, чтобы мы с вами были сыты, а чем больше будет сытых и одетых людей, тем меньше будет голодных и раздетых, – ответил Франц.

– Ладно, философ, собери все ценности в мешок и подбери себе одежду по вкусу, – сказал я.

Я практически полностью сменил свою одежду, мысленно пообещав себе помыться при первой же возможности. Взял теплые плащи на случай, если придется ночевать в лесу. Среди бумаг я обнаружил и свою грамотку из Посольского приказа, а среди драгоценностей и изделия двадцать первого века. Никаких угрызений совести я не чувствовал. Вернул свое и наказал зло.

Франца было не узнать. В хорошей одежде и с тесаком на поясе он выглядел заправским воякой, да и в нашем походе показал себя не с робкой стороны. В конюшне мы подобрали для него коня, простое седло, взяли продуктов в кладовой и уехали.

Те люди, которые первыми приедут на мызу, найдут тайник и сделают вывод о том, кто эти хозяева. Больше с хозяевами именно этой мызы мне встречаться не пришлось.

Дорога наша протекала плавно в рассказах моего неутомимого рассказчика о Тридцатилетней войне. Все началось с распрей между протестантами и католиками. Вроде бы все христиане и верят в Бога. Ан нет.

У католиков кроме Библии, как источника вероучения, есть еще Священное предание, которое является сборником решений Вселенских Соборов. Такими же главными книгами являются Катехизис, Кодекс канонического права, Догмат о папской безошибочности и учительства Папы Римского в вопросах веры и нравственности, провозглашаемого ex cathedra и утверждение первенства Римского епископа как преемника апостола Петра и монархической власти Римского епископа над всею Церковью.

Католики почитают догмат о Непорочном зачатии Девы Марии и догмат о Ее телесном вознесении, учение о чистилище, мучениках, святых и блаженных при различии между поклонением, подобающим одному лишь Богу (latria), и почитанием святых (dulia), нерасторжимость таинства брака.

У католиков практикуются семь таинств: крещение, брак, миропомазание (конфирмация), евхаристия, исповедь, елеосвящение и священство.

Я не буду раскрывать эти таинства, потому что любой пытливый ум найдет себе возможность просветить себя так же, как просвещал меня простой солдат Ротшильд, который оказался огромным докой в делах религии. Откуда он все это знает, я вам потом расскажу.

Протестанты верят в бытие Бога, его триединство, в бессмертие души, рай и ад, но совершенно отвергают учение о чистилище. Они признают спасение личной верой, священство всех верующих и единственным источником вероучения для них является Священное Писание – Библия. Она была переведена на национальные языки и понимается всеми людьми так, как это хотел сказать Бог. И ко всем христианским учениям и догматами они подходят с точки зрения соответствия их Библии. Поэтому протестанты и отказываются от различного рода церемоний, которые преподносятся католиками как вера в Бога.

Протестанты считают, что первородный грех извратил природу человека. Поэтому человек, хоть он и остается вполне способным на добрые дела, может спастись не своими заслугами, а только верой в искупительную жертву Иисуса Христа.

Честно говоря, мне почему-то кажется, что православие и католичество находятся примерно на одних и тех же позициях, и я по своим убеждениям являюсь православным протестантом.

– Франц, откуда ты все это знаешь? – спросил я, будучи сильно удивленным его познаниями в теологии и сгруппировав то, что он рассказывал по пунктам.

– Война, сударь, дама переменчивая, – с хитринкой отвечал он, – иногда она скачет вперед, захватывая все новые территории, а то возвращается назад, иногда медленно, иногда быстро, теряя по дороге своих поклонников. А такая же дама с другой стороны идет за ней и подметает все оставленное. Спросят меня, а ты католик или протестант? А ну ответь я не так, и все – вздернут на суку, только ножки задергаются. А так присмотришься к людям, как они крестятся, кому и сам скажешь, что, мол, клянусь непорочной Девой Марией, что я католик и отстанут супостаты. Или скажешь, что ты с Библией не расстаешься, и только вера твоя помогает тебе в спасении своей души. И протестанты говорят тебе – здравствуй, брат. А крестики у всех одинаковые. И говорят все на одинаковых языках, да только Библия моя на немецком языке в одном кармане, а на латыни – в другом кармане. И тут главное не перепутать.

– А ты сам-то, какой веры, Франц? – с улыбкой спросил я.

– Вера моя древняя, да только для спасения души своей и тела приходится быть и тем, и другим, – ответил Франц.

В принципе, он прав. Католичество за свои догматы оставило нам в истории инквизицию и Варфоломеевскую ночь. Души спасали, уничтожая протестантов, иноверцев, в числе коих были и родственники моего нового товарища.