Текст книги "Личный поверенный товарища Дзержинского. В пяти томах. Книга 4. Гром победы"

Глава 13

Нормальный человек, почувствовавший за собой слежку, начинает метаться по городу в надежде либо оторваться от своих преследователей, либо во что бы то ни стало выявить их и потребовать объяснений. Вот тут он выдаёт себя и становится действительным пациентом для врача, потому что никто из указанных им людей никогда и ни при каких обстоятельствах не признает, что наблюдал за ним. Просто стечение обстоятельств, что ему пришлось идти попутно за этим человеком, который часто оглядывался, нервничал и был в состоянии повышенного душевного возбуждения. Ещё кто-то подтвердит это и ваше счастье, если вас просто отпустят домой под наблюдение психиатра.

Подготовленный человек попытается разобраться, в чем дело. Либо это просто стечение обстоятельств, когда в течение дня вы трижды видите бросившегося вам в глаза человека, либо это действительно слежка. Но нужно учитывать то, что среди людей, призванных наблюдать за преступниками и врагами, вряд ли можно найти людей, которые бы бросались в глаза, чтобы их можно было заприметить и запомнить раз и навсегда. Они бойцы невидимого фронта и совершенно нельзя предположить, что это официальные сотрудники спецорганов.

Мне как-то пришлось познакомиться с агентами подотдела IVC1, который занимался наблюдением за иностранцами. Никогда бы не подумал, что это шарфюреры СС. Даже сейчас не помню ни одного из них. Как серые мыши, такие же, как и все.

Я не буду рассказывать, к каким ухищрениям я прибегал, чтобы внимательно рассмотреть всех, кто находится вокруг меня и при этом не дать повода кому-то усомниться в том, что моё поведение неестественно.

Очень осторожно в течение недели я выявил двоих человек, которые почти ежедневно были рядом со мной на одном из участков пути от дома до Публичной библиотеки. Сопоставив время их появления, я понял, что эти люди являются служащими одной из контор, находящейся неподалёку и шли на обед. Стоило мне изменить время посещения библиотеки, как подозрительные люди исчезли. Следовательно, никакой слежки за мной нет. А кто поручится, что продавец газет и мороженщица на углу не являются сотрудниками службы наблюдения? Никто. Либо за мной ведётся очень квалифицированное наблюдение, либо никакого наблюдения нет. Либо я схожу с ума от постоянного перелистывания всех газет и сосредоточения на том, что давно уже перестало существовать.

Трижды я «садил» деда Сашку у окна в одном из кафе, мимо которого я проходил, чтобы он внимательно разглядывал тех, кто идёт вслед за мной. Результат отрицательный.

– Знаешь, Дон Николаевич, – задумчиво сказал он, – никого из знакомых или ранее встречавшихся мне людей я не видел, но и твёрдо утверждать, что за тобой никто не следил, я тоже не могу, потому что и мне начинает казаться, что за мной кто-то следит. Причём, за мной никто не ходит, но почему-то мне стало казаться, что мои сотрудники стали проявлять ко мне повышенное внимание.

Вот дед, в самую суть копнул. С чего бы это кто-то ходил за мной? Кто-то один и мог ходить, чтобы проследить мои контакты. Но контактов у меня нет. В библиотеке работаю. Значит, кто-то из библиотечных работников контролирует, что я делаю. А кто это? Не знаю. Как его выявить? Тоже неизвестно, но нужно будет подумать над этим.

Нужна приманка как на карася. Карась подходит к крючку с приманкой, а рыбак в это время немного подтягивает к себе леску, и приманка отодвигается. Почмокав губами, карась снова к приманке, а она снова отодвинулась от него. Карась делает решительные движения плавниками, подплывает к приманке, берет её в рот, но не заглатывает, потому что осторожен как карась. Видя, что приманка не вырывается у него изо рта, он поворачивается и плывёт в свою шпайзехалле – столовую – и вот тут рыбак делает подсечку. Тут уж карась уже никуда не денется.

В один из дней я лениво пролистал все газеты и вдруг как бы нашёл какой-то интересный материал. Минут тридцать я изображал кипучую работу, что-то выписывая и над чем-то размышляя. Затем я взял подшивку с газетами и положил её в самый низ, наложив сверху пять-шесть других подшивок. Как бы спрятал нужную мне газету, а сам пошёл к полке со справочниками. Минут через десять одна из библиотекарш подошла к столику с газетами, взяла ту подшивку, с которой я работал, и унесла её в подсобное помещение. Так, наживку заглотили. Дадим им поработать с газетой минут двадцать, как раз через четверть часа дед Сашка должен занять позицию неподалёку от входа в библиотеку.

После работы со словарями я вдруг взглянул на часы, подхватился со стола и быстрым шагом пошёл на выход, на ходу надевая плащ, посматривая на настенные зеркала, чья тень мелькнёт одновременно со мной в районе гардероба. Похоже, что какое-то знакомое лицо я всё-таки видел. Потом дед Сашка подробно описал мне, кто вышел почти сразу за мной. Как же им не выйти, потому что я опаздывал на «какое-то мероприятие» и им нужно было зафиксировать, что я буду делать второпях.

Зря я говорил, что не запомнил ни одной серой мышки из группы по наблюдению за иностранцами. Всё-таки запомнил одного с крысиной мордочкой и маленькими глазками. Такой и в войсках не служил, в боях за Берлин не участвовал, отсиживался на квартире, а сейчас вдруг оказался в Париже. Представьте себе немца из центра поверженной Германии в звании эсэсовского шарфюрера в Париже. То-то и оно. Кто-то из сильных мира сего остался таким же сильным и снова мобилизует кадры СС для тайных операций. Но кому же понадобился я? Могли бы просто так подойти и поговорить. Я ведь был отправлен в никуда для легализации со своим стариком. Все инструкции я выполнил, слежка подтвердит, что я чист. Тогда будем ждать контакта. И контакт не заставил себя ждать.

Был вторник, где-то между двумя и тремя часами пополудни. Мы с сеньором Алехандро с запозданием закончили встречу с клиентами в конторе «Ситроена» и шли по пустынной улочке в одно тихое «бистро», где готовили вполне приличные обеденные блюда и варили приятный кофе.

Ехавший навстречу нам маленький «Рено» совершенно не привлёк нашего внимания. Мы взглянули на него, когда он остановился напротив нас на противоположной стороне улицы. Хлопнула невидимая нам дверца, кто-то вышел из автомобиля и вдруг этот кто-то появился из-за машины с автоматом «MP-40» в руках. Выстрелов я не слышал, но увидел огонёк на дульном срезе оружия. Как сигнал фонарика и толкнул деда Сашку вниз. Ничего не подозревавший старик стал падать на тротуар. Я бросился вперёд, чтобы стрелку нужно было перенести огонь на меня. К слову скажу, немецкая «эмпэшка» ничем не лучше английского «стерлинга». Та же пулялка. Массивный затвор раскачивает всё тело оружия и разбрасывает пули в разные стороны. В упор при сноровке ещё можно попасть, а на расстоянии – создание плотности десять пуль на один погонный метр фронта для отражения атаки. То есть пуля через десять сантиметров, в кого-нибудь да попадёт. Я всё удивлялся, почему все боятся автоматного огня. Да потому что не знаешь, какая шальная пуля попадёт в тебя. Русский ППШ в этом отношении был точнее, а вся война велась при помощи винтовок и пулемётов.

Оружия ни у меня, ни у деда Сашки не было, но я, падая на тротуар, вытянул руку в направлении стрелявшего. Когда человек стреляет в безоружных, это одно. А когда он видит, что у жертвы нападения в руках вроде бы есть оружие, то и он превращается в потенциальную жертву. И этот тоже подхватился и побежал к своему автомобилю. «Рено» сильно газанул, сорвался с места и исчез переулке.

Я подошёл к неподвижно лежавшему сеньору Алехандро. Ошиблась гадалка, не блондинка тебе смерть принесла, а брюнетистый мужчина с автоматом в руках. Я перевернул его, увидел окровавленное лицо, изорванную пулями одежду и даже готов был заплакать от жалости к этому старику, погибшему на чужбине. Внезапно дед Сашка открыл глаза и сказал:

– Всё уже? Где мы?

Раненные или убитые так не говорят.

– Живой? – спросил я.

– Живой, – отозвался старик.

– Быстро вставай и пошли отсюда, – сказал я и помог ему подняться.

Глава 14

Дед Сашка встал. Я осмотрел его. Живой. То, что повреждено, сейчас в горячке боя не увидишь. Всё будет вылезать позднее.

– Пошли, – и я, схватив его за руку, повёл в сторону дома.

Нужно как можно быстрее уйти с места стрельбы, чтобы не попасть в число людей, с которыми снова приключились какие-то приключения. Тавтология какая-то – приключились приключения. Никуда не денешься, то, что приключается и называется приключениями.

По дороге я зашёл в магазин и купил русской водки. За границей наша водка относится к числу элитных спиртных напитков и стоит как хороший коньяк. Но сейчас можно позволить роскошь. Мой спутник прикрывал разбитое лицо. Мы шли малолюдными переулками, срезая оживлённые улицы и подбираясь к дому.

Хозяйка, приютившая деда Сашка, ставшая его любовницей и соратником в бизнесе, была дома.

– Что случилась, – по-бабьи завопила она и начала суетиться, не зная, то ли ей нужно готовить постель, то ли ванну, то ли ещё что.

– Мадам, приготовьте ванную, – спокойно сказал я, – затем постель, сытный обед и гранёные стаканы.

Одежда сеньора Алехандро Гриваса напоминала лохмотья, но у него не было ни одной царапины, кроме трёх больших синяков и порезов на лице от раскрошившегося от пули камня. Стреляли в основном в него и, как мне показалось, стрелял тот, с крысиной мордочкой.

По нас было выпущено десятка два пуль. У меня две пробоины в плаще. У деда Сашки пуля в бумажнике пробила пачку денег и остановилась в серебряном русском рубле, который дед Сашка таскал с собой как магнит для других денег. Вот он первый синяк.

Золотой портсигар с монограммой, купленный как презент одному влиятельному лицу. Пробита одна створка, на второй створке пуля остановилась, сделав порядочную вмятину. Вот и второй синяк.

А откуда третий синяк на локте? Неудачно упал. Показывал я деду Сашке приёмы страховки при падении, когда нужно руку вытягивать параллельно земле, а не перпендикулярно, иллюзорно думая, что так смягчишь удар о землю. Ничего подобного. Так только руку сломаешь, а падать нужно плашмя, подпружинивая вытянутой рукой.

Что-то мне кажется, что деньги спасли Алехандро и деньги же стреляли в него – он снимал деньги с тех счетов, которые мы открывали. Он снимал деньги, дополнял счета и эти счета уже были не просто на какого-то предъявителя, а на конкретного человека.

Похоже, что мы переступили черту, наблюдать за которой поставили резких парней, которым совершенно наплевать, кто там стоит ближе к Борману или Мюллеру. Сказано – не тронь, так и не тронь.

Похоже, что нам придётся подыскивать новое место для жилья, а деда Сашку срочно «хоронить». Ну, положим, хоронить мы его не будем, но придётся раскидать все деньги по разным банкам и путём проведения перечислений со счета на счёт постараться запутать церберов у ящиков с золотом Рейха. Всё-таки ещё живы те, кто должен быть на скамье подсудимых, но куда-то скрылся.

Если бы был найден Борман или Мюллер, то тогда можно было поверить в то, что настоящий Гитлер мёртв. Но эта сладкая парочка испарилась и, кажется, прихватила с собой ещё кое-кого. И эти кое-кто уже начинают устранять тех, кто не оправдал их доверия. А, может, это было просто предупреждение мне?

Так это или не так, перетакивать не будем. Нужно воздать должное нашему чудесному спасению. Спасибо теории вероятностей и теории невероятностей, а также создателям пистолета-пулемёта «MP-40» за наше спасение. Был бы у них американский «томпсон» или русский ППШ, то не мы бы сидели за накрытым столом, а кто-то сидел за этим столом, поминая нас добрым словом. А как же иначе? Только добрым словом. Ещё древние римляне говорили: о покойниках либо хорошее, либо ничего кроме правды.

Дед Сашка вышел из ванной в махровом халате и с физиономией, залепленной крестиками лейкопластыря. Ни дать, ни взять как после разговора с дражайшей половиной по случаю загула с девочками и цыганами.

Стол готовил я. Крупно нарезанная селёдка с кольцами лука, свинина тушёная из банки, колбаса брауншвейгская по репарациям из Германии, хлеб чёрный, водка русская, стаканы гранёные. Не хватало только отварной картошечки и солёных огурчиков или грибков для полноты картины, чтобы прочувствовать, что здесь собрались русские люди и здесь русским духом пахнет.

– Ну, что, вздрогнули, – по-русски сказал я и поднял стакан с водкой, – за здоровье, – перевёл я для мадам, сидевшей с маленькой рюмкой в руках.

Выпили, закусили и через какое-то время начало ощущаться то, что мы с дедом Сашкой только по случайности выскользнули из лап смерти. Я ещё раз внимательно посмотрел на хозяйку и никакой блондиностости в ней не увидел. Значит, не опасна она для моего друга-приятеля Алехандро Гриваса.

– С недельку посидишь дома, – сказал я деду, – пусть физиономия твоя зарастёт. Я приобрету автомат для домашнего употребления, мало ли кто в дом ломиться будет. Телефонный провод заведём в квартиру в стороне от того, который сейчас есть. Пусть этот будет обманкой, которую оборвут, не подозревая, что ты можешь звонить, куда угодно. А я осмотрюсь по сторонам и подготовлю всё для нашей командировки по осмотру послевоенного мира.

Выпив ещё по полстакана водки, мы разошлись по своим комнатам. Я лёг в постель и начал раздумывать, куда нам отправиться в первую очередь. Где нас могут не найти? Пожалуй, только в СССР до нас не дотянутся. Там все иностранцы на виду. Фашистов и их пособников выявляют на каждом шагу. Националистическое подполье выковыривают всеми способами. Националисты как раз и были той благодатной почвой для ведомства товарища Гиммлера, которые использовались там, где арийцы хотели иметь чистые руки.

Надо отдать должное лидеру большевиков Сталину за проводимую им национальную политику: дома можешь себе иметь гарем и кушать халяльную пищу, а как выйдешь на улицу, то должен подчиняться тем законам, которые есть в государстве. Не знаешь – научим, не хочешь – заставим.

Лет через пятьдесят в СССР будет жить единый народ – советский. Это и будет единой национальностью. Только советский человек может быть руководителем СССР, потому что если допустить к управлению национального кадра, то начнётся стаскивание одеяла со всех в одну хату, до своего гурта.

Национализм как ржавчина, она разъест единое государство. То, что получится из великой державы, тоже будет разъедаться местным национализмом. Получившаяся из национального меньшинства титульная нация будет использовать сталинские и гитлеровские методы для удержания своего господства в тех пределах, в которых оно создалось великим государством. Диалектика это и никуда от неё не денешься. Вот только куда нам поехать с дедом Сашкой: на север, на юг, на запад или на восток? С этими мыслями я и уснул.

Глава 15

Мне снилось, что мы с дедом Сашкой снова приезжаем на секретный аэродром СС в Берлине. Только что перед нами приезжали какие-то люди, которые охранялись патрулями фельджандармерии, расстреливавших всех, кто там появлялся. В темноте пустого ангара двигаются какие-то тени. Я вижу очертания двух лёгких самолётов, около самолёта люди в гражданской одежде. Вот толстая мясистая физиономия Бормана, скуластое и худощавое лицо Мюллера и какого-то лысого человека рядом с красавицей. Приглядевшись к тени, я узнал в нем фюрера великой немецкой нации без волос и без дурацких усиков. Он смотрелся даже симпатично.

– Фюрер, мы летим вслед за вами, – доложил Мюллер, – генерал Франко всё приготовил.

– Хорошо, Генрих, – сказал Гитлер, – мы создадим новую нацию, мультинацию, которая будет править миром, развязывать войны и разрушать государства. Я не успокоюсь, пока не накажу русских.

– Да, господин Браун, – ухмыльнулся Борман, – а как быть с евреями?

– Мы им простим все грехи, Мартин, – Гитлер потрепал Бормана по пухлой щеке, – и пригласим их с миллиардами долларов в свою мультинацию. На их место мы поставим русских, которые ломают планы всех, кто с ними связываются. Я ещё въеду в Москву на белом коне, и мне будут поклоняться десятки тысяч русских молодых людей в чёрной форме и с бритыми лбами. Но это будет чуть позже, когда всё успокоится после войны. Генрих, вы уверены в том снадобье русского волшебника? – спросил Гитлер у Мюллера.

– Так точно, мой фюрер, – сказал Мюллер, – я сам проверял его на себе.

– Что же, господа, в путь, – сказал Гитлер-Браун и открыл дверцу пассажирской кабины самолёта.

Самолёты завели двигатели и выехали из ангара. Через какое-то время из фюзеляжа третьего самолёта вылез пилот, который вёз нас с дедом в Испанию. Он что-то исправлял в системе управления и слышал весь разговор высокопоставленных пассажиров, не смея высунуть нос из фюзеляжа, понимая, что от этого зависит его жизнь.

Я встал и с пересохшим горлом пошёл на кухню. Выпив холодной воды, я включил газовую плиту и присел на табурет. Не случайно мне был утверждён маршрут в Испанию, куда собирались фюрер и его самые доверенные люди. Гёринг, Гиммлер, Геббельс себя скомпрометировали сверх меры, и они не годились в спутники фюреру, ехавшему для обдумывания причин поражения и последующего реванша. И некого спросить, о чем эти люди говорили перед вылетом из Берлина. Единственный свидетель убит и сгорел в самолёте. А было ли это всё так, как мне приснилось или это просто пустой сон?

Спецслужбы всего мира без особого успеха ищут Гитлера и видят такие же сны, как и я. Но и от снов отмахиваться тоже нельзя. Кто его знает, может это Бог даёт нам свои подсказки. Но одно уже точно ясно – ехать в Испанию и в Аргентину нам заказано. Нужно заходить с другой стороны.

А тут напомнила о себе и моя родина. Я вроде и как бы по её заданию перешёл на сторону фалангистов в Испании и вступил в контакт с немецкой советнической группой как этнический немец, имеющий далеко идущие связи и возможности. Правда, во время войны связь с советским Центром поддерживалась через пень-колоду, но нужную для командования информацию я передавал, освещая и неясные вопросы во внешней политике Рейха. И ничем себя не запятнал. Прошу это учесть.

Полуобгоревшего во французской тюрьме меня видел и мой куратор из НКВД полковник Миронов, но ничего не сказал, даже глазом не мигнул. Мне самому с инициативой лезть тоже не с руки, как-никак, а я нацистский преступник с огромными полномочиями почти от самого фюрера. В деле разведки инициатива всегда наказуема. А если неуемной инициативой обладает дурак, то это вообще беда. То же и в контрразведке. Назначили дурака наркомом внутренних дел, и пошли органы свой народ костомясить, врагов по разнарядкам назначать. А партия сидит себе, ухмыляется, смотрит, чтобы инакомыслящих не пропустили мимо ежовых рукавиц.

Все думали, что после войны репрессий не будет. Как же, в Отечественной войне родину свою отстояли, супостата победили. Так же и крестьяне думали после Отечественной войны 1812 года, что, мол, вольную людям дадут, и не будут продавать как скотину на ярмарке в свободолюбивой и прогрессивной России, отмеченной всякими богами и называющей себя богоизбранной. А не тут-то и было. Освобождение от крепостного права пришло только в 1861 году через пять лет после страшного поражения в Крыму. Так сколько же нужно ждать, чтобы и в нынешней России репрессии прекратились?

Наша, то есть западная пресса сообщала со ссылками на источники в России и в странах Восточной Европы о массовых репрессиях людей по разным признакам. То снова оппортунисты, то безродные космополиты, то врачи-вредители. Такие же репрессии проводились и в отношении населения новых социалистических стран.

– Ты что, не понял, сволочь, что учение Маркса верно, потому что оно всесильно или наоборот, – вещали новые энкаведешники в польской, болгарской или немецкой униформе, дробя челюсти непонятливых сограждан, – мы тебе покажем кузькину мать, морда империалистическая.

Америка для защиты от СССР создала военный блок НАТО из своих оккупационных частей, частей бывших союзников по антигитлеровской коалиции и врагов из гитлеровской коалиции. Всё пригодились. СССР на таких же принципах создал организацию Варшавского договора. Запад создал Европейский Союз, Советский Союз – Совет Экономической Взаимопомощи, СЭВ, значит. Танковые армады и самые боеготовые армии ощетинились штыками друг против друга. СССР не поспевал за «мирными» инициативами вчерашних боевых друзей. А друзья, оправившись от того, что Гитлер разогнал всех по норам и заставил молчать в тряпочку, выступали гоголями и кричали, что они и без русских влёгкую справились бы с Гитлером и вообще нужно выветрить русский дух из Европы.

Я смотрел на это всё и думал:

– А ведь они правы. Нечего было делать русскому солдату в Европе. Пусть Европа сама себя освобождает. И пусть ходит, распушив перья, празднует свою победу хоть какого мая и хоть какого года. Русский мужик давно знает, что Европу, куда ни целуй – везде одна жопа.

Это я так, по-русски, говорю, хорошо зная Европу, европейцев, их настроения и отношение к России.

Привет от моей родины был в виде молодого человека, который встретился мне по дороге домой в переулке недалеко от дома. Направив на меня «наган», он достал из кармана листок бумаги и начал читать:

– Именем Союза Советских Социалистических республик…

В этот момент я бросился на него. Кто не стрелял из «нагана» или из любого револьвера, то пусть попробует и скажет, прав я или не прав. Из пистолета вообще трудно попасть в чего-то, а тут движущая на тебя цель, причём она не прет буром, а мечется из стороны в сторону. Пока курок ударил по капсюлю, пока воспламенился порох, пока пуля начала вылетать из ствола, я был уже около палача. Не успел он дочитать приговор. Но выстрел прозвучал почти у моего уха, сильно оглушив и ударив по спине пулей, как-то вскользь, касательно. Я схватил за ствол револьвера и начал выворачивать его в сторону навыворот указательного пальца стреляющего. Парень взвыл и выпустил оружие из рук. Рукояткой «нагана» я ударил его по голове, забрал бумагу из рук и ушёл.

Хорошо, что я был в пальто, а то пуля была бы во мне. А так получается, что меня кто-то ломом по спине огрел и пальто разорвал. Английский драп, темно-синий, сносу нет, а придётся выбрасывать.

На бумажке написано, что за сотрудничество с фашизмом и предательство советской родины я приговариваюсь к смертной казни с немедленным приведением приговора в исполнение.

И меня достали. Дед Сашка живёт тихо себе в пригороде, где его никто не знает, а я мотаюсь в Париж как связной и поверенный в его делах. Причём хорошо проверяюсь перед посадкой в таксомотор. Хотя, кто хотел, тот мог и выследить. Деду было предупреждение. Год прошёл с момента покушения на него и тишина. А тут вот я. Надо будет вообще куда-то уезжать. До меня добрался отдел по уничтожению преступников за границей. Эти не отцепятся. Будут преследовать как Троцкого, пока не убьют то ли в постели, то ли в ванне, то ли ещё где-то, чтобы было правдоподобно.