Текст книги "Лист Мебиуса. Часть вторая"

-Я веду пленного «пуха» на допрос? – спросил Иван Шуберт у Ивана Григорьевича и встал.

– Погоди, сержант, – остановил его путевой обходчик с профилем римлянина. – Встретить его надо во всеоружии. Олег, приберись на столе и положи на видное место газету «Правда». А мы с тобой, друг-товарищ, обследуем добытый вами трофей. Где ППШ?

Я попросил Григорьевича подняться, поднял полку и вытащил из вороха одеял пистолет-пулемет.

– Красавец! – глаза у сорок-тысяч-томов-прочитавшего человека радостно заблестели. Он по-хозяйски отстегнул диск с патронами, открыл верхнюю крышку, являвшуюся продолжением кожуха, в котором находился ствол, поэтому автомат переломился, затем достал возвратно-пружинный механизм. Мы с Шубертом внимательно наблюдали за происходящим. – Вот и вся неполная разборка ППШ.

– Не сложно, – подытожил сержант.

– А в бою сложность в обращении с оружием не нужна, – сказал Иван Григорьевич. – В начале войны только у некоторых подразделений были автоматы. То есть пистолеты-пулеметы. Это, в основном, ППС. Большинство было вооружено винтовочками. ППШ в достаточном количестве стали появляться где-то с середины войны. Преимущество ППШ перед немецким «Шмайсером» было в большом количестве патронов в магазине. 71 штука. В два с лишним раза больше, чем у «Шмайсера». Там – 32. Прицельную стрельбу можно было вести с ППШ с небольших дистанций, так как там был пистолетный патрон. Но большое количество патронов в магазине у ППШ обернулось и недостатком. Дашь несколько очередей, выпустишь половину или даже треть магазина, ствол немилосердно накаляется и расширяется. Нарезное оружие превращалось в гладкоствольное. Поэтому появился вот этот вот кожух охлаждения. Но он мало помогал. Пули из перегревшегося ППШ вылетали с потерей настильности или прицельности, а ударная сила их резко понижалась. Кроме того, переполненный магазин мог подвести в любую минуту. Небольшой перекос патрона – и автомат молчит.

Слушая мини-лекцию фронтовика Бойко, мы с Шубертом малость приуныли. Как так? Наш автомат хуже немецкого?

– По отдельным параметрам ППШ, действительно, уступает «Шмайсеру», – подтвердил Иван Григорьевич. – «Шмайсер» меньше перегревался, реже ломался, реже подводил. Прицельность у него была все-таки выше. ППШ производился из штампованных деталей, но на разных заводах. Проблему представляли и дисковые магазины. Магазин от другого ППШ мог запросто не подойти к твоему. Нужно было подгонять вручную… Но… Советский боец, воюя с винтовочкой, не был избалован. Когда получил в свои руки автоматическое оружие – использовал его с максимальной пользой и выгодой. В ближнем бою (что у пехоты чаще всего и случалось – ближний бой!) исход сражения решали стойкость, сила, мужество, сноровка, хороший удар прикладом. А ППШ с магазином тяжелее «Шмайсера»! Да что там говорить! Технические параметры – это всего лишь технические параметры. После войны появилась мода на оружие с круглыми дисками. Вспомните хотя бы голливудские фильмы про гангстеров 40-х, 50-х годов. Все гангстеры грабят банки с громадными «Томпсонами», у которых диски еще больше, чем у ППШ! А ведь удобнее спрятать под плащ или пальто не ППШ с выпирающим диском, а более компактный «Шмайсер». Но нет! «Шмайсер» – олицетворение гитлеровского нацизма, а ППШ – оружие Победы! ППШ победил в войне, значит, его параметры на голову выше немецкого оружия! Понятно, друзья-товарищи? – закончил довольный Иван Григорьевич. Глаза его посмеивались.

– Так точно! – сказал Иван Шуберт.

– Здорово! – сказал я.

– Михаил Тимофеевич Калашников сумел создать штурмовой автомат с промежуточным (то есть между пистолетным и пулеметным) патроном – АК, – продолжал дальше Бойко. – С 1947 года АК–47 стал поступать на вооружение нашей армии. Полностью он заменил ППШ только к 1957 году. Поэтому мы и видим в 1953-ем… – тут Иван Григорьевич остановился, поняв, что не все должен знать Шуберт.

– Поэтому мы видим ППШ в руках банды психов, которые ловят добропорядочных и законопослушных граждан! – сказал сержант.

– Разумеется, законопослушных! – вставил я. – Предлагаю предстоящую операцию назвать так: «Спасение Федора Толсторюпина».

– Пусть, – согласился Иван Григорьевич. – А я предлагаю ППШ доверить сержанту Шуберту, я возьму двустволку…

– Нет, Иван Григорьевич, – запротестовал сержант, – ППШ должен взять тот, кто хорошо его знает. То есть вы. Двустволку отдайте Олегу.

– А с чем ты будешь? – спросил Бойко.

– Есть у меня итальянский пистолет «Беретта», две обоймы к нему. Афганский трофей. Снял с одного «духа». У него штурмовая американская винтовка была М-16, шлем французский и «Беретта» итальянская.

– Прямо империалистический интернационал, – пошутил железнодорожник. – Хорошо. Решено. Теперь можно вести пленного на допрос.

– Есть привести пленного, товарищ… – Иван Шуберт замялся, так как не знал, в каком звании был Бойко.

– Обращайся ко мне просто – товарищ фельдмаршал! – опять пошутил Бойко.

– Есть, товарищ фельдмаршал, – Шуберт на полном серьезе отдал честь и по-военному вышел из купе.

-У тебя три минуты, – сказал охранник, пропуская меня в вагон-ресторан.

Ресторан был практически пуст. Рядом со стойкой буфета (или бара) расположились два ничем не примечательных мужика в джинсовых костюмах. В середине – да! да! – рыжеволосая, блистательная, неподражаемая, гордость и надежда страны – Алла Борисовна собственной персоной! Одета она была в темный балахон из шифона и держала в руке тонкую сигарету. Она отвернулась от окна и внимательно посмотрела на меня умными насмешливыми глазами:

– Здравствуйте! – сказала она приятным сопрано. – Как вас зовут? Какую газету вы представляете?

– Я – Олег, – я немного смутился, что сразу заметила первая певица СССР и усмехнулась. – Студент журфака.

– Да? – слегка разочарованно сказала она. – Где же вы собираетесь опубликовать интервью? В «Известиях» и «Правде»? А может, в «Комсомолке»?

– Может, и в «Комсомолке», – я пришел в себя. – Стопроцентно гарантирую выход в двух областных газетах «Уральский рабочий» и «Смена».

– Где это? – спросила прима, прищурившись. Веснушки на ее лице смешно побежали к носу.

– Свердловская область.

– Отлично! – улыбнулась Алла Борисовна. – Мы как раз направляемся в Свердловск на гастроли. Очень кстати. Так о чем у нас с вами пойдет речь?

– Прежде всего, Алла Борисовна, я хотел бы сказать, что вы настоящий революционер эстрадной песни. Вы взорвали представление общественности о сути самой песни. В текстах появился смысл. Каждое ваше выступление – это маленькое театрализованное представление. Я уже не говорю о музыке и вокале! Манера исполнения – тоже новаторство в эстрадном искусстве! Вы проживаете песню…

– Допустим, это мне приятно слышать. Я знаю, что талантлива до гениальности. Но почти ничего нового вы мне не сказали. А время идет. Вопросы? – постучала Алла по миниатюрным золотым часикам.

– Трудно быть всегда первой, держать пальму первенства?

– Вы знаете. Альберт Эйнштейн сказал: гений – это всего лишь один процент гения, а девяносто девять процентов труда! Сказать проще? Пахать надо изо дня в день, не покладая рук, не жалея ни сил, ни времени, ни… семью. Впрочем, о семье не надо.

– Чем вы порадуете в ближайшее время своих поклонников? С какими композиторами и поэтами работаете? Какие сюрпризы вы приготовили в новой программе? Свердловчане будут одни из первых, кто услышит что-то новенькое?

– То ни одного вопроса, то сразу столько! – Пугачева шутливо стала отмахиваться от меня руками. И тут в ресторан вошли… Юрий Антонов и Валерий Леонтьев! Я чуть не свалился с сиденья. От количества звезд первой величины зарябило в глазах…

– Познакомьтесь, Олег – журналист из Свердловска, – представила меня Алла Борисовна. – Вот, интервью даю.

Знаменитости протянули мне руки для пожатия. Антонов промолчал, а Валерий Леонтьев представился:

– Егор! – с явным вологодским акцентом, мягко проговаривая букву «г».

– Как Егор? Почему Егор? – смутная догадка осенила меня. – А где Леонтьев?

Мой оторопевший вид развеселил всех. Даже официантку и двух мужчин у бара.

– Анечка! Что ты тут наговорила про нас? – укоризненно спросил Пугачеву Антонов.

– Ровным счетом – ничего! – пожала плечами Пугачева… нет, уже Аня! – Он подошел и стал восхищаться моими талантами: «Вы… революционер… песни… В текстах появился смысл… маленькое театрализованное представление. Я уже не говорю о музыке и вокале! Манера исполнения…» Он даже не спросил, кто я такая! – лукаво закончила Аня в облике Аллы Борисовны.

– Но мне охранник сказал… – недоумевал я.

– Витька, что ли? Он может! Он такой! Любит всех разыгрывать!

– Так кто вы? – развел я руками.

– Театр двойников и музыкальной пародии «Большой Бум». Сокращенно – «ББ», – ответил за всех Антонов. То есть двойник Антонова.

– По-моему, есть уже «ББ». «Бим-Бом», – припомнил я.

– Не хотите ли пива? – гостеприимно предложил двойник.

– Не откажусь, – я уже не ощущал себя в компании звезд, а потому перестал стесняться. Двойник Антонова поднял руку с четырьмя растопыренными пальцами.

– Пять! – кто-то крикнул у меня за спиной. Я повернулся и… опять оторопел: Андрей Макаревич, легенда советского рока, показывал официантке всю пятерню. Ну, конечно же, двойник! И все же…

– Наш театр – ни какой-нибудь шарлатанский балаган, а очень серьезная… контора! – стал мне пояснять псевдо-Антонов, когда официантка принесла пиво и произнесла Ане: «Разогревается». – Мы работаем от ленинградской филармонии, гастролируем по всему Союзу, и никогда не выдаем себя за… оригиналы!

Все покатились со смеху. Псевдо-Макаревич от восторга застучал дном бутылки пива по столу – он примостился рядом через проход.

– Не слушай их, старик, лажа это, – сказал он мне. – Армрестлингом не интересуетесь?

– Андрей! Опять ты за свое? – возмутился Егор-Леонтьев. – Чуть переберешь – и на подвиги тянет!

– Юноша! – наставительным тоном произнес двойник Антонова. – Не поддавайтесь на провокацию. Андрей любит подтрунивать над незнакомцами…

– Просто – не поддавайся! – Андрей жестом пригласил меня сесть напротив его за стол. – Ставлю свою бутылку пива против твоей.

– Я уже отпил…

– Ничего! Я тоже отпил, – он выставил вперед согнутую руку и облокотился на стол.

– Егор! На счет три! – скомандовал Макаревич Леонтьеву.

– Один, два, три! – прозвучал старт. Ладонь Андрея цепко обхватила мою, и я ощутил давление. Наши руки качнулись разок, а потом с переменным успехом стали склоняться то в одну, то в другую сторону. У меня не было особого настроения соревноваться и желания победить, не было куража. Но в какую-то секунду я понял, что могу лишиться единственной бутылки пива. Это дало невидимый импульс бицепсу, трицепсу, мышцам плеча и кисти. Что касается кисти – она у меня была тренирована игрой на гитаре, боксом. Да, в общем-то, все мышцы руки в той или иной степени получали нагрузку тяжелее рюмки водки. Я напрягся на секунду, схватив левой рукой край стола, и придавил руку соперника. Победа!

– Браво, юноша! Браво! – захлопал в ладоши псевдо-Антонов, остальные тоже захлопали, в том числе и официантка, которая наконец-то принесла первое и второе всей честной компании двойников. Начался обед, а значит, мое время вышло. Я поднялся, чтобы уйти.

– Сам попробуй, – заворчал псевдо-Макаревич, передвигая в мою сторону проигранную бутылку пива. – Это не юноша, это… машина какая-то!

– Не преувеличивай, Андрей. Сознайся, что ты не в форме, – съязвил псевдо-Антонов, подумал немного и пересел за наш стол. – Пока остывает солянка, пожалуй, я сойдусь в жарком поединке с юным журналистом.

Пренебрежительный тон, которым он это сказал, только подхлестнул меня. Лучше бы он ничего не говорил про юного журналиста! Этот титул предназначался совсем сопливым школьникам, а я – студент журфака! Ну, иди сюда, лицедей!

– Ставь на кон бутылку пива! – сказал ему Андрей. Мой гонорар потенциально увеличивался.

Как это часто бывает – у тех, кто громко кричит о своих достоинствах, редко слова подкрепляются делом. Так случилось и у самоуверенного псевдо-Антонова. Спортивная злость, стремление во что бы то ни стало наказать лицедея, а также появившийся внезапно кураж сделали свое дело. Поединок закончился в пользу журфака, под веселое одобрение присутствующих. Рядом со мной возникла третья бутылка пива.

– Действительно – машина, – потирая кисть руки, констатировал очередной проигравший лицедей.

Егор, который Валерий Леонтьев, решил, что настал его черед. Он больше всех молчал, а потому оказался достойным противником – жилистым, сильным и настойчивым. Такой добивается цели, не взирая ни на что. Мы толкали руку противника, каждый со своей стороны, с неистовством гладиаторов, почти прижимая к столу. Но Фортуна решила улыбаться обоим в равной степени. Уже прошло больше минуты, а явного преимущества не возникало ни у кого. Наконец Егор сказал:

– Олег устал, но не сдается. Думаю – боевая ничья! – наши руки разжались к всеобщему удовольствию. Эх, жаль – не досталась четвертая бутылка пива! Зато не пострадало реноме.

Но на этом армрестлинг не закончился. Двойники заказали еще пива, подкрепились, предложили мне что-нибудь поесть, но я отказался по причине похмелья. Тогда поединки возобновились: сначала между Макаревичем и Антоновым, затем между Макаревичем и Леонтьевым. И вот Леонтьев предложил мне снова вступить с ним в схватку… Бутылки пива, как разменная валюта, переставлялись с одного конца стола на другой, некоторые из них опустошались, появлялись другие. Я то терял свой жидкий гонорар, то вновь приобретал его. Даже выгреб всю мелочь из карманов и она тут же исчезла. И в итоге все пиво, находящееся в буфете, закончилось. Закончилось и время, на которое арендовался ресторан группой «ББ». Тогда лицедеи заказали водки, вина и шампанского и пригласили меня пройти к ним в купе. Официантка, когда я проходил мимо нее, пошатнулась в мою сторону (якобы качнулся вагон!), прижалась нечаянно грудью к моему животу и шепнула заговорщически: «Приходи после одиннадцати!»

Рядовой Стопка с завязанными за спиной руками (по-моему, Шуберт использовал солдатский ремень), с кляпом во рту (носовой платок!) озирался по сторонам, дико вращая глазами, и пытался что-то прокричать. Его усадили поближе к окну, Шуберт встал у дверей, я сел рядом, а Григорьевич подвинулся к Стопке, держа ППШ на коленях – стволом в сторону пленного.

– Вот что, друг-товарищ, – начал Бойко. – Хотя какой ты мне товарищ? Тамбовский волк тебе товарищ! Ты есть кто? Ты есть пособник врагу народа, шпиону империалистических держав, вредителю Страны Советов и Коммунистической партии – Лаврентию Павловичу Берия! Читай, если грамотный, – с этими словами Григорьевич ткнул пальцем то место в тексте статьи «Правды», где говорилось о Берии и его аресте.

Стопка внимательно изучил напечатанное, округлил глаза и затрясся мелкой дрожью. Наверное, он представил, что в таких случаях устраивает «врагам народа» их контора. Оказаться в роли жертвы ему очень не хотелось.

– Будешь сотрудничать с нами – отделаешься легким испугом, – заверил железнодорожник. Он прекрасно уловил состояние рядового. – Твой непосредственный начальник – лейтенант – является тайным агентом Берии, который предчувствуя свое разоблачение, раскинул по всей стране целую сеть таких агентов. Они морочат людям головы, в том числе и простым служащим МВД-МГБ, задерживают якобы «врагов народа», а на самом деле настоящих патриотов, которые пытаются разоблачить пособников настоящего врага. Мы и есть патриоты. И нам партия поручила выявить и арестовать всех сторонников Берии. Уяснил? Тогда для начала ответишь на вопросы. Попытаешься заорать – пристрелю на месте.

Получив утвердительный кивок, Иван Григорьевич вынул кляп изо рта Стопки и стал задавать вопросы. Его интересовало, куда могли отвести задержанного Федора Толсторюпина, сколько там находится сотрудников МГБ, каково их вооружение? Стопка обстоятельно отвечал. Толсторюпина должны были отвести на станцию Неведа и поместить в камеру предварительного заключения опорного пункта добровольной народной дружины. В пункте постоянно дежурит участковый милиционер. В группе лейтенанта остались – он сам, старшина и трое рядовых. У рядовых автоматы, у старшины – автомат и пистолет, у лейтенанта – только пистолет. Милиционер вооружен «макаровым». Наибольшую опасность представляли лейтенант и старшина, владеющие искусством рукопашного боя.

– Интересно, каким вас ветром занесло на станцию Неведа?

– Областное начальство поручило нашей группе исследовать необычное… анальное что ли? – явление недалеко от станции Неведа.

– Аномальное, – поправил я пленного эмгэбэшника, – Людмилы Трофимовны Спаленко на тебя нет, грамотей!

– Любопытно, – задумался Бойко, и профиль Цицерона явно прорисовался на его лице. – МГБ уже пронюхало про портал… то-то я смотрю! Всю жизнь на станции Неведа государственную безопасность представлял один-единственный человек – участковый. Населения-то – кот наплакал. А здесь аж целая бригада из шести человек! Не-спро-ста! Сержант Шуберт!

– Я! – четко ответил Иван.

– Уведите арестованного под присмотр. И возвращайтесь на разговор.

Через минуту Шуберту и мне был озвучен конкретный план действий.

Двойники гуляли с размахом! Зарабатывали они неплохо, кочуя из города в город, заезжая иногда в такую Тмутаракань, где и нормального-то Дома культуры не было, а телевизоры – сплошь черно-белые. Там-то группа «ББ» и включала вариант «Б». То есть они выдавали себя за оригиналов, открывая рты под фонограмму. Сама по себе их программа музыкальной пародии проходила и так неплохо, но двойники любили похулиганить, за что иногда бывали биты… Напились мы все до чертиков. Мы с псевдо-Антоновым чуть не подрались из-за Аллы, то есть Анны. Потом я вспомнил, что в одиннадцать меня ждет официантка, и долго отчаливал от компании лицедеев, потому что они сначала уговаривали меня написать такой честный материал об их группе, чтобы об их леваческих подвигах никто не узнал. Потом они раз пять предлагали выпить на «посошок» и я совсем ухрюкался. Возвращался на автопилоте. Как я нашел официантку, куда мы с ней пошли – я уже не помнил. Только раз я очнулся в темном с зашторенным окном купе, почему-то абсолютно голый и в сидячем положении. Ноги мои были раздвинуты, а на коленках передо мной расположилась официантка, тоже почему-то голая. Она что-то вытворяла с моим поникшим мужским достоинством, распущенные волосы приятно щекотали мои бедра. Я попытался ей помочь в нелегком деле призывом «Вставай, проклятьем заклейменный…» Я искренне пытался помочь, и даже подумал: «Хорошая женщина. Хоть и крупноватая. Надо бы познакомиться…» И уснул.

Чтобы нам выйти в нужное время (надо было попасть не только в 1953 год, но в нужный месяц, день, час и определенные минуты), а также в то самое место, где стоял дом или служебное помещение путевого обходчика, пришлось изрядно пропотеть. Иван Григорьевич по знакомству выпросил у младшего сержанта милиции плащ-палатку на несколько часов. Под плащ-палатку он спрятал автомат, предварительно отстегнув диск с патронами, чтобы тот не выпирал и не вызывал подозрительных взглядов. Больше всего мы переживали за рядового МГБ Стопку. Со связанными руками и кляпом во рту он бы привлек гораздо больше праздного внимания к своей персоне, нежели бы автомат ППШ. Шуберт взял проблему на себя.

– Видишь вот эту пушку? – показал он свою трофейную «Беретту» Стопке. – Попробуй пикни, и твои мозги разукрасят этот поезд во все цвета радуги! Понял, зема?

Наша четверка несколько раз выходила и заходила в вагон по команде Бойко. Делали мы это на кратких остановках по таинственной схеме в зеленой тетрадке Ивана Григорьевича. И хотя прошло не более получаса, Бойко шепнул мне, что мы в реальном времени потеряли больше суток. Шуберт вопросов не задавал, считая, что все эти манипуляции для вящей конспирации. А Стопка боялся за свои мозги.

Побеленный дом встретил нас гостеприимно распахнутой дверью. Григорьевич расценил это иначе:

– Вот же суки! – сказал он и стремительно вбежал в помещение. – Точно! Шмон, гады, устроили!

Я вошел вслед за железнодорожником. Эмгэбэшники произвели настоящий погром. По всему полу валялись растрепанные книги, вещи, какие-то инструменты, обрывки газет, тряпки, рассыпанная картошка… Я поднял одну книжку и увидел на обложке: «Александр Грин».

– Я возьму почитать? – спросил я сорок-тысяч-томов-прочитавшего человека.

– До самогонки не добрались, слава богу, – бормотал Григорьевич, отмахнувшись от меня. – И ружьишко, сатрапы, не нашли.

Он убрал половик, который маленькими гвоздиками был прибит по углам к деревянному полу, и открыл подпол. Вытащил оттуда длинный матерчатый сверток и передал мне, затем оттуда достал патронташ, набитый латунными патронами. Я развернул ткань и увидел прекрасно сделанную и инкрустированную горизонтальную двустволку – курковую «тулку».

– Умеешь обращаться? – спросил Бойко.

– С десяти лет, – лаконично ответил я. Переломил ружье и посмотрел на свет в стволы. Вынул из патронташа два патрона и загнал их в ружье.

– Я чистил ее недавно, – сказал Иван Григорьевич. – Ну, все, пошли. Не будем терять время.

Он постоял немного, потом извлек из под плаща-палатки автоматный диск и вставил его в пистолет-пулемет Шпагина, который лежал до сих пор на столе. Григорьевич положил его туда сразу, как вошел. Григорьевич задержал взгляд на столе:

– Мы с тобой допили бутылку самогона?

– По-моему, там оставалось граммов сто.

– Плохо, – констатировал Бойко. – Тот, кто допил самогон…

Я понял. Тот, кто допил самогон, теперь мог видеть портал так же, как мы с Григорьевичем!

Мы вышли. У меня за спиной висело ружье, патронташ я нацепил на пояс, а за него засунул книгу Александра Грина.

– Ну, ты ковбой, зема, – цокнул языком Шуберт. Стопка пренебрежительно посмотрел на двустволку.

– Значит, слушайте сюда, друзья-товарищи, – сказал Иван Григорьевич. – До станции Неведа – десять километров. Часа за полтора дойдем быстрым шагом, если никакой оказии не попадется. Сильно не шуметь, при подходе к станции – разговоры прекратить. На месте сориентируемся, как действовать дальше.

– Есть, товарищ фельдмаршал! – гаркнул сержант автомобильных войск. Стопка недоверчиво покосился в сторону путевого обходчика. Тот снял фуражку, вытер платком выступивший пот на лысине и двинулся в сторону Неведы. Шуберт подтолкнул в спину рядового Стопку стволом «Беретты». Я замкнул колонну. Летняя ночь полностью вступила в свои права. Белый диск Луны выглядел, как запасной магазин к ППШ. Он освещал грунтовую дорогу, опушку леса и железную дорогу, вдоль которой мы пошли к станции…