Текст книги "Запретная дверь"

Глава вторая
«НЕТ МНЕ МИРА, НЕТ ПОКОЯ, НЕТ ОТРАДЫ»

1

Усталость.

Вот что он почувствовал, как только первая мысль поднялась из небытия. Невероятная усталость во всем теле, полное бессилие. Надо бы открыть глаза, но не хочется.

Что произошло?

Он не помнил. Ведь это произошло во сне, а сны быстро забываются при пробуждении. Кажется, он бежал от бури. Но не убежал. Невидимая рука схватила его, бросила в воздух, закружила... И еще он получил удар по голове куском асфальта. Или это случилось не в этот раз?

Он вдруг вспомнил причину. Кривокрасов! Его руководитель решил прочесть доклад о диагностике сновидений на конференции в... в... он не помнил где. Андрей отказался готовить доклад, и тогда Кривокрасов вписал в заявку Ковальчука. Дэна Ковальчука, неплохого в общем парня, но знающего об этих исследованиях не больше, чем о технологии изготовления силиконовых имплантатов.

Кривокрасов повел себя как последняя сволочь. Только Андрею сейчас это безразлично... все безразлично. Он больше не чувствовал ярости, погнавшей его через проспект Луначарского. Да и личность Аптекаря не вызывала эмоций. Усталость, вот что всецело владело Андреем.

Нужно все-таки открыть глаза. Бог с ним, с Кривокрасовым, лицемером в халате врача. У памятника Плеханову в шесть будет ждать Анжела. Они договорились пойти в ЗАГС. Это важно, важнее всего на свете. Анжела всегда злится, когда он опаздывает. Сколько сейчас времени? И где он?

Андрей открыл глаза.

Пространство вокруг заливала слепящая белизна. Это все, что он успел разглядеть. От внезапного головокружения пришлось зажмуриться. Переждав приступ, он снова разомкнул веки.

Белизны стало меньше. Андрей разглядел потолок, кусок стены, угол, где они соединялись... Знакомый интерьер. Он раньше бывал здесь... Так и есть, это палата интенсивной терапии. Андрей оказался в родной больнице в роли пациента. Ну и дела!

Рядом что-то пискнуло.

Он скосил глаза на монитор, показывающий энцефалограмму работы чьего-то мозга. Бета-ритм. Ого, мозговая деятельность этого человека активизировалась. До сего момента только редкие всплески – от силы четыре-пять герц, а теперь живенькие двенадцать. Счастливчик!

– Господи!

Он повернул глаза.

Рядом с его кроватью застыла молоденькая медсестра. Андрей посмотрел на нее, открыл рот, чтобы поздороваться, и провалился в беспамятство.

...Когда он вновь пришел в себя, вместо молоденькой сестры у кровати стояла Ольга Савинская. Его добрый друг из отделения функциональной диагностики. Он попытался произнести имя. Не вышло. Губы не слушались.

Ольга заметила попытку.

– Узнал меня, – обрадовалась она. – Узнал!

Ее мягкая ладонь коснулась щеки. Андрей почувствовал тепло и необыкновенную нежность.

– О... о-о... – произнес Андрей. Чтобы выдавливать гласные из груди, помощь губ почти не требовалась.

– Что, Андрюшенька?

– О-о... – Произнести слово не удавалось.

Ольга провела по щеке.

– Чувствуешь руку? – спросила она. – Если да – моргни.

Он медленно закрыл, потом открыл глаза.

– Ты узнаешь меня, ощущаешь прикосновение, отвечаешь на вопросы!! Это здорово.

– О-о... – промычал Андрей.

Руки не слушались. Безвольно лежали по обе стороны от тела, словно поленья. Черт возьми, да что с ними такое?!

– Хочешь что-то сказать?

Андрей оглядел палату. Как показать ей, что ему нужно? Не найдя вариантов, он с отчаянием посмотрел на Ольгу.

– Что ты хочешь? – спросила она с жалостью. – Это слово начинается на «о»?

Андрей замер с открытыми глазами.

– На «п»?

Андрей моргнул.

– «По»? Я тебя правильно поняла, да? «Пов» ... «пос» ... «поз» ... Поз? Да, «поз»?

Веки подтверждающе сомкнулись.

– «Позвать»? Правильно, да? Кого-то позвать?

Андрей вдруг увидел висящий у нее на шее мобильный телефон. Ольга проследила за его взглядом.

– Позвонить!

Он закрыл глаза и даже, как ему показалось, кивнул.

– Кому позвонить, Андрей? Маме, отцу? Кому?

– А-а... – произнес он. Господи, как трудно. Словно поднимаешься в гору с грудой камней на спине. – Аже-э...

Ольга смотрела на него пристально, с какой-то грустью.

– Анжеле? – спросила она. – Ты хочешь, чтобы я позвонила Анжеле?

«Да, да! – мысленно закричал Ильин. – Позвони ей, скажи, что я не приду!»

Ольга кивнула, сложив губы в грустную улыбку. На щеках проступили заманчивые ямочки. Андрей увидел, как глаза медсестры заблестели от влаги.

«Не надо плакать, я жив», – хотел прошептать он, но сил на новую фразу не хватило. Андрей попытался поднять руку, но не смог. Все дело в проклятой усталости. Она будто связала его.

– Сейчас придет врач, – сказала Ольга.

Андрей провалился в темноту.

2

Когда он очнулся, у кровати сидел Перельман. Вид у заведующего неврологией был растрепанный. Врачебная шапочка отсутствовала, обнажив курчавые, кое-где пробитые сединой волосы. Галстук сбился. Незажженная трубка вываливалась изо рта. Перельман сильно волновался.

Сжав ладонь Андрея, он долго не отпускал ее.

– Ты выкарабкался, – говорил Миша. – Ты везучий сукин сын!

Андрей закрыл глаза.

– Он за час проскочил вегетативный статус, – сообщила медсестра. Снова та, которая наблюдала его пробуждение.

– Сейчас проверим, так ли это... Андрей, слышишь меня?

Он повторил испытанный сигнал глазами, но Перельману это не понравилось.

– Нет, – недовольно произнес Миша. – Словами ответь! На что тебе язык, доктор Ильин?

Андрей попытался. Воздух выходил изо рта словно из рваной покрышки, в результате вместо «да» получалось «а-а». Но Перельмана это удовлетворило.

– Как ты себя чувствуешь?

– С-с.та...

– Устал, – определила медсестра. Перельман кивнул.

– Шевельни правой рукой... нет, правой! Отлично. Как твое имя?

– Ан...ей! – Кто не знал, не понял бы. Но два слога получились четко.

Заведующий неврологией прищуренно смотрел на него, оценивая состояние Андрея.

– Ты знаешь, кто я?

– Д-д...

– Какое сегодня число?

Андрей недовольно выдохнул от такого трудного вопроса. Из своего имени он сумел произнести лишь два слога, а Перельман требует, чтобы он сказал «двадцать третье июня»!

Но Миша, похоже, сам понял, что переборщил, и изменил вопрос:

– Какой сейчас месяц?

– Ию-ю...

– Где ты находишься?

– Б-бо... б-больни... – Он набрал воздуха в грудь и закончил: – ...Ца!

Перельман улыбнулся:

– Ставлю тебе тринадцать баллов по шкале Глазго. Ты в состоянии акинетического мутизма. Помнишь, что это такое?

– Д-д... – ответил Андрей.

Веки потяжелели. В коротком диалоге он выложился весь. Накатила неодолимая слабость, стало трудно оставаться в сознании.

Перельман заметил это:

– Отдыхай. Ты молодец.

3

На следующий день Перельман снова посетил Андрея. К этому времени тот несколько раз приходил в сознание и вновь терял его. К счастью, периоды просветления становились все длиннее. Говорил Андрей по-прежнему с трудом. Стали двигаться пальцы на руках и ногах, правая рука согнулась в локте (произошло это уже в присутствии новой медсестры).

Миша присел на краешек кровати.

– Ан-анаже...желе поз-вонили? – первым делом спросил Андрей.

Перельман как-то непонятно посмотрел на него, затем то ли кивнул, то ли покачал головой. Андрей воспринял этот жест как утвердительный.

– Тебе сейчас не нужно беспокоиться о том, что происходит за этими стенами. Все неприятности позади. Главное – к тебе вернулось сознание.

– Ч-что... слу-чилось?

– Тебя сбила машина.

– Ангел...

– Да, «Ангел». «Газель» похоронного бюро. Ты выскочил на проезжую часть на красный свет. – Миша сурово посмотрел на него. – Ты серьезно пострадал, Андрей.

– Скажи... – прошептал он.

– Перелом левого предплечья, ключицы, нескольких ребер... И тяжелая черепно-мозговая травма в лобно-теменной области правого полушария.

Андрей почувствовал, что стало трудно дышать.

– Линейный перелом черепа, эпидуральная гематома. Была операция, работал сам Столяров. Твою голову восстановили, Андрей, но...

– Е-если... была не-не... – Произнести «нейрохирургическая операция» вряд ли бы удалось, слишком длинный словесный ряд.

Миша взял его за руку, показывая, что понял.

– С момента операции прошло восемь месяцев.

Жизнь остановилась. Крупицы сил, которые он собрал в себе за сутки, рассеялись.

– После удара ты впал в глубокую кому, – продолжал Перельман. – Пять баллов по шкале Глазго. Твоя травма была очень серьезной, а кома длилась восемь месяцев, Андрей. Поэтому мы безумно счастливы, что ты очнулся. Мы ждали этого всей командой.

– Бракман... десять...

– Да, по Бракману после длительной комы только десять процентов достигают выздоровления или умеренной инвалидности. Но тебе я делаю великолепный прогноз. Ты миновал вегетативную стадию, сознание спутанно, но работает. Умственные способности, речь, движения улучшаются с каждым часом.

– П-поездка в... в... – Он не понимал, почему не может произнести название города.

– Не напрягайся. Я же говорил, что у тебя повреждены лобные доли.

– Кон-ференция, – прошептал Андрей.

– Кривокрасов сожалел о том, что с тобой случилось. Но конференцию никто не отменял, и от кафедры поехали он и Ковальчук.

В груди прокатилась горячая волна возмущения. Ковальчук собирался ехать на конференцию еще до того, как голова его коллеги вошла в контакт с бампером «газели». И еще Андрей был уверен, что Кривокрасов нисколько не сожалел о том, что случилось. Нисколько!

– Чт-то... на конф-ф...ференции.

– Ты хочешь знать?

– Да! Да! – разозлился Андрей.

Перельман уставился в пол.

– Кривокрасов прочел доклад о диагностике по сновидениям. Его речь попала во французские и британские журналы, кафедра была на устах какое-то время... Мне очень жаль, Андрей, но руководителем лаборатории сновидений назначили Ковальчука. Понимаешь, после трагедии, которая случилась с тобой, никто уже не надеялся... А Ковальчук защитил кандидатскую, он молод, разбирается в теории сна... Мне искренне жаль.

Андрей отвернул голову, чтобы Миша не видел его лица. Да какая, собственно, разница. Пусть он заплачет сейчас, пусть изойдет соплями – ничего не изменится. Его многолетняя работа украдена. Ни Кривокрасов, ни Ковальчук не принимали участия в исследованиях. Они лишь присвоили результаты.

– Андрей, мы тебя восстановим, – пообещал Перельман, сжав его кисть. – И не таких поднимали. Не падай духом.

– Оставь... меня...

Миша опустил голову и покинул палату, осторожно прикрыв за собой дверь. Андрей не выдержал и заплакал.

4

Сон был тяжелым, мутным, наполненным жуткими образами, возникающими из тьмы. Андрея окутывала невидимая, вязкая пелена. Он продирался сквозь ночной ельник, и сердце замирало от страха. Теперь придется разгадывать болячки в собственном сновидении, а этого так не хотелось. Ему было лень. Он занимался этим девять лет. Девять лет. Зачем еще тратить время, когда есть Кривокрасов, судя по последним новостям, крупнейший специалист в этой области...

Едва Андрей подумал о профессоре, как тот возник перед ним. Коренастый неандерталец во врачебном халате и прической ершиком скорчил жалостное лицо:

«Мне так жаль, что ты не поехал в... в...»

Он повалился на спину и стал кататься по прошлогодним листьям, заливаясь сумасшедшим смехом. Внезапно Андрей понял, что это вовсе не профессор, а гигантская летучая мышь. Через секунду она развернула крылья, хлопнула ими и взлетела. Темная туша рванулась прямо на него. Андрей пригнулся, но острые когти успели чиркнуть по лицу.

Мерзкая тварь исчезла среди еловых вершин. Андрей прижал ладонь к скуле, чтобы остановить кровь, но оказалось, что крови не было. Когти летучей мыши разорвали кожу, похожую во сне на латексную маску. Андрей начал сдирать ее с лица. Она сходила лоскутами, освобождая свежую кожу. Когда он закончил, то неожиданно обнаружил себя возле полноводной реки.

На другом берегу возвышался дом без окон. Вход в него перегораживала дверь, которую Андрей узнал даже на расстоянии. Узор спирали отчетливо вился по дверному полотну. Пересечь реку, чтобы добраться до двери, было невозможно.

5

Чай, поданный медсестрой, был крепок и темен.

Сидя на кровати, Андрей уставился на зыбкое отражение в чашке. Что-то в нем было не так, хотя не совсем понятно, что именно. Поверхность колыхалась, мешая рассмотреть. Он поставил чашку на пахнущую столярным клеем тумбу, дождался, пока чай успокоится, и заглянул вновь.

Из темного отражения на него смотрело чужое лицо. Худое, изможденное, с огромными тусклыми глазами. Но главное – лицо незнакомца рассекал безжалостный, уродливый шрам (по крайней мере, таким он показался Андрею). Он начинался под глазом, делил пополам левую скулу, опускался к уголку рта, задирая его теперь в вечной кривой усмешке.

Андрей отставил чашку и дотронулся до лица. Указательный палец нашел мягкую, тонкую полоску кожи, прошелся вдоль нее и остановился на задранном уголке рта.

– Гуэмплен, – произнес Андрей.

Декоративная накладка бампера ангельской «газели» изуродовала его лицо. Что ж, спасибо и за это.

Раньше он не особенно верил во Всевышнего. А теперь и вовсе был убежден, что в мире не существует силы, которая помогала бы порядочным людям. Таким, как Андрей Ильин.

6

– Здравствуйте, можно к вам?

Голос молодой девушки, заглянувшей в палату, звучал робко и взволнованно. Андрей уже лежал в родной неврологии: вчера его перевели сюда из интенсивной терапии по просьбе Перельмана.

– Вы, наверное, ошиблись дверью.

– Нет, вовсе не ошиблась. Вы доктор Ильин?

Она вошла. Девушка в белом приталенном халате. Черные волосы рассыпаны по худым плечам. Похожа на татарку, что подтверждалось небольшим акцентом. Симпатичная. Карие глаза пристально изучали Андрея.

– Еще раз извините. Меня зовут Альбина... Альбина Багаева. – Ее голос дрожал. – Я ординатор первого года.

Он старался не смотреть на девушку, стесняясь шрама. А она, наоборот, разглядывала его лицо с жадным любопытством. Андрей не выдержал.

– Прекратите на меня пялиться! – раздраженно сказал Ильин. В последнее время приличные манеры ушли – как он говорил, «остались в коме».

– Простите.

Альбина смутилась, поспешно отвела взгляд. Андрей сделал вид, что чешет переносицу, хотя на самом деле прикрывал шрам. Ему придется привыкать к окружающим, пялящимся на него как на уродца из кунсткамеры.

– Я много слышала о ваших исследованиях... о вас... Извините, если чем-то обидела. Просто я давно мечтала познакомиться.

– Диагностика по сновидениям теперь не мои исследования, – ответил Андрей с досадой.

Девушка мельком глянула на него. Снова уставилась в пол.

– Нет, ваши, – осторожно возразила она. – Я услышала о них, когда училась на втором курсе. Ваши статьи подтолкнули меня к дополнительным занятиям по психологии и физиологии сна.

На лицо свалилась прядь, девушка убрала ее за ухо с неприметной сережкой.

– Значит, вы – ординатор первого года? – спросил Андрей.

Она кивнула, не сводя глаз с собственных туфель.

– Как работается?

– Нормально. Только не до всего допускают. Иногда приходится выполнять сестринскую работу. Иногда Михаил Маркович скрипит на нас зубами, называя половинками от настоящих врачей...

– Перельман строг с ординаторами.

– Он хороший человек, думающий и понимающий, хотя и комплексующий по поводу семейных отношений... – Андрей удивился, насколько девушка точно охарактеризовала заведующего. – Жаль, у него не всегда находится время, чтобы объяснить некоторые вещи, которые хотелось бы знать, вот... А еще я собираю материалы для Анатолия Федоровича.

– Кривокрасова? – удивился Андрей.

– Да.

Он возвел глаза к потолку и усмехнулся:

– Девушка, вы угодили на плантацию самого крупного рабовладельца.

– Кривокрасов был руководителем моего диплома. Обещал место на кафедре, если я помогу ему с клиническими испытаниями какого-то снотворного.

– Это на него похоже. Знаете его прозвище?

– Нет.

– Аптекарь.

– Правда?

Альбина наконец подняла взгляд – прямой, искренний. Андрею он понравился, такой бывает только у людей с кристальной душой.

– Андре-эйка-а-а-а!!!!!!!

В палату ввалились родители, шумные и радостные. Девушку сдвинули куда-то в угол, и она поспешила убраться из палаты. Андрей только увидел, как шевельнулись ее губы в неслышном прощании.

– Андрюшенька, сынок, родненький, любименький! – тараторила мама. Иногда скорость произносимых ею слов опережала мысли. – Ну как, как, как ты себя чувствуешь?

– Здоров, человечище! – крепко пожал худую ладонь отец, морской офицер в отставке. – Вон как лицо отъел на казенных харчах!

– Кажется, только вчера, мама, ты пригласила меня на юбилей, – произнес Андрей.

Родители сразу погрустнели. Мама взяла его за руку.

– Не было юбилея, Андрюшенька. Сидели возле тебя, уже не чаяли, что снова выпадет случай поговорить. – Из маминых глаз потекли слезы, но она засмеялась. – Мы так счастливы, что ты очнулся!

– Где Анжела? – спросил Андрей.

Отец с матерью странно переглянулись.

– Мы не знаем.

– То есть как?

– Пришла однажды, глянула на тебя и больше не показывалась. Не звонила, не спрашивала. Совсем исчезла. Так что не знаем, где она теперь, сынок...

Андрей отвернулся. Последнее время он часто так делал, когда слезы душили его.

Родители переглянулись.

– Андрюшенька, не переживай так. Главное – ты пришел в себя! Это такая радость, такая радость! Мы уже не чаяли... – Мама снова залилась слезами. На этот раз без смеха.

– Скоро лето начнется, – неловко произнес отец. – Выедем на дачку. Отдохнешь там. Солнце, травка, лесок. Здоровьица наберешь!

– Я не хочу отдыхать, – раздраженно ответил Андрей. – Наотдыхался. Восемь месяцев. Многое изменилось за это время. Я сказал – многое? Все изменилось! Работа, личная жизнь. Придется все начинать заново, с нуля.

– Нельзя сразу браться за работу, – встрепенулась мама. – Ты слишком слаб. Съезди сначала на курорт, куда-нибудь в Турцию...

– Куда? – не понял Андрей.

– В Турцию. На Средиземное море.

– Какое море?

– Андрей, ты что? – удивился отец.

Дрожащими пальцами Андрей дотронулся до лба. Что сказала мама? Назвала какой-то курорт. Почему Андрей не может повторить его название?

– Возьми на первое время, – произнес отец, опуская на тумбочку пакет, наполненный яблоками и грушами.

– Мне пока нельзя, – сказал Андрей. – Трудно жевать.

– Тогда раздай медсестрам. Пусть пожуют за тебя.

– Ладно, Андрюша, – сказала мама, – нам пора. Мы завтра придем.

– Спасибо за фрукты.

7

Ночью опять пришел сон. В нем было меньше угнетения и страха, образы стали ярче и контрастнее. Изменения сигнализировали, что Андрей шел на поправку.

Ему снилось, будто он вставал с кровати и гулял по коридору, хотя в реальности пока не мог этого сделать. Но ему очень хотелось начать ходить, а сон всегда подчеркивает скрытые желания.

За окнами стояла ночь. Светила полная луна. Из головы, в том месте, где его ударил передок «газели», клочьями лезли волосы. Андрей заткнул темечко пятерней, но волосы сыпались сквозь пальцы.

Бродя по коридорам, которые были гораздо длиннее и путанее, чем в реальности, он неожиданно оказался перед дверью. Той самой, с узором спирали или спирального лабиринта на поверхности. Своей архаичностью она выделялась на фоне традиционного больничного стиля и в точности напоминала рисунок Соломатиной... за единственным исключением.

Андрей не поверил глазам.

На двери появилась ручка!

Черная кованая скоба, новая, не затертая ладонями, призывала потянуть за нее и проникнуть в тайну. Андрей не хотел трогать ручку, ему вдруг стало страшно. Стоит открыть дверь – и жизнь изменится. А ему не хотелось новых перемен. Он сыт по горло переменами: и так потерял все, что было. Эта дверь – отголосок надежд и желаний, живших в докторе Ильине до травмы. Потянуть за ручку значило озарить себя новой надеждой. Этого он и боялся. Озарить себя надеждой. А затем потерять ее, как уже случалось.

Пока он терзался мыслями перед дверью, откуда-то появилась незнакомая пожилая медсестра, которая стала упрекать Андрея, что он поднялся с кровати. Она повела его назад, в палату, и он больше ничего не запомнил из своего сна.

8

Через две недели он начал ходить. Сначала с помощью медсестры, затем самостоятельно, на костылях. Два раза в день Андрей выполнял восстанавливающие комплексы, и вскоре под кожей начали наливаться мышцы. Через месяц он ходил, опираясь только на клюку.

Быстрая утомляемость и апатия, характерные после черепно-мозговых травм, постепенно сходили на нет. Иногда его преследовали головные боли, иногда нарушалась цикличность сна, но это случалось все реже. Андрей прошел курс магнитотерапии, закончил принимать энцефабол, наком и глутаминовую кислоту. От психостимуляторов увеличилась раздражительность, и психиатр их отменил.

Речь восстановилась полностью. Тесты на мышление показали, что умственные способности вернулись к прежнему, дотравматическому уровню. А вот с памятью были проблемы. Андрей забывал или путал значения некоторых слов. Например, он мог описать форму гитары, количество струн на ней, но не мог вспомнить, как она называется. Иногда вспоминал, иногда нет. Перельман сказал, что предметная память непременно восстановится, потому что наблюдается прогресс. Гораздо хуже дела обстояли с географическими названиями.

Географические названия почти не держались в голове, словно за что-то мстили Андрею. Если в газетной статье встречалась улица или город, ему требовалось прочесть название не менее двух десятков раз, чтобы оно осело в памяти. Потом проходил час, он свободно пересказывал содержание статьи, но улица или город забывались начисто. Такое избирательное нарушение фиксации Андрей связывал с расстройством кровообращения в травмированных зонах мозга. После аварии произошла потеря синапров в нейронах, поэтому когда он слышал незнакомое название, оно не связывалось с подходящей ассоциацией, необходимой для запоминания. Чтобы исправить дефект, он каждый день по тридцать минут читал карту дорог России, надеясь, что мозг установит новые ассоциативные связи в обход поврежденных. Пока помогало плохо.