Текст книги "Запретная дверь"

День прошел напряженно. После относительно спокойной недели и полупустых палат в отделение вдруг хлынули больные, требующие неврологической помощи. Врачи осуществляли прием как на конвейере. Сестры носились по отделению словно угорелые и все время рассыпали по полу медикаменты. Перельман где-то потерял свою трубку и грыз карандаш, отчего очень злился – тот не пах табаком. Багаеву Андрей видел только мельком: ее посадили заполнять электронную базу данных по новым пациентам. Он надеялся, что работа заставит девушку забыть об утреннем разговоре. Сегодняшней ночью экспериментов на Столе не будет. Этим стоит заняться, когда спадет наплыв. Например, через неделю. Лучше, через месяц. А еще лучше – никогда.

К концу дня он убедил себя, что решительно посоветует Багаевой не заниматься ерундой и сегодняшним вечером сходить в кино со своим парнем. Андрей не сомневался, что у нее есть друг (у такой симпатичной девушки должен быть), хотя почему-то надеялся на обратное. В общем, около шести, когда уставшие врачи собирались домой, он тоже стал переодеваться. Но еще до того как врачебный халат устроился на плечиках вешалки, Альбина неожиданно выросла перед ним.

– Я договорилась с Савинской, – сказала девушка. – Она обещала пустить нас в отделение около девяти. Вы пока можете куда-нибудь сходить, а мне надо с базами закончить. Встретимся в девять у комнаты сна, ладно?

Ильин тяжело вздохнул. План вселенской важности – прийти домой, повалиться на диван и жалеть себя без конца – обрушился к чертовой матери.

– Андрей Андреевич?

– Ладно-ладно! – чересчур резко ответил он, напугав Альбину.

До девяти оставалось три часа. Возвращаться домой смысла не было. Андрей решил прогуляться. Он поехал на Петроградский остров, где бродил по набережной и Александровскому парку, ежеминутно поглядывая на часы. Время тянулось убийственно медленно, но раньше условленного срока возвращаться в больницу не хотелось. Зачем показывать, что у него больше нет никаких занятий в жизни. Пусть Багаева думает, что он сейчас страшно занят бытовыми делами, а исследование сегодняшним вечером – так, баловство, которое отрывает его от этих дел.

В начале девятого «страшно занятый» доктор Ильин уже топтался возле больницы, а без пятнадцати девять вошел в здание.

Коридор отделения функциональной диагностики был темен и тих. Лишь в дальнем конце из приоткрытой двери лился свет.

В сомнологическом кабинете кроме Альбины, к своему удивлению, он обнаружил Савинскую. Медсестра сидела за компьютером, ловко раскладывая карточный пасьянс. Странно, он-то думал, что Ольга только даст ключи от отделения.

– Ага, вот и он! – сказала Савинская, не отрываясь от экрана. – А ну-ка изложи, Андрей, свою версию, чем вы тут собираетесь заниматься ночью?

Багаева густо покраснела, только скулы остались белыми.

– Это не то, о чем ты думаешь, – сказал Андрей.

– Мы хотим исследовать сны Андрея Андреевича, – продолжила Альбина.

Савинская бросила пасьянс и повернулась в кресле:

– Да вы что! Доктору Ильину снится кошмар о том, как Кривокрасов заставляет его сертифицировать лекарства? Что снится-то?

– Ерунда это, Ольга, – смущенно пробормотал Андрей. – Шла бы ты домой, а мы тут с Альбиной разберемся.

– Ни за что. Разберутся они! – Савинская закрыла пасьянс – Полагаете, я упущу шанс понаблюдать за кошмарами самого доктора Ильина?

Андрей огорченно подумал, что теперь ему придется засыпать под наблюдением двух женщин, а это вряд ли ускорит процесс, даже после долгой прогулки на свежем воздухе. Затея ему нравилась все меньше. Он бы с удовольствием сбежал сейчас от Багаевой и Савинской, но это станет настолько позорным поступком, что на следующее утро будет невозможно показаться людям на глаза.

Ольга встала из кресла и включила свет в комнате пациента. Из тьмы возникла расправленная кровать, при виде которой у Андрея почему-то ощутимо забилось сердце. Савипская тем временем стала запускать аппаратуру. Запищала оживающая электроника, загудели вентиляторы, заморгали цепочки светодиодов. Андрей по привычке двинулся к монитору, но путь к нему преградила Альбина.

– Вам не сюда, – мягко напомнила она.

Недовольный, Ильин вошел в комнату с кроватью. Пока снимал пиджак и рубашку, рядом незаметно появилась Савинская.

– Ты должна отвернуться, – сказал он, садясь на кровать.

Ольга усмехнулась уголком рта:

– Это еще зачем?

– Мне нужно снять штаны.

– А как прикажешь датчики мышечной активности крепить? С закрытыми глазами?

Она была права. Андрей со вздохом оглянулся на видеокамеру.

– Я не смотрю, – раздался из динамиков голос Багаевой.

Андрей снял ботинки, носки, брюки, вытянулся на кровати в одних трусах. Савинская надела ему на голову шапочку с электродами, затем стала быстро крепить датчики на тело и лицо.

– Готов, – заключила она, накрывая одеялом опутанного проводами Андрея.

– Все равно не усну, – упрямо заявил он.

– Это мы еще посмотрим. Тебе поставить Чайковского или Глинку?

– Поставь «Рамштайн».

– Будешь хамить, не получишь сладкого.

Она ушла за перегородку в техническую комнату, оставив его в одиночестве.

«Я не усну на Столе, – подумал Андрей. – Я не могу спать в чужом месте. Да еще опутанный проводами... как киборг».

Из динамиков раздалась тихая музыка. Савинская все-таки включила Чайковского, вот упрямая!

Он стал вспоминать, кто придумал термин Стол для кровати, на которой проводилось исследование. Возможно, автора не было. Название пошло по аналогии с хирургией, где проводят операции на хирургическом столе. «Мы в своем роде тоже режем пациентов, чтобы заглянуть внутрь, – подумал Андрей. – Только не скальпелем, а сновидениями».

Нет, ему не уснуть. Андрей полежит еще минуту, потом встанет, оденется, соберет деньги за представление и отправится домой. Завтра на работу, где у него много дел... А каких дел? Настоящие дела у Ковальчука в новой лаборатории. У Андрея так, мелкие делишки.

– На ЭЭГ альфа-ритм меняет амплитуду, – сказала Альбина. – Пульс и дыхание прежние.

– Расслабленное бодрствование, – определила Савинская. – Это неплохо. Сейчас потерзает себя мыслями, а готом уснет. Все себя так ведут.

«Ни черта я не усну, – думал Андрей. – Вообще, что я здесь делаю? А если сюда кто-нибудь заглянет? Дежурный врач или кто-то из охраны? А я лежу на Столе похрапываю. Жуть! Интересно, я храплю? Анжела вроде не жаловалась. Вот будет стыдоба, если я захраплю перед двумя молодыми женщинами!»

Его мысли почему-то переключились на воспоминания о даче родителей на Черной речке. Интересно, обшил ли отец дом изнутри? Вряд ли. До травмы Андрей иногда помогал ему, но, когда оказался в коме, помогать стало некому. Правда, есть дядя Слава, брат отца. Вместе они могли закончить дом. Если это так, то где-то под полом наверняка осталась целая батарея пустых бутылок... А мама наверняка все свободное пространство на участке засадила кустами. С ней приходится воевать из-за каждого пятачка. Скоро негде будет машину поставить... Стоп! У него же нет машины.

Картинки садового участка и недостроенного дома поплыли куда-то, закружились...

– О! – сказала Савинская, взглянув на монитор. – Я же говорила.

– Что? – спросила Альбина.

– Альфа-ритм постепенно исчезает, появляются тета-волны, расслабленность переходит в сонливость... так, дельта-ритм, около трех герц... начинает преобладать. Пульс замедлился, давление упало, частота дыхания снизилась... Ну вот пожалуйста, он спит.

– Уже спит? – удивилась Альбина.

– В умеренно глубоком сне, медленная фаза.

– Долго ждать быструю фазу?

– У всех по-разному, – пожала плечами Савинская. – Посмотрим... Ты погляди! Да наш Андрюша храпит!

Альбина задумчиво посмотрела на экран, на котором Андрей старательно и звучно выдувал воздух через рот.

– Храп – это нехорошо, – сказала Ольга.

– Обструктивное апноэ?

– Да. Во сне может случиться задержка дыхания. Сейчас проверим. – Она вывела на экран графики. – Воздушный поток постоянный, кислород не падает, всплесков на ЭЭГ не видно. Пока проблем нет, но храп нужно лечить.

Прошло около часа. За это время Савинская обежала отделение, проверяя, все ли в порядке. Когда она вернулась, на графике движения глаз появился всплеск.

– Наступает? – спросила Альбина.

Савинская кивнула, опускаясь в кресло.

– Так, пульс начал расти, давление повышается, мышцы отрубились... энцефалограмма показывает, что он бодрствует, но это далеко не так. Видишь, как задвигались глаза? Сейчас перед его мысленным взором проносится череда картинок... Все, Андрей в быстрой фазе, характерной для сновидений. Что вы хотели выяснить?

– Пока не знаю.

На этот раз не было избы на берегу реки. Андрей оказался внутри недостроенного садового домика родителей. Причем недостроен он был больше, чем в реальности. Сквозь бреши в стенах обозревалась территория участка и поле за ним. Андрей стоял на бревнах, на которые должен стелиться пол, метром ниже торчала сухая трава. В реальности пол давно постелен, отец и Андрей закончили его еще год назад. Точнее, два года – он не посчитал время, проведенное в отключке.

За единственной возведенной стеной стучал молоток отца. Удары передавались всему деревянному каркасу.

«Папа?»

«А, приехал, сынок!» Голос отца хрипел. Капитан второго ранга в отставке Андрей Федорович Ильин посадил связки во время службы – ледяной балтийский воздух и дешевые папиросы. После употребления холодного пива хрипота становилась особенно заметной.

«Дяде Славе пиво останется?»

«Ишь экстрасенс выискался! – Отец усмехнулся. – Подойди-ка лучше, подержи доску. Горбыль попался, зараза».

Андрей перепрыгнул с одного бревна на другое и оказался за стеной, на будущей кухне. Два окна в солнечный день зальют ее светом. Мама настелет зеленый половик, повесит зеленые полотенца. Она любит все зеленое...

Путь с кухни в прихожую преградила дверь. Языческая резьба на ее поверхности внушительно выделялась на фоне простецкого дачного стиля. Расслабленность сразу исчезла, Андрей напряженно вздохнул.

«Па-ап?» – позвал он.

«Я здесь!» – откликнулся Андрей Федорович из-за двери.

«Где – здесь?»

«Андрейка, – рассердился отец, – хватит гнать лодыря! Открой дверь и войди!»

Ильин-младший, задетый словами отца, потянул за ручку. В ту же секунду голос исчез. В проеме стояла холодная тьма, знакомые ступени уводили вниз. Из глубины доносился далекий шум электропоезда. Кажется, Андрей когда-то ездил на нем.

– Давление падает, – заметила Савинская, глядя на экран. – Он в фазе сновидений, вроде должно расти, а оно падает. Странно.

Она уставилась на изображение, поступающее с видеокамеры. Объектив полностью охватывал кровать пациента. Андрей лежал на спине, закрыв глаза и натянув одеяло до подбородка так, что сверху торчали только фаланги пальцев. Савинская задумчиво поправила волосы.

– Почему лицо такое белое? – спросила она.

Альбина вопросительно глянула на изображение. Савинская стукнула по клавишам, увеличивая картинку. Чтобы определить причину, ей понадобилась пара мгновений.

– Да он замерз как ледышка!

– Насколько я помню из инструкции, в комплекте полисомнографа есть датчик измерения температуры.

– Обычно мы его не ставим. Но сейчас поставлю.

Савинская вышла из комнаты. Через несколько секунд Альбина увидела ее на экране. Медсестра подошла к кровати, выделила из пучка проводов один, затем склонилась над спящим доктором, крепя датчик на тело.

Вернулась она нахмуренная.

– В самом деле ледяной, – сказала она, щелчком тумблера включив усилитель. Багаева взволнованно выпрямилась в кресле.

На экране среди физиологических параметров появился новый. После недолгого роста температура тела остановилась на тридцати четырех градусах. Они зачарованно ждали, что показания повысятся еще, когда компьютер вдруг негромко пискнул. Цифры показывали, что участилось дыхание, а пульс подскочил на двадцать ударов в минуту. Андрей вздрогнул и страдальчески охнул.

Савинская, закусив губу, внимательно следила за графиками. Прошло не меньше десятка напряженнейших секунд, каждая из которых отпечаталась в памяти Альбины.

– Кажется, миновало, – произнесла Савинская. Очень осторожно произнесла.

Давление восстановилось. Но температура тела выше тридцати четырех градусов подниматься не желала.

Холод стоял зверский. Тонкий халат совсем не грел. Андрей пожелал, чтобы он превратился в толстый овчинный свитер, но ничего не вышло. Исполнитель желаний был сегодня в отгуле.

Лестница, находившаяся за дверью, спустила Андрея в зал подземной станции, разделенный светом и тьмой. Последней стало чуть больше, хотя, возможно, это иллюзия. Взглянув на зал, он сразу вспомнил его – и античные колонны, и арочные проемы, и мраморный пол. С прошлого раза зал нисколько не изменился... С прошлого раза? А когда он был здесь?

Он был здесь в прошлом сне.

Эта мысль поднялась из общего мутного потока в голове, позволив впервые задаться вопросом: так, значит, я сплю? Ответ тут же породил множество других вопросов. Почему его подсознании монументом стоит образ подземной станции? Почему она не меняет форму, как это обычно бывает снах? Что она, в конце концов, означает? Его сознание интенсивно заработало, оно просыпалось. Достигнув мыслительной активности дня, мозг вспомнил бы образы прошлого сновидения и понял бы их смысл. Он мог бы связать события сна и реальности, он мог бы совершить невероятно много... Но Андрей так и не успел проснуться, поскольку глаза-предатели вдруг наткнулись на электричку.

Она стояла у края платформы. В проеме стены просматривались очертания вагонов. Они ждали именно его, никаких сомнений, потому что он должен вернуться в Санкт-Петербург. У него там скопилось множество бытовых дел... Зародившаяся попытка включить сознание моментально растаяла в слепом желании прокатиться. И он уже не помнил, о чем думал полминуты назад, до того как двинулся к вагонам. Сон опять прочно держал его в узде, Андрей снова не мог думать самостоятельно.

Заработал тяговый электродвигатель, электричка загудела, готовясь к отправлению. Он юркнул в двери и, уже оказавшись в вагоне, вспомнил о существе, прячущемся во тьме зала. Хорошо, что в этот раз оно не проснулось. Не было никакого желания видеть его снова, слышать жадное дыхание, лицезреть фигуру, отрыжку мерзостного мрака.

Створки сошлись почти без звука.

Состав плавно потянуло вперед.

Подземный зал за окном поплыл. Андрей взволнованно сложил руки на коленях. Путешествие в недра за дверью началось!

Изменение электроэнцефалограммы было внезапным и сокрушительным. Динамики запищали, призывая к активным действиям, но медсестра с юным ординатором приросли к креслам, не веря глазам.

– Боже мой, что это? – с ужасом произнесла Ольга. – Что это?

– Наверное, датчики вышли из строя, – пролепетала Багаева.

– Буди его.

– Что?

– Буди Андрея!

Альбина выскочила из технической комнаты и рванула на себя дверь в комнату пациента. Попытка оказалась неудачной. На секунду она растерялась, но бегущая следом Савинская, оттеснив девушку, распахнула дверь:

– Андрей!

– Доктор Ильин!

Савинская стала трясти его за плечо. Голова в резиновой шапочке с электродами безвольно моталась по подушке. Он не просыпался. Стоящая с другой стороны кровати Альбина Багаева побледнела.

– Это я уговорила его, – обреченно прошептала она.

– Андрей!

Ольга несколько раз тяжело ударила Ильина по щеке ладонью. На белой коже осталось красное пятно. Сон не отпускал. Впервые за много лет опытная медсестра растерялась. В голове крутилось, что напрасно она согласилась на ночные эксперименты, хотя что в них было недозволенного? Нужно было лишь снять параметры сна. Кто мог предположить, что мозг исследуемого будет вытворять такое!

– Что с ним? – спрашивала Багаева, едва не плача.

Савинская не ответила, проверив пульс на сонной артерии. Пульс был. Тогда она надавила ногтем на фалангу указательного пальца. Приподняла веки, заглянув сначала в левый зрачок, затем в правый. Повернула голову Андрея в одну и в другую сторону. Рефлексы присутствовали. Даже зрачки двигались, словно он продолжал видеть сновидения. Но тогда что за белиберду показывает ЭЭГ?

– Давайте вызовем врача из приемного! – в отчаянии предложила Альбина.

– Лучше беги в операторную и посмотри, будут ли изменения сейчас.

– А как же...

– Беги, говорю!

Багаева исчезла. Савинская заглянула в лицо спящего:

– Что за игры ты с нами играешь Андрей Ильин? Вот только очнись, я тебе устрою...

Направив ему в глаза настольную лампу, медсестра пощелкала выключателем, затем пощелкала пальцами над его ухом, несколько раз громко позвала, потыкала булавкой запястья. Багаева, следившая за показаниями датчиков, ответила по внутренней связи, что на электроэнцефалограмме без изменений. Внешние раздражители до Андрея не доходили. Его мозг погрузился в такой глубокий сон, что вряд ли кто-то в этом мире был способен вытащить его оттуда.

– В приемном ведь не смогут помочь, – виновато сказала Альбина, когда вернулась к кровати.

– Там не боги работают. – Савинская в отчаянии потрясла Андрея за плечо. – Ну давай же, очнись! Где ты, Андрей?

В себя он пришел на равнине, поросшей буйными травами. Электричка, которая его привезла, стояла позади, а прямо перед Андреем в небо поднималась статуя, расставившая руки в теплом приветствии. Он некоторое время разглядывал ее, затем достал из кармана рисунок. Конечно, тот листок он положил в пиджак, а сейчас на нем был врачебный халат, но Андрей не ощутил разницы. Во сне отсутствовали практически все воспоминания о реальности. Он просто подумал, что когда-то рисовал эту статую, и рисунок тут же обнаружился в халате.

По сравнению с оригиналом рисунок выглядел столь же примитивным, как наскальные изображения пещерных людей. Но теперь Андрей неожиданно понял, где видел эту статую. Ее изображение попадалось ему в одной из книг. Он даже точно знал, в какой именно, потому что она есть у него дома. Самое главное – вспомнить об этом позже. Тогда он поймет, что с ним происходит...

Что-то заставило его опустить глаза.

Среди зарослей тимофеевки торчала одинокая фиалка. Маленькая, жалкая... Он протянул к ней руку, сам не зная зачем. И едва пальцы коснулись лепестков, как мир поглотила яростная вспышка...

Его окутывал туман, в котором не было ни плоти, ни воспоминаний, ни мыслей, ни самого Андрея. Абсолютная пустота. Невидимый ветер стал ее развеивать, открывая комнату. Под потолком лампочка, висящая на проводе. В стенах трещины, дыры на месте отвалившейся штукатурки. Знакомый интерьер. Здесь ему досталось кулоном по голове.

Эта крошечная ассоциация потянула за собой воспоминания, отдававшие обидой и унижением. Впрочем, что теперь об этом думать? Все растворилось в унылом занятии, в которое он был погружен с головой.

В его детской руке находился кусочек фланели (лак на ногтях неаккуратно соскоблен). Он макает фланель в большую желтую банку, в которой... да, растительное масло. На этикетке красное сердечко и название из трех букв на незнакомом языке. На другую руку надета взрослая лакированная туфля. Он сидит на полу и смазывает туфлю маслом, затем откладывает фланель и уже кусочком бархата усердно трет каждый миллиметр кожи. Когда появляется блеск, он трет еще усерднее, потому что туфли должны иметь не просто блеск, а неземной блеск.

Андрей попытался повернуть голову, чтобы заглянуть в окно, но не смог. Это не в его власти. Перед глазами лишь половые доски, банка масла и туфля. Чуть позже он увидел вторую туфлю, стоящую за банкой. Рядом еще одни туфли, темно-синие. И еще малиновые. И черные замшевые сапоги в засохших пятнах грязи, с ними придется повозиться дольше туфель.

Тощая детская грудь, обтянутая бежевой тканью сарафана, поднялась и опала, испустив грустный вздох. К унынию добавилась безысходность. Руки отложили туфлю, взгляд осторожно повернулся к распахнутой двери. За ней находился полутемный коридор. В коридоре никого. Хорошо.

Пальцы вытащили из пола кусок половицы. В маленькой нище под ней, словно в маленькой могилке, лежала старая, потрепанная кукла с длинными темными волосами, в светлом платьице и красных туфельках. Такое впечатление, что ее нашли на свалке, но потом отмыли, причесали, заштопали платье.

Пальцы, лак на которых, пожалуй, скребли бритвой (на фалангах остались порезы), достали куклу. Это дешевая игрушка, но она почему-то ему дороже всего на свете. Руки перевернули куклу, расстегнули платье на спине. Под тканью обнаружилась плотная бумага. Сложенная вдвое фотография. Пальцы вытаскивают, разворачивают...

На измятом черно-белом снимке запечатлена молодая женщина с мягким лицом и невыразимо добрыми глазами. Нет, не она накладывала в тарелку бобы, избивала цепочкой и соскребала лак с ногтей. Кто угодно, но только не она. При взгляде на эту женщину Андрей чувствовал не обиду, а безутешную печаль.

На половые доски упала капля. Еще одна угодила на фотографию. Девочка торопливо стерла ее локтем, смахнула слезы и поцеловала изображение женщины прямо в эти добрые глаза. Убрала фотографию назад, под платье куклы. Застегнула пуговицы и еще раз поцеловала уже куклу.

Это мать девочки.

Теперь Андрей не сомневался. С ней что-то случилось, что-то непоправимое, и теперь она бесконечно далека от своей дочери. А та попала к стерве с полным гардеробом щегольских туфель, но без капли жалости в душе.

Тоненькие ноги куклы опустились в туфли, для нее похожие на великанские. Она стояла в них словно в двух сдвинутых вместе лодках, без страха взирая на необъятное пространство, открывающееся перед ней... Андрей испытал щемящую грусть. Ему захотелось отправиться в большое путешествие, как можно дальше от этого унылого дома. Ему нестерпимо захотелось шагать куда-то, открывать новые города, разглядывать большие дома, может быть, отыскать великое чудо...

Лампочка под потолком вдруг потухла, и комнату окутал сумрак. Андрей ощутил испуг девочки. Она хотела вернуть куклу в тайник, но не успела – в коридоре возникла владелица туфель (теперь ясно, что не мать, Андрей условно назвал ее «мачехой»). Увидев мачеху, девочка занервничала, заметалась. Кукла нашла временное прибежище под сарафаном.

Вместо того чтобы войти в комнату, мачеха осталась в коридоре, и вскоре рядом с ней появился высокий мужчина, одетый в комбинезон. За их спинами мир скрывался в туманной дымке. В опущенной руке мужчина сжимал какой-то инструмент, кажется кусачки. Мачеха ссорилась с ним.

Она что-то агрессивно говорила и энергично жестикулировала. Мужчина в ответ отрицательно качал головой, почти не меняя выражения лица, и это в конце концов разозлило женщину. Она схватила его за рукав и стала чего-то требовать. Мужчина вырвал руку, гневно ей ответил и ушел.

Взгляд девочки опустился к туфле и кусочку бархата, порхающему по ее носку. Андрей очень надеялся, что мачеха уйдет. Боже, сделай так, чтобы она не входила в комнату! Он замер, надеясь, что желание исполнится. Но вместо облегчения почувствовал внутри себя нарастающие удары, словно маленькие сотрясения мозга – нервная реакция девочки на приближающиеся шаги.

Сначала он увидел ноги. Они прошли по комнате взад-вперед, затем остановились рядом. Тонкая рука, украшенная кольцами и перстнями, подняла одну из туфель. Девочка прекратила работу и, скосив глаза, следила за мачехой. То, что она увидела, не понравилось Андрею.

Разговор с человеком в комбинезоне взвинтил женщину до крайности. Она была оскорблена, унижена и бесилась из-за этого. Лицо выглядело нервным, даже больным. Андрея привел в ужас мстительный взгляд, с которым она оглядывала туфлю.

Она надела туфлю на ногу, придирчиво осмотрела. И гневно ткнула пальцем в направлении задника. Ничего особенного там не было, всего-навсего прилипшая нитка. Возможно, она сама ее посадила... Женщина что-то жестко произнесла – Андрей опять не разобрал ни слова. Попытался прочесть по губам, но артикуляция была непонятной, чужой.

Рука девочки покорно протянулась к туфле, чтобы снять паршивую нитку. Сарафан расправился, и из-под него вывалилась кукла... Вот тут Андрей перепугался не на шутку. Или перепугалась девочка? Какая разница, если они испытывают одни чувства.

При виде игрушки лицо мачехи потемнело от гнева. Не сводя глаз со своей падчерицы, она подняла куклу. Вопросительно потрясла ею в воздухе. И резко, с размахом швырнула об пол. Сердце девочки, одно на двоих, болезненно сжалось, когда заветная подруга врезалась в половые доски, когда пластмассовая рука и красные туфельки отлетели в стороны. Не страшно, туфельки и руку можно вернуть на место. Только бы этим все закончилось!

Но все только начиналось.

Расправа показалась женщине недостаточной. Ее глаза гневно сверкнули, и крепкий каблук с силой опустился на спину несчастной игрушки, впечатывая ее в половицы. Голова с заботливо расчесанными волосами отлетела, точно из-под ножа гильотины. Туловище, облаченное в выглаженное и заштопанное платье, лопнуло. Узкий носок мачехиной туфли поднялся над откатившейся головой. Завис над ней. И опустился.

Андрею показалось, что хрустнул его собственный череп.

Комната опрокинулась, и ее быстро стал затягивать туман, состоящий из пустоты. Взорванные болью чувства девочки провалились куда-то, и Андрея охватило забытье.

Он очнулся на пыльном сиденье в пустом вагоне. За мутноватым окном проносились стены тоннеля. «Я возвращаюсь», – подумал он и вновь отключился. В следующий раз Андрей осознал себя уже на ступенях лестницы перед дверью. Он открыл ее и вышел в недостроенную родительскую дачу. Правую сторону лица вдруг резко обожгло, словно он прижался щекой к раскаленному утюгу...