Текст книги "Современные проблемы доктрины гражданского права"

1.2. Доктрина гражданского права: понятие, виды, функции

Переход к новым социально-экономическим и политическим реалиям, свершившийся в России в конце XX в., и фактически полная смена отраслевого законодательства обусловили объективную необходимость научного анализа причин и следствий, происходящих в праве процессов. Масштабность научных исследований значительно расширилась, но, несмотря на кардинальные изменения значительной части нормативных источников, «революционной» смены цивилистической парадигмы как «теоретического представления, методологических принципов и ценностных установок»[40]40
  Гребенник В.В. Роль парадигмы в современной науке и ее значение в обеспечении национальной безопасности России // Экономика. Предпринимательство. Окружающая среда. 2012. № 4. С. 9.


[Закрыть] не произошло. Возможно, это объясняется тем, что в сфере гражданского права к началу рубежных преобразований сложилась устойчивая система объективных представлений о роли и значении данной отрасли в регулировании отношений, построенных на рыночных началах, а также об идеалах и принципах, сформированных в предшествующие исторические периоды.

За долгие десятилетия советского периода, в условиях тотального диктата идеологических установок в обществе не удалось полностью искоренить истинные представления о ведущей роли гражданского права в регулировании экономических отношений и хозяйственной деятельности, что позволило определенной (достаточно значительной) части ученых относительно «безболезненно» перейти к научному осмыслению и доктринальному толкованию новой реальности. Только благодаря отмеченным факторам исторический переход от одной общественно-политической формации к другой свершился мирным образом, и государству удалось предотвратить эскалацию конфликтов, вполне вероятных в подобной ситуации. Как справедливо отмечается в литературе, «суть конфликта в том, что новые идеи должны оцениваться по старым критериям, сформировавшимся под влиянием и для поддержания прежней парадигмы»[41]41
  См.: Гребенник В.В. Указ. соч. С. 8.


[Закрыть].

Российская наука гражданского права, решительно «отбросив» идеологическую составляющую советских представлений о гражданско-правовых явлениях, практически бесконфликтно перешла к новым оценкам происходящих процессов и обновляемого нормативного материала. Тем не менее в первые десятилетия постсоветского периода развития отечественной цивилистики в основном решались задачи прикладного, практического характера, нацеленные на преодоление проблем, возникающих как в доктринальном осмыслении тех или иных новаций, так и в их практической реализации. Впоследствии на основе анализа сформировавшегося массива законодательных новелл и эмпирического материала объем (т. е. суммарное количество) цивилистических познаний эволюционировал в новую качественную составляющую, в связи с чем потребовалась выработка доктринальных представлений о тех или иных цивилистических явлениях и их систематизация, а также сопоставление с доктринами, существующими в иных правопорядках, с учетом причин и следствий интеграционных процессов последних десятилетий.

Включение в трактовку содержания доктрины учения о форме права позволяет предпринять попытку определения роли доктрины в системе источников гражданского права, но анализ этого важного вопроса необходимо предварить решением частной проблемы. Речь идет о характеристике одного из элементов содержания доктрины, все чаще встречающегося в современных исследованиях, в которых доктрина практически всегда оказывается связанной с «существующими установками юридического сознания»[42]42
  См.: Родионова О.М. Механизм гражданско-правового регулирования в контексте современного частного права. М.: Статут, 2013 // СПС «КонсультантПлюс».


[Закрыть]. В литературе, посвященной этому вопросу, справедливо отмечается, что «обязательность юридической установки проявляется не столько в нормативном ее закреплении, сколько в отсутствии другой признаваемой юридическим сообществом рациональной реакции профессионала. Ее альтернативность закладывается в рамках юридического образования»[43]43
  См.: Родионова О.М. Механизм гражданско-правового регулирования в контексте современного частного права. М.: Статут, 2013 // СПС «КонсультантПлюс».


[Закрыть].

Действительно, существование альтернативных установок вполне возможно, однако лицо, применяющее ту или иную установку, зачастую действует в условиях определенного автоматизма, многократно отработанного и ранее закрепленного алгоритма поведения в виде либо оценки, либо совершения юридически значимых действий. Переход к качественно иной научной установке, т. е. изменение доктринальных позиций может происходить только осознанно, являясь следствием волевых действий субъекта исследования, зачастую основанных на существенных психологических изменениях в его личности, внутренней оценки потребности смены той или иной парадигмы. В таких неординарных условиях исторических перемен субъект исследования осознанно должен поставить себя в менее комфортные условия повседневной, текущей профессиональной деятельности.

В настоящее время отечественная цивилистика переживает новый этап своего развития, неразрывно связанный и во многом обусловленный активными процессами формирования нового правового мышления, многогранным взаимопроникновением науки и практики и их совместным воздействием на законотворческий процесс. Начало этого процесса было положено в конце 80-х гг. прошлого века, когда произошли кардинальные и во многом абсолютно неожиданные изменения в общественно-политическом, экономическом и социально-правовом устройстве России.

Некоторые ученые склонны связывать этот новый этап с принятием Гражданского кодекса РФ (его первой части), но более убедительным представляется мнение В.А. Белова: «именно 1986 год и должен быть признан тем рубежом, который ознаменовал качественный скачок как в научном цивилистическом мышлении, так и в практике гражданско-правового регулирования. Именно с 1986 г. российское гражданское право перестало быть отраслью советского права; именно в 1986 году оно вдруг свернуло с проторенной было стези «совокупности норм» … на начавшую уже зарастать бурьяном и кустарником дорогу частного права»[44]44
  См.: Гражданское право: актуальные проблемы теории и практика / Под общ. ред. В.А. Белова. М.: Юрайт-Издат, 2008. 993 с. С. 18–19.


[Закрыть]. При этом автор справедливо отмечает, что «было бы неверным утверждать, что в 1986 г. наша литература внезапно обогатилась бессмертными научными трудами в области канонической цивилистики, а отечественная система гражданского права в одночасье сбросила с себя советскую социалистическую личину. Нет! Ничего подобного в 1986 г. еще не произошло… но именно тогда стало очевидным, что процесс возрождения канонической цивилистики стал необратимым»[45]45
  См. там же. С. 20.


[Закрыть].

В длительном и сложном процессе «возрождения канонической цивилистики» термин «доктрина» получил беспрецедентно широкое распространение, но и в настоящее время, спустя почти тридцать лет с начала масштабных перемен, в российской науке не сложилось не только единого понимания ее сущности, выполняемых функций, места в системе источников (форм) права, но и консенсуса по вопросу об общем векторе выработки такого понимания, несмотря на настойчивые призывы сформировать парадигму юридической доктрины XXI в.[46]46
  См.: Зозуля А.А. Указ. соч. С. 3.


[Закрыть] Важно отметить, что это характерно не только для гражданского права, но и соответствующего судебного процесса – господствовавшая доктрина соединила право и процесс в единое целое, посчитав процесс всего лишь продолжением права материального[47]47
  Зайцева А.Г. Принцип состязательности в гражданской процессуальной науке XIX века // Закон. 2007. № 4. С. 104.


[Закрыть].

В современной литературе доктрина права рассматривается как «особое правовое явление, которое характеризуется свойственным только ей языком изложения правовых идей и конструкций, специфическими способами формулирования ее положений (аксиомы, принципы, презумпции, дефиниции и т. п.), а также бездокументарной формой их выражения»[48]48
  Пузиков Р.В. Юридическая доктрина в сфере правового регулирования: проблемы теории и практики: Дис. … канд. юрид. наук. Тамбов, 2003.


[Закрыть]. В приведенном определении ключевой характер имеет словосочетание «особое правовое явление», которое в большинстве случаев используется для характеристики различных правовых институтов и юридических конструкций, в том числе, например, договора, института юридических лиц[49]49
  См.: Соловьева С.В. Некоммерческие юридические лица: конфликты внутренние и внешние // Журнал российского права. 2013. № 1. С. 39–52.


[Закрыть] и др. К особым правовым явлениям относят также правовые позиции высших судебных инстанций[50]50
  См.: Гладковская Е.И. О значении правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации для применения семейного законодательства // Вестник Пермского Университета. Юридические науки. 2013. № 1. С. 117–124.


[Закрыть], особое мнение судей[51]51
  См.: Ултургашев П.Ю. Особые мнения судей в сравнительно-правовом контексте // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. № 6. С. 75–87.


[Закрыть], юридических лиц с участием публично-правовых образований[52]52
  См.: Баженова О.И. К проблеме юридического лица публичного права, или соотношение частного и публичного в категории юридического лица // Конституционное и муниципальное право. 2012. № 6. С. 13–23.


[Закрыть] и пр.

Так, например, С.В. Батурина полагает, что концептуальное осмысление правовой доктрины складывается из трех составляющих, к которым относятся:

1) правовая доктрина как самостоятельная правовая категория, имеющая основополагающее значение для российской юридической науки;

2) правовая доктрина как система детерминант, являющихся критериями развития, российской правовой системы, степени свободы личности, ее защищенности от произвола со стороны государства и обусловливающих механизмы взаимной ответственности государства и человека в трансформирующемся российском социуме;

3) правовая доктрина как культурно-правовой феномен, отражающий качество и специфику современной правовой жизни, уровня развития российского законодательства, совершенствования юридической практики, что способствует процессу гармонизации российского общества и его интеграции в общемировое пространство[53]53
  См.: Батурина С.В. Традиции российской правовой доктрины: Дис…. канд. юрид. наук. Краснодар, 2008.


[Закрыть].

Приведенное понимание правовой доктрины, с одной стороны, отчасти опирается на ранее рассмотренные воззрения С.С. Алексеева, а с другой – декларирует наличие некой общепризнаваемой системы правопорядка, объединяющей в себе не только нормы права, но и их научное осмысление и практику реализации. Подобная система существует в любом государстве и в любом обществе, но вопрос о том, является ли она правовой доктриной, вызывает определенные сомнения.

Ответ на этот вопрос может быть найден при сопоставлении приведенного определения с иными, более традиционными и более приближенными к обозначенным ранее целям и задачам, вытекающим из сущности понятия «правовая доктрина». С.В. Батурина рассматривает ее в качестве системы «идей, взглядов и положений, основополагающего и концептуального характера, которые разрабатываются юридической наукой, опосредованы юридической практикой и которые в силу этого имеют общезначимый характер для правовой системы, так как основываются на общепризнанных принципах и ценностях, отражают закономерности и тенденции государственно-правового развития страны, разделяются авторитетным мнением ученых-юристов и, таким образом, формируют определенный тип правопонимания, в соответствии с которым функционирует и развивается российская правовая система. С содержательной стороны правовая доктрина представляет собой комплексную и системную категорию, включающую следующие составляющие: правовые знания, правовые ценности, правовые догмы, правовые идеи, правовые традиции, правовой опыт (практику), которые в конечном счете и определяют соответствующие модели правового регулирования в конкретном государственно-правовом пространстве»[54]54
  См.: Батурина С.В. Указ. соч. С. 11.


[Закрыть].

Приведенная дефиниция, несмотря на содержащееся в ней классическое определение доктрины в качестве некой совокупности учений и идей, вызывает дополнительные вопросы прежде всего в связи с указанием на общезначимый характер правовой доктрины для всей правовой системы. Означает ли такой подход, что доктрина должна быть признана источником права, и если да, то какое место она должна занимать в современной системе источников гражданского права? Представляется, что автор объединил в приведенном суждении различные подходы к определению понятия «правовая доктрина», поскольку то правовое явление, которое можно считать основой формирования правосознания, при современном плюрализме научных взглядов не может быть совокупностью различных суждений и идей. Однако, несмотря на отмеченные дискуссионные моменты, в определении С.В. Батуриной названы практически все элементы, так или иначе используемые при научной трактовке содержания понятия «правовая доктрина».

Причины противоречий, имеющихся в современной науке относительно сущности и содержания рассматриваемой категории, были проанализированы Т.М. Пряхиной, которая справедливо отмечает: «Традиционно отечественная юридическая наука рассматривала доктрину в качестве систематизированного учения, целостной концепции, научной теории, выступающей основой программного действия. Областью доктрины как самостоятельного феномена правовой действительности была сфера правосознания, а выход на практику в основном происходил за счет особого вида толкования права – доктринального (научного), оказывающего влияние на процесс реализации права»[55]55
  Пряхина Т.М. Конституционная доктрина современной России: Дис…. докт. юрид. наук. Саратов, 2004. С. 5.


[Закрыть].

В приведенной оценке наиболее важными представляются два момента: во-первых, характеристика доктрины как систематизированного, целостного учения, концепции, т. е. не совокупности различных взглядов и идей, а именно единой концепции (курсив мой. – О.З.), опирающейся на определенные методологические основания и вырабатывающей логически выверенные выводы, находящиеся в системном единстве, и, во-вторых, – четкое определение механизма влияния доктрины права на правовую действительность, которое оно оказывает отнюдь не в качестве источника права, а путем особого, доктринального его толкования.

Не вызывает возражений и следующий вывод: «исключение составляла марксистско-ленинская доктрина, выступившая идеологической основой грандиозных социальных, политических и экономических перемен не только в нашем государстве, но и в странах мировой системы социализма»[56]56
  Там же.


[Закрыть]. Именно данное обстоятельство, на наш взгляд, и послужило причиной расширения смыслового содержания термина «правовая доктрина» до категории «источник права». В условиях тотального господства единственной идеологии признанные юридическим сообществом правовые концепции и идеи, действительно, могут стать не только основой правосознания юристов, но и источником права, так как они выражают общую идеологическую концепцию формирования правовой политики и правовых моделей регулирования общественных отношений.

В настоящее время, характеризующееся плюрализмом мнений и множественностью теорий и концепций, доктрина права не может быть представлена в единственном числе, но данный вывод обусловливает необходимость решения вопроса о том, является ли правовая доктрина общетеоретическим понятием или она может быть определена и раскрыта с отраслевых позиций, в том числе и с позиции гражданско-правовой науки. Данная проблема имеет не только теоретическое, но и прежде всего практическое значение, так как она непосредственно связана с современными тенденциями развития правового регулирования. Необходимость унификации смыслового значения понятия «правовая доктрина» определяется сближением правовых инструментов, различающихся в зависимости от преобладания влияния либо романо-германской правовой семьи, либо правовой системы стран общего права.

Необходимо учитывать и изменения, происходящие в традиционном профессиональном правосознании юристов, формируемом во время обучения[57]57
  A Primer on the Civil-Law System // http://www.fjc.gov/public/pdf.nsf/lookup/CivilLaw.pdf (дата обращения – 07.02.2014).


[Закрыть]. В процессе практической деятельности юристы «теряют» исключительную связь с той или иной правовой системой, что в конечном счете приводит к модернизации доктрины гражданского права.

Некоторые авторы убеждены в том, что по содержанию доктрина подразделяется на общеправовую (доктрина позитивного права) и доктрины отдельных отраслей права и отдельных правовых институтов[58]58
  См.: Пузиков Р.В. Указ. соч. С. 18.


[Закрыть]. Такой подход достаточно прочно закрепился в юриспруденции. Например, А.В. Винницкий подробно исследует доктрину публичных услуг (служб), сформированную в зарубежных правопорядках[59]59
  См.: Винницкий А.В. Публичные услуги в ЕС и России: конституционные основы и законодательное регулирование // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. № 3. С. 101.


[Закрыть]. Примерно такую позицию занимает А.А. Зозуля, утверждающий, что во многих государствах наряду с общеправовой и отраслевой юридическими доктринами существуют также государственные доктрины и концепции, но, в отличие от юридических доктрин, они являются официальными политическими документами (актами) квазиюридического характера, формирующими доктринально-концептуальные основы государственной политики в различных сферах жизнедеятельности общества[60]60
  Зозуля А.А. Указ. соч.


[Закрыть].

С приведенным положением сложно согласиться прежде всего потому, что, на наш взгляд, государственные программы могут содержать в себе ориентиры для развития доктринальных исследований, но сами по себе не имеют непосредственной связи с догмой права. Государственной программой является документ стратегического планирования, содержащий комплекс разнообразных мероприятий, взаимоувязанных по задачам, срокам осуществления, исполнителям и ресурсам, а также инструментам государственной политики, обеспечивающим в рамках реализации ключевых государственных функций достижение приоритетов и целей государственной политики[61]61
  Постановление Правительства РФ от 2 августа 2010 г. № 588 (ред. от 26.12.2014) «Об утверждении Порядка разработки, реализации и оценки эффективности государственных программ Российской Федерации» // СЗ РФ. 2010. № 32. Ст. 4329.


[Закрыть], в той сфере, применительно к которой программа была принята.

Стратегические цели планирования социально-экономического развития могут оказывать весьма значительное воздействие на законодательную деятельность, и наилучшим вариантом такого воздействия должно стать максимально полное соответствие предполагаемых законодательных изменений тем доктринальным положениям, которые были представлены на момент подготовки программы. В отдельных случаях разработка той или иной концепции непосредственно связана с доктринальным осмыслением уровня потребностей в тех изменениях законодательства, которые выдвигаются многими авторами, но не имеют единой методологической основы.

Наиболее ярким примером рассматриваемого положения можно считать ситуацию, сложившуюся в процессе разработки Концепции развития гражданского законодательства, в которой были представлены основные ориентиры реформирования ГК РФ. Значение этого программного документа столь велико, что его невозможно переоценить. Закрепленные в Концепции положения явились основой разработки главных направлений развития и совершенствования гражданского законодательства России, причем подготовка конкретных изменений и дополнений норм ГК РФ должна была быть основана на неких общепризнанных базовых положениях и догмах. Разработчики Концепции отмечали, что Кодекс «прошел проверку временем, обширной практикой применения (прежде всего судами) и объективной доктринальной оценкой», поэтому не предполагалось ни новой кодификации отечественного гражданского законодательства, ни подготовки новой редакции[62]62
  Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 07.10.2009) // Вестник ВАС РФ. 2009. № 11.


[Закрыть], однако те изменения, которые были приняты на начало 2016 г., уже дают основания утверждать о целесообразности новой редакции данного нормативного акта.

Аналогичная ситуация сложилась и при подготовке единого кодифицированного источника процессуального права: в 2014 г. была представлена Концепция единого Гражданского процессуального кодекса РФ, в которой отмечалось: «Динамичное развитие российского общества и отечественной экономики не позволяет законодателям почивать на лаврах. Еще не закончена грандиозная работа по принятию масштабных поправок в Гражданский кодекс Российской Федерации, начатая нами в 2008 г., как перед нами встает не менее глобальная задача реконструкции всего гражданского процесса. Так что наше правовое сообщество в ближайшее время точно не останется без работы, причем работы актуальной и крайне необходимой»[63]63
  См.: Концепция единого Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (одобрена решением Комитета по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству ГД ФС РФ от 08.12.2014 № 124(1)) // www.consultant.ru (дата обращения – 18.10.2016).


[Закрыть].

В тексте Концепции далее устанавливалось, что это базовый документ для предстоящей радикальной реформы гражданского процессуального права и арбитражного процессуального права. Очевидно, что при подготовке подобного акта практически невозможно «примирить» и «свести» в единое целое все представленные в науке взгляды и суждения, поэтому перед авторами Концепции встала задача разработки общих позиций и обеспечения их широкого обсуждения с целью убедительного обоснования окончательного варианта, содержание которого в той или иной степени будет отражать доктринальные воззрения членов Рабочей группы, объединившей известнейших процессуалистов России.

Подобную роль в активном обновлении законодательства играют и правовые акты, определяющие условия формирования государственной политики в той или иной сфере. Весьма показательна в этом плане государственная семейная политика, представляющая собой «целостную систему принципов, задач и приоритетных мер, направленных на поддержку, укрепление и защиту семьи как фундаментальной основы российского общества, сохранение традиционных семейных ценностей, повышение роли семьи в жизни общества, повышение авторитета родительства в семье и обществе, профилактику и преодоление семейного неблагополучия, улучшение условий и повышение качества жизни семей»[64]64
  Распоряжение Правительства РФ от 25 августа 2014 г. № 1618-р «Об утверждении Концепции государственной семейной политики в Российской Федерации на период до 2025 года» // СЗ РФ. 2014. № 35. Ст. 4811.


[Закрыть].

Несмотря на то что вводные положения Концепции государственной семейной политики в большинстве имеют декларативный характер, в ней был сформулирован важный ориентир для дальнейшей законотворческой деятельности, в частности, определено участие российских семей в реализации государственной семейной политики, предполагающее их активную роль в партнерстве с властью, бизнесом и общественностью[65]65
  Распоряжение Правительства РФ от 25 августа 2014 г. № 1618-р «Об утверждении Концепции государственной семейной политики в Российской Федерации на период до 2025 года» // СЗ РФ. 2014. № 35. Ст. 4811.


[Закрыть].

Таким образом, несмотря на использование сходной терминологии, ставить знак равенства между правовой и государственной доктриной не представляется возможным, хотя, бесспорно, что названные понятия, выполняющие различную роль, должны соотноситься друг с другом в процессе дальнейшего совершенствования действующего законодательства.

В современных исследованиях в большинстве случаев понятие доктрины рассматривается и характеризуется с позиции общей теории права, а не отраслевого значения данного термина. Указывается, что это «система идей о праве, выражающих различные социальные интересы и определяющих содержание и функционирование правовой системы и непосредственно воздействующих на волю и сознание субъектов права, официально признаваемых государством в качестве обязательных путем ссылки на труды авторитетных знатоков права в нормативно-правовых актах или юридической практикой в силу их авторитета и общепринятости»[66]66
  Васильев А.А. Правовая доктрина как источник права: историко-теоретические вопросы: Дис. … канд. юрид. наук. Барнаул, 2007.


[Закрыть].

На наш взгляд, такое понимание в полной мере применимо и к науке гражданского права при условии разъяснения смысла и содержания таких понятий, как «авторитетность» и «общепринятость» научных взглядов. Плюрализм общей теории права в полной мере применим и к современному состоянию цивилистических концепций. Например, научные исследования, посвященные понятию, видам и формам права собственности, представлены несколькими научными школами, причем положения и выводы ученых, относящиеся к различным научным направления, нередко не просто не согласуются, но находятся в непримиримом антагонизме.

Такую множественность и противоречивость концепций и суждений глубоко проанализировали А.Я. Рыженков и А.Е. Черноморец, которые выделили несколько доктринальных подходов к определению понятия права собственности. Авторами, в частности, был отмечен экономический подход к теории права собственности в русле социализации (подход В.И. Лоскутова)[67]67
  Рыженков А.Я., Черноморец А.Е. Очерки теории права собственности (прошлое и настоящее). Волгоград, 2005.


[Закрыть], причем прорывом в учении экономистов о собственности и правовых формах ее реализации была названа работа В.А. Каменецкого и В.П. Патрикеева[68]68
  Рыженков А.Я., Черноморец А.Е. Указ. соч. С. 283.


[Закрыть] (Собственность в XXI столетии. М., 2004). Среди юристов, обращавшихся к рассматриваемой проблематике, были выделены В.А. Тархов и В.А. Рыбаков, разработавшие и обосновавшие оригинальную концепцию права собственности (Собственность и право собственности. Уфа, 2001), основу которой составляет теория К. Маркса и диалектический материализм[69]69
  Там же. С. 339.


[Закрыть]. А.Я. Рыженков и А.Е. Черноморец обратили внимание на интересный подход к рассматриваемой проблематике М.В. Власовой (Право собственности в России: возникновение, юридическое содержание, пути развития. М., 2002), рассматривающей право собственности в контексте идеальной категории справедливости как явления субъективного, «в отличие от собственности как объективной реальности»[70]70
  Рыженков А.Я., Черноморец А.Е. Указ. соч. С. 360.


[Закрыть]. Особняком, по мнению авторов, в этом ряду стоит учение К.И. Скловского[71]71
  Там же. С. 337. К.И. Скловский полагает, что «истина собственности выражается именно в чуждом, непонятном товарному обмену феномене подлинника, феномене субъективности, незаменимости вещи», «сущность собственности – проявление в ней лица…». См.: Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. М., 2010. С. 155.


[Закрыть], основанное на отрицании собственности как экономической категории.

Приведенные высказывания неопровержимо свидетельствуют об объективной невозможности выделить в современной науке гражданского права некую единую, общепризнанную доктрину права собственности, определяющую основные направления дальнейшего развития данного раздела гражданского законодательства.

Тем не менее именно на категорию «система взглядов» опираются и некоторые иные определения правовой доктрины, отличающиеся от рассмотренных выше теми или иными особенностями. Так, например, Д.Ю. Любитенко утверждает, что эта «система взглядов» должна быть санкционирована государством и формализована в правовых источниках или же должна претендовать на приобретение этих качеств и что она «обладает свойствами ценности, структурности и иерархичности составляющих ее элементов, адаптивности и коммуникативности»[72]72
  Любитенко Д.Ю. Правовая доктрина Конституционного Суда Российской Федерации: Дис. … канд. юрид. наук. Волгоград, 2011. С. 7.


[Закрыть]. Данная характеристика, на наш взгляд, противоречит правовой сущности рассматриваемой категории, так как признак санкционированности государством может быть связан исключительно с позитивистским подходом как нарушающий требование об автономии научных исследований. Отсутствие одобрения со стороны государства фактически ставит под сомнение истинность и значимость представленных в науке концепций и теорий. Кроме того, при подобном подходе к определению доктрины права остается неясным вопрос о субъекте, правомочном осуществлять оценку и сравнительный анализ значимости результатов различных доктринальных исследований.

Последствия позитивизма как основного научного воззрения проявляются в том, что, с одной стороны, отдельные ученые (А.А. Зозуля) вслед за В.С. Нерсесянцом определяют правовую доктрину как общеправовую категорию, интегрирующую совокупность юридико-научных трактовок и суждений о позитивном праве, в рамках которых разрабатываются и обосновываются юридико-познавательные формы познания права и правовых явлений, принципы, понятия, термины, конструкции, способы, средства, приемы понимания и толкования позитивного права, его источников, системы, структуры, действия и применения, нарушения и восстановления, но, с другой стороны, тут же отмечают, что «доктринальность трактовкам и суждениям о позитивном праве придает их признанность государством и юридическим сообществом в качестве согласованной и доминирующей в конкретный исторический период системы взглядов на правовую реальность, приоритеты, принципы, формы, средства и методы правового регулирования общественных отношений»[73]73
  См.: Зозуля А.А. Указ. соч. С. 7.


[Закрыть].

Такие утверждения ставят под сомнение самостоятельное значение правовой доктрины, ее существование вне связи с национальным позитивным правом и государственным одобрением. Некий компромиссный вариант предлагает А.А. Зозуля, отмечая, что «признанность юридической доктрины государством обеспечивает воплощение образующих ее теоретических конструкций в юридическую составляющую государственной политики, в текущее законодательство, в нормативное и казуальное легальное толкование норм права. Признанность доктрины юридическим сообществом обеспечивает упорядоченность противоречивого, нередко хаотичного эмпирического материала о праве в интересах придания ему целостного и внутренне согласованного характера и формирования ретроспективной, действующей или прогностической юридико-логической модели позитивного права»[74]74
  См.: Зозуля А.А. Указ. соч. С. 7.


[Закрыть].

Полагаем, что свойство «признания», в том числе со стороны юридического сообщества, является желаемой, но отнюдь не определяющей характеристикой правовой доктрины, что подтверждает пример из истории развития научных представлений о сущности юридического лица в науке гражданского права. Проведенная в последние годы реформа гражданского законодательства (изменение редакции гл. 4 ГК РФ) основывалась на доктринальном подходе, подразделявшем юридических лиц на корпорации и унитарные организации. При этом, как верно отмечено в литературе, «цивилистическая наука как целостная динамическая система знаний не может успешно развиваться, не обогащаясь новыми эмпирическими данными правоприменительной практики, не обобщая их в системе цивилистических форм, средств и методов правового познания»[75]75
  Семякин М.Н. Цивилистическое правоведение и юридическая практика // Российский юридический журнал. 2014. № 4. С. 7.


[Закрыть].

В приведенном высказывании обращает на себя внимание использование автором термина «наука», а не «доктрина», поскольку, несмотря на огромное количество исследований, посвященных понятию и сущности юридического лица, единой общепризнанной доктрины в этой сфере разработать не удалось. В этом плане весьма показателен пример использования научных достижений предшествующего исторического периода в формировании современных доктринальных воззрений в процессе разработки проекта изменений ГК РФ. В частности, А.А. Иванов неоднократно отмечал влияние научных идей академика А.В. Венедиктова на отдельные положения обновляемого российского законодательства и подчеркивал удивительное соответствие его разработок тем условиям, в которых функционирует современная российская экономика, в частности возрастающей степени участия государства в экономической деятельности. Полагаем, что сделанный автором вывод о необходимости обращения к трудам крупнейших юристов советского периода, работавших в схожих условиях и подробно их изучавших[76]76
  Иванов А.А. Идеи А.В. Венедиктова и их отражение в проекте изменений Гражданского кодекса РФ // Закон. 2013. № 4. С. 78.


[Закрыть], в полной мере распространяется на исследования любых других цивилистических институтов, категорий и конструкций.

В настоящее время бесспорным представляется положение о том, что одной из основных функций доктрины является влияние, оказываемое ею на формирование правового мышления. Именно в этом направлении необходимо рассматривать деятельность Высшего Арбитражного Суда РФ в последние годы, в решениях которого неоднократно предпринимались попытки изменения догматических представлений о тех или иных правовых явлениях, сложившихся в профессиональном правосознании юристов.

Наиболее показательна в этом отношении деятельность ВАС РФ по обеспечению единообразия законодательной и правоприменительной деятельности в сфере обеспечительных обязательств. Как справедливо отметил Р.С. Бевзенко, анализируя правоприменительную практику конца 2000-х гг., российский правопорядок (имеется в виду цивилистический) проверку финансовым кризисом не прошел. «Суды, опираясь на формальное применение положений ГК РФ о залоге, поручительстве и гарантии, в массовом порядке признавали обеспечительные сделки недействительными, незаключенными, прекратившимися и освобождали лиц, выдавших обеспечение, от исполнения обязательств перед кредитором (…). Все это выявило как содержательную и процедурную слабость обеспечительных конструкций, имеющих место в российской деловой практике, так и серьезнейшие проблемы в понимании и применении участниками оборота и судами соответствующих положений ГК РФ»[77]77
  Бевзенко Р.С. Акцессорность обеспечительных обязательств: европейская правовая традиция и российская практика // Вестник гражданского права. 2012. № 5. С. 4.


[Закрыть]. Исправлять допущенные нарушения и фактическое непонимание особенностей судебного применения обеспечительных конструкций пришлось Президиуму ВАС, который «сформировал несколько генеральных линий ослабления взаимной связи обеспеченного и обеспечительного обязательства, что позволяет в значительном числе сложных случаев сохранить обеспечительные обязательства и тем самым защитить положение кредиторов»[78]78
  Там же. С. 4–5.


[Закрыть].

Рассматриваемая проблема имела и иные аспекты. Многие юристы, исходя из традиционного для отечественной правовой системы позитивистского подхода к определению роли высших судебных органов в формировании правовых норм, не согласились с положительной оценкой деятельности ВАС РФ. Высказывались и резко критические замечания, например, что Пленум ВАС в решении вопросов о применении законодательства о залоге[79]79
  Речь идет о Постановлении Пленума ВАС РФ от 17 февраля 2011 г. № 10 «О некоторых вопросах применения законодательства о залоге» // Вестник ВАС РФ. 2011. № 4.


[Закрыть]«по сути, дал «отмашку» банкам не согласовывать условия кредитного обязательства с залогодателями, которые не являются стороной по кредитному обязательству. Вопреки доктрине гражданского права банки названы слабой стороной во взаимоотношениях с заемщиком»[80]80
  Булыкин А.А. Высший Арбитражный Суд Российской Федерации в роли законодателя // Арбитражный и гражданский процесс. 2013. № 2. С. 54–55.


[Закрыть].