Текст книги "Дело пропавшей балерины"

Ярослав Корчинский повел их к сцене. На сцене порхала девушка-птица. Втроем они спустились вниз, в тот самый извилистый коридор, где полчаса тому назад видели девушку с папироской. Теперь за столиком никого не было. Прошли две двери и остановились у третьей. Корчинский постучал в гримерную.

В этот раз они побеспокоили певицу. Исполнительница романсов в длинном темном платье любезно позволила осмотреть помещение. Тарас Адамович обошел комнату по периметру, осмотрел стены и туалетные столики, удостоверившись, что из гримерной нет другого выхода.

Когда они вышли в коридор, следователь спросил высокого художника-блондина:

– В тот вечер вы разговаривали с сестрой Веры, Мирославой Томашевич. Сколько прошло времени от момента, когда вы попрощались с Верой, и до того, как к вам подошла Мирослава?

– Не скажу точно. Я, кажется, тогда пил кофе внизу, когда ко мне подошла Мирослава и сказала, что не может найти Веру, она спросила, не спускалась ли ее сестра.

– Что вы ей ответили?

– Что не спускалась. По крайней мере, я не видел.

– Из гримерной вы сразу пошли в буфет?

– Да, мне захотелось кофе, не мог думать ни о чем другом. Я заядлый кофеман, – улыбнулся Корчинский.

– Можно ли выйти из театра мимо буфета через второй этаж? Могла ли Вера пройти незамеченной?

– Да, только в том случае, если я стоял спиной к лестнице, и она не окликнула меня, чтобы попрощаться. Тогда я мог и не знать, что она уже ушла.

Тарас Адамович кивнул и задумался. Потом спросил снова:

– Как долго Вера могла смывать грим? Насколько он был сложным?

Художник потер затылок.

– Попытаюсь вспомнить… Темная полумаска на лице, белые полоски. Но грим смывается несложно, если она спешила, могла бы управиться минут за пять.

– И переодеться?

– Просто снять трико? Меньше минуты. Но сколько времени понадобиться, чтобы надеть платье, – не скажу.

С художником Корчинским попрощались наскоро. Он заверил следователя, что охотно ответит на все дополнительные вопросы, если таковые появятся в ходе расследования.

Темный, сырой вечер окутал город, и Тарас Адамович только теперь понял, что не заметил, как пролетело время. Извозчиков у театра хватало. Олег Щербак сказал, что поедет домой на трамвае, так как не собирается поощрять экипажных вымогателей. Тарас Адамович спросил с улыбкой:

– Не любите извозчиков?

– Не очень.

– Киев обязан им своими фонтанами. По крайней мере, Золотоворотский и еще несколько построены именно для того, чтобы они могли поить коней.

Щербак хмыкнул, однако вряд ли изменил свое мнение. Вслух художник произнес:

– Были времена, когда экипажи считались проявлением разнеженности. Даже женщины и священники ездили на ослах.

– Времена меняются, – сказал Тарас Адамович.

Художник снял свои маскировочные очки, затем почти грустно спросил следователя:

– Вас что-либо заинтересовало из услышанного в театре?

– Еще не уверен. Балерины всегда так быстро переодеваются?

– Только в том случае, когда у них несколько выступлений в течение вечера.

– Но у Веры Томашевич было одно. Тогда почему же она так спешила? Полностью смыть грим, сменить одежду менее чем за десять минут и уйти до того, как сестра появится в гримерной. И почему ушла без предупреждения?

Они остановились. Щербак посмотрел в темное небо, усыпанное звездами, и молвил:

– Было бы хорошо, если бы нас всегда предупреждали в таких случаях. В шахматах перед атакой на короля говорят «шах» и ты знаешь об опасности.

– Вы играете в шахматы? – удивился Тарас Адамович.

– Нет, не играю. Просто знаю, как переставлять фигуры. Дедушка когда-то научил.

– В шахматах к опасности следует быть готовым постоянно, нужно просчитывать эту опасность. Когда-то перед атакой на ферзя еще говорили «Гарде!» – что означало: «Осторожно!». Но ферзь – не король, предупреждение устарело. Если внимательно присмотреться к ситуации, можно заметить, как кто-то произносит «Гарде!». Непременно должна обнаружиться какая-то нестыковка, странный эпизод, выбивающийся из логической цепочки событий. То, что мы с вами не заметили. То, что могла не заметить Мирослава Томашевич, разыскивая сестру в тот вечер, когда Вера пропала. Что-то скрывающееся либо же скрываемое от нас.

Олег Щербак изумленно посмотрел на следователя.

– По вашему мнению, то, что Вера Томашевич так спешила – это и есть то ваше «Гарде!» – предупреждение?

– Как знать. Возможно, это всего лишь намек на «Гарде!» – улыбнулся Тарас Адамович.

– Но мы опросили всех, кого могли. Я видел, что вы поговорили даже с кассиром и уборщицей. Собираетесь ли вы опросить всех артистов, выступавших в тот вечер?

– Возможно, но не всех. Ведь есть еще те, с кем действительно стоило бы поговорить. Например, с балериной, которая находилась в гримерной, когда Вера Томашевич, простившись с Корчинским, вошла туда.

– И кто же это?

– Ее зовут Лиля Левская. С ней Мирослава Томашевич говорила в тот вечер.

– Откуда вам известно ее имя?

– Пока вы пили шампанское в буфете, я успел поговорить не только с уборщицей и кассиршей. Однако балерины Левской в театре нет. Придется искать.

Бывший следователь устало подхватил чемоданчик, стоявший у ног.

– Хорошего вечера, – сказал он художнику и взмахом руки остановил фаэтон.

Легкий экипаж с откидным верхом плавно подкатил к собеседникам.

– И вам хорошего вечера! – услышал в ответ Тарас Адамович, как только опустился на сиденье.

Извозчик хлестнул коня, фаэтон тронулся. Бывший следователь в последний раз посмотрел на художника и погрузился в размышления, пытаясь упорядочить в голове услышанное и увиденное. Должно же быть нечто ускользнувшее от их внимания. И, откинувшись на спинку сиденья, он закрыл глаза, воссоздавая в памяти события.

IX
Путь пешки

Осень мягко вступала в свои права, теплый сентябрьский ветерок щекотал листья деревьев. Каштаны в скверах тихо стряхивали на землю бремя колючих плодов. Мальчишки, время от времени забегавшие во двор Тараса Адамовича, чтобы полакомиться вареньем, приносили полные карманы каштановых орехов, иногда забывая их на веранде.

Тарас Адамович уже держал в полной готовности деревянные грабли, примостив их у ступеней, – еще чуть-чуть и листья с яблонь полетят наземь, устилая все вокруг цветастым ковром. Две яблони у самой веранды уже покрывались позолотой, молодая яблонька в центре сада краснела. Остальные все еще стояли первозданно-зелеными. Но сентябрь уже приоткрыл дверь в сад, вспугнув последних бабочек.

Бывший следователь традиционно встречал полдень на веранде за чашечкой мазаграна. С октября холодный кофе он обычно заменял липовым чаем, и лишь в конце ноября привычное чтение газет и писем с веранды перекочевывало в комнату Эстер. До последнего месяца осени было еще далеко, но некоторые изменения все же проникли в размеренную жизнь домика, утопающего в яблоневом саду.

Эстер все чаще оказывалась на веранде: в послеполуденные часы Мира Томашевич, скрипнув калиткой, направлялась легкой походкой по вымощенной дорожке к дому. Девушке нравилось дышать опьяняющий аромат яблоневого сада. Ее ловкие пальцы проворно отстукивали на печатной машинке очередной текст, а потом она рассказывала хозяину дома свежие городские сплетни, вопросительно заглядывая ему в глаза. Он не отводил взгляд, но и порадовать новостями сестру пропавшей балерины не мог.

Нередко работа затягивалась до самого вечера, тогда Тарас Адамович готовил ужин и выносил на веранду пледы. От вина или наливки Мира обычно отказывалась, варенье с чаем – нахваливала. Он и сам толком не мог себе ответить – зачем нанял ее, никогда прежде не задумываясь о необходимости иметь секретаря. Однако с первых дней ее появления вдруг осознал, как много, оказывается, в его доме бумажной работы. Когда же Мира взяла на себя контроль за доставкой периодики и перепиской с его шахматными партнерами, поймал себя на крамольной мысли, что почти рад исчезновению балерины – иначе идея с секретарем никогда, наверное, не пришла бы ему в голову. Протоколы допросов и комментарии Тараса Адамовича она старательно печатала, чуть ли не ежедневно. Однако в протоколах задавались вопросы, остающиеся без ответов. Почему Вера Томашевич не дождалась сестры? Почему назначила две встречи в один вечер? Ушла сама, или кто-то ее вынудил уйти?

– Вам необходимо ответить на письмо мосье Лефевра, – напомнила Мира, отстукивая очередной протокол на машинке. Эстер весело позвякивала под ее пальцами.

– Да, сегодня же отпишу ему.

– Здесь «Губернскія въдомости», «Телеграфъ», «Кіевлянинъ» и «Кіевская мысль».

– Благодарю.

– Я послала письма князю и господину Думитреску.

– Благодарю, – повторил бывший следователь.

– Как давно вы переписываетесь с грузинским князем? – задала Мирослава вопрос, интересовавший ее со вчерашнего дня.

– О, он один из моих самых старых шахматных партнеров. А еще – поставщик невероятного грузинского чая. Хотите попробовать?

– С удовольствием, – улыбнулась Мира, – как только закончим с протоколом.

Он диктовал дальше. Слова Корчинского не удивили ее, Мирослава уже слышала его рассказ о костюме сестры в тот вечер. Заинтересовало следующее:

– А он не запомнил девушку, которая в тот вечер была в гримерной Веры? Тоже балерина. Может, он делал костюм и для нее?

– Нет, он не запомнил. Но мы знаем ее имя, нужно только найти эту девушку. Хотя Лиля Левская – не единственная, с кем стоит еще поговорить. Одну встречу я откладываю уже слишком долго.

Мирослава перестала стучать по клавишам.

– С кем?

– Как думаете?

Ответить она не успела – скрипнула калитка. Долговязый бледный юноша неуверенно остановился у забора и, заметив Миру, вспыхнул румянцем.

– Добрый день, – негромко поздоровался гость, направляясь к дому.

– Господин Менчиц! – приветливо ответил ему Тарас Адамович и пригласил к столу. Мира улыбнулась. Гость неуклюже опустился на стул. Какова была причина появления молодого следователя в яблоневом саду на Олеговской?

Хозяин дома внимательно посмотрел на худощавого посетителя. Работник антропометрического кабинета – стало быть, не безнадежен, в противном случае Репойто-Дубяго не тратил бы на него свое время. То, что дело досталось именно Менчицу, вряд ли можно считать случайностью: Мира Томашевич, придя к следователям, назвала фамилию Галушко, как и велел ей Тарас Адамович, выходит, Репойто-Дубяго понимал, что бывший коллега заинтересован в результате расследования. Нехватка сотрудников заставила его поручить дело новичку, однако отсутствие опыта не обязательно недостаток.

Тарас Адамович посмотрел на гостя: нервные движения, излишняя суетливость, и мысленно улыбнулся, на мгновение вспомнив о том, кто так же пылко повествовал ему о своих планах реорганизации сыскной части. Бывший следователь знал, что за нервными движениями коллеги скрывается необъятный запас энергии, решительно жаждущей реализации задуманного.

– Барышня Томашевич, я… – обратился к Мирославе Яков Менчиц. – Я не ожидал вас здесь увидеть.

Еще бы! Ни в одной из должностных инструкций не предписывалось привлечение к расследованию родственников погибших или пропавших без вести, и нарушить это правило означало только одно – усложнять себе жизнь. Тем не менее Красовский когда-то говорил следователю Галушко, что отказывать человеку, желающему помочь, не стоит. Из таких помощников бывший руководитель сыскной части нередко формировал целую армию агентов, помощь которых оказывалась весьма ощутимой в ходе расследования. В их работе нет однозначных ответов, сплошные полутона. Тарас Адамович привык к этому. В балете, может быть, все проще: черный лебедь – зло, белый – добро. Выбирай. Если проводить параллели, ему за время службы, кажется, приходилось выбирать только менее серого из стаи одинаково серых гусей. И брать на себя ответственность за свой выбор.

– Господин Галушко, я рад, что вы взялись за дело Веры Томашевич. Я уже говорил, что во всем буду помогать вам… – Менчиц запнулся и снова покраснел.

Мира, едва касаясь клавишей Эстер кончиками пальцев, внимательно посмотрела на молодого следователя. Тарас Адамович отвлекся от своих размышлений и обратился к гостю:

– Господин Менчиц, мы с барышней Томашевич как раз собирались отведать особенного чаю. Вы ведь не откажитесь составить нам компанию?

– Нет, что вы, – напряженно улыбнулся парень. – Но у меня… есть новости для вас.

– Вот за чаем и расскажете, – кивнул хозяин и исчез за дверью.

Вернулся он с большим подносом, на котором красовался знатный пузатый заварник, расписанный синими цветами, три фаянсовые чашки, сахарница, тарелка с ароматным, свежеиспеченным пирогом. Мира взглянула краем глаза на молодого следователя – тот молчал. Побагровевшее лицо юноши стало для Тараса Адамовича безусловным свидетельством того, что минуты, проведенные наедине с девушкой, дались ему нелегко.

– Какая прелесть! – воскликнула девушка, адресуя комплимент пирогу.

– Теперь угадайте, какое в нем варенье, – предложил Тарас Адамович, разливая чай. Он пододвинул тарелку с ароматным куском коллеге и сел напротив. Мира отодвинула машинку, взяв в свои хрупкие пальчики чашку с чаем.

– Сначала я попробую напиток грузинского князя, – улыбнулась Мирослава.

Яков Менчиц принялся за пирог. Он удивленно поднял бровь, и, посмотрел на Тараса Адамовича, то ли спросил, то ли ответил:

– Вишневое?

– Почти угадали.

– Но есть еще какой-то привкус, – добавил Менчиц.

– Слышала, что вы предпочитаете моновкусы, – обратилась Мира к хозяину дома.

– Так и есть, – сказал Тарас Адамович. – Это варенье – исключение из правил.

Мира откусила кусочек пирога, мечтательно обвела взглядом яблоневый сад.

– Кажется, я знаю, – прищурила она глаза, – вишневое варенье, но с ноткой горьковатости. Вы добавили жгучий перец?

– Браво! – воскликнул Тарас Адамович. – Хотя я думал, эту загадку не так уж просто будет разгадать. Оно еще несовершенно, не хватает кислой нотки, я пробовал добавить смородину, но вкус не тот. Придется подыскать ей замену.

Чай грузинского князя и вправду не разочаровал. Сентябрьский ветер наполнял яблочным ароматом веранду, лучи предвечернего солнца ласкали лица собеседников. Пирог кончился внезапно, Менчиц с грустью посмотрел на опустевшую тарелку, глотнул чаю и произнес:

– Благодарю за угощение. Хотя новости, которые я принес, не достойны столь радушного приема, – юноша опустил взгляд на свои большие неловкие руки с длинными пальцами.

Тарас Адамович молчал, Мира замерла в ожидании.

– Мы ищем балерину Левскую. Пока безрезультатно, но, думаю, мы найдем ее. Кроме того, Тарас Адамович, как вы и советовали, мы выставили наблюдателей у квартиры на Лютеранской, 11. Но в квартире никто не проживает…

– Да, я знаю. Но если заметите кого-то в этой квартире – дайте мне знать.

– Хорошо. И последнее ваше задание… – начал молодой следователь, однако Тарас Адамович прервал его неожиданной репликой.

– Что скажете, Мирослава? – обратился бывший следователь к сестре пропавшей балерины. – Вы так и не успели мне ответить, с кем я еще должен поговорить?

Мира на мгновение задумалась, вероятно, вспоминая имена, появлявшиеся на страницах протоколов.

– С Сергеем Назимовым, – ответила девушка, отставив пустую чашку.

Тарас Адамович утвердительно кивнул и перевел взгляд на Менчица:

– Продолжайте, пожалуйста.

– Назимов будет сегодня в ресторане «Прага». Предлагает встретиться с нами за ужином приблизительно в семь, – сказал молодой следователь.

– Мира, у вас есть планы на вечер? Может, присоединитесь к нам?

Если Мирослава и имела какие-то планы на вечер, ее собеседники об этом так и не узнали. Девушка незамедлительно ответила:

– Непременно, благодарю.

Парень опять зарделся, вертя в руках пустую чашку.

– Что ж, думаю, невежливо заставлять господина офицера нас ждать, – резюмировал хозяин дома.

Тарас Адамович быстренько сменил домашнюю одежду на серый костюм, повязал горчичного цвета галстук. И они тут же отправились на встречу.

Инициатор встречи уже был в ресторане, он сидел за уютным столиком и меланхолично созерцал искрящееся пузырьками шампанское в бокале. Увидев их, офицер вмиг оживился и, поприветствовав мужчин, он поклонился Мире, затем помог девушке сесть за столик. Идеальная выправка, точные движения.

Тарас Адамович внимательно следил за тем, кого Олег Щербак иначе как солдафоном не называл. И не видел перед собой солдафона. Правильные черты лица, темные пронзительные глаза. Брюнет. Игрок – судя по выражению глаз. Штабс-капитан – судя по погонам. Странно, что выбрал для встречи «Прагу». Или господин офицер – ценитель колоритных пейзажей?

Отель «Прага» появился на улице Владимирской лет тридцать назад. Согласно проекту архитектора Александра Шилле здание имело три этажа и флигели. После смерти владельца отеля – Ильинского его вдова продала строение киевскому юристу Вацлаву Вондраку, чеху по происхождению. Он мечтал о панорамной террасе, однако с третьего этажа панорама не открывалась. Вондрак достроил еще три этажа и открыл на крыше здания одноименный ресторан, впоследствии ставший любимым местом отдыха киевлян. Теплые сентябрьские вечера еще позволяли ужинать здесь под открытым небом. Хоть на крыше и было достроено небольшую застекленную террасу, однако на ней, в случае ненастья, могли разместиться далеко не все посетители ресторана.

Терраса поражала изысканной мебелью и экзотическими растениями, щедро расставленными в кадках по всему залу. Белые скатерти, блеск бокалов в приглушенном свете фонариков, темные фигуры официантов во фраках, белоснежный контраст их рубашек.

Мира бывала в «Праге» прежде, Тарас Адамович рассматривал убранство ресторана с интересом исследователя, Яков Менчиц моргал длинными ресницами, опуская взгляд на руки, которые неловко примостил на краешек стола. Назимов созерцал их лица и, казалось, был расслаблен. Он не спешил начинать разговор первым. Молчание за их столиком прервал официант, который принес меню и спросил:

– Могу ли я предложить вам напитки?

Назимов глотнул шампанского и посмотрел вопросительно на Тараса Адамовича.

– Что предпочитает господин следователь? – слегка насмешливым тоном спросил штабс-капитан.

– Господин бывший следователь, – спокойно уточнил Галушко. – Я не откажусь от бокала бургундского шабли. А вы, Мира?

Девушка улыбнулась.

– Белое токайское, – мелодично произнесла Мирослава.

– Прекрасный выбор, – откликнулся официант. – У нас остались довоенные запасы.

– Любопытно, – протянул Назимов. – Ваша сестра обычно предпочитала красное. А если белое…

– То сухое. Я знаю. Мне нравится медовый привкус этого вина. У нас с Верой нечасто совпадают вкусы. В конце концов она могла бы составить вам компанию и за бокалом шампанского.

Назимов молча повернул бутылку этикеткой к девушке.

– «Эксельсиор»! – произнесла вслух название Мирослава и констатировала: – Весьма патриотично.

– Это русское шампанское? – поинтересовался Тарас Адамович.

– Производят в Одессе, – объяснила Мира. – Вера говорила, что неплохое. Хотя…

– Вы не доверяете изысканному вкусу вашей сестры? – иронично спросил Назимов.

– Вере нравится и английский «Портер», хотя пиво для балерины – слишком вызывающе, – пожала плечами курсистка.

– Как говорила Карсавина, пить пиво – неэстетично для балерины, – кивнул Назимов. – Однако наш собеседник, – он улыбнулся молодому следователю, – не балерина и может выбрать любой напиток.

– Я… попробовал бы белое токайское, – едва слышно молвил тот.

– Медовый вкус сегодня уверенно побеждает, – отсалютовал официанту бокалом Назимов.

– Прошу прощения, – Тарас Адамович поднял палец, поймав взгляд официанта. – Я тоже не отказался бы от «Эксельсиор».

Официант кивнул, подтверждая заказ.

– «Эксельсиор», – протяжно молвил Тарас Адамович и обратился к офицеру: – Вы знаете, что это – шахматный термин?

Назимов отрицательно качнул головой.

– Название разновидности этюда, когда пешка продвигается к краю доски, дабы стать…

– Королевой, – продолжил Назимов.

– Ферзем, – возразил Галушко. – И даже ферзем необязательно.

– То есть? – уточнил Назимов.

– Игрок может выбрать, в кого именно превратить пешку. Ферзь – необязательное условие, можно взять ладью или коня.

– Только сумасшедший выберет коня, если можно выбрать королеву, – рассмеялся Назимов и глотнул шампанского.

Смех и реплики посетителей ресторана, которые время от времени взлетали в синее вечернее небо, вдруг оборвала скрипка. Своим звуком она пронзила тяжелый, насыщенный духами и винными парами воздух над террасой «Праги».

Тем временем официант ловко сервировал столик, на котором сначала оказались салфетки и приборы, а затем заняли свои места бокалы. Скрипка вновь резнула слух высокой нотой и умолкла. Тарас Адамович скользнул взглядом по согбенной фигуре хмурого мужчины за соседним столиком, который что-то быстро писал, усердно опустошая бокал за бокалом, и начал допрос свидетеля.

Назимов отвечал спокойно, чуть иронично. Погружаясь в мысли и воспоминания, он трогал пальцами ножку бокала, поворачивался к собеседнику резким профилем. Рассказ строил логично, замечал детали, прятал в глубине глаз странную для бравого офицера печаль.

– И зачем вы ударили художника? – в ходе допроса поинтересовался Тарас Адамович.

– Какого художника? – переспросил офицер.

– Олега Щербака. Того, кто не согласился продать вам картину.

– А! Того мерзавца? Вы сами ответили на свой вопрос. Не продал картину! Видел, что она мне нужна позарез, и уперся как бык. Думаю, просто цену набивал.

– Почему же вы ее не подняли?

– Я поднял ее втрое! Но этот шут… – он перехватил взгляд Миры и запнулся, – я хотел сказать… этот шутник, – наотрез отказался.

Тарас Адамович скептически посмотрел на него.

– Ну, не сдержался я, – прямолинейно сказал Назимов. Тут из-за его плеча, как Мефистофель, вынырнул официант и долил в бокал шампанского.

– И зачем вам позарез понадобилась картина? – спросил бывший следователь.

– На ней Вера. Она прекрасна. Не хотел, чтобы она оставалась в том гадюш… то есть в его квартире.

– Как вы думаете, почему Вера не пришла в тот вечер на встречу с вами? Вы же договаривались встретиться в «Семадени»?

Назимов ответил не сразу. Задумался, откинулся в кресле.

– Понимаете, я тогда решил, что это как раз в стиле Веры – забыть или просто не прийти. Я приглашал ее в рестораны или салоны, но никогда не был окончательно уверен в том, что она придет. В тот вечер я подумал – что ж, наверное, решила проигнорировать или выбросила из головы. Пока не встретил Мирославу, – он вперил взгляд в свечу на столе, – которая расспрашивала о сестре. Только тогда понял: что-то случилось.

– Вы пробовали разыскать Веру?

– Я расспрашивал знакомых. Но тогда я не понимал: Вера пропала, потому что кто-то ее похитил, или она… – он осторожно посмотрел на Миру и продолжил мысль: – сама захотела исчезнуть.

– Прошло уже две недели. Вы до сих пор полагаете, что она сбежала?

– Я не знаю, что и думать. Постоянно вертятся мысли в голове, что мы больше не увидимся. Поэтому я и хотел иметь… хотя бы картину.

Галушко потер подбородок:

– Минуту назад вы говорили, что никогда бы не предпочли заменитель королеве.

– То другое дело.

– Возможно.

– Художник предлагал мне заменители – у него полная квартира картин с балеринами. Но я хотел картину с Верой…

Следователь погрузился в раздумья, Мира опустила глаза на салфетку, Яков Менчиц глотнул вина, от которого у него уже чуть порозовели щеки. Тарас Адамович отставил свой бокал. Вкус и в самом деле неплохой. «Эксельсиор» – название несколько претензионное, однако разве не претенциозность – движитель прогресса? Пешка, стремящаяся превратиться в ферзя, преодолевает нелегкий путь. Не такой ли путь преодолевает балерина, желающая стать примой? Иногда бывшему следователю казалось, что такой путь преодолевает и он сам – шаг за шагом, распутывая очередную загадку. Вслух он спросил:

– Как вы думаете, не могла ли Вера покинуть Киев и отправиться на фронт сестрой милосердия?

Он спросил, ни к кому не обращаясь, однако первым ответил Назимов:

– В Киеве полно госпиталей, в которых требуются свободные руки. Вера никогда не говорила, что хочет покинуть сцену. Если бы она и отправилась в направлении боевых частей, то сделала бы это скорее в качестве актрисы.

– И какое направление она могла бы выбрать?

– Кто ее знает. Мы говорили с ней только о наших частях во Франции. Мой друг сейчас воюет где-то между Комблем и Ранкуром. Там же находится и моя часть – вот долечу плечо и поеду туда, – он улыбнулся. – Смогу проверить вашу версию о Вере – в самом ли деле она решила воодушевлять наших бравых солдат. Однако сомневаюсь, что найду ее там.

– Какие новости от вашего друга?

– Писал, что выбили немцев из траншей. Мы наступаем с середины июня, в последнем бою захватили трофейные мортиры – хвастался, что в этом и его заслуга. Кажется, вот-вот возьмут Комбль.

Тарас Адамович поднял бокал:

– Думаю, стоит выпить за подвиги наших героев.

Зазвенел хрусталь, Назимов глотнул шампанского, отставил бокал, добавил:

– Цевков, мой друг, писал, что за два месяца пребывания во Франции уже видел президента Французской республики Пуанкаре и генерала Жоффра – они приезжали на смотр, привезли подарки солдатам, – он улыбнулся. – Цевков теперь хвастается трубкой с надписью «Подарок солдату от генерала Жоффра».

– Ваш фронтовой друг не скучает, – заметил Тарас Адамович.

Назимов, отвлекшись от разговора, неожиданно отсалютовал в ответ хмурому посетителю за соседним столиком, затем объяснил:

– Мой субботний партнер по покеру. Репортер, хотя сейчас якобы пишет рассказ. Чех, зато пьет, как русский поручик после взятия трофейной мортиры под Комблем. И если бы он сейчас воевал близ Ранкура, боюсь, у немцев не хватило бы мортир, за которые он мог бы выпить.

Менчиц улыбнулся. Назимов еще что-то говорил о французских барышнях, с которыми завязал переписку его товарищ, но Тарас Адамович теперь его почти не слушал. Он не сразу понял, что именно отвлекло его внимание от разговора с Назимовым, однако краем глаза он заметил, как мимо него просеменила на высоких каблуках дама в темном платье. Шлейф ее духов, окутавший пространство внезапно, заставил бывшего следователя повернуть голову и проследить взглядом за их обладательницей. Дама остановилась у столика в нескольких шагах от них. Подняла вуаль, однако ее лица Тарас Адамович не разглядел, потому что рассматривал того, кто галантно помог почитательнице насыщенных духов сесть.

В этот раз он не ошибся. За соседним столиком рядом с дамой с вуалью сидел элегантный господин в темном костюме. Колючие глаза, лукавая улыбка. Брюнет, как Сергей Назимов. Артистичен, как Олег Щербак. Высок, как Яков Менчиц. Непревзойденный мастер подделки документов, продавец дохлых крыс – Михал Досковский.