Текст книги "Взгляд в окно – городские хроники"

Взгляд в окно – городские хроники
Олеся Бельчикова

© Олеся Бельчикова, 2015

© Л. Журбицкая, дизайн обложки, 2015

© О. Махно, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Девочка со спичками

 
Мерзнут пальцы до дрожи – лютует сквозняк в переулке,
Клонит голову сон, помогает не думать о том,
Что сегодня Сочельник, в гостиных наряжены ёлки
И уютно сидеть у горящих каминов с котом,
Теребя шалопая, шутя, за велюровым ушком,
Чтоб мурчал от души, новогодним псалмам в унисон…
Рядом режет индейку такая родная старушка…
– Баба, баба!!! – кричу, но напрасно, рассеялся сон…
Обнимаю за шею блохастую Бульку – дворняжку,
Разделяя крупицы тепла как всегда на двоих…
Мне однажды монашка читала рассказ про бродяжку,
Что увидела сказку в сгорающих спичках своих…
На холодной кровати в районном убогом приюте,
Так мечтала о том, что в огнях бы увидела я:
Как расту, выпускной, первый курс – я учусь в институте,
Ну а рядом – друзья, ну а может быть, даже – семья…
Видно, Бог не услышал неловкой молитвы девчонки,
Из приюта сбежала, живу где придётся теперь;
И подружка моя – лишь облезлая та собачонка,
Что делила со мной эти годы нужды и потерь.
В переулке пустом возле заднего входа отеля,
Где в честь праздника вынесет повар объедки для нас,
Я поджечь зубочистки, картон и салфетки хотела,
Чтоб продлить свою сказку о доме хотя бы на час.
Не волнуйся, читатель, судьба моя будет иною,
Чем у девочки бедной из сказки с печальным концом…
Я сумею согреться и в снах снова стану собою —
Как на фото, где я возле мамы и рядом с отцом…
Переулок холодный… Но это пока с непривычки.
Заработала денег (почистила снег во дворе)
И купила на все тюбик клея и три пачки спичек,
Чтобы сказки свои до конца досмотреть в январе…
 

Клубный вальс

 
В дискотечном дыму на окраинах дальних танцполов,
Где в неоне на лицах виднеется скрытая суть,
Ты танцуешь свой «вальс», начиная его с рок-н-ролла,
Забывая движенья и просто плетя что-нибудь.
Изощряясь в толпе, ненарочно толкаешь блондинок,
Оценив по достоинству их непростой макияж,
Ты спасаешь себя от обыденности невидимок,
Отправляясь в неон, в полуночный запойный вояж.
Ты привыкла на ужин съедать пустоту из тарелок,
ПОтом пахнущий воздух танцпола – ну чем не еда…
Днем ты просто юрист, совершающий тысячи сделок,
Ну а вечером – прима, танцующая в никуда.
Почему ты одна в клубных норах гуляешь без пары,
Где забыла свой клатч, почему не уедешь домой?
На уставшем лице – на остатках морского загара,
Чертит ночь предложения – как провести выходной.
Сев за руль, утомившись, как будто прожИв лет двенадцать,
Ты заснешь, чтобы видеть напрасно в иллюзиях снов
Вальс вдвоем, и вам снова опять по шестнадцать
И вы пишете танцем банальное слово «Любовь»
На паркете танцкласса в центральном дворце пионеров.
Ты – в лиловом боа, он – как денди с Бродвея одет,
Курит «Winston под виски на зависть твоим кавалерам
И вручает билеты в партер на премьерный балет…
Утро серою дымкой укроет от жизни машину;
Предрассветный туман, проникая украдкой в окно,
Потревожит небрежно заснувшую клубную приму,
Что ночами «вальсирует» для возвращения снов.
 

Цыганское

 
Цыгане табор (там у речки самой)
Вчера разбили. Город будто ждал
Того момента, когда дочка с мамой
Отправятся на Западный Вокзал,
Присядут на разобранном бордюре
(Готовы к Евро, что еще сказать).
Цыганка-дочь в наряде по фигуре
И в черно-черном всем цыганка-мать..
Народ слетелся, громко обсуждая,
Кидаясь на цыганок сворой псов,
Крича, к себе патрульных подзывая,
Ругаясь матом сотней голосов.
И чтоб немного разрядить накал,
Один парнишка, ехавший в Снежное,
Ткнул пальцем в двух дончанок и сказал:
«Чем не цыганки? Это что такое?
Зачем надели юбки до земли,
Вплели в косУ цветы и краскам рады,
Чем не цыганки? Ими быть могли,
Хоть ездите на «Ford», напялив «Prada»».
Но! Получил шутник в ответ отпор,
Повесив нос к маршрутке побежал,
А дамы все кричали, что позор,
Как можно, мы богема, кто не знал….
Цыганка-дочь, привстав слегка с бордюра,
Прикрыв собой расстроенную мать,
Сказала: «Ты Богема – дура,
Ты рот закрой, раз нечего сказать,
Садись в авто, езжай скорей домой,
Накрой на стол, притом семейный ужин,
Побудь с детьми, ведь нынче выходной,
Фильм посмотри и приласкайся к мужу…
А нам идти неведомо куда,
Дорогой жить, блюсти ее устои,
Менять дома, вокзалы, города.
А ты кричишь… Да это все пустое…»
Народ умолк, пришлось уехать дуре
(Ну той – Богеме, можно так сказать).
Ушла цыганка – в платье по фигуре,
Ведя под руку в черно-черном мать…
 

Старая фея цветов

 
– Розы!!! Розы берем..
Каждый день четким речитативом
Выдаю как пароль, заходящим в киоск ко мне…
Я цветы продаю – одиноким, влюбленным, счастливым,
Чтоб напомнить клиентам о яркой, душистой весне…
А вокруг – никого, только Олька соседка и Людка,
Конкурентки по бизнесу, ну а по жизни – друзья…
Подъезжает авто, мы стоим – будто три проститутки:
– Розы… Розы берем!
Но иначе работать нельзя…
Помню в детстве мечтала, что вырасту доброю феей,
Буду жить на лугу, без особых проблем и забот….
И теперь иногда, разбирая соцветия камелий,
Я мечтаю об эльфе, который меня увезет
От вазонов с водой и пушистых комочков мимозы,
От хозяйки-зануды, что рада любому рублю,
От заученных фраз:
– Розы, розы, свежайшие розы…
От цветов и букетов. Я больше цветы не люблю.
Эти розы всего лишь надежды в сухой заморозке,
На которых флористы фиксируют цвет и сорта….
Это кладбище грез – пять квадратов простого киоска…
– Розы… Розы, кому?
(в каждой розе погибла мечта)…
– Покупайте скорей… Больше трех – хорошо уступаю…
Дарит бонусом солнце за смену халявный загар…
Я в киоске своем год за годом беспечно летаю
Старой феей цветов, продающей подвявший товар…
 

Пирожковый ад

 
На азовском гниющем, забитом туристами пляже
По маршруту от мая до ветреного сентября
Он бредет целый день в непонятном пугающем раже —
Пожилой человек навсегда потерявший себя.
Под ногами песок – личный путь старика на Голгофу,
Проходить свой маршрут для него наказание и рок.
Он – в аду, он в беде, он как будто попал в катастрофу,
Продавая туристам укрАинский здесь пирожок…
Ну а дома жена жарит впрок единицы товара,
Выдавая ему новый ящик как новый обет,
Он несет тяжкий крест – пирожки (прямо с пылу и с жару).
Он – седой ветеран и судьбою обиженный дед…
Ставит план ежедневно внучок – продавать без остатка,
Проходить свой маршрут, улыбаться клиентам всегда…
Будет внук – бизнесмен, у него есть железная хватка
И семейное дело – для пляжа на вынос еда,
И бесплатная (старая, правда) рабочая сила,
Что в запале кричит «Эй, родные, кому пирожок?
Кто еще не поел? Ну ка, дамочка, ты б закусила…
Восемь гривен за два… Подходи… Выбирай ка, дружок….»
Бодрость – только фасад, сводит губы в скрываемом стоне,
А глазами старик с нетерпением ищет закат.
Этот взгляд…
Вот вчера на песке от жары умер пони,
На котором катали по пляжу десятки ребят…
Он вот так же смотрел перед смертью, уставший и в мыле,
Солнце красило радужку глаза в сиреневый цвет…
Они оба, бредя по песку, свою ношу носили
(старый пони – детей, пирожки на обед – старый дед)…
Этот взгляд…
(на песок и привычный учет шагометров),
Этот взгляд…
(в обгоревшие лица стареющих сук),
Отупевший и злой от ушедших в сезон километров,
От приливов и вЕтров, которым помочь недосуг…
 
 
Этот взгляд патриарха, идущего где-то в пустыне,
«Вот бы сдохнуть скорее» – к Богам обращается дед…
Так и носит по пляжу свои пирожки он поныне —
Стариковской слезою приправленный чей-то обед….
 

Львица на сене

 
Ты приехала в город с провинции, пахнущей сеном,
Чтобы стать кулинаром, окончить за год ПТУ…
И влюбилась по Уши в огни бриллианта Арены11
  Стадион «Донбасс Арена» из-за необычной формы и системы освещения называют синий бриллиант Донецка.


[Закрыть],
Где проказники ветры играют ночами в лапту…
Простучав каблучками по старым аллеям стокатто,
Кинув жменю монет голубям в разноцветный фонтан,
Ты и думать не смела, что станешь в Донецке когда-то
Светской львицей, моделью и первою дамой из дам…
Будет путь непростым – оросят его горькие слёзы,
Но назло всем проблемам завистникам, лживым врагам
Ты добьешься того, что свои знаменитые розы
Город тихо рассыплет, к твоим наклонившись ногам…
И взыхая тихонько, твой постер девчонки повесят
На облезлые двери пропахших капустой общаг,
Загадав, что когда-нибудь лет через пять или десять
Позабудут, уехав, про старый в глубинке барак,
Где ютились с рождения всей многодетной семьею….
Ну а ты, проходя через грязь бесконечных постелей,
Не отмоешься больше и снова не станешь собою,
Сожалея о днях, что давно от тебя улетели:
– когда вместо вина покупала себе карамельки;
– когда термин «аборт» в первый раз ты услышала в школе;
– когда ехала «в свет» в электричке на жёсткой скамейке,
Вся в мечтах и надеждах, пропахшая сеном и полем.
 

Заложники Майдана

 
Два старика седых на лавочке бульвара
Читают про Майдан газетные статьи…
Они такая, право, трепетная пара,
Которая полна душевной чистоты.
В политику влезать – да ни за что на свете,
Они так далеки от мелочных забот,
Но в Киеве их внук. Они в газетах Петю
Пытаются найти, чтоб знать – на Новый Год
Приедет или нет, какие будут вести,
Пошел ли на Майдан и мерзнет на ветру?
Ведь обещал, стервец, приехать к ним с невестой,
А сам ввязался пешкой в глупую игру.
Читая каждый день жестокие призывы,
Воззвания к толпе, внушающие страх,
Старик шептал жене – «пока что, бабка, живы…»,
А сам комкал газеты в «пляшущих» руках…
Ведь нынче внук звонил и обещал, что в среду,
(но только, если Киев стихнет невзначай)
Они с Иришей к ним на праздники приедут,
Пусть бабушка для них заварит с липой чай…
Старик из тени встал замерзшего каштана,
Супруге руку дал… И побрели домой,
Покашливая в такт, заложники Майдана,
Который из-за внука стал им как родной…
 

Золушка из Бистро

 
Он потерялся в киевском метро,
Забыл багаж на станции «Крещатик»,
Весь день бродил, потом решился – «хватит»
И забежал в ближайшее «Бистро»,
Работавшее ночью на Подоле.
И, вспомнив, что в карманах мелочь есть,
Он попросил чего-нибудь поесть,
Поднос понес. И вдруг… увидел Олю —
Она тарелки мыла и полы.
Днем – педагог, в «Бистро» -вторая смена
(такая вот банальная система).
А между тем ее дочурка Лена
Ей помогала вытирать столы,
Мечтая, что владеет рестораном.
Она уже ходила в пятый класс,
И думала, что счастья нет сейчас,
Его бы заработать надо с мамой…
А он, забыв про гамбургер и сок,
Смотрел на них, как собирались в школу
(она сложила дочери в портфель яйцо, банан, бутылку кока-колы)
 
 
…
 
 
А он, не веря, потирал висок,
Чуть тронутый небрежной сединою.
Ему хотелось вместе с ними быть,
Оберегать, заботиться, любить…
И он, став на колени, предложил обычной Оле быть его женою….
P. S. Так, потеряв багаж, зайдя в «Бистро», немедленно влюбившись на все сто, немецкий граф вернулся в Берн с семьею…
 

Мусульманка

 
Паранджа до земли – злобных взглядов приманка,
В удлиненных глазах затаился вопрос:
Чем обидела всех? Тем, что я – мусульманка?
Что закрыла чадрою от вас цвет волос?
Что приехала на педиатра учиться,
Чтобы в горный посёлок вернуться врачом?
Что Донецк для меня – будто та заграница,
В моём царстве мелькнувшая ярким лучом…
Я уеду домой к своей старенькой маме,
Буду деток лечить, и однажды весной
Меня встретит на рынке один мусульманин,
Для которого стану хорошей женой.
Ну а ваши гламурные Барби-дочурки,
Демонстрируя пирсинг в открытых пупках,
Жизнь растратят в спортзалах, спасая фигурки,
Чтобы в спонсоры склеить себе старика…
Перед богом – равны, хоть разнятся наряды…
Почему же бегут постоянно по мне,
Раня душу мою, недовольные взгляды
Патриотов, живущих в славянской стране.
 

Афроамериканская зима

 
Зимний день, обед, у вузов давка,
Шебуршится снежный молодняк.
Кину шарф и шапку я на лавку,
И вдохну морозных дней сквозняк.
На сугробах нежные Снегурки,
В шубках из шиншиллы и хорька,
Гордо демонстрируют фигурки
На бульваре у Студгородка…
Курят первокурсники в затяжку,
Животом по колее скользят,
Лед катая, достают бродяжку…
Перемена… Буйствует Физ. мат…
У заборов, в граффити и символах,
Первый снег, как будто первый раз,
Молодежь сбивает, строит идолов,
Им бычки втыкает вместо глаз.
И чуть-чуть подальше в куче снега
(даже образ сложно подобрать)
Копошатся, лепят замок негры —
Черное на белом, твою мать…
А напротив, чтоб им было пусто,
Хохоча в распахнутых пальто,
Собралась ватага наших – русских,
Чтобы оттянуться на все сто…
По свистку схватили комья в руки,
Как гранаты, и с размаху – в бой…
Белые и черные со скуки
Развлекались детскою игрой.
Так в аккордах смеха, в битве смелой,
Под огромной елкой голубой,
Веселились вместе черный с белым —
БАТЛ-тандем, одобренный зимой.
 

Люби его… Курортный репортаж

 
Курорт. В соседнем домике ютились:
Мать, дочь, отец и внучка лет пяти.
Мы с ними по-соседски подружились —
Теплее летней дружбы не найти.
Семья – семьей… Ребенок – чудо света,
Пенсионеры – тишь и благодать,
А дочка (в обиходе просто Света)
Живет «за мужем», можно так сказать.
И каждый вечер Света, сев за ужин,
Потягивая сладкий «Мускатель»,
Хвалилась и гордилась своим мужем,
Ребенком, специальностью своей.
В последний вечер, выпив с мамой водки,
Хмелея под шуршание волны,
Дочь матери открыла душу робко,
Призналась, ее жизнь – как будто сны.
Описывая миллионы судеб,
Куря «взахлеб» десятки сигарет,
Твердила: «Любит, мама, ЛЮБИТ!
Он – без ума… А я? Ты знаешь, НЕТ….
Жить не хочу – отвратен быт и точка.
Работа – мрак, коллеги – свора псов,
Противен муж, частенько бесит дочка
И раздражает тиканье часов.
Хочу любить, кутить и целоваться,
Гулять полночи, бегать по песку,
Десятки раз влюбляться-разлюбляться
И позабыть про серую тоску…»
Так, пьяно брЕдя, дочь не замечала,
Что мать забилась тихо в уголок,
На реплики растерянно молчала
И думала: «Полинка и сынок!
Они ей, значит, не нужны нисколько…
А как же жить? А вдруг она сбежит?
И зять уйдет, с собой прихватит Польку…
Ну что же делать, как же дальше жить?»
Дочь, раз за разом рюмки наполняя,
Не поняла сначала ничего:
Мать встала, к сердцу руки прижимая,
Сказала «Слышишь, ты ЛЮБИ его…
Люби как жизнь: на всю и без оглядки,
Цени, как мужа принято ценить…
Работа, дом, ребенок – все в порядке,
Все хорошо, ну как тут не любить?
Дочь в позу встала: «Мама, что такое,
Ну хоть сегодня выслушай меня!
Уже семь лет я с ним живу в неволе,
Тупея и судьбу свою кляня»
Но мать, уже не слыша ничего,
Не уставала громко повторять:
«Люби его, всегда люби его.
Ведь он хороший… Светка, твою мать!!!»
До поздней ночи слушали соседи,
Душевный мамы с дочкой разговор.
Все думали: «ну вот – они уедут,
Не вспоминая пьяный свой позор.»
Приехал муж, забрал семью и тещу,
Она трусИла преданно за Ним,
Поглядывая искоса на дочку,
Переживая, чтоб Он был любим…
 

Циничный попугай

 
Сентябрь. Сон природы за окном,
Безудержное жизни увядание…
И смерть пришла тайком в наш старый дом,
В квартиру номер пять, неся страдание.
Там умер дед…
Который год уже
Не выходил (не шли больные ноги)
И только кашля звук на этаже
Пугал соседей эхом на проходе.
Там умер дед, который был никем,
Соседи ничего о нем не знали-
Кто был и как спасался от проблем?
Он жил вдвоем – с облезлым попугаем,
Его пытался научить кричать:
«Шахтер, вперед!!!» на матчах в воскресения,
С которым мог он сутками молчать
И отмечать пустые дни рождения,
С которым часто говорил о тех,
Кого терял на жизни перекрестках,
Который даже слышал его смех
По стариковски сипловато-хлесткий.
Облезлый попугай и старый дед —
Смешная пара одиноких судеб,
Проживших вместе эти десять лет…
А в сентябре старик тихонько умер…
Не знал никто. Мешая дома чай,
Соседи и не думали об этом —
В квартире громко кашлял попугай,
Смеялся хриплым стариковским смехом,
Кричал «Шахтер», «Нам нужен гол, скорей»,
Кряхтел, как в туалете при запоре…
Ну а на самом деле – звал людей,
Звал так, как мог, чтоб рассказать о горе…
Когда взломали двери, он притих.
Никто и не увидел невзначай,
Когда носилки вынесли врачи,
Как тихо в клетке плакал попугай…
 

Куда уходят супергерои

 
Куда уходят старые герои,
Уставшие от камер и TV?
Недавно их увидели с тобою
В одном из переулочков Москвы-
Приткнувшемся тихонечко к Арбату-
У той стены, где Цоя тихо чтят
И письма отправляют адресату,
Наверное, в ад.
Там занял пост наряд
Из трех обычных милиционеров:
Вадим – смешной и милый паренек,
Молчун Олег и вертихвостка Лера.
Они как будто отбывали срок,
Закутавшись до носа в плащ палатки…
(шел дождь, назло, без края и конца)…
Менты курили, позабыв порядки,
И поминали матерь и отца.
Вадим, смеясь, назвал «холерой» Леру,
Олег смолчал, хоть тайно был влюблен..
Стояли грустно милиционеры
Под проливным октябрьским дождем.
А ведь когда-то вместе в институте
Решили твердо: исполнять свой долг,
Стоять на страже каждую минуту,
Как Бетмен, Спайдермен и парень-Волк…
Но Бог смеется, разрушая планы…
И на Арбате рядом день за днем
Стоят менты и куклы великаны,
Под проливным октябрьским дождем.
И лишь порой, запутавшись, детишки,
Увидев силуэта три в плащах,
Забыв про Шрека и Кота в манишке,
К супергероям на поклон спешат.
И вы представьте их простое горе —
Узнать в фигуре милиционера,
Напялившего плащ супергероя..
Вадим, Олег и вертихвостка Лера,
Устали от бессмысленности дней,
И вырядившись, будто на парад,
Как мушкетеры сели на коней
И стали патрулировать Арбат,
Решив, что нынче всех они сильней…
А под дождем со мной гулявший Славка,
Снимал парадный выезд на iPhone…
И думал – «вот, супергерой в отставке,
Я вырасту и буду жить как он…
Куплю седло, надену плащ и шляпу…
Так… Ну а лошадь? Можно взять в прокат…
И… вырастить щетину, как у папы…
И… нужно со двора позвать ребят».
Он прыгал в лужи, позабыв манеры,
Спешил догнать, увиденных живьем,
Своих героев – двух парней и Леру,
Гарцующих под проливным дождем…
 

Вдруг позвонит, а вдруг еще придет

 
Растратив ночь на ожидание сна,
Рассвет встречая, кается и ждет.
Опять всю ночь промаялась одна —
Вдруг позвонит, а вдруг еще придет.
Мейк ап на небо солнце навело,
Трамвай, звеня, как тройка с бубенцами,
Бежит в депо. Уже давно светло…
Она привыкла ждать его ночами.
Конечно же, он должен был прийти
Еще к семи, а на часах – двенадцать.
Что делать? Как теперь его найти?
Как объяснить, что вместе – по пути,
Как извиниться или оправдаться?
Она – одна, уже который день,
А все как прежде – утро, чашка кофе,
Машина, кейс и равнодушный офис,
Позирующий в профиль и анфас.
И все как прежде – виски и коньяк,
Ночные клубы (хоть слегка за тридцать),
В отелях отдых только за границей:
Пьемонте, Валь Гарден, Монако, Ницца.
И в жизни счастья не найти никак.
Ну кто б подумал, что сигарный дым,
Ментол «мохито» и винил ди-джея,
Ее сведут с развратным молодым
Танцором – предводителем пиджеек.
Печальный опыт подтвердит закон —
Азартная любовь проходит скоро,
И тот, кто был вчера еще влюблен,
Уходит в клуб на патио танцоров.
Растратив ночь на ожидание сна,
Она, надеясь, безнадежно ждет,
Что скоро будет снова не одна…
Вдруг позвонит, а, может быть, придет.
 

Бомжацкая история

 
Вечерний город радует людей,
На роликах гоняет молодежь,
У банка, в тусклых бликах фонарей
На тротуаре выпал старый бомж.
И дамочки, спеша успеть домой,
Бегут с обжитых офисов скорей,
Брезгливо носики зажав рукой,
Бредут в обход бомжа в тиши аллей.
Я, переврав известного поэта,
Цитирую из классики слова:
«Сказать ли Вам, друзья, старушка эта
Кем двадцать лет назад тому была?»
Но коль ведем о нищем разговор,
Вернемся мы на тридцать лет назад.
(Тогда он был стахановец, шахтер).
Его портрет висел с портретом в ряд
Значительных из исполкома дядек.
Он все умел и всем хотел помочь,
Жил для других, страны и чести ради
Готов был все невзгоды превозмочь.
Он по ночам порой писал стихи,
Пытаясь в строках отчеканить чувства.
И в прозе у жены просил руки,
Что сродни было для него искусству.
Он делал сотни дел, все-все умел
Всегда успешно довести до точки.
Он песни о мечтах и сказках пел,
По вечерам укладывая дочек…
А в девяностые, увы, пришел прогресс,
Закрылись шахты, перспектив не стало,
Шахтерам не оформили регресс,
Жена погибла. И мечта пропала…
Заглохли песни и засохли строки,
Детей к себе забрали бабка с дедом.
Шахтер, оставшись просто одиноким,
Ушел в запой с прохаванным соседом.
И закрутилось… Годы и недели
Промчались для пьянчуги очень скоро…
Тот бомж, лежащий в сумрачной аллее —
Все, что сейчас осталось от шахтера.
 
 
Я не скажу, что мир к нему участлив,
И бАлует «любимца» своего,
Но, может, нищий тот немного счастлив,
Забыв про то, что было у него.
С утра – стопарик, а потом на свалку,
Кот на плече – как ангел во плоти.
Гуляет бомж по городу вразвалку,
Хозяин скверны – как тут не крути.
А вечером, поддавшись пьяной лени,
Назло желаниям холеных жизнью дам,
Он спать ложится поперек аллеи,
На сон грядущий дань воздав богам.
Не вам – манерным дамам однодневкам,
Которые лишь бренды выбирают,
Судить за боль и слабость человека,
И попрекать за то, что он воняет.
Ведь у судьбы на счастье есть маржа,
Что с каждого она взыскать посмеет.
Так не судите старого бомжа,
Заснувшего на банковской аллее…