Текст книги "Луна в проводах"

Литераторша ответно улыбнулась Бурбан. Улыбнулась как-то странно: ласково и снисходительно одновременно:

– Её звали Татьяна Андреевна Берс. Жизнь этой женщины напоминала захватывающий роман. – Наклонилась вперёд: – А ты о чём хочешь спросить меня, Аня?

Мышь вернулась в свой природный багровый цвет. Литераторша практически никогда не обращалась к чужим старшеклассникам на «ты». А 10-й «Б» оставался для неё глубоко инородным, хоть она и провела в нём уже несколько месяцев. «Ты» звучало здесь по отношению только к одному человеку. И этот человек сейчас страдал от явной благожелательности училки.

– Да, я тоже приготовила вопрос, – виновато пожала худеньким плечиком Мышь. Очень ловко: одновременно и в сторону литераторши, и в сторону одноклассников.

– Тоже в Интернете лишних полчаса посидела?

Мышь протестующе замотала головой:

– Я решила, что надо как следует. Это в одном журнале.

– Молодец.

Бурбан сделала косое движение глазами в сторону Макса:

– Я хочу спросить: кто из людей, близких к Толстому, был связан с нашим городом?

Минуту Мымра молчала, разглядывая Мышь новым, пристальным взглядом. И под ним Бурбан всё бледнела и бледнела.

Ник сказал вроде бы соседу, но так, чтобы все слышали:

– Бурбан своими руками с шеи золотую медаль снимает.

Мышь дрогнула и пришла Мымре на помощь:

– Он здесь в писательской организации состоял. В Туле своей не было.

Но литераторша то ли не хотела, то ли не могла воспользоваться брошенной подсказкой. Спокойно она констатировала:

– Я действительно не знаю ответа на этот вопрос.

А его нельзя отмести, как мусор с дороги. Ведь он не из Интернета. Из книги!

– Ставлю тебе «пять». И конечно, нам всем хотелось бы услышать ответ на твой вопрос.

Бурбан подняла на учительницу виноватые глаза. Но она не успела заняться своей просветительской миссией. В тишине особенно громко прозвучал голос Макса:

– Булгаков. Личный секретарь Толстого.

Гека резко развернулся. Он успел заметить, как в смартфоне Макса гаснет фотка массивного бородача и щупленького типа. Зря Мышь сохла над какой-то пыльной статьёй. Что поинтереснее, давно оцифровано. Пока Мымра рылась в подвалах своей памяти, Макс времени даром не терял – воспользовался подсказкой. И вот – наглядная победа его и Интернета.

Гека не собирался сдавать Князева прямо сейчас. Ему было хорошо думать, что своё открытие он может всегда держать при себе, как козырной туз в кармане. Или – как кастет. Противник думает, что у тебя голый кулак. Но в нужный момент раздастся сокрушительный треск его идеально белых зубов.

– Секретарь Толстого был человеком неординарным. За свои убеждения попал в эмиграции в фашистский концлагерь. Нашёл в себе силы вернуться на родину, в СССР. Какой сегодня удачный день! Вот и Князев заработал законную пятёрку. – Голос Мымры прозвучал неровно. Чувствовалось, что хотя она кое-как и выскользнула из ловушки, поставленной Мышью, но бока её помяты и настроение не важное.

10-й «Б» жаждал её добить. Мымра переводила взгляд с лица на лицо и сталкивалась с холодом и откровенным злорадством.

Она отвечала неплохо. И они слушали хорошо. На этом уроке Гека узнал о Толстом больше, чем за всю четверть. Да и другие – тоже. «Цифры» Толстого поражали. В детстве он жил в доме из сорока комнат с несчётным количеством слуг, у его бабки даже личный слепой сказочник имелся. Шесть лет Лев Николаевич корпел над «Войной и миром», а над «Воскресением» – аж десять. Роман-эпопею его жена переписывала восемь раз! Как с ума не сошла бедная? Это с десятью детьми на руках! Два года Толстой помогал своим крестьянам бороться с голодом, охватившим Россию. Умер этот непонятный человек в шесть часов пятьдесят минут утра. На какой-то глухой станции. Одинокий, как бомж. Правда, когда весть о смерти Толстого распространилась в тот медлительный век, проститься с ним явились тысячи. Все свои произведения, девяносто томов, Толстой завещал народу.

Она говорила о Толстом как о своём человеке. Будто состояла с ним в дальнем родстве. Это было смешно. Но никто не смеялся.

– Мне интересно, какой вопрос приготовил Фомин?

Гека не ожидал от неё этого «интересно». Впрочем, это, видимо, всего лишь фигура, вернее, фигуля речи.

Гека встал. Сообразил, что зря вставал. Она бы замечание в таком состоянии не сделала. Но садиться без вопроса было вдвойне глупо. Однако он спросил:

– Можно я сидя?

– Да, конечно. Это ко всем относится. Итак?

И Гека произнёс с интонациями старательного ученика, чётко проговаривая слова:

– А вам самой нравится роман-эпопея «Война и мир» Льва Николаевича Толстого?

Минуту она изучала Геку недоброжелательным взглядом. Но 10-й «Б» дружно ждал. Даже Макс поднял голову от смартфона.

– Мне больше нравится его роман «Воскресение», – неохотно произнесла Мымра.

И тут прозвенел звонок.

– Мы её сделали! На обе лопатки! – Ник пробежался по кабинету. – Юрвасу запись нашу показать. А лучше – директору.

– Ерунда, – поморщился Макс. – Отболтается. Скажет: всё знает только тот, кто ничего не знает. Или ещё какой афоризм вспомнит. Она в этом деле мастерица. А те и рады будут. Учителя друг за друга держатся. Все заодно.

– Но Паша не держится.

– Паша за нас.

Макс молчал, глядя перед собой. И рот его становился упрямым. Сегодняшняя пятёрка ничего не подправила. Ни в смысле оценок, ни в плане душевного состояния Князева. Дома, наверно, ему хорошо влетело за споры с Толстым. Горе от ума в чистом виде.

– А какого класса там анкеты были? – как бы вскользь поинтересовался Гека.

– Ой, ну при чём тут эти фишки? – после уроков Смирнова преображалась просто на глазах. Мымра бы посмотрела. Из скукоженного косноязычного создания распускалась пышная великолепная роза. Вот уж правда жертва средней школы.

– Кто-нибудь помнит, в каком классе Мымра ведёт? В пятом «А» или в пятом «Б»? – прервал кружение по кабинету Ник.

И Гека, удовлетворённый, откинулся на спинку стула: его наживку заглотнули.

– В «Б». Точно! – отозвалась Влада Сомова, поправляя перед смартфоном линию бровей. – У меня в «А» сестрёнка. Я так рада, что хоть она к Мымре не попала.

– А если нам?.. – Ник сел на парту перед Максом. Заглянул ему в лицо: – Если переписать анкеты?

– Узнает по почерку. – Водкин старательно пережёвывал пирожок с мясом.

– Она их читать не будет. Учителям не показывают. Только отрывки зачитывают. Статистика, всё такое… – Зоенька подбирала длинные волосы резинкой и поглядывала на дверь, в которую настойчиво заглядывал верзила одиннадцатиклассник. Крикнула ему: – Подожди минут пять! Внизу. Я ж с дочерью географички поддруживаю. С Ритой. Она говорит, мать страшно не любит, когда анкеты в ход пускают. Ну кому приятно? Ребёнок-то что угодно написать может. Да если ещё после двойки!

– То что надо! – возликовал Ник. – За ручки, ребятишки!

– А идивотики! – голосом до отвращения доброго, но глупого медведя проревел Мишаня. – Мымра же на них шесть лет зло срывать будет.

– После анкет учителя пёрышки опускают, – улыбнулась Зоенька. – Да и пятиклашки маленькие ещё. Что, у них ЕГЭ? Чего им бояться?

– А Павел Викентьевич? – прошептала Компьютерная Мышь. – Мы же его фальшивками подставим.

– Он, может, только и ждёт от нас, чтобы мы его подставили. Настоящей помощи наконец, – почти грубо ответил Лучезарный Макс и первым с силой вырвал лист из тетради по литературе.

Листы азартно затрещали по всему классу. Водкин сунул в рот остатки пирожка, торопливо вытер масленые руки и рот бумажной салфеткой. Сформировал грязный комок и запустил в угол класса, к урне. Схватил вопросник:

– Пишите быстрей. Я буду вопросы задавать. Ставьте однушку. «С каким чувством ты идёшь в школу?»

Лучезарный Макс усердно склонился над листом. Не забыл подстраховать своих туповатых вассалов:

– Почерк всё-таки измените. Мало ли что.

С удовольствием Гека видел, как сверкающая корона качается на этой блестящей голове, готовая упасть и расшибиться вдребезги. Придёт время – и все эти вассалы завопят: «А король-то голый!» Впрочем, момент развенчания может и не наступить никогда. Их, скорее всего, устраивает и этот далёкий от идеала вариант. Но Макс… Великолепный Макс не может не смутиться, оставшись перед некоторыми членами их сообщества не совсем одетым.

Гека усмехнулся углом рта и после цифры «один» написал: «С удовольствием». И это было истинной правдой. Во всяком случае – последнюю неделю.

– «Аллергия» с одной «эл» или с двумя пишется? – повернула к Максу уже вконец «расцветшее» лицо Смирнова.

– Ты, оказывается, у нас девушка болезненная, – усмехнулся Ник.

– Не с тобой разговаривают, – процедила в его сторону Смирнова. И опять продолжила сиропным голоском: – Я, как Мэрилин Монро, больна отвращением к школе.

– Лизаться потом будете, – крикнул Водкин. – Не в кафетерии оттягиваемся. Занимаемся мелким криминалом. Двушка. «Не испытываешь ли ты чувства дискомфорта, страха, тревоги и тэ пэ, идя на какой-либо урок?»

– «Литера… самый…» – диктовал себе вслух Дэн.

– Не «литера», а литература, – ледяным голосом поправил его Макс. – Не забывайте: пишут пятиклассники. И потом, в их возрасте больше претензий к русскому. От литеры они как раз ещё в восторге.

– Ну, уже написал! – надулся Дэн. – Не зачёркивать же? «Литера… самый нудный, самый отстойный предмет. И всё из-за…» Как же её назвать? По имени-отчеству рука не поднимается, язык на лету отсыхает. Мымрой тоже вроде в пятом классе подозрительно.

– Инициалы поставь, – не оборачиваясь, распорядился Макс, и алмазная корона на его голове снова качнулась. – Следующий вопрос!

Они как раз уложились в перемену.

– На. – Ник сунул в руки Мыши пачку листов. – Отнесёшь психологу в кабинет. Да смори не звякни.

– Пятёркой своей похвастайся, – посоветовал Гека, беря рюкзак.

Мышь застыла статуей. В несчастных её глазах плеснулось что-то, похожее на отвращение. Но тут же всё затопил откровенный страх. Честное слово, Геке даже жалко стало дуру несчастную. Со злостью он вырвал у неё листы:

– Я отнесу. А то сейчас зарыдаешь.

Это глупо было. Даже – идиотски. Уж слишком смахивало на донкихотство. К счастью, дверь с шумом распахнулась. Вбежал запыхавшийся Дядя Коля.

– Уф! Всё-таки успел! Ребятки! Классный час. Поведение на неокрепшем льду.

– Мне на секцию…

– Я на уроки по вождению…

– У меня хореографический…

– Родители велели сестрёнку из садика привести…

Они обтекали раскинувшего руки обэжиста, как вольный воздух – с рождения арестованное дерево. Гека прошёл молча. Чего он будет отговорки придумывать? Объясняться! Да ещё с Дядей Колей!

Паша горбатился в своей «колбе» за ноутбуком. «Царь Кощей над златом чахнет», – вспомнил, глядя на него, Гека. Про Лукоморье как-то удивительно таинственно читала им Нонна. Она вообще стихи здорово читала. Она всё здорово делала. И из школюги сбежала красиво. Это в середине четверти было. Сперва они вот так же про всяких там забавных людей-зверей читали. А перед самым звонком она им и выложила: «Я ухожу. Это я вам первым говорю, чтобы чужие не сказали». Очень благородно.

Гека хлопнул листами перед Наполеоном:

– Анкетки. Что вы Бурбан подержать вручили.

В глазах «психа» Гека прочитал вопрос. Он не дурак. Почуял неладное. Гека не знал, что перспективнее: укрепить его в подозрениях или погасить их?

Усмехнулся привычно:

– Мышь рыдает. Литераторшу заделала. Вопросом о личном секретаре Толстого.

Кащеевость ещё явственнее проступила в Паше. Он подёргал себя за бородку. «Сейчас запросит подробности», – сощурился Гека. Но Наполеон неожиданно спросил:

– Что ты видишь из этого окна?

Механически Гека уставился перед собой.

Вдали на пригорке одним тёмно-зелёным деревом высился сосновый парк. Солнце норовило опуститься ему на макушку. Вот только…

– Солнце. Парк. Вот только… Всё портят провода.

Жирные, как удавы, они мотались прямо перед окном. Всё зачёркивали.

Взгляд Паши сделался внимательнее, пытливее. Он словно существовал отдельно от этого маленького смешного человечка.

– Всем, кто приходит ко мне в кабинет, я задаю этот вопрос, – доверительно сообщил Павел Викентьевич. – И все видят разное. Кто – киоск. Кто тачки у авторемонтной мастерской на той стороне улицы. Кто – супермаркет через дорогу… А вот солнце, парк… Люди редко смотрят вдаль. Обычно – перед собой.

Неожиданно Гека почувствовал, что психолог как бы мягко, но властно кладёт ему руку на плечо. В переносном смысле, конечно. Подольститься пытается, выделить. Как поют забавные звери: «На хвастуна не нужен нож…» Гека повёл плечами, словно стряхивая эту претендующую на дружбу руку.

– Окна помыть бы не мешало, – сказал он и с удовольствием увидел разочарование в потускневших глазах «психа». «Ага! Сорвалось!» – усмехнулся Гека и специально, уходя, подчёркнуто аккуратно прикрыл дверь «колбы».

Но его прикалывающаяся вежливость не произвела никакого впечатления на видавшего виды психолога. Очень внимательно он изучал фальшивые анкеты.

В школюге Гека по большей части чувствовал себя отвратительно. Дома – просто невыносимо. Он пришёл с чувством недоделанного или сделанного не так и сразу же заперся у себя. Без аппетита жевал бутерброд, запустив поиск в «Яндексе». Время от времени посматривал «ВКонтакте». 10-й «Б», не остывший от жаркой битвы, вёл активную беседу. Гека, как обычно, не участвовал в культурно-массовом мероприятии.

Ник: «Никто не знает? Мымра есть в „Одноклассниках?“»

Дэн: «Зачем тебе это?»

Ник: «Написать от благодарных учеников пару словечек».

Линда: «Должна быть. Там все старые мымры тусуются».

Мишаня: «Ребя! Кто-нибудь текст по инглишу перевёл? Киньте мне хоть пару словечек».

Гека проглотил бутерброд. И так же, не ощущая вкуса и запаха, опрокинул в рот газировку. Быстро он просматривал интернетские рубрики: «Диагностика адаптации пятиклассников при переходе в среднее звено», «Диагностический инструментарий», «Пакет контрольно-измерительных материалов»…

Макс: «Затея с Толстым – дрянь. Тема Мымрой за пятьдесят лет вдоль и поперёк изъезжена».

Ник: «За тридцать. Мымре всего полтинник».

Зоенька: «Выглядит она фу-у-у».

Макс: «Надо было гонять по современному классику. Желательно – иностранцу».

Егор: «Я не особо в теме. Но живые классики есть? В смысле не в кино?»

Водкин: «Нашли Мымру в „Староклассниках“?»

Ник: «Не вижу. Может, она под девичьей фамилией?»

Линда: «А она у неё есть?»

Ник: «???»

Смирнова: «Она замужем-то была?»

Сомова: «Но емайл у всех учителей есть обязательно».

Дэн: «Узнать бы. Послать ей „весёлые картинки“».

Из-за двери раздался пресный голос матери:

– Все к столу. Давайте. Давайте.

– После поем.

– Что за новости?

– Уроков много задали… Особенно по литере. Толстого надо почитать. Льва Николаевича.

– Всё остынет.

– Ничего. Я, как ты, лепестками поужинаю.

– Ах ты хамлюшка! Над матерью смеёшься. А всё твой папаша. Хороший пример подаёт.

Ушла жаловаться Люсьен.

Сомова: «Физику не готовьте. „Аки“ сказали лаборатоша была».

Дэн: «А кто её когда готовил?»

Ник: «Новость. Тётю Надю увольняют».

Водкин: «Как увольняют?! Да я школюгу вверх сиденьем переверну!»

Егор: «Одиннадцатые готовят акцию протес та».

Заголосили по тёте Наде. Гека усмехнулся. Буфетчица тётя Надя была важной фигурой в школе. Пухлая, с вечно оплывшим нездорового цвета лицом, со сливочно-крашеными кудряшками, во время уроков она кулём высилась среди пирожков и чипсов. Ребята говорили, что буфетчица зашибает. Но стоило прозвенеть звонку, эта туша преображалась. За прилавком толстушка летала, как белая птица. Но главное – она входила в положение. Тётя Надя отличала старшеклассников как аристократию школюги. Пока горланящая мелюзга бестолково теснилась у прилавка, тётя Надя умудрялась и какому-нибудь карапузу пирожок сунуть, и через головы малышей старшекласснику ловко нужное передать. Она понимала: у парней дел невпроворот. Надо и с девчонкой позубоскалить, и домашку списать, и в туалете покурить. А в перемене только пятнадцать минут. Если у покупателя не хватало наличности, тётя Надя беспрекословно записывала долг в толстую засаленную тетрадь. Свой контингент она знала по фамилиям лучше директора. И её никогда не обманывали. Стебались, что дело чести. Но Гекато знал: боялись, что больше в долг пирожков не отпустит. Он лично никогда не одалживался. И вот теперь такого золотого человека хотели уволить всего лишь за то, что изо рта у него пахло не розовым сиропом.

Плач по тёте Наде стоял долго. Наконец уже в десятом часу пискнула Компьютерная Мышь: «Ребята, кто забрал анкеты?»

Ник: «Ты забрала, рассеянный склероз!»

КМ: «Не те анкеты. Настоящие».

Становилось интересно.

Макс: «Ты что? В кабинете их бросила?»

КМ: «Вася (это она Водкину), ты не брал анкеты?»

Водкин: «С тётей Надей чего решили?»

Ник: «Брал или не брал? Скот неандертальский!»

Водкин: «На фиг мне они?»

Ник: «Гека?»

Пришлось вступить в диалог. Но Гека всё равно не зашагал в ногу: послал им смайлик – ревущую рожицу.

Егор: «Анкеты остались в кабинете».

Ник: «Ты видел?»

Егор: «Логически».

Поднялся вой по анкетам. Гека нашёл во Всемирной паутине анкету с вопросами по адаптации пятиклассников. Точную копию Паши-Наполеона. Учителя не изобретают велосипед. Они на нём ездят. Довольно неумело: часто падают и набивают себе шишки. Учителя вообще не из сообщества конструкторов. Ездят на том, что дадут, или на том, что найдут. Плохо, когда скучные люди учат весёлых людей.

И уже перед отбоем в их группу вклинился чужак. «Мб, всё тайное уже не тайна», – написал он. Чужак пришёл под ником Лёва. В жёлтом кругу кудлатилась похожая на солнце морда царя зверей.

Мишаня: «Кто прикалывается?»

Но ему не ответили.

Школюга бурлила. Прямо через край била, как Нетихий океан. У запертого буфета заплаканная и торжественная, словно деревенский шкаф, возвышалась на стуле тётя Надя. Время от времени она вытирала нечистым носовым платком вполне натурально слезящиеся глаза и повторяла в разных вариациях одну и ту же фразу: «Я что? Я ничего. Уйду, раз не ко двору пришлась. Мне деточек жалко». И она мотала сливочно-крашеной головой в неподдельном горе. Деточки заходились от восторга на этом дешёвом представлении. Мелюзга прыгала и визжала, видя в происшествии лишь новую игру. Середняки галдели единой массой. Над головами старшеклассников качался вполне профессионально выполненный плакат: «Тётя Надя! Мы с тобой!» Под патетическим лозунгом перед чьим-то широким носом воинственно горбатился огромный кукиш.

В школу входили всё новые ученики и органично вливались в колонны протестующих. Нельзя было не влиться. Гека тоже остановился на взлёте лестницы, наблюдая всю эту дребедень немного сверху. Рядом пристроился Егор. Пробегавший мимо белобрысый мальчишка выдохнул:

– Ха! Это что такое?

– Это, мальчик, картина Делакруа «Свобода на баррикадах». Парижская коммуна, чтобы тебе понятно было, – солидно отозвался Егор.

– Хэ! Тётя Надя – коммуна! – хмыкнул белобрысый и побежал дальше.

С удовольствием Гека подумал, что, если буфетчица останется, вполне возможно, переименуется в Коммуну. Во всяком случае, в это очень бы хотелось верить.

Директор метался между бунтующими, как мяч в ногах игроков. Чуб его упал на потный лоб, полузакрыв глаза. Тонким фальцетом неоперившегося птенца директор взывал:

– Успокойтесь! Разойдитесь по классам!

В ответ ему удивительно дружно и слаженно школюга скандировала: «Тё-тя На-дя! Тё-тя На-дя! Тё-тя На-дя!»

Путаясь в длинных ногах, директор подскочил к буфетчице:

– Надежда Петровна! Очистите помещение школы от своего присутствия. Вы уволены! Вы срываете учебный процесс!

На минуту школюга замолкла, точно кто-то перехватил многоголосую глотку властной рукой. И в этой тишине раздался плаксивый голос буфетчицы:

– Я уйду. Раз такие благодарности. Что я, себе места не найду? Но на кого же останутся деточки?

– На меня! Слышите? На меня! Родителей! На завхоза, в конце концов! Не заставляйте меня вызывать охранника. И вывести вас под белы рученьки!

– Тё-тя На-дя! Тё-тя На-дя! Тё-тя На-дя! – отвечала школюга.

Директор сделал зверское лицо:

– Тогда я уйду! – и бросился сквозь строй учеников.

Вслед ему неслись свист и улюлюканье. Директор выскочил из школы, плюхнулся в свой белый Nissan и умчался в неизвестном направлении. И словно с ним унеслась злая энергия. Стало тише и не так весело.

По ступенькам полуспустился Юрвас. Возвышаясь над протестующими, зычно сказал:

– Господа! Звонок давно прозвенел. Прошу в классы. А не то завтра я попробую, какие пирожки пекут ваши родители. С Надеждой Петровной вопрос решим в штатном порядке. Учитывая пожелания обучающихся.

Надежда Петровна, засияв глазами, как звёздами, встала и поклонилась сперва завучу, потом как бы школюге. При этом её сливочно-крашеные кудели смешно трепыхались.

Неохотно школьники расходились по классам, неся с собой стремительно гаснущий огонёк возбуждения.

«Остолопы, – кривился Гека. – Коммунары вроде Пашиного деда. Лишь бы на что-то энергию спустить».

Историчка по прозвищу Истеричка уже топталась у доски, а опоздавшие всё подходили и подходили. На неё привычно не обращали внимания. Кто она такая? Ничтожество первой категории. Это все знали. Нормального учителя в 10-й «Б» не пошлют. Её и слушала-то одна Компьютерная Мышь. И не из интереса – исключительно ради оценок. И училка только с Бурбан диалог вела. Хватало мозгов не соваться к серьёзным людям со своими покрытыми пеплом историями. Но сегодня и Компьютерной Мыши было не до всяких президентов и генсеков. Под столом дрожащей рукой Бурбан теребила смартфон. Глаза красные и ещё несчастнее, чем всегда.

Макс послал требовательное: «В кабинете посмотр ела?»

КМ: «Я в восемь пришла. Его только открыли. Ничего».

Ник: «Надо спросить Дядю Колю».

Встал. Походя бросил Истеричке:

– Я на пять мин. К классному.

Та с наигранной важностью кивнула, отлично понимая, что никто её разрешения не спрашивает и ничего она запретить не в состоянии. Уведомили – и то хорошо.

Ник отсутствовал подозрительно долго, а явился прямо-таки с лоснящейся физиономией. Видно, вопрос о тёте Наде уже решили, учитывая аппетиты обучающихся. Компьютерная Мышь с надеждой уставилась на руки Ника. Он ими развёл:

– Ничего не знает.

– Что ты, Пронин? – подала неровный голос неуравновешенной женщины Истеричка.

– Говорю: Чеботарёву спросите. Видите, руку тянет.

– Садись! Садись! – Голос Истерички звучал заискивающе и угрожающе одновременно.

Макс: «Надо посмотреть в урне».

Дэн: «Кто будет смотреть?!»

Макс: «Да хоть и ты. Ты что? Фальшивую анкету не заполнял?»

Дэн: «Мышь анкеты проворонила. Пусть поко пается».

Ник: «Я посмотрю. У Дяди Коли пятиклассники».

Встал:

– Я на пять мин. Вчера дежурил, а мусор не вынес. Запамятовал. А я ответственный! Прям страсть.

Истеричка торопливо кивала, стремясь побыстрее от него отделаться. Ник ушёл. Истеричка опять принялась бормотать, время от времени бросая быстрый взгляд на большие электронные часы над доской. Она томилась пыткой скучного урока даже тяжелей десятиклассников. Гека это ясно видел. Он вообще в последнее время стал удивительно дальнозорким.

Явился Ник, сияющий, будто нашёл наконец пропавшие вещдоки. Однако в раскинутых его к классу руках и теперь лежала пустота:

– Ничего.

– Садись уже, садись, – зачастила Истеричка.

Ник плюхнулся на стул.

Макс: «Хорошо посмотрел?»

Ник: «Вверх тормашками!»

Макс: «А мусор где?»

Ник: «Под лестницей».

Макс: «Почему не у директора на столе?»

Ник: «Сходить пересыпать?»

Водкин: «Буфет открыт?»

Ник: «И чаши полны».

Одно время Ник много читал. Нонна его им в пример ставила.

Водкин тяжело поднялся:

– Мне выйти. Попить. Это… в животе заурчало. А я стеснительный. Просто жуть.

– Выходи, не паясничай! – взвизгнула Истеричка, и больные глаза её скользнули по циферблату настенных часов.

Бубнилка торопливо отбубнивала намеченный на сегодняшний урок пласт чужих подвигов и непоправимых ошибок. Ждала конца экзекуции. И все нетерпеливо ждали.

Мышь побледнела до серости. Линда смотрела на неё, растянув губы в короткую улыбку. Она не боялась. Её, может, эта история только забавляла. Вот с кем можно всё на уровне обсудить! Но Гека знал, что не решится. Голос перехватит. Мысли перемешаются. Слова разбегутся. Останется только нескладное тело. На Линду лучше всего просто украдкой бросать взгляды.

Перемена не развела 10-й «Б» в разные стороны.

Макс оглядел одноклассников:

– Слушайте, я, конечно, далёк от всяких там мыслей… Но никто не положил к себе в рюкзак анкеты? Случайно.

Слово «случайно» подчёркивало неслучайность возможного прискорбного случая. Но неприятный нюанс благородно или благоразумно (как кому понравится!) проигнорировали. Вяло повозились в сумках и рюкзаках. Гека не возился. Он и так всё прекрасно знал.

– Куда же они делись? – Макс отчаянно напрягал блестящие свои мозги и не находил ответа.

– Глядите! А Мымра взять не могла? – побарабанил пальцами Ник.

Мышь дёрнулась, и по её щекам быстро-быстро потекли слёзы. Она ещё сильнее подурнела, хоть это и казалось невозможным. Ещё сильнее сжалась.

Макс бросил на девчонку короткий злой взгляд:

– При каком деле тут Мымра?

– Последний урок её был. Она могла вернуться за чем-то в кабинет.

Несколько минут Макс напряжённо думал, морща лоб.

Глядя на него мокрыми глазами, Мышь взмолилась:

– Ребята! Давайте всё Павлу Викентьевичу расскажем.

– Это всегда успеется, – решительно отмёл её мольбы Князев. – Вряд ли анкеты Мымра взяла. Учителя выскакивают из классов как ошпаренные. А у неё урок особенно трудный был. Но… Если даже она взяла эти несчастные бумажки, вокруг которых столько шума, то (сто процентов!) психологу отдала. Он сам нам скажет, так ли это. Должен сказать. В педагогических целях.

И тут Егор сказал неуверенно:

– Я, кажется, знаю, где анкеты.

Все повернулись к нему, как к оракулу.

– В «склепе».

Тишина сделалась гуще. Слышалось, как из-за двери доносились выкрики: «Держи его! Держи!» Кто-то смято шмякнулся о стенку, и раздался жалобный плач.

«Склепом» в школюге именовали слепую кладовку. Последние годы в ней хранили макулатуру. Сбор бумаги прямо-таки овладел некоторыми слабыми умами школюги. Макулатуру собирали азартно, соревновательно, будто решали некую сверхзадачу. А на вырученные деньги всего лишь покупали туалетную бумагу, мыло, одноразовые салфетки. Но то, что туалетную, было действительно прикольно.

– Точно!

– Перероем?

– А зайти как? Ключи у Северного Оленя. Не даст.

Северным Оленем называли завхоза. Бывший военный, на пенсии он пристроился на непыльную должность. Поначалу Валерий Вячеславович ничем не выделялся из взрослого коллектива школюги. Пожалуй, только своей маниакальной точностью и прижимистостью. Например, никому не доверял ключи от «склепа»: в нём рядом с кипами бэушной бумаги хранились чистящие, моющие средства. Но жадность особо не котировалась на шкале странностей. К Валерию Вячеславовичу пока приглядывались – и вот догляделись. В какую-то добрую минуту завхоз выложил в «Одноклассниках» песню в собственном исполнении. Пустое его обычно лицо разгорелось то ли от прилива чувств, то ли от чего покрепче. С дурацкой улыбкой завхоз выводил, что называется, от всей души: «Вечером в дождливый серый день проскакал по городу олень…» Клип, завывая от восторга, просмотрела вся школюга. На другой день его убрала супруга проникновенного артиста. Но было поздно. Завхоз Валерий Вячеславович «умер», и явился завхоз Северный Олень. Он знал об обидной кличке и с учениками держался, как со скрытым неприятелем.

– Если ничего не принесём, не откроет. Итак. Что же мы можем сдать? – Требовательным взглядом Макс оглядел товарищей.

– Мой дневник возьмите, – ухмыльнулся Дэн.

– Учебники хорошо потянут, – заметил Ник. – А ещё лучше – все Толстого сдадим. Получится настоящая акция. Не хуже утренней.

– Хорош прикалываться. Давайте нашу проблему решать.

– Ну, если серьёзно, понемногу мы бы все наскребли… тот листок, тот бумажку, – заглянул к себе в рюкзак Ник.

– Не пойдёт. Нам нужно время: типа разгрузиться. Чтоб Олень нас одних в «склепе» оставил. Копаться, может, долго придётся.

– Слушайте, ни у кого дома старых книг нету? – спросил Водкин.

– У нас были, но родители давно выкинули, – пожала плечиками Зоенька. – Сейчас немодно. И потом – пыль. Прямо к мусорке вынесли.

– У меня есть, – после недолгого молчания сказал Ник. – После уроков – ко мне в гости.

Стремительные, как ракета, десятиклассники подрулили к скучной престарелой пятиэтажке. Здесь были, конечно, не все. Только «ближний круг». Всех Ник не мог к себе пригласить.

Квартира дышала пылью. Вернее, она от неё задыхалась. Тяжёлые, когда-то дорогие портьеры, казалось, пропитались миллиардами удушающих частиц. Пыль лежала на полировке орехового стола. Серая вуаль погасила искры, заключённые в хрустальной люстре.

Ник плюхнулся на потёртый диван:

– Добро пожаловать! Квартира моего деда, а в ближайшем будущем – моя собственная. Переберусь сюда после школы. Будем проводить тут весёлые студенческие ночки.

И, глядя на Линду, похлопал ладонью рядом с собой. Но девушка села на стул с высокой гнутой спинкой. Худые плечики вверх. Руки упираются в сиденье. А смотрится классно. Как настоящая модель. Она сразу стала центром комнаты. Бестолково Гека дважды прошёл мимо неё.

Рядом с Ником уютно пристроилась Зоенька. Оглядела комнату придирчивым взглядом. Протянула:

– Тут хоро-ошенький ремонт нужен.

– Сделаем. Всё по высшему классу! – Он говорил голосом хозяина. Важничал.

Гека видел: всё это у них с родителями не раз обсуждено и принимается как некое благо. Спросил:

– А где дед-то?

– Дед? – В фигуре Ника убавилось развязности, и даже нечто вроде тени на миг набежало на довольное лицо. – В больнице. Опухоль.

Вот так. Дед скоро и весьма удачно освободит жилплощадь. Ник, наверно, неплохо, в общем-то, относится к старику. Может, даже уронит пару скупых мужских слезинок над его могилкой. Но квартира для него ценнее. Гека не сомневался в правильности своего расклада.

– Книги всё равно в расход. А нам как подарок.

Это, видимо, тоже в семье обсуждено. Ник, наверно, уже приглядывает, куда стол компьютерный лучше поставить: в угол или к окну. А ведь когда-то Нонна ставила книголюбовь этого мальчика им в пример. Впрочем, тогда его звали Никита.

Гека оглядел ребят. Ему хотелось спросить, помнит ли кто-нибудь кроме него их глупое затянувшееся детство. Но все бы решили, что он выделывается перед Линдой. Да так оно и было на самом деле.

Макс, открыв дверцы массивного книжного шкафа, внимательным взглядом пробежался по корешкам книг. Изучал «подарок» 10-му «Б» классу от Никиного деда. Плечом к плечу на полках теснились книги. Здесь были подписные издания, чуть тронутые золотом. Но гораздо больше – разрозненных разномастных книг. Когда-то молодой Никин дед весело приводил их домой, как иной приводит подружку, друга или приглянувшегося бездомного пса. Книги обживались. Их читали уютными вечерами в скучный и медлительный безынтернетный век. Возможно, и перечитывали. Они с ревностью ждали прикосновения именно к ним горячих человеческих рук. Старели со своим хозяином – физически и морально. Покрывались пылью. И вот теперь весёлые молодые люди отвезут их в «склеп», чтобы обменять на туалетную бумагу. Это почти сказка в стиле Андерсена.